Алексеев Сергей Волчья хватка
Скачать 5.59 Mb.
|
| Такой позор, стыдно по улице в форме ходить... - Может, потому и пора Сбор трубить? - Съезди на Валдай, спроси старца, - посоветовал Колеватый. - Я бы хоть сейчас встал в строй, только пусть кликнут. - Обязательно съезжу. А ты, пока не уволился, помоги двум парням,- Ражный в привычной уже короткой форме рассказал о братьях. Колеватый достал телефонный справочник, спросил с пониманием: - Побочные дети? - В какой-то степени, - неопределенно отозвался он. - Правильно. О побочных нельзя говорить уверенно... - потыкал кнопки на аппарате. - Куда их лучше определить? - В пограничный спецназ. - По стопам родителя?.. Не жалко? Война по границам империи... - Этих не убить. По телефону он не просил- продиктовал, что нужно сделать, и положил трубку. - Вечером-то что делаешь? - Делянку хотят отвести в Судной Роще. Дровец порублю. Колеватый вскинул глаза, медленно загасил в них естественный мирской вопрос, развел руками. - Тут я тебе не помощник... Хотел на дачу пригласить. - Как-нибудь потом, - Ражный встал. - Провожу. - Генерал достал из шкафа мундир в галунах, нашивках, блямбах и совсем уж нелепую, латиноамериканскую фуражку, облепленную блестяшками, как новогодняя елка. - Красавец, - похвалил Ражный и весь обратный путь до парадного подъезда, потом до двора, где стояла "Нива", гадал, с чего это Колеватый проявляет к нему внимание: сочувствует, как однополчанин, или тоскует? У машины крутились мальчишки, дразнили веточкой волка, просунув ее в щель над стеклом. Молчун смотрел на них печально и скорбно, стоя лапами в земле. Генерал кышкнул на них и сам заглянул в кабину. - И с этого шкуру сдерешь?- спросил, намекая на полученный после поединка утешительный подарок. - Когда-нибудь, - пообещал Ражный, садясь за руль. - Если раньше с меня не снимут... - Матерый волчара!.. - Это не волчара. - Но и не пес. - И не пес... - А кто? - Канис сапиенс. - Ражный запустил двигатель. - Понятно, - обронил Колеватый и, склонившись, снял фуражку, всунул голову сквозь опущенное стекло. - Ражный, научи драть шкуру? В долгу не останусь. - В коммерческих структурах научат. Или в Росвооружении. Он вытащил голову, установил на ней свой потешный убор. - Счастливо дровец порубить! Волк смотрел на него так же печально, как на мальчишек, и долго провожал взглядом, пока машина не влилась в поток, ревущий вдоль водного потока Москвы-реки... Калик с известием явился как всегда неожиданно, и не в пример другим, был печальным и немногословным, может, оттого что приносил поруки нерадостные, суровые - приглашения на Судный Пир. Ехать на Валдай Ражный решил немедля, наутро же и стал готовиться в дорогу. Зависимых душ и долгов не оставалось, заботы по хозяйству на базе он взвалил на Карпенко и от греха подальше разобрал правило на повети: выпустил песок из мешков, смотал веревки, снял блоки со сторожками и спрятал все в разные потаенные места. Прошел всю территорию, поговорил с гончаками в вольере и в последнюю очередь пошел на могилу отца. Удерживаясь от соблазна прикоснуться к камню, постоял возле него в поклоне аракса - на одном колене, попросил: - Сила есть. Дай мужества выстоять в Судной Роще. Как и тогда, семь лет назад, он приехал в Валдайское Урочище и в первый день решил не объявляться, бросив "Ниву" на дальних подступах, возле деревни. Дальше он пошел пешком, и примета была добрая: едва ступил на дорогу, как пошел осенний ветреный дождь... Волк бежал впереди и чуть сбоку, как балерина, на подвернутых носочках, отчего появлялось чувство, будто собирается оттолкнуться и взлететь. А он шел неторопливо, с удовольствием ощущая твердь под ногами и вспоминая, как приезжал сюда с чувством мести, из которой потом вышел потешный поединок. Теперь и вовсе жизнь соединила с боярым мужем, как в братании - рук не разомкнуть. Отец предугадал, как распорядится судьба, поручил сына Пересвету и тем самым благословил на это братское соединение... Умиротворенный такими библейскими мыслями, Ражный прошагал половину пути и остановился на краю широкой свежевырытой траншеи, пересекающей дорогу и все открытое пространство от горизонта до горизонта - шла какая-то стройка и вдали, в поле, работала техника. Волк тоже смотрел и поджимал хвост. По дну канавы тянулись четыре нитки толстенных труб, сбегающих с валдайских холмов и уходящих вдаль по другую сторону дороги. Они еще не были соединены, готовые плети лежали рядом и сверкали, будто хлебозоры, яркие вспышки электросварки. А за отвалом земли поднималась новая дорожная насыпь с черным, свежим асфальтом, уложенным и раскатанным на удивление ровно, так что дождевая вода, сбегая на обочины, покрывала его как стеклом. И дорога, и трубопровод были гигантскими, прямыми, и исполненными скрытой внутренней мощи. Неукротимо прорезая пространство- холмы, поля, дома, огороды и скотные дворы, создавали неземной ландшафт, а строители этого циклопического сооружения выглядели муравьями, ползающими по канаве и вдоль нее. У горизонта махали ковшами ярко-желтые, бесшумные экскаваторы, ползали трубоукладчики и асфальтовые катки... Ражный спустился в траншею, перескочил через трубы и хотел уже подняться по деревянному строительному трапу, однако волк схватил одного из сварщиков за робу и потянул от трубы. Не отрываясь от дела, тот оттолкнул Молчуна, отмахнулся ногой, как от надоедливой мухи; волк в свою очередь перехватился за рукав и дернул сильнее. Сварщик поднял маску, на мгновение замер, после чего присел перед волком, откинув держак с электродом. - Витюля? - наугад крикнул Ражный. - Сергеич?.. Ты? Или не ты?- произнес неуверенно. - Что тут делаешь, Витюля? - Видишь, газопровод строю, в четыре нитки... - Вот так встреча! - Да уж... А ты зачем сюда?- спросил вдруг настороженно. - По охотничьим делам? - По каким же еще? - отмахнулся Ражный. - Охота пуще неволи... Все-таки вернулся в сварщики? - Куда же еще? Вернулся, работаю вот... - вздохнул и все же протянул руку к волку, опасливо погладил. - Молчун... Матерый стал... Орден получил, "За заслуги перед Отечеством" второй степени. Да... - А говорил... - Говорил!.. Теперь на проклятых буржуев работаю! На ворье и кровопийцев! На сук этих, которые народное добро растащили! Их бы, паскуд, по столбам вешать!.. На короткий миг он стал узнаваем - болезненно засверкали глаза и голос сделался сипло-яростным, как некогда в электричках... - Ненавидишь хозяев, а работаешь хорошо, ударно... - Блин, да не могу я плохо, не умею! Ну, не получается!.. Да и нельзя. Мне до зарезу надо орден первой степени заработать. И бюст на родине... - Ладно, я не в обиду, - успокоил Ражный. - Просто в другой раз болтай поменьше, террорист... - Я не болтал, - он огляделся по сторонам. - Я его, сатану, с пяти метров жаканом наладил, с одностволки. Тут у него дача есть, резиденция. Подкрался и вмазал. Прямо в сердце, навылет... Он уже смело погладил Молчуна, и тот на удивление, не то что позволил - хвостом вильнул. - Ну и как? - механично поинтересовался Ражный. Герой снял каску, вытер мокрый лоб жестким рукавом сварочной робы. - Как... У него и тогда пластмасса стояла. Заменили, да и все... А за мной гонялись потом, пришлось сюда на работу устраиваться. День и ночь рожа под сварочной маской, никто не видит. Да и не знает в лицо... Но я на всякий случай внешность изменил. - Здорово изменил... Научил бы, как? - Это ерунда... Тут кормят, отъелся. Если русского человека хорошо кормить, он до неузнаваемости меняется. Вот ты даже без маски не узнал! - И никакого тебе терроризма. Накормить от пуза - и вся недолга. - Как это - никакого? - оттолкнул волка и взял держак.- Погоди еще... На сытое брюхо быстрее мозги шевелятся. И ружья не надо. Заработаю первую степень- он вручать будет, вот уж тогда не уйдет... - Может, лучше бюст на родине? - одновременно посоветовал и спросил Ражный. Герой опустил забрало и ткнул электродом в стык труб. Пионерский лагерь он не узнал, поскольку его не существовало вовсе, а на этом месте стояло два гостиничных корпуса, настоящий круглый манеж для выводки и высокие, белокаменные конюшни. Вначале Ражный прошел мимо кованых решетчатых ворот с золотистыми лошадками, но у края дубравы остановился перед огромным камнем, как витязь на распутье. От камня расходились три дороги, и высеченные на его боках надписи со стрелками указывали три туристических направления- налево "Русь изначальная", прямо "Русь средневековая" и направо "Русь современная". Молчун настороженно обнюхал каждую из них, затем вернулся к камню, обогнул его и поднял лапу. Лишь тут Ражный вспомнил о конном туристическом центре, некогда бывшем на территории лагеря, и вернулся назад. Деревянный домик, где жил Гайдамак со своими внуками и правнуками, уцелел и стоял теперь особняком, не попав за решетку изгороди. В доме инока свет уже не горел, и Ражный прокрался к окну Оксаны, занес руку, но долго не решался постучать. За темным стеклом ощущалась жизнь, где-то в глубине комнаты мерцала свеча или ночник, слышалось легкое дыхание и мерный ход маятниковых часов. Близость суженой обострила чувство вины, однако он ничуть не раскаивался в содеянном семь лет назад и сейчас таил подспудную мысль презреть слово Гайдамака и вернуть Оксане женскую судьбу. Волк почему-то заскулил, словно хотел предупредить или отозвать его, однако сигнал этот прозвучал поздно - рука сама выбила дробь по стеклу. В комнате послышался шорох, скрип половиц, тлеющая свеча, несомая невидимой рукой, медленно двинулась к окну. Ражный отошел в темноту, туда, где скулил волк, однако его уже не было. Огонек приблизился к стеклу, радужно отразился в нем и вместе с отворенными створками вырвался наружу. - Кто здесь?.. Он увидел полуосвещенный профиль ее лица и ощутил поток тепла, маревом вытекающий из окна. Щемящие воспоминания Пира Радости- сумасшедшая скачка на лошадях, ее сине-белый плащ, летящий по ветру, ледяная вода затаенного лесного озера - все встало так ярко, что помимо воли Ражный сделал шаг вперед, но в следующее мгновение горьким комом, словно изжога, выкатился и замутил сознание образ мирской девственницы Мили. Он не готов был к встрече с суженой... Через минуту окно закрылось, свеча потухла и все погрузилось в мрак. Ражный ушел к старому забору, сказал тихо: - Пойдем, Молчун... Показалось, он откликнулся где-то на территории турбазы- негромкий скулящий голос волка слышался явственно, и Ражный, перебравшись через островерхую решетку, позвал еще раз. Странно, однако Молчун на сей раз отозвался от дома Гайдамака и не бежал на голос вожака, как было всегда, а словно призывал к себе. Карабкаться назад через изгородь он не стал - разогнул прутья и протиснулся в дыру. На некотором отдалении он обошел дом вокруг, выбрался за обветшавший забор, оставшийся от пионерского лагеря, и там уже позвал громче, не слыша, а чувствуя, что во всем обозримом пространстве волка нет. Было подозрение, что он все-таки забрался на территорию туристического комплекса, где мог перепугать людей или, хуже того, попасть на глаза охране, которая здесь наверняка с оружием. Ражный вернулся к решетке, отыскал дыру, но едва пролез в нее, как услышал шепелявый, но грозный сторожевой свист. От белеющих в темноте конюшен к нему шел Гайдамак. Семь прошедших лет никак уже не отмечались на лице инока давно окаменевшем и превратившемся в старческую маску. - Здравствуй, инок, - сухо произнес Ражный. - Я внук Ерофея... - Да узнал, - откашлявшись, прогудел Гайдамак. - По голосу узнал... Кого звал-то? - Ты волка не видел? - Вон там что-то в кустах шевелилось, - инок указал крючковатым пальцем. - Может, волк, а может, человек... Но ты же не за волком сюда пришел? Ражный отмолчался, всматриваясь в кусты. Гайдамак напирать не стал, но уязвил с другой стороны. - Слыхал я, со Скифом сходился на ристалище? - Было дело... - Что это боярин молодых араксов с иноками сводить начал? - будто бы осудил Гайдамак. - Воля, конечно, его, да ведь не по правде так... Но главное, ты в кулачном его взял. И он от такого поражения до сих пор отойти не может, пластом лежит. Показалось, будто обрадовать хотел инок, однако не заметил интереса и будто подломился. - Ты прости меня, внук Ерофеев, - сказал, не подымая тяжелых бровей. - Правнучку лишил судьбы женской и тебя- невесты... Сотни раз выходил на ристалища, таких дошлых поединщиков ломал, таких ретивых бойцов в бараний рог гнул. И чем больше видел ярости в сопернике, тем беспощадней становился... И с тобой так же обошелся... Обездолил правнучку. Посмотрю на нее- болит сердце... Послушай меня, араке, обиды прежней не держи, пойди к ней. Или был уже? - Мне завтра в Судной Роще стоять, - в ответ на покаяние признался Ражный. Гайдамак опустил плечи, ссутулился. - Невеселая у тебя дорога нынче... А знаешь, за что ответ держать? - Знаю... Инок снова показал на кусты. - Там видел волка... Думал, собака такая, ночью-то все кошки серы... Какой-то человек подманил его, взял на поводок и увел. - Не может быть! - вырвалось у Ражного. - Да как не может?.. Может. Ражного внезапно осенило: Молчуна приманил Герой! Никто больше не смог бы увести его за собой. Презрев дороги, Ражный пошел через леса, напрямую к строящемуся газопроводу, и незаметно перешел на бег. Он не заботился об ориентации и направлении, зная, что миновать траншею с трубами невозможно, в какую бы сторону ни шел; она, как граница, окружала любое пространство, где жили люди. Скоро он и в самом деле остановился на берегу рукотворной реки и увидел ярко-желтую технику и вспышки электросварки. Витюля приваривал к трубопроводу плеть, только что опущенную в траншею. Заслоняясь рукой, Ражный приблизился к нему и похлопал по плечу. - Герой! Где волк? Тот варил самозабвенно, ничего не чувствовал и не слышал. Пришлось толкнуть сильнее. - Верни Молчуна, Витюля! Сварщик упал на колени, но не выпустил держака, и даже дуга не прервалась, выдавая его высокий профессионализм. Тогда Ражный рванул его за робу, сдернул маску с лица. - Где волк? На черной, закопченной физиономии возникла смесь ярости и недоумения. - Да пошел ты!.. Он был очень похож на Героя... - Погоди, а где же Витюля? - Какой Витюля? - Герой! - Отвали со своим Героем! Не мешай работать! И вновь зажег сварочную дугу. Ражный отошел в сторону, проморгался от схваченных "зайцев" и заметил еще одно зарево. Прыгая по трубам, он добрался до сварщика и без всяких сорвал с него маску. На красной и хорошо подкопченной роже возникло недоумение. - Верни Молчуна! Башку оторву! И этот был невыносимо похож на Героя, но разинул черный рот и заорал: - Тебе чего, мужик?! Не видишь, на рекорд иду?! Ходят тут, бездельники!.. - Витя, ты меня узнаешь? - попытался он заглянуть в глаза. - Кого узнавать-то?! - Меня!.. Мы же с тобой... сегодня днем встречались! - Ну, блин! Какие-то полудурки тут еще ходят! - возмутился тот. - Я варю. Видишь, варю!! Тогда он отскочил в темноту и огляделся. По всей нитке газопровода сверкали огненные сполохи, напоминая тяжелый оборонительный бой против незримого противника. К следующему сварщику, соединяющему трубы в плети на бруствере траншеи, Ражный зашел спереди, вырвал огненное жало и сдернул маску. - Витюля?! - Ну? - испуганно затрепетал он. - Где Молчун?! - Какой молчун?.. Ражный врезал ему слегка, но между глаз. Сварщик рухнул в траншею, заполз под трубы. - Не знаю!.. Не убивайте! Ничего не знаю!.. - Ты же Витюля? - Ну я Витюля... - Верни волка! Куда ты спрятал его? Опять в свою каморку? - Я электроды брал, волка не брал, - уже откровенно заревел сварщик. Герой даже в самые трудные времена не был таким плаксивым и жалким. Ражный понял, что в очередной раз ошибся, однако почувствовал, как начинает обрастать шерстью. - Прости, брат, - сказал он в траншею и пошел вдоль нее. У остальных он ничего не спрашивал и тем более никого не бил - просто срывал маски и смотрел в лицо. Создавалось ощущение, что Герой размножился и вершит трудовой подвиг. - Витюля?! Герой?! - напоследок безнадежно крикнул он, и голос, усиленный трубой, разнесся на многие версты, однако никто не услышал - не погасла ни одна электрическая дуга. Или не хотел слышать... Назад Ражный шел по дороге и все еще не оставлял надежды найти Молчуна, озирался по сторонам, бросался на каждое движение в траве и кустах, но видел то вспугнутого зайца, то бродячую собаку или жирного, неспособного летать ворона... Он сразу же направился к холмам, на которых обитали Ослаб и Пересвет. Душа была настолько переполнена острыми, сильными чувствами, что он без всякой подготовки в любое мгновение мог воспарить нетопырем, и приходилось время от времени приземляться, дабы не потерять опоры под ногами. Бывший дом Гайдамака он обогнул стороной, по полю, однако едва приблизился к подножию холма, заметил, как мелькнула в молодом дубовом подросте серая молния, закричал: - Молчун! Молчун!.. Он достиг леса, и в этот миг из-за крайнего дерева вышла суженая, несмотря на то, что окончательно рассвело, держала в руках зажженную свечу. - Здравствуй, - подняла огонь над головой, будто освещая Ражного. - Что же ты вчера постучал и ушел? А я ждала... Он вздрогнул при ее появлении, и дрожь эта помимо воли оторвала от земли. Оксана сделала два шажка к нему, посмотрела в лицо. - Ты все такой же, красивый... А я? Неприглядная стала? Испугался? Она расцвела и стала прекрасной. И одновременно, недостижимой. - Почему ты ходишь днем со свечой? - спросил он то, что пришло в голову. - Все время зябну и греюсь от свечи,- вдруг погрозила пальцем. - Не хитри! Не об этом ведь спросить хотел... Ладно, молчи, не спрашивай, а меня послушай. Не ходи к Ослабу! Он с тобой говорить не станет- сразу слово свое скажет и в руки опричников отдаст. Ждут тебя уже в Судной Роще! И казнь определена!.. Поворачивай назад и ступай бродяжить по миру. - Благодарю за совет, - вымолвил Ражный, ощущая, как льется из глаз ее неизбывная печаль. - Но я вглянуть на него хочу. Хочу услышать его слово. - Казнить тебя станут! За что, ты сам знаешь. И не надейся, не услышит тебя Ослаб на судилище! Не примет оправданий. Забьют в вериги, отправят в Сирое Урочище до скончания дней! Цепи на тебя заготовлены, в кузнице лежат... Помнишь, где ты подкову мне выковал? - она достала подкову. - Не принесла она счастья... Послушай же на этот раз, не ходи в Судную Рощу. - Как не пойти, если сам Ослаб позвал? Может, и не доведется более посмотреть на него... - Вижу, идешь-то не любопытства ради... - Не из любопытства. Она погрела руки над свечой, вздохнула вдруг по-девичьи легко. - Коли так- иди. Заковывать в вериги ко мне приведут. А я заклепки поставлю тонкие, из плохого железа. Порвешь их и уйдешь, когда вздумаешь... - Вот за это спасибо, - Ражный потянулся к ее руке, но Оксана дернулась и чуть не погасила свечу. - Не прикасайся ко мне!.. Иначе я выпью твою силу. А она тебе еще понадобится... 18 Само существование Ослаба, сама фигура этого старца была, пожалуй, самой таинственной, сакральной частью Сергиева Воинства. Некоторые вольные араксы, ведущие более мирской, бытовой образ жизни, никогда с ним не встречались и закономерно считали его некой притчей, мифом, символом, которого нет на самом деле, что он - сосредоточение мудрости, своеобразный духовный канон, по которому полагается жить защитнику Отечества и с помощью коего воспитывать новое поколение. Он носил не имя, данное от рождения, а титул, как и Пересвет, и потому казался слишком отстраненным и далеким, но все отлично знали и толковали этот титул - Ослаб (с ударением на последний слог), и означал он ослабленного человека. Разумеется, физически ослабленного, для усиления другой ипостаси - духовной. Считали, что Ослаб, как традиционный соуправитель Засадного Полка, появился при Сергии Радонежском, который лично и через учеников своих, собирая иноков в воинские монастыри - не простых крестей, черносошенных смердов, не богатырского телосложения людей, а иных- дерзких, ярых, своевольных, среди которых были всякие, большей частью, лихие разбойники, по природе своей обладающие воинским духом и удалью. Ему не нужны были смиренные мо-лельники, боязливые и робкие перед жизнью и Богом, напротив, и потому, дабы испытать их возможности, а потом привести к чувству, требовался духовный полководец, способный пробудить в них не силу, коей было в избытке, но Ярое сердце. Так вот, преподобный испытывал найденных и приведенных в монастыри послушников с помощью слабосильного, но досужего умом старца Ослаба (более известного, как Ослябя), который ведал способ достижения высшей духовной власти в умерщвлении плоти. Но не тот способ, что был известен в то время, пришедший вместе с христианской верой из Византии- долгим, чаще всего, безуспешным смирением плоти через посты, лишения и молитвы; иной, более древний, уходящий корнями в скифские времена, в библейский период, когда еще знали и на себе испытали силу и мужество северного народа Магога- народа, еще не утратившего образ ими подобие Божье. Никто не делал специальных изысканий в этом направлении, однако существовал огромный, внутренний фольклорный пласт, отчетливо доносящий истоки происхождения традиций, впрочем, как и происхождение родов, обычаев и нравов, строго соблюдаемых в Воинстве. Мать Ражного была из мирских женщин, хотя не совсем и так, поскольку вела свой род от старообрядцев никонианского раскола, причем принадлежала к толку истовых, верных своей вере и упрямых людей, не признающих никакую власть, кроме Божьей. Из этого толка араксы брали невест, чтобы освежить кровь, и отдавали своих девственниц за староверов с той же целью. Ражный не помнил матери вообще; она умерла во время родов, что случалось с мирскими женами араксов не так редко, ибо родить богатыря весом до шести килограммов безболезненно могли лишь родовитые дочери поединщиков. А вскормила и воспитала его вторая жена отца- Елизавета, пришедшая из рода крестей. Она знала тысячи сказов, баллад и сказок о Сергиевом Воинстве и не только о нем; и слушать ее было интересно что в двух-, что в двадцатилетнем возрасте. Так вот, судя по этим преданиям, Ражный сделал вывод, что такое явление, как Ослаб, восходит к древним скифским временам, ибо оно полностью отождествляется с Гогом- князем северного богатырского народа Магог. Во всех сказках о военных походах этого народа на восток, его князь Гог был ослабленным по особому ритуалу: ему распаривали руки и ноги в "немтыре" - горячем отваре травы, от которой немели, становились бесчувственными мягкие ткани, после чего он сам подрезал себе сухожилия, и так, чтобы оставалась возможность передвигаться, ездить на коне, совершать руками нехитрые действия. Но нельзя было владеть ни мечом, ни другим оружием, ни даже ударить кулаком. Если сухожилия срастались и крепли, то князь подрезал их снова или слагал с себя верховную власть. Когда же они рвались, Ослаб был обязан сложить свои полномочия, и не по причине своей неподвижности; разорванные сухожилия означали, что духовный управитель управлял не только словом... Точно такой же ритуал совершал инок, которого на тайном соборе пожизненно избирали Ослабом. Главным оружием Гога и Ослаба оставалось вещее слово. Ослаб не только вершил суды и управлял духовной жизнью Воинства; обязанности походного судьи, прокурора и полкового священника занимали времени меньше, чем основной его труд - Радение о будущем. Здесь он становился предсказателем, оракулом, астрологом, тонким аналитиком и ретивым молитвенником. Прежде чем протрубить Сбор Засадного Полка, Ослаб должен был получить благое слово Преподобного Сергия, который денно и нощно молился на небесах за все русское воинство. Именно для Радения о будущем Ослаб собирал опричину, бывшую ему глазами и ушами. Он никогда не выходил в мир из своей кельи, расположенной неподалеку от боярских хором, за исключением момента, когда объявлял Сбор Засадному Полку. А так обычно довольствовался тем, что ему приносили приближенные араксы и иноки, которых он рассылал по всему свету. Его вотчиной была Судная Роща, где старец не только судил и наказывал провинившихся араксов; здесь, как в глубокой древности, вершились все самые важные праведные дела и принимались судьбоносные решения. На древе Правды в Судной Роще не было живого места от жертвенных знаков, когда-то вбитых, вколоченных в его ствол. Ражный стоял под ним и слушал, как трещат и лопаются живые волокна... Суд начался в тот же миг, как появился Ослаб - глубокий медлительный старец в черной рясе схимо-монаха. На вид он был иссохшим, утлым, выветрелым от времени, однако былую мощь выдавал низкий, далеко не старческий голос и жесткие на вид, длинные седые волосы, охваченные главотяжцем. Бороду он не носил, дабы лицо было всегда открытым, но не брил ее, а выщипывал суровой нитью. Взгляд его казался самоуглубленным и, верно, оттого расплывчатым, неуловимым; в руках Ослаб держал костяные четки, увенчанные крестообразным мечом. Утро было яркое, морозное, вздымающееся над землей солнце пробивало косыми лучами облетевшую дубраву, и густой иней, лежащий на черных ветвях, наливался густым багрянцем, создавая впечатление безмолвного и холодного пожара. Ражный стоял босым на ледяной земле и голым по пояс: перед судом Ослаба представали без всякой защиты. Но повинуясь внутренней потребности скрыть уязвимое место, он встал плечом вперед, отведя правый бок из-под взора старца. Иноки, приведшие Ослаба в Судную Рощу, тотчас же удалились - верховный суд Сергиева Воинства не имел ни присяжных, ни приставов, ни секретарей; он происходил, как поединок, один на один. Не осужденный, не подвергнутый казни и не закованный еще в вериги, с появлением старца Ражный ощутил на себе невероятно тяжкий, прижимающий к земле груз. Не входя в раж, он чувствовал, как от него исходит мощный поток подавляющей энергии: Ослаб словно приземлил его, повязал незримыми цепями и теперь держал на растяжках, как держат дикого медведя. - Кто ты, араке? - сходу спросил Ослаб, и опершись на рогатый посох, чуть приспустился на подогнутых ногах. - Вотчинник из рода Ражных, внук Ерофеев, сын Сергиев, именем Вячеслав, - ответствовал он, как подобает. - Сын Сергиев, - зацепился судья, - Помню твоего отца, достойно боярил. Но путь свой не в иночестве закончил, мирской дорогой отправился... - В последней схватке он получил увечье, - осторожно попытался защитить отца Ражный.- Рука отсохла... Старец недовольно вскинул брови. - Но умер он не от увечья - от мирской болезни сердца. Не слышал я еще, чтобы араке погибал от инфаркта... Давал он наказ - беречь Ярое сердце? - Давал... - А ты не исполнил наказа и утратил воинский дух. - Ослаб сделал три шага, приблизился настолько, что посох его уперся в землю между босых ступней. - Возле тебя волк очеловечился, а диких зверей заводят, чтобы самому озвереть... По моему настоянию боярый муж свел тебя на ристалище со Скифом. Я испытал тебя, араке, и убедился в том, что приносили мне опричники. У тебя не хватило ярости, чтоб одолеть инока. Ты открылся миру, и он пьет твою силу. - Я в миру живу, Ослаб! В миру, который мучается и страдает от телесных и душевных болезней. Мне трудно взирать на него безучастно... - И ты вздумал исправить его? Излечить болезни? - старец будто еще крепче потянул за незримые цепи, придавливая к земле. - Ты воскресил мирскую девицу, отогрел ее, отдал огонь своего сердца, но чего достиг? Ты вторгся в сакральное, чтобы спасти одну жизнь, и погубил две чистых души. Что теперь станет с этими безумными братьями?.. Нельзя искушать мир чудотворством, араке, нельзя искушать его жалостью. Твой род владеет таинством Ража, вы способны летать нетопырями, видеть чувствами, но не над миром след подниматься в небо - над полем брани. И зреть не боль и страдания супостата - его уязвимые места. Ибо ты воин Засадного Полка, защитник сего мира, а не лекарь. Коли так, то где же твое Ярое сердце и Ярое око? Разве Преподобный лекарей сбирал под сень монастырей и ставил под свои стяги на поле Куликовом? Оставь миру мирское. Ты Сергиев воин, хранитель русского воинственного духа. Что станет с Воинством, если мы станем хлопотать об устройстве мирской жизни? - Меня учил отец - Ярое сердце - это солнечное сердце, - проговорил Ражный, - Впрочем, как и Ярое око... - Потому он и умер от инфаркта, - перебил судья. - Разве солнце- это только свет и тепло? Разве его стихия не сжигает заживо? Не превращает в пустыню плодородные долины, не сушит рек, не насылает потопы, разрушая вечные льды?.. Ярое сердце - грозное сердце, так заповедал Преподобный Сергий. Иначе бы не выжило его Воинство, давно бы расстриглось, растворилось в миру, развеялось пылью. А вместе с ним и Русь давно бы канула в небытие, сгинув под пятой бесчисленных врагов... Храбрость, мужество, отвага- это все для мира, это его утехи. Для засадника же только Ярое, грозное сердце! Потому Воинство и нуждается в ином, монастырском житье и послушании, чтобы не растратить его в мирской суете. Ты не следовал этой заповеди, внук Ерофеев, и не заметил, как сам погряз в том, что призван всего лишь защищать. - Нельзя войти в реку и не замочиться... - Можно! - оборвал его Ослаб. - В этом и есть суть Воинства! К ярому вотчиннику оглашенные и близко подступиться не смеют, а твое Урочище обложили со всех сторон, самого чуть не пленили... - Осаду я снял... - А должен был не допустить ее! Карать беспощадно всех, кто по злому умыслу посмел приблизиться к вотчине! Дабы содрогнулся и устрашился всякий, посягнувший на тайну существования Воинства. Этому учил тебя отец? - Учил... Но среди оглашенных было много безвинных, случайно вовлеченных, слепых... - И ты решил отделить зерна от плевел? Судьей возомнил себя?.. Ты, Сергиев воин! Воин Полка Засадного! А полк сей тем и силен, что бьет внезапно, безжалостно и всегда из засады. - Я не смогу быть жестоким к миру, - признался он. - Как весь мой род... Я вижу и чувствую все его пороки, его низость и падение; иногда я его ненавижу и презираю за проявление алчности, вероломства, продажности и рабской покорности. Порой мне кажется, мир обойдется и без Сергиева Воинства, поскольку жестокость достигла такого уровня, что он сам готов принять на себя все страшные грехи и купаться в крови. Не во вражеской - в братской, разделившись надвое и поднявшись друг против друга. Зачем такому миру Засадный Полк? И мне хочется, рыская волком, резать его беспощадно... Но стоит взмыть над головами людей, которые еще называют себя русскими, и нет ничего на душе, кроме жалости. Россия обратилась в Сирое Урочище, а мир - в калик перехожих. Личность каждого поделена на полторы сотни миллионов, а это почти ничто! Я вижу безликий мир, и оттого мне жаль его еще больше. Ослаб переступил с ноги на ногу и чуть приподнялся, подтянув к себе посох. - Разве не было в нашем Отечестве подобного, внук Ерофеев?.. Было такое время на Руси. Но протрубил Сбор Ослаб, в миру носящий имя князя Пожарского, и Пересвет Козьма Минин повел Сергиево Воинство на супостата... Я слышу отчаяние в твоих словах, араке, а оно приходит к засаднику тогда, когда исчезает из сердца ярость. Мне тяжко судить тебя, сын Сергиев. Коль не был бы ты последним из рода Раж-ных, не говорил бы с тобой - отправил каликом сирым, а то бы в вериги обрядил, дабы исторгнуть из тебя мирской дух. Но кто же станет летать нетопырем над полем брани?.. Не могу придумать наказания. Может, и вовсе пощадить тебя, в мир отпустить? - В мир не уйду, - заявил Ражный. - Лучше уж в Сирое Урочище... Ослаб отпустил свои цепи. - Калик ныне довольно что в миру, что в Воинстве- Ярых сердец недостает... Жди моего последнего слова! И сейчас же возле старца появились два опричника, подхватили его под руки и повели. Ражный остался под древом Правды и думал, что так и придется стоять, пока старец не огласит приговор, однако персты Ослаба вернулись, наложили на руки смирительную цепь, голову повязали кумачовой лентой и из Судной Рощи привели в сруб, где осужденные ждали решения судьбы своей. И железа, и лента, и сам затвор имели символическое назначение; он мог спокойно сбросить оковы, перелезть через невысокую стену и уйти на все четыре стороны; никто бы не стал ни разыскивать, ни возвращать, ибо ушел бы не из Урочища - из лона Засадного Полка, став мирским человеком. Он просидел в затворе до вечера, и с сумерками начались искушения - суд не заканчивался под древом Правды. Сначала пришел к срубу тщедушный от древности инок - хоть и сухожилия не подрезаны, а шел и ветром качало. - Знавал я деда твоего, Ерофея, - прошелестел он. - Тут слышу, внука его судили и в затвор спрятали... Уходить тебе надобно, не дожидаясь последнего v слова. Оно и так известно - быть тебе каликом перехожим. А их сейчас в Сиром Урочище добрых полсотни. Вот и поделишь ты себя на столько частей - что останется?.. Уходи, я вот тебе руку подам! - Спасибо за совет, - старости поклонился Раж-ный. - Пятидесятая часть - это еще не пыль, не понесет ветром, как мирского человека. - Суд-то ведь сотворился неправедный, - зашептал инок. - Ослаб из ума выжил! Где ему судить и о Воинстве радеть? Стряхни железа и беги, покуда время есть. Ты ведь единственный продолжатель рода, об этом след подумать. Каликам нельзя жениться, дабы калик не плодить, а ты еще молод, холост и сына не родил... Ражный вспомнил суженую, и затомилось сердце... После него, уже в темноте, пришел совсем молодой араке, может, ровесник Ражному - с оглядкой и испуганным задором в глазах. - Сейчас только о тебе и говорят. Как ты Скифа в кулачном одолел! Никто же не видел его в бою, один ты с ним сходился. Говорят, на лету перехватил его науку и теперь ею владеешь. Научи! Я в долгу не останусь- отведу от тебя и казнь, и гнев Ослаба. - Я его внук!.. - Ступай к Скифу, проси его. - Да он в могилу с собой унесет- никого не научит! - А я не могу... Видишь, в железах. - Я сниму их! И скажу деду об этом! - Не ты надевал, брат... Ближе к полуночи явился опричник, что под видом стареющего инока Радима приходил к Ражному в Урочище. - Выведал я, какое слово скажет Ослаб, - сообщил он. - Вериги на тебя возложить и каликом в Сирое Урочище отправить. На заре придут за тобой, в кузницу поведут. - Пусть сам скажет, а я повинуюсь его слову и казнь приму, - смиренно ответил Ражный. - Врешь ведь, не хочешь в цепи! - Не хочу. Но и в мир не хочу. - Есть выход - ступай бродяжить по свету, - посоветовал Радим. - Останешься в лоне Воинства, а когда вернешься из странствий, Ослаб уж другой будет, а дважды за один грех не судят. - Я бы пошел, - тоскливо вымолвил он. - Да ведь бродяжат-то от переизбытка ярости, когда тесно становится в Засадном Полку. Далеко заполночь Ражный увидел из оконца мерцание свечи и в самом деле чуть не сбежал из затвора. - И ты пришла искушать? - спросил он горько. - Нет. Ждала, когда перестанут ходить искусители, - сказала суженая. - Боялась, поддашься и уйдешь... - Зачем же пришла? - Сначала хотела разделить твою участь. Забили б тебя в вериги- пошла бы за тобой в Сирое Урочище, - призналась Оксана. - Честно сказать, ждала... Хотела заклепать на тебе цепи и себя приковать к ним. И пойти так... Не бойся, не отяжелила бы груз твой, напротив, половину бы на себя взяла... Да не достались вериги ни тебе, ни мне. Обманули искусители... - Что же мне грозит? - А тебя, суженый, убить хотят, - свеча затрепетала в ее руке. - Ослаб назначил казнь лютую - поединок. - Достойная казнь! - Ражный засмеялся. - И мечтать не смел!.. Но с кем поединок? - Мой дед сказал, поехали в Сирое Урочище с верижника цепи снимать, чтоб против тебя выставить. Есть там калик один буйный, по прозвищу Нирва. Не человек - зверь, столько, говорят, народу безвинного сгубил. На ристалищах двух араксов до смерти задавил... - Пусть будет Нирва, - согласился он. Так называли аракса, который тушил священный огонь после свадебного обряда. - Поединок зримым объявлен, - продолжала шептать Оксана. - Все иноки соберутся, что есть в Урочище, араксов из окрестных вотчин созывают... - Еще лучше. На миру и смерть красна... - Я проститься с тобой пришла... У Ражного шевельнулось сомнение: Ослаб мог предполагать, что суженая непременно побежит к нему, и поведал Гайдамаку о страстях предстоящей казни- все еще надеялся искусить Ражного, склонить к побегу в мир... - Что же ты меня раньше соперника жизни лишаешь? - снова рассмеялся он. - Погоди до утра и приходи на ристалище. Там и простимся, прежде чем задавит меня Нирва. - Вот, возьми,- она достала из сумки рубаху и пояс аракса. - Гайдамак прислал... Принять просил дар, во искупление вины. - Но завтра все узнают, чей это наряд. - То будет завтра... А это- от меня, на всякий случай. Оксана положила поверх одежды небольшой, узкий засапожник, только что откованный и еще горячий. Сама же погасила пальцами свгчу и ушла в кромешную, холодную тьму. Он подержал в руке ухватистый, проворный нож, попробовал пальцем лезвие и сломал с сожалением, засунув между бревен сруба... Поединок был назначен на том же ристалище, тде когда-то Ражный сходился на потехе с боярым мужем. Разве что стерня была не такая колкая, прикрытая, замороженная, покрытая инеем, и стожок побелел от изморози. В дубраве давно облетели листья, пахло снегом и стояла звонкая, пронзительная тишина. В такую пору Ражный обычно выходил с гончими на заячью охоту, и пока ошалевшие от радости и простора собаки, прихватив русака, гнали его по большому кругу, он легко входил в раж, взмывал в синее, знобкое небо и не хотел опускаться на землю. Гончаки уводили зайца на второй, третий круг, а он наслаждался полетом, ухватывал последнюю возможность отдохнуть от земного притяжения, ибо с началом зимы, как известно, нетопыри забивались в дупла, пещеры и замирали до весны, повиснув вниз головой. Зимой он тоже входил в раж, но не летал - рыскал по земле волком. И сейчас было время воспарить над ристалищем, быть может, в последний раз, по крайней мере, в этом году; и не смутили, не удержали бы его сидящие на ветвях араксы и иноки, как воронье, слетевшиеся позреть на поединок. И пока не привезли из Сирого Урочища верижного соперника, можно было кружить в холодном осеннем небе, поднимаясь выше черных дубовых крон с замершими на них птицами. В судных поединках, которые назывались еще Пиром, не всегда соблюдались обычные правила схватки; чаще всего бой начинался с сечи и длился до победы, то есть до смерти одного из поединщиков. Ражный не обольщался, что его противник - верижник из Сирого Урочища станет придерживаться каких-либо традиций. Победа для него означала свободу, и он, постоянно находящийся в состоянии Правила и лишенный вериг, вряд ли и на землю ступит. Так что придется сражаться не с человеком - летающей хищной птицей, способной разорвать быка. Выставить против можно было лишь волчью хватку... Не тот щипок левой рукой, которым Ражный вволю угощал соперников в пору, когда занимался спортивной борьбой, а потом применил против Колева-того на Пиру. От безобидного, и общем-то, рывка возникала огромная болезненная гематома, отдиралась, но оставалась целой кожа. Это был своего рода отвлекающий маневр для всех, кто пытался проникнуть в тайну боевого приема. В прошлые времена, когда исход брани решала рукопашная, он обязан был сделать его достоянием всего Воинства, если бы протрубили Сбор. Теперь же волчья хватка могла навсегда остаться родовой тайной, поскольку в современной войне требовалось совершенно иное умение. И потому желающие овладеть этим приемом безнадежно тренировали хватательное движение кисти и не добивались успеха. Настоящая хватка совершалась правой рукой, превращенной в волчью пасть. Зверь никогда не щипал жертву; он вгонял нижние клыки и делал рывок снизу вверх. Здесь, вместо клыков, вгонялись напряженные до костяной твердости четыре пальца открытой ладони, способные пробить кольчугу. Но прежде самая жесткая и деятельная, самая чувствительная и нежная часть человеческого существа - рука, должна была вкусить энергию вражеской крови. Отец когда-то поплатился за это искалеченной десницей, поскольку Воропай оказался слишком крепким на рану. И всю оставшуюся жизнь приводил себя в чувство, стоя у мольберта... Сейчас Ражный бродил по ристалищу- имел на это право, поскольку прибыл сюда первым, и готовил к поединку руки. Обе, поскольку оставлял маленькую надежду, что соперник не тот обещанный зверь, а такой же, как он, обряженный в цепи и заключенный в Сирое Урочище за то, что утратил Ярое сердце. Бродил и чувствовал, как десятки пар глаз неотрывно наблюдают за ним, отмечают каждое движение. Естественно, он никогда не присутствовал на подобных поединках, знал о них из сказов кормилицы Елизаветы, где всегда по промыслу Божьему побеждал осужденный, и этим укреплялся. Однако прошел уже час, а противник не появлялся: то ли у опричников что-то не клеилось, то ли умышленно выдерживали его, чтобы перегорел перед схваткой. Воронье в ожидании поживы зябло на студеном ветру... Наконец он услышал костяное щелканье клювов и оживленное шевеление черных тел в кронах дубов и потом увидел, как по туристической тропе едет телега, запряженная парой взбешенных, с пеной у рта, гнедых лошадей, с железной клеткой, покрытой черным полотном, словно там и впрямь сидела смиряемая темнотой птица. Опять же из сказов он знал, что буйных возят непременно в клетках, дабы ограничить пространство и не позволить им взлететь. Точно так же возили когда-то и Стеньку Разина, и Емельку Пугачева- взбуянившихся араксов из Донских Урочищ. Это случалось нередко, когда в ожидании Сбора Воинства засадники настолько совершенствовали свои арсеналы и Правило, что срывались с тормозов и, не зная удержа, шли в мир и силой своей, воинствующей волей, а более всего Ярым сердцем сводили с ума людишек. А поелику в тот час не оказывалось иноземного супостата, одержимые били своих, покуда не попадали в вериги и клетки. Возница едва остановил несущих лошадей, повиснув на уздечках, и они, кося кровяными глазами на поклажу, затанцевали на месте. Тем временем инок в черной рясе достал из телеги паяльную лампу, распалил ее, прислонив дулом к окованному колесу, и стал греть кусок арматурины. А заодно и руки над гудящем пламенем. Возница же распряг боязливых коней, схватил под уздцы и увел вглубь дубравы. Инок подкачивал насосом лампу, шевелил, переворачивал прут и, приплясывая в тоненьких сапожках, длинно швыркал носом. Эти неспешные приготовления усмиряли не только птиц на деревьях, а и самого Ражного: умиротворяющая приземленность события никак не соотносилась с предстоящим смертельным поединком. Узник же в затемненной клетке ходил, как рассвирепевший лев, сотрясал телегу и пугал внезапным, нечленораздельным стоном трепетные крылья воронья. Разогрев наконец-таки железо, экзекутор заскочил на телегу, откинул тряпку с задней стороны клетки и сунул арматурину между прутьев. Прежде раздался утробный рев, потом пахнуло вонью паленой шерсти, и в следующий миг из открытой клетки серым сполохом выскочил волк. Ражный оторопел от неожиданности. Настроенный увидеть калика - пусть озверевшего верижника, но все же в человеческом образе, - он в первое мгновение попятился назад. Когда же зверь, спрыгнув на землю, присел и ощерился, он узнал Молчуна: прижатое левое ухо была с пулевой пробоиной. Но что же сотворили с ним?! Вместо одного глаза зияла черная, с запекшейся кровью, дыра, на втором - гнойное бельмо. Из разбитого носа сочилась сукровица, старые раны изодраны, а на серой шерсти - горелые пятна пежин от шеи до репицы хвоста. И только ослепительно-белые клыки, обнаженные в немом оскале, оставались невредимыми и первозданными. Разъяренный до крайней степени, он ничего не понимал, не чуял, да и вряд ли что видел, лишь угадывая перед собой человека. И все - от бешеного пенного оскала до пружинистой, хищной походки и поджатого полена - все в нем было звериным. Совершенный им за краткую жизнь величайший путь эволюции был уничтожен, превращен в ничто за считанные часы. Достойную казнь придумал Ослаб, решил вернуть ему Ярое сердце, сведя в Судном Пиру с очеловеченным зверем... Ражный не мог даже изготовиться, принять какую-то стойку, положение - опыта схваток с хищниками не было, он лишь мечтал отыскать берлогу и потягаться силами с медведем. А волк уже имел опыт, расправившись с Кудеяром: судя по следам, схватка длилась полчаса, не меньше - не так-то просто было взять одичавшего лесного человека... - Молчун? - негромко окликнул он, более оттого, что был растерян и ошеломлен видом волка. Тот не услышал, захлебываясь от ярости, сделал первый скачок и, не останавливаясь, в тот же миг- стремительный боевой бросок. Ражный отшатнулся, волчьи клыки захватили пояс аракса и, сдернув с него кованую бляху, оставили два глубоких, будто отштампованных следа. И только сейчас он вспомнил, что вышел на поединок в чужих одеждах, напитанных незнакомыми волку запахами, если он что-то мог улавливать разбитым носом со вздувшимися ноздрями. Зверь оказался за спиной и если бы мог мгновенно остановить инерцию семидесятикилограммового тела, успел бы сделать еще один прыжок, сзади - Ражный повернулся к нему с некоторым опозданием, левым плечом, чтоб отразить удар, однако не теряя надежды, прикрикнул: - Не смей! Не смей, Молчун!.. И оборвал себя, вдруг осознав, что это не просто недоразумение- поединок. Судный Пир! И независимо от того, кто выставлен противником, ему надо ражаться. Суть сейчас заключалась не в приговоре, вынесенном по воле старца; для того чтобы вернуть воинский дух, он бы и родного брата выставил на ристалище, если бы таковой имелся в природе. Иное дело, в воле Ражного было, как завершить такую схватку... После первого неудачного рывка зверь отскочил на несколько сажен и теперь, развернувшись, крался с прижатыми ушами и вздыбленным загривком. Бельмо на единственном уцелевшем глазу мешало ему определить расстояние до цели, а самый сильный и точный удар волк обычно наносил с расстояния трех метров или в тройном прыжке, совокупив силу челюстей с энергией движения. Ражный стоял, как в кулачном зачине, левым плечом вперед, машинально прикрывая правым локтем рану на боку. Он мог оказывать пока лишь пассивное сопротивление, поскольку для нападения, для атаки следовало избрать какую-то тактику, а ничего! Ровным счетом ничего из огромного арсенала не годилось! Перед ним был хищник, зверь с особой психологией и непредсказуемым поведением. Мало того, он находился постоянно в состоянии Правила, в состоянии дикого, животного аффекта, что удесятеряло его силы и выносливость. Как всякий боец, в критических, опасных ситуациях Ражный мыслил образами, и в сознании стремительно проносились десятки заготовок, образцов, стандартов ведения схватки. И осыпалось, как ненужный мусор... Между тем волк прыгнул! И скорее интуитивно, в миг, когда зверь оторвался от земли, Ражный ушел в сторону, и в волчьих зубах оказалась рубаха - клок крепчайшей ткани был вырван из подмышки. Причем, хватка была настолько сильной, что Ражного развернуло лицом к Молчуну. А тот прокатился на полусогнутых лапах по мерзлой стерне и вновь был в боевой стойке. На сей раз бросок последовал мгновенно - волк не давал опомниться, но плохо видел, рванул наугад, и это спасало. Еще шмат тряпки был унесен зверем, выхваченный из левого рукава, и лопнула кожаная шнуровка на груди. Но перед внутренним взором уже стоял спасительный образ бродячего аракса, нарушителя государственной границы, пойманного в горах. Вернее, все, что он тогда мимоходом обронил о своих поединках с дикими зверями. Он ничего не говорил о схватках с волками, поскольку боролся с хищниками из семейства кошачьих, однако сознание выхватило и запечатлело две детали: зверь не может изменить направление в полете. И ни в коем случае нельзя давать вкусить или хотя бы почуять горячую кровь. С кровью было ясно. Еще бы сказал, какой зверь делает только прямой прыжок? Бенгальский тигр? Пума? Снежный барс?.. Молчун пока что рвал рубаху, не чуял свежей крови, которая взбесила бы зверя еще сильнее, и после первых неудачных бросков с дальней дистанции стал менять тактику, подходить ближе, и это становилось опаснее для Ражного. С короткого расстояния было легче понять и увидеть намеренья противника, но оставалось меньше времени на ответную реакцию. В кулачном зачине можно парировать удар, поставить защиту- тут же под клыки хищника не подставишь руку, не заслонишься ею; любой просчет, всякое неосторожное действие, ориентированное на соперника - человека, тотчас закончится победой зверя. И все время подставлять рубаху - не выход: еще пара щипков - и останешься голым... Зверь находился в сажени и как опытный поединщик, испытав возможности соперника, улавливал, выгадывал миг, чтоб нанести решающий удар, способный переломить ход схватки. Безмолвно щеря клыки, он приседал на передних лапах, совершал обманные выпады и тоже отслеживал каждое движение Ражного. Ему мешало бельмо или сгусток гноя в глазу, изредка он встряхивал головой и, кажется, на секунду терял противника из виду. Следующий прыжок Ражный предусмотрел точно, ушел вправо, и серый сполох со звуком мины большого калибра прошелестел так близко, что опахнуло ветром и запахом паленой шерсти. Продрав отаву и стерню ристалища, он приземлился и снова пошел на сближение. В тот момент Ражный понял, что поединок не закончится этим зачином- будет братание со зверем, как только он сократит расстояние до такой степени, что увернуться от челюстей уже станет невозможно. Сейчас волк находился на крайнем пределе, и Ражный медленно отступал, заставляя его все время менять дистанцию, и, выбрав мгновение, сам прыгнул ему навстречу, тем самым спровоцировав бросок. Молчун чакнул зубами у правого плеча, однако Ражный успел крутануть волчка и достал зверя по задним лапам. Удар хоть и был сильным, валким, но лишь для человека; облегченный волчий зад откинуло в сторону, зверь полетел боком, но сохранил равновесие. И все-таки это был удар! В ответ хищник безбоязненно приблизился и переступил черту, за которой даже при мгновенной реакции Ражный не смог бы увернуться от его хватки. Правда, он сам терял силу рывка за счет потери энергии броска, но кто знает, какая мощь таится в толстой, напружиненной шее?.. Сейчас хотя бы рукавицы! Чтоб вогнать кулак в пасть зверя и, пока он грызет кисть, задавить другой рукой... Неужели Гайдамак знал, с кем будет поединок, и потому не прислал рукавиц? Неужели он сам никогда не дрался с хищным зверем?.. Из раскрытой пасти по черным брылам стекала, вскипая, белая пена, из сморщенного в рыке, опаленного и разбитого носа пузырилась сукровица. Израненный, ослепленный зверь жаждал не крови - мести человеку и не хотел разыгрывать схватку. Он мыслил или отомстить, или умереть... Если вообще способен был мыслить. Дистанция сокращалась, взбешенный хищник, ведомый древним инстинктом, сквозь плоть, сквозь воняющую потом рубаху не нюхом- иным способом почуял близкую, горячую кровь, а значит, и смерть врага. Бельмастый прищуренный глаз выхватил правый бок, где под кожей и тонким мышечным полотном билась и излучала особое свечение мягкая, уязвимая печень. Ражный заслонил ее рукой, тем самым спасая жизнь... Клыки замкнулись точно на предплечье, пробили мышцу снизу и сверху, взяли в замок. Он не хотел подставлять десницу; если и жертвовать, то уж левой рукой, а правой найти под шерстью горло и давить, пока не ослабнут челюсти. Но было поздно: зверь повис в мертвой хватке, совершая мгновенный перехват, а проще говоря, пережевывая, перерезая клыками мышцу. От рывка Ражный был застрахован костями, толстыми сухожилиями и еще тем, что волк ударил с короткого расстояния и почти сразу шея его оказалась в локтевом сгибе левой руки. Но не дотянуться до горла! А хищник, должно быть, почуял вкус крови... Он не ощущал боли- иное состояние довлело в тот миг! Он вспомнил противника только что родившимся волчонком, которого спокойно посадил в карман. И вдруг с потрясающей остротой почувствовал прикосновение перстов Судьбы. Они показались беспощаднее звериных клыков, режущих плоть: все три его поединка были пирами- Пир Свадебный, Тризный, Судный... А подаренная ему победа незнакомым засадником Стерховым обернулась поражением в схватке со Скифом. И звереныш, некогда увязавшийся за ним, был спасен от смерти, чтоб случился этот, последний. Судный поединок. Сопротивление в принципе было бессмысленно: никому еще на земле не удавалось переломить промыслов Божьих. Но повинуясь инстинкту, Ражный сильнее сдавил шею Молчуна и опрокинул его наземь, целя надавить коленом грудь, где слышался стук звериного сердца. А тот уже вкусил человеческой крови! И вдруг разжал, разомкнул челюсти, сведенные судорогой мести. Кровь из резаных ран ударила фонтаном, обливая морду зверя; избегая ее, противясь, волк внезапно легко вывернул голову из захвата, сморгнул наконец мешающее ему бельмо и уставился на Ражного диким, сумасшедшим глазом. В следующий миг неуклюже, деревянно отскочил на сажень и внезапно выгнулся, захрипел, будто смертельно раненный, и снова воззрился на противника. - Ты что? - спросил Ражный. Зверь выплюнул сгусток и поднял все время прижатые уши. - Ну?! Давай, давай! Я готов, - его уже будоражил вид собственной крови. - Никогда не смотри на раны врага... Волк отскочил еще на сажень, вперив в Ражного безумный единственный глаз. Он еще приседал на передние лапы. Но не затем, чтобы сделать прыжок; зверя выгибало и выворачивало. Теперь он сократил дистанцию, пнул Молчуна в бок. - Вставай! Это Судный Пир! Вставай!.. Один из нас должен умереть! Молчун отполз задом, и бельмо вновь заслонило зрачок... - Но ты же зверь!.. Поднимайся!.. Слышишь? Разве ты не знаешь вкус мести? Я разорил твое логово! Я навел стрелков, натравил охотников! Ражный наступал, окрашивая снежное ристалище в алый цвет. Он уже чувствовал, как вид собственной крови возжигает в сердце неукротимую ярость и жажду победы. Волк же, сделал два скачка в сторону, покружился и лег. Голова его не держалась, по телу пробегали конвульсивные судороги. - Ну что же ты, Молчун?.. Я подставил под ружья твоих братьев. Я застрелил отца твоего! И содрал с него шкуру!.. Отомсти же мне, зверь! Волк тряхнул головой и с трудом оторвал ее от земли - подломившиеся оба уха разъезжались по сторонам. Наконец он приподнялся на передних лапах, взрыл ими землю. В нем еще была мощь - крепкий, жесткий дерн полетел комьями! - и вроде бы решительно клацнули зубы, но Ражному почудился смиренно-решительный голос: - Довольно... - Нет! - почти взревел он. - Пир Судный!.. Прикрыв взгляд бельмом, Молчун вскочил, метнулся в одну сторону, в другую, потом внезапно пошел по ристалищу штопором - закрутился серый вихрь, побежал по кругу, вместе с собою заворачивая пространство в тугую спираль. Это был дикий, сумасшедший танец, и хотя язык его оставался неясным, Ражного вдруг обожгло горячим степным ветром, слух пронзил древний монотонный напев - вой ли волчий, колыбельная ли песнь без слов? Или это был голос ветреного бескрайнего простора, голос Космоса, ниспадающий на землю и понятный всякому живому существу? Чудилось, что зверь, как в сказке, закончит это стихийное кружение, ударится о землю и предстанет в новом образе. А он повертелся, замедляя движение, как теряющий силу волчок, перевернулся через голову и лег. На брюхе зияла огромная рана, которую может оставить лишь волк особой хваткой снизу вверх... Полежал и пополз, разматывая по ристалищу остатки жизни, тянул ее за собой, как после рождения не отрезанную еще волчицей пуповину... Ражный догнал его, опрокинул на бок и зажал рану руками. Молчун попытался вырваться, стряхнуть человеческие руки, и когда не вышло - оскалившись, потянулся к ним... И не посмев тронуть, откинул голову. А Ражный заталкивал, забивал назад рвущуюся из волчьей плоти жизнь и озирался, чтобы позвать на помощь людей. Однако в этот час ни в дубраве, ни вокруг уже не было ни единой души - ни птичьей, ни человеческой. Разве что тяжело покачивались насиженные и оставленные ветви... КОНЕЦ ПЕРВОЙ КНИГИ. ВОЛОГДА - РАЖНОЕ УРОЧИЩЕ, 1999 г. www.e-puzzle.ru |
Похожие:
 | Алексеев Сергей Николаевич генеральный директор вк «Узорочье». 10:-00-10:... Борцов Николай Иванович, депутат гд фс рф, член агропромышленного комитета гд фс РФ |  | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Учитель: Алексеев Сергей Семенович, учитель истории и обществознания Токкинской шиспоо |
| Бюллетень новых поступлений литературы 2011 г Алексеев С. В. Скифы: Исчезнувшие владыки степей. /С. Алексеев, А. Инков. М.: Вече, 2010. 288с | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Алексеев В. Тернистый путь к гагаринскому «Поехали!» / В. Алексеев // Эхо планеты. – 2011. – №14. – С. 2–3 |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Алексеев, П. В. Философия: классический университетский учебник / П. В. Алексеев, А. В. Панин. – Москва: Изд-во Моск университета,... | | Имитационно-подражательные танцы эвенков Работа учащейся моши «Токкинская... Реферат должен быть написан по истории науки, в соответствии со специальностью, по которой обучается аспирант или соискатель (история... |
| Литература Алексеев П. В. Философия : учеб для студ вузов / П. В.... Творческая работа может представлять собой эссе, философскую мини-зарисовку, может быть оформлена в виде диалогов с мыслителями прошлого,... | | Сергей Георгиевич Кара Мурза, Александр Александрович Александров,... Электропривод и автоматика промышленных установок и технологических комплексов (ЭП) |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Телегин Неполадки в русском доме Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Батчиков Неолиберальная реформа в России Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Александр Александрович Александров... Первый заместитель Председателя Национального статистического комитета Республики Беларусь | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Телегин Царь-Холод, или Почему вымерзают русские Подготовить эссе на тему «Можно ли искоренить преступления и что для этого надо сделать» |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Батчиков Сергей Юрьевич... Настал торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому мистеру Бэггинсу, а может быть, и кому-нибудь... | | Сергей Горин, Сергей Огурцов Соблазнение Охватывает рыбу и дикую фауну; "растение" леса и дикую флору; "вредители" сорняки; и "загрязняющие вещества" пестициды и остатки... |
| Электронное пособие по геологии кафедры географии игпу сергей Николаевич Коваленко ... | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Александр Александрович Александров... Основания для разработки программы, дата принятия решения о разработке программы, дата утверждения программы (реквизиты... |
