Учебное пособие для вузов

₁

Как было показано в предыдущих разделах, про­блемное поле философии науки в существенной сте­пени зависит от понимания сущности науки, ее общей структуры, а также от содержания науки в его много­образии и исторической изменчивости. Однако, не в меньшей, если не в большей, степени проблемное пространство философии науки зависит от того или иного понимания философии, ее предмета, природы философского знания, характера и механизма взаимо­связи философского и конкретно-научного знания.

Философия, безусловно, является более общей ког­нитивной структурой по сравнению с частными наука­ми и ее отношение к последним во многом аналогично отношению теоретического и эмпирического знания в рамках самих конкретных наук. Другими словами, философское знание выполняет функции интерпрета-тивной матрицы по отношению к частным наукам и особенно — фундаментальным теориям. Однако, имма­нентно присущий философии плюрализм неизбежно порождает соответствующий плюрализм философских интерпретаций науки, задает различное видение ее философских проблем и способов их анализа. Среди огромного числа конкретных вариантов философской интерпретации содержания науки, которые имели место в истории их взаимоотношения и наличествуют сегодня, можно выделить, на наш взгляд, четыре ос­новных традиции: трансценденталистскую («метафи­зическую»), позитивистскую, антиинтеракционистс-кую, диалектическую. Каждая из них в свою очередь представлена различными версиями. Например, в рам­ках трансценденталистской традиции философии на-

уки можно указать на такие оппозиционизирующие друг другу ее варианты как кантианская, гегелевская или феноменологическая «философии науки». Столь же хорошо известны различия между первым (Конт, Спенсер, Милль), вторым (Мах, Дюгем и др.) и третьим (Шлик, Рассел, Карнап и др.) позитивизмом.

Столь же многообразны варианты антинтеракцио-нистской и диалектической традиций. О сущности и возможностях каждой из них будет сказано ниже. То или иное понимание «философии науки», ее предмета, основного содержания и проблематики существенно зависит от принятого (явно или неявно) решения о взаимоотношении, способах и механизмах взаимосвя­зи «философии» и «науки». Эти решения имеют своей необходимой предпосылкой то или иное истолкование природы философского и научного знания, те или иные ответы на следующие кардинальные вопросы. Как возможна философия? Как возможна наука? Является ли философское знание априорным или апостериор­ным, обобщающим или конструирующим, аналитичес­ким или синтетическим? Должна ли философия в сво­их концептуальных построениях опираться только на содержание науки или на весь тотальный опыт осво­ения человеком действительности, включающий в себя также различные формы вненаучного знания? Являет­ся ли научное знание результатом предварительного накопления значительного числа эмпирических данных и их последующего обобщения, или в науке эмпири­ческим исследованиям всегда предшествует некоторая теоретическая гипотеза, направляя и интерпретируя их? Существуют ли логические методы открытия науч­ных законов и теорий, а если — нет, то как и за счет чего последние появляются и утверждаются в научном сообществе? Способны ли данные эмпирического опы­та доказать истинность какой-либо научной теории или хотя бы сделать ее вероятно истинной? Является ли аргументация от частного к общему, от опыта к теории вообще законной операцией с логической точки зре­ния (проблема индукции) ? Используются ли философ­ские идеи в процессе выдвижения, обоснования и принятия фундаментальных научных гипотез и теорий и насколько необходимо использование этого когнитив­ного ресурса для развития науки? Возможна ли фило­софия как наука и какой позитивный смысл возможен у понятия «научная философия»? Что означает посто­янное и все увеличивающееся в ходе развития науки множество конкурирующих моделей, теорий, иссле­довательских программ, относящихся к описанию и объяснению не разных, а одной и той же предметной области? Плюрализм в науке — это закономерное, неизбежное состояние науки или случайное и прехо­дящее? Все сформулированные выше вопросы образу­ют основное содержание проблемы соотношения фи­лософии и науки, взаимосвязи философского и конк­ретно-научного знания.

Очевидно, что и философия и наука являются орга­ническими элементами более широкой реальности — культуры, понимаемой как совокупность всех спосо­бов и результатов взаимодействия человека с окружа­ющей его действительностью, как тотальный опыт освоения человеком мира и адаптации к нему. В рам­ках этой тотальности философия и наука не только каким-то образом влияют друг на друга, но испытыва­ют на себе влияние со стороны других элементов куль­туры (обыденного опыта, права, искусства, политики, экономики, религии, материальной деятельности и др.). Достаточно в этой связи указать на хорошо известные исторические примеры мощного воздействия религии на философию и науку в средние века. С другой сто­роны, столь же хорошо известно сильное влияние, которое испытали философия и наука со стороны по­требностей экономического и политического совершен­ствования общества в эпоху Возрождения и Новое время. Хотя, влияние культуры отнюдь не может отме­нить внутреннюю логику развития и философии и науки, как и других подсистем культуры. Наконец, очень важное значение для понимания предмета фи­лософии науки, характера ее проблематики и спосо­бов решения имеет обсуждение темы «наука и культу­ра». И здесь центральным является вопрос: может ли быть адекватным основанием развития современной культуры только ее ориентация на естествознание и

технические науки? Или развитие культуры возможно только при ее ориентации на взаимодействие есте­ственных и гуманитарных наук, на критическое осмыс­ление и обобщение всей человеческой культуры в ее историческом и конкретном разнообразии, а не только на ту ее часть, которая поддается научной интерпрета­ции? Вопрос о весе и значении науки как факторе развития современной культуры — одна из актуальных тем обеспечения высоко адаптивного существования настоящего и будущего человечества. Амбивалентное влияние науки на современный социальный прогресс и возможное будущее человечества и необходимость гармоничного дополнения научного мышления различ­ными вненаучными формами (мораль, искусство, ре­лигия и др.), во многом задающих и воспроизводящих целостного, гармоничного и гуманитарного Человека, известна в современной философской литературе как проблема сциентизма и антисциентизма. Она не толь­ко широко обсуждается в средствах массовой инфор­мации всего мира, но и служит идейной основой таких протестных общественных движений как «антиглоба­лизм», «зеленые», «экологизм», «новый гуманизм» и т. д. Экологический и этический контроль со стороны об­щества за развитием науки и ее применениями в граж­данской и военной сферах стал актуальным как никог­да ранее в человеческой истории. От взвешенного и мудрого решения этой проблемы напрямую зависит ближайшее и отдаленное будущее человечества.

Глава 1

ВЗАИМООТНОШЕНИЕ ШИЛОСОШИИ И НАУКИ: ОСНОВНЫЕ КОНЦЕПЦИИ


За весьма длительную историю сосуществования философии и науки как самостоятельных и во многом различающихся (по предметам, средствам, методам и функциям) форм познавательной и ориентировочной деятельности человека, был сформулирован ряд кон­цепций о их взаимоотношении. Исторически первой, прошедшей длительную эволюцию и долгое время (вплоть до середины XIX в.) признававшейся бесспор­ной подавляющим большинством философов и ученых и по существу не имевшей альтернатив, была концеп­ция, которую мы считаем правильным назвать «транс-ценденталистская», хотя в работах по философии она часто называлась и «метафизической» (особенно у позитивистов) и «натурфилософской» (особенно, когда речь шла о соотношении философии и естествознания). В чем сущность трансценденталистской концепции соотношения философии и науки? Кратко она может быть выражена формулой: «Философия — наука наук» (или «Философия — царица наук»). Что означает эта формула? Во-первых, подчеркивание гносеологическо­го приоритета философии как более фундаментально­го вида знания по сравнению с конкретными науками. Во-вторых, руководящую роль философии по отноше­нию к частным наукам. В-третьих, самодостаточность философии по отношению к частно-научному знанию и, напротив, существенную зависимость частных наук от философии, относительность и партикулярность истин конкретных наук.

Впервые трансценденталистекая концепция была сформулирована и в достаточной мере обоснована уже в рамках античной культуры, где частно-научному по­знанию заведомо отводилась подчиненная роль по от­ношению к философии, как «прекраснейшей и бла­городнейшей» из наук. Фактически все крупные фи­лософы античности, начиная с Пифагора, Фалеса, Парменида, Платона и Аристотеля, несмотря на суще­ственные различия их философских взглядов, придер­живались трансцендента\истской концепции. Более того, в силу значительного развития философии, кото­рое она получила в Древней Греции, и неразвитости только-только зарождавшихся частных наук, транс-ценденталистская концепция выглядела как естествен­ная, само собой разумеющаяся и полностью соответству­ющая их реальному взаимоотношению в рамках су­ществующей культуры. Каковы же гносеологические основания, на которые опирается трансценденталист-ская концепция? Наиболее существенными из них яв­ляются следующие: 1) философия формулирует наи­более общие законы о мире, человеке и познании; 2) философия стремится к достижению объективно-истинного и доказательного («эпистемного») характе­ра своих всеобщих утверждений («первых принципов», «аксиом» всего рационального знания); 3) частные науки (многие из которых сформировались в античную эпоху: геометрия, механика, оптика, история, полити­ка, биология, физика, астрономия и др.) в отличие от философии изучают не мир в целом, а только отдель­ные его фрагменты («сферы») и потому их истины не имеют всеобщего характера; философское знание — всеобще, частно-научное — партикулярно; 4) посколь­ку мир («космос») целостен, а целое всегда определяет свои части (их функции и предназначение), постольку истины философии «выше» истин частных наук; пос­ледние должны «подчиняться» первым и соответство­вать им; 5) источником философских истин является самопознающее мышление, Логос, Разум (иначе им и неоткуда появиться), тогда как источником частных наук является эмпирический опыт и последующая его логическая обработка с помощью мышления (абстра­гирования, индукции и интуиции —Аристотель); 6) ис­тины разума в своей сущности необходимы, поскольку основаны на интеллектуальной очевидности («умозре­нии» — Аристотель) или припоминании своего бытия в мире чистых сущностей («идей» — Платон); поэтому истины философии — необходимые истины; 7) истины опыта, из которых исходит наука, сами по себе всегда только вероятны (во-первых, в силу конечности, огра­ниченности любого опыта; во-вторых, из-за того, что . чувства могут иногда обманывать нас, и, наконец, по­тому, что частно-научные обобщения получаются все­гда с помощью перечислительной индукции, которая в целом (кроме крайне редкого случая — полной индук­ции) является не-доказательной формой умозаключе­ния; 8) частно-научные, опытно приобретенные исти­ны также могут получить доказательный статус, но только в том случае, если будут выведены из всеобщих и необходимых истин философии, «подведены» под них.

Таким образом, истины философии «выше» истин частных наук по своему гносеологическому происхож­дению и статусу (как аксиомы геометрии «выше» ее теорем); частные науки своими собственными метода­ми не способны достичь необходимо-истинного, а тем более — всеобщего знания. Единственный способ для них добиться этого — приобщение к философским истинам, логическое выведение из последних. Сфор­мулированные выше представления о природе фило­софского и частно-научного знания с необходимостью приводят к необходимости подчинения частных наук философии, желательности редукции частно-научных истин к философским, во-первых «во благо» первым, а во-вторых, для достижения целостности всей сферы истинного знания.

Несмотря на многочисленные исторические кол­лизии в ходе реального взаимодействия философии и частных наук (например, абсолютизация от имени аристотелевской философии геоцентрической системы мира Птолемея как необходимо истинной, или после­дующая мощная философская критика, не говоря уже о религиозной, гелиоцентрической системы мира Ко­перника — Галилея), в целом трансценденталистская В47 концепция сыграла положительную роль в развитии частных наук, так как философия долгое время в силу неразвитости частных наук служила для них огромным когнитивным резервуаром. Философия также всегда поддерживала, защищала и развивала культуру раци­онального мышления, в рамках которой только и могли развиваться научные исследования. Охранительная и эвристическая роль философии по отношению к науке четко проявилась даже в Средние века, когда роль жреца Высшей Истины взяла на себя религия. Ирра­циональность религии и рациональность науки были несовместимы по существу, тогда как и философия и частные науки при всех коллизиях их взаимоотноше­ний все же имели своим основанием общий источ­ник — мышление, разум.

В период позднего средневековья, благодаря чет­кому различению истин веры и истин разума, Фоме Аквинскому удалось смягчить несовместимость между религией и наукой, поместив философию в качестве необходимой прослойки («посредствующего звена») между религией и наукой. Однако, этот синтез имел тот существенный недостаток, что только одна фило­софская система, а именно философия Аристотеля, была объявлена от имени религии Истинной филосо­фией. Благодаря такой «услуге» со стороны религии философия Стагирта оказалась в амбивалентном поло­жении по отношению к науке.

С одной стороны, она оправдывала и защищала науку, а с другой — тормозила ее развитие, привязы­вая ее к философии Аристотеля слишком тесными уза­ми. Не случайно, когда в эпоху Возрождения и Новое время наука под влиянием экономических и политичес­ких потребностей общества стала стремительно разви­ваться, ученые и философы выступили за освобожде­ние науки не только от жесткого контроля со стороны церкви, но и от аристотелевской философии («схолас­тики») (Г. Галилей, Р. Декарт, Ф. Бэкон и др.).

Итак, на первом этапе эволюции трансцендента-листской концепции взаимоотношение между филосо­фией и наукой понималось как отношение между «все­общими объективными истинами» (философия) и «ча­стными объективными истинами» (конкретные науки). Истина при этом понималась как абсолютное тожде­ство содержания сознания и бытия. Исходя из идеи логической целостности и гомогенности всей системы истинного знания, философия мыслилась в качестве ее аксиоматической составляющей, а частные науки — теоремной части. Такой взгляд имел объективные со-цио-культурные основания: 1) относительно небольшой объем эпистемного знания (вплоть до середины XIX в. объем этого знания был таким, что им мог полностью овладеть отдельный ученый-энциклопедист), 2) слабое развитие частных наук (как в плане опытно-экспери­ментальной базы, так и отсутствия у науки собствен­ного теоретического языка), их малого относительного веса в структуре материальной и духовной культуры общества, 3) существенной роли философии и религии в мировоззренческой и духовной жизни античной и средневековой цивилизаций.

Второй этап эволюции трансценденталистской концепции охватывает период «Новое время — сере­дина XIX в.». В это время происходит стремительное развитие частных наук, экспериментально-математи­ческого естествознания, математики, гуманитарных наук, дисциплинарная организация науки, создание новой системы высшего образования (естественно­научных, политехнических и инженерных вузов), ин-ституализация науки (создание национальных акаде­мий наук, научных лабораторий, обсерваторий,стан­ций и экспедиций).

Частные науки начинают играть все большую роль в развитии производительных сил общества, повышать свой вес, практическую и теоретическую значимость в общей системе культуры, оформляться в ее относитель­но независимую подсистему, развитие которой все в большей мере начинает определяться ее внутренними потребностями и закономерностями. Завершением это­го процесса становится создание такой новой культур­ной реальности, которая получила название «класси­ческая наука». Ее символом становится «механика Ньютона» или «классическая механика». Основным и очевидным фактором, способствовавшим стремитель­ному росту системы частно-научного знания, было прежде всего эмпирическое исследование природы и общества, создание твердой фактуальной базы науки, точное ее математическое описание и обобщение, а вовсе не выведение научных законов и теорий из не­кой «истинной философии». Сознавая необходимость, с одной стороны, согласования любых научных теорий с фактами, а с другой, — опоры на некие философские предпосылки о методах истинного познания, ученые того времени при конфликте «упрямых» фактов и философских оснований, как правило, отдавали реши­тельное предпочтение первым (Галилей, Коперник, Сервет, Бюффон, Лавуазье и др.). Наука все больше осознавала и идентифицировала себя в качестве осо­бого, самостоятельного и относительно независимого от философии вида рационального познания. Лозунгом ее бытия стало знаменитое изречение Ньютона: «Фи­зика, берегись метафизики!» Идея единой гомогенной системы рационального знания во главе с философи­ей уже к началу XIX в. явно не соответствовала реаль­ному месту и роли частно-научного и философского знания в культуре. Со временем наука все более твер­до и решительно стала заявлять о своей значимости и суверенности. В результате объективно существовав­шая система рационального знания (философия + наука) все больше эволюционировала от гомогенного способа своей организации куровневому, где частные науки и философия уже понимались как качественно различные (и по предмету, и по результатам) виды рационального знания, отношения между которыми не могут пониматься в духе логического соподчинения, выводимости одного из другого.

Можно без преувеличения сказать, что эта пробле­ма стала одной из ведущих тем в развитии философии XVII — XIX вв., решение которой во многом определило ее содержание и основные направления (отнаукоцен-тризма и гносеологизма Декарта, Бэкона, Канта и др. до иррационализма романтиков, экзистенциалистов, философов жизни, культуры и т. д.). Описанные выше существенные изменения в мире рационального зна­ния не могли не сказаться и на эволюции трансцен­денталистской концепции соотношения философии науки. Наибольший вклад в ее трансформацию внесли представители немецкой классической философии и, прежде всего, Кант и Гегель. Кант путем разведения предметов философии и науки, Гегель — путем опре­деления и разведения их методов. Кант вывел за пре­делы философии сферу онтологии, область объектив­ного рационального знания, оставив ее исключитель­но за наукой. По Канту («критическому») предмет философии — сознание, гносеология и теория ценно­стей. При этом, сохраняя верность трансценденталист-ской концепции соотношения философии и науки, Кант ставит гносеологию, общую теорию сознания и позна­ния выше онтологии, считая, что то или иное решение гносеологических проблем определяет соответствую­щее решение наукой ее по существу онтологических проблем, хотя последние в существенной степени и опираются на эмпирическую информацию об объек­тах, которая не может быть выведена из философских систем. Согласно Канту, наука не выводима из фило­софии, но все же определяется ею, так как ученые в ходе осуществления процесса познания не могут не опираться на те или иные представления о возможно­стях и способах достижения истинного знания об объектах (предметах).

В условиях очевидного расслоения и самооргани­зации системы объективного рационального знания на два качественно различных уровня: частно-научный и философский, Гегель попытался спасти трансценден-талистскую концепцию их соотношения путем разра­ботки и приписывания истинно-философскому и есте­ственно-научному познанию двух различных методов воспроизведения сущности познаваемых объектов — диалектического и метафизического методов. Гегель полагал, что в силу всеобщего характера развития, как характеристики бытия любых объектов, только диалек­тический метод познания способен привести к абсо­лютно-истинному постижению реальности, в том чис­ле, к построению истинной системы природы. И такой системой может быть только диалектическая онтоло­гия, диалектико-логическая «философия природы».

Частно-научный же тип познания, как он реализовал­ся в ново-европейской культуре — это по Гегелю од­носторонний, метафизический способ познания. По­скольку частные науки при построении своих теорий абстрагируются от идеи развития изучаемых ими объектов (например, та же механика Ньютона) и дела­ют ставку на эмпирический опыт, математику и фор­мальную логику, которые по самому своему существу, считает Гегель, являются метафизическими науками, отрицающими необходимость и полезность логических противоречий при описании объектов, постольку ново­европейское естествознание для достижения объектив­ной истины о природе нуждается в радикальном мето­дологическом переоснащении, в замене метафизи­ческого метода познания диалектическим. В своей «Философии природы» Гегель от имени диалектичес­ки развивающейся Абсолютной Истины, составляющей по его мнению субстанцию всякого истинного мышле­ния, отстаивает в целом вполне перспективную и эв-ристичную идею всеобщей эволюции природы, разви­тия ее от более простых форм организации к более сложным. Это развитие включает в себя: внутренние объективные противоречия как источник развития, переход количественных изменений в качественные, сохранение законов функционирования низших форм в высших путем их подчинения законам последних («диалектического снятия» первых вторыми). С другой стороны, от имени той же Абсолютной Истины и ее развития Гегель доказывал, что число планет солнеч­ной системы должно быть равно семи (именно столько их было известно современной ему астрономии), что пространство — трехмерно и эвклидово и не может быть другим, что необходимость первичнее случайно­сти, что мир — детерминистичен, а случайность есть лишь проявление (правда, объективное) необходимос­ти. Таким образом, Гегель от имени своей диалектики просто-напросто абсолютизировал многие положения современного ему естествознания, что в общем-то явно противоречило самой идее универсальности развития науки и тормозило это развитие, что и подтвердила в скором история науки. Дело в том, что построение любой теоретической системы, в том числе и системы «Философии природы», всегда требует опоры на ка­кой-то эмпирический материал и Гегель вынужден был заимствовать у современной ему науки многие ее по­ложения, казавшиеся тогда доказанными или, во вся­ком случае, бесспорными истинами. Таким образом, любая диалектическая система как нечто по необходи­мости определенное («конечное») всегда будет проти­воречить самой себе с точки зрения диалектического метода, видящего на всем определенном печать его ограниченности и конечности. Та же участь постигла и «Философию природы» Шеллинга, когда от имени философии теоретическому естествознанию навязы­вался некий истинный метод познания, которому уче­ные должны непременно следовать, если хотят полу­чить абсолютно-истинное и объективное знание об изучаемых ими предметных областях, по необходимо­сти конечных и ограниченных. Новая версия трансцен-денталистской концепции соотношения философии и науки утверждала, что только философия и философы находятся в положении универсального субъекта по­знания, обладающего истинным методом и масштабом видения любых объектов. Однако, такой «империали­стический» подход к науке уже не мог найти поддер­жки у большинства ученых XIX века, которые на сво­ем опыте постоянно убеждались в огромной предска­зательной и объяснительной мощи конкретно-научного знания, его практической применимости и эффектив­ности. В сознании ученых все больше назревало недо­вольство менторской и поучающей позицией филосо­фии по отношении к науке, стремление освободится от ее опеки и зависимости как от факторов, все более становящихся тормозом в развитии науки. В 30-х гг. XIX в. это умонастроение ученых было теоретически сформулировано и обосновано в позитивистской кон­цепции соотношения философии и науки, в работах О. Конта, Г. Спенсера, Дж.Ст. Милля.

Сущность этой концепции была четко выражена словами Конта: «Наука — сама себе философия». Что означала эта формула? Во-первых, то, что историчес­кая миссия философии по отношению к науке закон-

Раздел VII!. Философия, наука, культура

чилась. Философия, утверждал Конт, безусловно сыг­рала необходимую положительную роль как в рожде­нии науки в целом, так и в возникновении многих научных теорий. Этому она способствовала двумя пу­тями: 1) формированием и развитием культуры абст­рактного (теоретического) мышления и 2) умозритель­ным конструированием ряда общих идей и гипотез о структуре мира (идеи атомизма, существования объек­тивных законов, системной организации действитель­ности и эволюции ее объектов, единства человека и Космоса и т. д.). Однако, полагает Конт, во взаимоотно­шении философии и науки мы имеем дело с ситуаци­ей, когда ребенок (наука) стал взрослым, когда ученик (наука) превзошел учителя (философия) и когда пре­жняя патронистская и полезная позиция философии по отношению к науке является уже не только неуме­стной, но и вредной для развития науки, объективно тормозя развитие последней. В XIX в. наука прочно встала на свои собственные ноги и в плане накопле­ния большого количества фактов, и в отношении мето­дологической и методической оснащенности своих исследований, и в плане создания значительного чис­ла собственных теоретических построений, и в отно­шении признания обществом ее огромной практичес­кой и познавательно-мировоззренческой значимости. Теперь задача виделась в обратном — в недопущении философского стиля мышления и его умозрительных спекуляций в науку, как разрушающих точный и эмпи­рически проверяемый язык научных теорий (позитив­ное мышление). Более того, сама философия должна быть построена теперь, если это возможно, по кано­нам конкретно-научного (положительного) мышления. Традиционной философии как форме и методу позна­ния отныне место на интеллектуальном кладбище че­ловеческой истории, рядом с мифологией и религией, как столь же несовершенными по сравнению с наукой формами познания.

Согласно позитивистам польза от тесной связи конкретных наук с философией — проблематична, а вред — очевиден. Для конкретно-научных теорий един­ственной, пусть и не абсолютно надежной основой и критерием их истинности, должна быть только степень их соответствия данным опыта, результатам система­тического наблюдения, измерения, эксперимента и статистическим данным.

Однако, как показала дальнейшая история науки, позитивистская концепция, хотя и отражает реальную научную практику многих успешно работающих уче­ных в их взаимоотношении с философией (часто не знающих глубоко философию и ее историю и, тем не менее, получающих блестящие эмпирические и тео­ретические результаты), в целом является ложной. Во-первых, потому что большинство создателей новых теоретических концепций (Эйнштейн, Бор, Гейзенберг, Борн, Вернадский, Винер, Пригожий и др.) сознатель­но использовали когнитивные ресурсы философии и при выдвижении и при обосновании новых исследова­тельских программ, демонстрируя необходимость и эф­фективность обращения ученых-теоретиков к профес­сиональным философским знаниям. Что заставляло их действовать подобным образом? Во-первых, четкое осознание того, что научные теории логически не вы­водимы из эмпирического опыта, а свободно констру­ируются (изобретаются) мышлением и надстраивают­ся над опытом в качестве его теоретических объясня­ющих схем. Во-вторых, в понимании того, что один и тот же эмпирический опыт может быть в принципе со­вместим с разными (часто взаимоисключающими) те­оретическими схемами (волновая и корпускулярная те­ория света, номологическое и стохастически-случайное объяснение результатов эволюции и т. д. и т. п.). Таким образом, поскольку локальный эмпирический опыт (а он всегда «локален») принципиально не дает возмож­ность сделать окончательный выбор в пользу той или иной научной гипотезы, то было бы, видимо, вполне уместно использовать в качестве дополнительного ог­раничения, влияющего на предпочтение одной из кон­курирующих теорий, ее соответствие тем общим фило­софским идеям, которые уже хорошо себя зарекомен­довали в различных областях науки и культуры. Дело в том, что с адаптационной точки зрения человечество «взыскует» не просто истинных идей, а плодотворных теорий, приносящих благо и практическую пользу. Помимо этого, соответствие научных идей определен­ным философским концепциям способствует достиже­нию единства, интеграции человеческой культуры, ее обозреваемости и управляемости как целого. Вписы­вание с помощью философии (этого универсального те­оретического языка культуры) той или иной научной концепции в наличную культуру в качестве ее органи­ческого элемента придает этой концепции статус он­тологической подлинности, ибо культура и есть та глав­ная и единственная тотальная реальность, в которой непосредственно живет человек.

Необходимо подчеркнуть, что хотя позитивистская концепция уже не пользуется доверием среди совре­менных философов (она основательно раскритикована и как бы «изжила» себя с помощью внутренней и внеш­ней критики), позитивизм отнюдь не преодолен и по­стоянно воспроизводится в качестве стихийного умо­настроения ученых. И для его воспроизводства имеются серьезные объективные основания: структурирован­ность самой научной деятельности, подавляющую часть которой (примерно 97 %) занимают эмпирические и прикладные исследования и разработки, успех в кото­рых действительно напрямую никак не связан с про­фессиональным знанием философии. Постоянно вос­производясь, эта социальная база составляет объектив­ный источник безразличного или даже негативного отношения значительной части ученых к философии как необходимому и важному условию развития науки. Позитивизм, однако, не прав в главном — в абсолюти­зации подобной установки и распространении ее на всю научную деятельность. Ибо можно уверенно ска­зать, что без тех 3% ученых-теоретиков, которые, как показывает опыт развития науки, активно используют когнитивные ресурсы философии, находятся с ней в постоянном контакте, создают новые фундаментальные направления и программы научных исследований и тем самым задают определенный вектор развитию науки, прогресс в науке невозможен ни сегодня, ни в будущем.

Справедливость, однако, требует отметить, что, начиная с О. Конта, позитивисты считали вредным для развития науки контакт ее не с философией вообще, а только со старой, умозрительной, ненаучной филосо­фией («метафизикой»). Многие из них верили в воз­можность построения «хорошей», научной философии. Такая философия, считали они, возможна только в одном случае, если она ничем не будет отличаться от других частных наук по своему методу. Будучи наукой (а любая наука по определению возможна только как «частная»), философия должна отличаться от осталь­ных наук только своим предметом, чем соответственно каждая наука и отличается от других. В ходе развития позитивизма на роль научной философии выдвигались разные теории:

1. 
   общая методология науки, как результат эмпири­ческого обобщения, систематизации и описания реальных методов различных конкретных наук (О. Конт);
   
2. 
   логика науки как учение о методах открытия и доказательства научных истин (причинно-след­ственных зависимостей) (Дж.Ст. Милль);
   
3. 
   общая научная картина мира, полученная путем обобщения и интеграции знаний разных наук о природе (О. Спенсер);
   
4. 
   психология научного творчества (Э. Мах);
   
5. 
   всеобщая теория организации (А. Богданов);
   
6. 
   логический анализ языка науки средствами мате­матической логики и логической семантики (Р. Кар­нап и др.);
   
7. 
   теория развития науки (К. Поппер и др.);
   

8) теория, техника и методология лингвистического
анализа (Л. Витгенштейн, Дж. Райл, Дж. Остин и др.).
Однако, как показал анализ указанных выше мно-
гочисленных попыток позитивистов построить различ-
ные виды «научной философии», все они оказались
несостоятельными. Им были присущи два коренных
недостатка: во-первых, каждая из них неявно опира-
лась на «метафизические» идеи, которые были отвер-
гнуты как бессмысленные. Во-вторых, все они были
малоэффективными с точки зрения возможностей сво-
его практического применения в реальной научной
практике.

Следующей из весьма распространенных в совре­менной культуре концепцией соотношения философии и науки является антиинтеракционистская концепция, проповедующая дуализм во взаимоотношении между ними, абсолютное культурное равноправие и самодо­статочность каждой из них, отсутствие внутренней взаимосвязи и взаимовлияния между ними в процессе развития и функционирования каждого из этих важ­нейших элементов культуры. Развитие, функциониро­вание частных наук (особенно естествознания) и фи­лософии идет как бы по параллельным курсам и в целом независимо друг от друга. Сторонники антиин-теракционистской концепции (а это в основном пред­ставители философии жизни, экзистенциалистской философии, философии культуры и др.) обосновывают свои взгляды тем, что полагают, что у философии и науки свои, совершенно несхожие предметы и мето­ды, исключающие саму возможность сколько-нибудь существенного влияния философии на развитие науки и обратно. В конечном счете они исходят из идеи раз­деления всей человеческой культуры на две разные культуры: естественно-научную (нацеленную в основ­ном на выполнение прагматических, утилитарных функций адаптации и выживания человечества за счет роста его материального могущества) и гуманитарную (нацеленную в конечном счете на увеличение духов­ного потенциала человечества, взращивание и совер­шенствование в каждом человеке его духовной состав­ляющей, единящей его с Богом). Философия в этом раз­делении относится к гуманитарной культуре, наряду с искусством, религией, моралью, историей и другими формами самоидентификации человека, отграничива­ющего его от других существ и предметов. С точки зрения гуманитарного видения философии ее главным предметом является вовсе не мир и его законы, и даже не сознание, если последнее понимать в качестве осо­бой (психической) реальности, а человек и его отноше­ние к окружающим событиям: Богу, космосу (приро­де) , обществу, другим людям и, наконец, к самому себе. А отношение человека к окружающему его бытию за­висит не столько от характера бытия, сколько от пони­мания человеком своих целей, интересов и предназна­чения в этом мире.

Отношение человека к миру и осознание им смыс­ла своего существования никак не выводятся из зна­ния объективного мира, а задаются некоторой систе­мой ценностей, системой представлений о добром и злом, о значимом и пустом, о святом, непреходящем и тленном. Мир ценностей, не имеющий фактически ни­какого отношения к существованию и содержанию объективного мира — вот главный предмет философии с позиций антиинтеракционистов. Может ли философ для решения этих проблем почерпнуть что-нибудь из естествознания, его многообразных и зачастую альтер­нативных концепций? Ответ антиинтеракционистов отрицателен, философу—философово, а ученому — науково. Более того, все философы жизни, особенно экзистенциалисты, вполне серьезно утверждают, что тесная связь философии с наукой не только не помо­гает, но и вредит философии в решении ее проблем, так как приводит к подмене внутреннего опыта пере­живания ценностей, которые только таким образом и могут быть постигнуты и усвоены, к внешнему пред­метному опыту познания, чуждому философии как та­ковой. Излишне сосредотачиваясь на познании объек­тивного мира и его законов, мы неизбежно уходим от познания самих себя, предаем самих себя ради позна­ния чего-то внешнего. Наблюдение над жизнью, искус­ство, знакомство с человеческой историей, опыт лич­ных переживаний — все это гораздо более значимый материал для решения философией своих проблем, нежели знание законов и научных теорий. Семанти­чески строгий, логически жесткий язык науки, ее об­щезначимые стандартные процедуры весьма чужды философии, для которой ближе метафорический язык художественной литературы, музыки, поэзии, живопи­си с их демонстрацией конструктивной свободы чело­веческого сознания и его творческой природы. Ника­кая система ценностей не может стать для человека истинной, быть принята им до тех пор, пока не будет им лично пережита на своем собственном, уникальном опыте. В отличие от научной истины, внешним опытом удостоверяемой и многократно воспроизводимой раз­ными учеными, философские утверждения получают статус истины только в результате интимного, индиви­дуального переживания, как личного порождения. Сократовский диалог, гуссерлевское «эпохе», экзистен-циалистско — философское эссе, августиновско-пас-калевские Исповеди и «Опыты» Монтеня — вот пови­вальные атрибуты самопорождения философской ис­тины каждой личностью отдельно. Однако, с точки зрения антиинтеракционистов, не только конкретные науки (и особенно естествознание) ничего не могут дать философии для решения ее проблем, но и философия ничего не может дать науке, ибо методы у них совер­шенно разные. С точки зрения антиинтеракционистов выражение «научная философия» в любом из смыслов входящих в него слов столь же противоречиво, как и понятие «философское естествознание».

Наконец, четвертой концепцией взаимоотношения философии и науки является диалектическая. С нашей точки зрения именно эта концепция является наибо­лее корректной и приемлемой. В чем коротко ее суть? В утверждении внутренней, необходимой, существен­ной взаимосвязи между философией и наукой, начи­ная от момента их выделения в качестве самостоятель­ных подсистем в рамках рационального сознания вплоть до сегодняшнего дня; диалектически противо­речивого единства между ними; их взаимодействия на принципах равенства; структурной сложности и раз­витии механизма взаимодействия частно-научного и философского знания. То, что многие мыслители, осо­бенно в прошлом, одинаково успешно проявляли себя и на философском поприще и в области науки, равно как и то, что многие выдающиеся ученые-теоретики написали немало блестящих книг и статей по филосо­фии науки в целом и по отдельным ее философским проблемам — хорошо известный эмпирический факт из истории науки. Но доказывает ли он существование необходимой внутренней взаимосвязи между филосо­фией и частными науками? Ведь в качестве контрар­гумента можно привести доводы, что, во-первых, по­давляющее большинство хороших ученых вообще се­рьезно не интересуется философскими вопросами науки, а во-вторых, мало ли чем занимаются гениаль­ные ученые помимо науки (искусством, общественной деятельностью, религией и т. д.). Это — дело личного интереса ученого и необходимым образом с его про­фессиональной деятельностью никак не связано. До­казательство внутренней, необходимой связи филосо­фии и науки лежит не в плоскости социологического анализа частоты обращения ученых к философскому знанию при решении своих научных проблем, а в ана­лизе возможностей и предназначения конкретных наук и философии, их предметов и характера решаемых проблем.

Предмет философии, особенно теоретической — чистое всеобщее, всеобщее как таковое. Идеальное всеобщее — цель и душа философии. При этом фило­софия исходит из возможности постигнуть всеобщее рационально-логически, вне-эмпирическим путем. Предметом же любой частной науки является частное, единичное, конкретный «кусок» мира, эмпирически и теоретически полностью контролируемый, а потому осваиваемый и практически. Характер внутреннего взаимоотношения философии и частных наук имеет диалектическую природу, являя яркий пример диалек­тического противоречия, стороны которого, как извес­тно, одновременно и предполагают и отрицают друг друга, и поэтому необходимым образом дополнют друг друга в рамках некоего целого. Таким целым выступа­ет человеческое познание со сложившимся в нем ис­торически разделением труда, имеющим под собой сугубо оптимизационно-адаптивную, экономическую основу эффективной организации человеческой дея­тельности. В этом разделении труда по познанию ок­ружающей человека действительности как некоей про­тивостоящей ему целостности философия акцентирует в своем предмете познание (моделирование) всеобщих связей и отношений мира, человека, их отношения между собой, ценой абстрагирования от познания про­сто общего, а тем более частного и единичного. И един­ственно, где она серьезно спотыкается при таком ра­ционально-всеобщем подходе к изучению бытия, это — человек, который интересен и возможен в качестве человека только своей индивидуальной, уникальной экзистенцией. Любая же конкретная наука не изучает мир в целом или в его всеобщих связях. Она абстраги­руется от этого. Но при этом всю свою когнитивную энергию направляет на познание своего частного пред­мета, изучая его во всех деталях и структурных срезах. Собственно наука стала наукой только тогда, когда со­знательно ограничила себя познанием частного, от­дельного, конкретного, относительно которого возмож­но эмпирически собирать, количественно моделировать и контролировать достаточно полный и потому впос­ледствии практически используемый объем информа­ции. С точки зрения познания действительности как це­лого, и философия и частные науки — одинаково одно-сторонни. Объективная действительность как целое безразлична к способам человеческого познания, она суть — единство всеобщего, особенного и единичного. Всеобщее в ней существует не иначе как через особен­ное и единичное, а единичное и особенное существует не иначе как единичное и особенное проявление неко­его всеобщего. Поэтому адекватное познание действи­тельности как целого, составляющее высшую теорети­ческую и практическую (биологически-адаптивную) задачу человечества, требует дополнения и «взаимо­просвечивания» результатов философского и частно-научного познания. Ясно, что интеграцией философс­кого и частно-научного знания, наведением «мостов» между ними профессионально может заниматься и занимается достаточно небольшое количество ученых и философов, испытывающих в этом наибольшую по­требность и имеющих соответствующую подготовку как в философии, так и в той или иной области частно-научного познания. Среди ученых такую деятельность осуществляют, как правило, крупные теоретики, рабо­тающие на границе пространства «наука» и последо­вательно раздвигающие его за счет освоения новых территорий. Общий и фундаментальный характер ре­шаемых ими проблем часто однопорядков с масшта­бом, сложностью и неоднозначностью философских тем. Философы же часто обращаются к частным на­укам как материалу, призванному подтвердить одни философские конструкции и опровергнуть другие. Особенно это относится к тем философам, которые интересуются построением онтологических моделей, особенно, структурой, всеобщими законами и атрибу­тами объективного мира.

Несмотря на диаметральную противоположность трансценденталистской и позитивистской концепций соотношения философии и конкретных наук, для них характерно нечто общее — стремление противопоста­вить один вид знания другому как более ценный. Это, на наш взгляд, фундаментальная ошибка, связанная с непониманием специфики и самоценности как фило­софского, так и конкретно-научного знания, их отно­сительной самостоятельности и вместе с тем внутрен­ней взаимосвязи между собой как разных типов и уровней рационального знания. И для философии и для науки характерно следование идеалу рациональности, т. е. достижению определенного , обоснованного, сис­темно-организованного, объективно-истинного, откры­того к изменениям знания. Конечно, степень реализа­ции этого идеала в конкретных науках значительно выше, чем в философии. И поскольку это различие обусловлено прежде всего предметами и задачами философского и конкретно-научного познания, по­стольку оно принципиально неустранимо. Вместе с тем, философское и конкретно-научное знание представля­ют собой не только два различных типа рационального знания, но и одновременно два его различных уровня.

Представляется, что отношение между философс­ким и конкретно-научным знанием во многом анало­гично (хотя отнюдь не тождественно) тому, которое имеет место между теоретическим и эмпирическим уровнями знания в конкретных науках. Известно, что научная теория всегда согласуется некоторым образом с данными наблюдения и эксперимента. Однако, ни одна научная теория не является ни краткой суммой («стенографической записью» — Милль) результатов наблюдения и эксперимента, ни их индуктивным обоб­щением. Будучи продуктом специфической идеализа­ции, теоретические понятия (материальная точка, иде- ВБЗ альный газ, бесконечность, абсолютно прямая линия, пси-функция) включают в себя такое содержание, ко­торое в принципе не может быть сведено к харак­теристикам знания на уровне наблюдения. Поскольку в заключении любого формального вывода должны иметь место термины того же уровня, что и в посыл­ках, постольку между теоретическим и эмпирическим уровнями знания не существует формально-логичес­кого моста (В.А. Смирнов, Ст. Кернер). Создание науч­ных теорий — это творческий акт, в ходе которого создается качественно новая по сравнению с эмпири­ческим знанием понятийная реальность, обеспечива­ющая определенный способ видения, объяснения и предсказания фактов, проникновения в сущность на­блюдаемых явлений. Между эмпирическим и теорети­ческим уровнями знания существует взаимосвязь, од­нако, эта связь не непосредственная, а опосредованная, и осуществляется она с помощью такой специфичес­кой методологической операции как эмпирическая ин­терпретация теории. Последняя представляет собой особый вид творческой, содержательно-конструктив­ной деятельности ученых, результатом которой явля­ется совокупность интерпретативных предложений.

Подобная ситуация имеет место и в отношении между философией и конкретно-научным теоретичес­ким знанием с той лишь разницей, что последнее те­перь само выступает в качестве одного из элементов «ф актуально го» базиса философии. Для философской теории «фактуальным» основанием служат не только результаты конкретно-научного (как эмпирического, так и теоретического) познания, но осмысления и дру­гих способов духовного и практического освоения че­ловеком действительности. Посредством своего ка­тегориального аппарата философия пытается в специ­фической форме отразить реальное единство всех видов человеческой деятельности, осуществить теоре­тический синтез всей наличной культуры. Отражая это единство, философия выступает самосознанием эпохи, ее духовной «квинтэссенцией» (Гегель, Маркс). В фи­лософии наличная культура как бы рефлексирует саму себя и свои основания.