«с душою жаждал говорить…»





Скачать 161.1 Kb.
Название«с душою жаждал говорить…»
Дата публикации28.08.2014
Размер161.1 Kb.
ТипДокументы
100-bal.ru > Военное дело > Документы
БОРИС ЧУЛКОВ:
«С ДУШОЮ ЖАЖДАЛ ГОВОРИТЬ…»

В августе 1982 года я переехал из Череповца в Вологду и вступил в должность редактора газеты «Вологодский комсомолец», а в сентябре в редакторском кабинете мы отмечали 50-летие Бориса Чулкова.

Но познакомился я с ним раньше, еще на областных семинарах молодых литераторов. На одном из них Борис Александрович рецензировал мою рукопись. Я сохранил ее в своем архиве с пометками мастера. Замечания его были точные. Они помогли мне в дальнейшей работе над стихами.

А вчера я вернулся с его очередного юбилея – 75-летия. Позади двадцать пять лет жизни и активной творческой работы. Читаю его итоговую книгу под названием «Пристально просматривая время…» (избранные стихотворения, поэмы, переводы) и радуюсь за своего старшего товарища.

Как много им сделано и как хорошо! Он для меня среди коллег-писателей всегда стоял особняком: тихий, скромный человек, постоянно погруженный в свой хрупкий незащищенный от людей и от космоса мир.

Смогу ли я войти в этот мир? Не знаю. Я с интересом читаю его стихи, пытаюсь понять и почувствовать через них автора, соприкоснуться с его человеческой жизнью и поэтической судьбой.
1. «Я – сын родимой стороны…»

В этом искреннем признании – его сыновья любовь к земле и людям, живущим на ней. Он из того горевого и светлого поколения, в котором «многие не доросли до фронта, до раны, до смерти». Он «получил в наследство жизнь, совпавшую с войной».
«Забор истопленный – война,

И дом нетопленный – война,

Война – и чахлый свет мигалки…»
О «начале этой трагедии, налетевшей внезапно, как шквал», он узнал не из газет. Он ее «видел своими глазами». Перед глазами его и сегодня стоит сквер, в котором «лежал на брюхе сбитый самолет», выставленный на всеобщее обозрение. Войной и в тылу «все были обожжены».

Война это и горькие невосполнимые утраты. «Отец умер», и он, его сын, рано «выпал из гнезда деревянного хрупкого детства».
«Нам не на чем было расти,

нам не с чего было полнеть…»
Он «в восемь лет колол уже дрова», «таскал воду и копал гряды». Ему и сегодня «снится и снится старый дом». Кажется, что он, как в детстве, «идет по скрипучей половице» и слышит, как его «к обеду зовет мать». Для него стал «священен запах ржаного хлеба». В его памяти остался навсегда «день на морозе крутом в голодном, холодном сорок втором», когда умер его брат.

Но каким бы тяжелым ни было время, «всматриваясь в воспоминанье до глубин», память расцвечивает перед ним такие «краски детства», каких он уже никогда в жизни не видел. До сих пор обжигает его и «краска стыда» за то, что они, мальчишки, «в детстве считали забавой охоту на бедных лягух». Мало кто из нас этим «забавам» не предавался, но редко кто, повзрослев, испытывал за это чувство стыда, тем более, с горечью и публично признавался в этом.

Всю жизнь память «влекла его сквозь время и сквозь годы, сквозь передряги и сквозь ошибки».

Ему, может быть, в жизни было даже труднее других, потому что у души Бори Чулкова было одно уязвимое «качество»: «не различал лицемерья и не улавливал лжи». Слишком был наивен и доверчив. Его душа была, как дверь, раскрытая «навстречу ветру, свету и прохожим».

Ему было трудно и потому, что уже в раннем детстве «с ним – от былинки до тучи и звезд - разговаривал мир».

Он остался жив, благодаря помощи и заботе добрых людей, в том числе и деревенских. В их домах он чувствовал, как рядом с ними «светало в его ненастной судьбе, и теплело в застуженном сердце». Будучи и сам по природе своей добрым и отзывчивым человеком, он о каждом из тех, с кем пересекалась его судьба, хотел «почти о каждом сказать что-то светлое». Он, «русский до мозга костей», пережив с «народом, видавшим виды», военное лихолетье, был и хотел остаться «с целым миром вместе и со своей страной не врозь».

Уже после войны в «благодарность этим людям» он из города «нес в авоське на село пиленый сахар, чай, батоны».

Не тогда ли он и сам уже интуитивно почувствовал «путь, что предначертан был ему от века», и вытащил «жребий, что написан был на его роду?». Не тогда ли (с его-то тонким мироощущением) он задумался и о том, что «раз уж повстречался он на этой земле» с людьми разных судеб, то, может, (не Богом ли самим?) «для чего-то (?) кем-то (?) он на этой земле и оставлен (?)».

Тогда же он понял, какое это для него благо, «что корни и ростки у него в России и что русским духом он навек отмечен – с рожденья до гробовой доски».
2. «Вечный гимн жизни…»

Может, потому, что детство было холодным и голодным, Борис Чулков так обостренно воспринимает жизнь – богатую и сытную, яркую и обильную. Можно понять «восторг поэта перед ее вещным, материальным богатством, ощущение торжества жизни, ее полноты» и оправдать его «интерес к миру вещей» (В.Оботуров).

Как же ему бывает хорошо и радостно, если на его глазах «каждый час, каждый миг зреет для жизни жизнь». Читаешь его стихи и будто видишь, как на грядке «лук топорщится перьями», как ароматен на столе «ржаной, здоровый, плотный, сочный хлеб», как сползает по стенке кружки «пива буро-пенная прозрачность», как на сковородке «братается огонь с трескучим маслом».

Его здоровое и светлое ощущение жизни передается и читателю. Среди них, наверное, нет таких, кто не был бы рад «и осязать, и видеть все это». Какие они бывают удивительные - дни, когда «заречье затоплено буйнокипящею листвой». Как переполняется чувствами сердце, когда «лето правит свое торжество» и катит «волны запахов и ароматов, лучей валы, рассветов и закатов».

Диву даешься, «какая вымахала зелень! Какой махровою листвой обзавелись деревья!»

В белые ночи поэт готов «отдать душу птичьему щелку и свисту, чтобы она стала искристой и чистой, точно речка». Для него «сущее чудо то, что пичуги поют – празднично, пламенно, нелицемерно».

Как кружится голова, когда в лугах травы и цветы «лиловеют, желтеют, зеленеют, краснеют, играют, слепят и цветут». И какой букет для любимой собирает в эту пору поэт! Букет «пахучий»! Вокруг него клубится «пьянящий туман». Он таит в себе «чудо-прохладу, дурман и утеху, отраду и усладу».

Разве забудешь, как на сенокосе «липла жаркая работа к рукам, мозолистым и потным». Как живой, стоит перед глазами рухнувший на землю ливень. Он в восприятии Бориса Чулкова и «не ливень» даже, а «Поэт, каких немного было во Вселенной». Ливень «целительный и живой, живительный и живящий, животворный и стремительный, пьянящий и шальной, хмельной, непритворный и задорный!»

Во какой!

Одно время года сменяется другим, но жизнь ни на минуту не затихает.

Приходит срок, и небо становится «вязким, непроезжим, топким», и уже не ливень, а дождь зависает над землей. Дождь «проливной, тяжелый, мощный, сильный, плотный». Дождь, который «струится, падает, изливается, льется». Вот-вот и «набежит, налетит и нахлынет листопад, листосброс, листолет». Зайдешь в лес и поймешь, что год выдался грибной: вокруг «боровики, и грузди, и волнушки, и рыжики, и вновь боровики».

Придет ноябрь, и ты увидишь, как быстро и «со страшной силой все отцвело, отгомонило, перебродило, отошло». И «замер бор – космат, кромешен, нем…»

Такое ощущение жизни Борис Чулков сохранил до сих пор. Он понимает и то, «что жизнь-то создана не для покоя» и что «без жертв она тоже немыслима». В жизни «порядок такой», что «перед кем-то бытие является и без радуг». Поэту жаль, что в жизни все «так поздно приходит к человеку».

Выйдешь из дому на улицу, глянешь по сторонам и вот он, как на ладони, - жизненный круг человека - в песочнице ли детской, на автобусной ли остановке, на лавочке ли у подъезда:
«Вот сидит мальчишка с портфелем –

собак ему б только гонять.

Вот парень сидит кучерявый –

Лишь бы ему бегать за девками.

Вот средних лет человек сидит –

Бегает за молодой любовницей.

Вот плетется мимо старый старик –

Смерть сама его нагоняет…»
Потому и поэт с годами все более и более ценит каждый день и каждое мгновенье, данные Богом, дорожит ими, потому что «жизнь – скоротечна». И за время, отпущенное ему на земле, он вряд ли «сможет расплатиться за жизнь». Тем более, что и «жизнь дана ему в рассрочку». Жизнь, которая «не хочет забвенья и тленья». Жизнь «со счастьем и страданьем» и есть-то, быть может, только «на одной из всех планет» - на Земле. Земле, которая «парит, как пылинка, в Мирозданье». И потому ему в «прекрасном Мирозданье любая жизнь люба».

Ей, Жизни, он слагает в стихах достойный ее гимн. Он вдохновенно пишет:
«О жизни: дереве, растущем

на почве радостей и зол,

чей корень – в прошлом,

плод – в грядущем,

а в настоящем – мощный ствол…»

3. «Я – дерево…»

К нему с детских лет «взывали озерные воды, чтобы он растворился и стал бы частью великой природы».

В стихотворении, посвященном Николаю Клюеву, Борис Чулков пишет, что «перед ним душа природы открытой книгою была». Думаю, что и перед ним самим тоже книга была и остается «открытой». В этой книге «снега в полях России, как чистый лист размером с Мирозданье». Поэту есть что на этом листе записать, потому что с ним постоянно «глаголет листва взволнованною речью». Он учится «понимать ее речь без словаря» - «о мысль моя, не засыпай! Учись у матушки-природы». Ему понятно, «о чем шепчутся море с сушей, о чем звезда сигналит звезде и кого окликает гром».

Он, воспевая торжествующую жизнь, то и дело застывает околдованным «перед каждым ликующим дивом» - будь то «зеленое пламя садов» или «город, затопленный весною и пьяный жизнью от солнечных лучей».

Поэт «чует что-то глубинное», а именно то, что «он в чем-то родня» с деревьями. Потому-то так часто обращается в своих стихах к «древесному народу».
«Деревья! Что сравнится с деревами?

Что было б с этим миром, если б их

Не вырастила Жизнь и рядом с нами

Их не было в цепи существ земных?..»
Он действительно чувствует себя «в лесах, среди древесного народа», спокойнее и увереннее, чем среди людей. «У этого народа он берет уроки» добра и считает «дерева родной земли закадычными друзьями»: «рябинам он приходится земляком, а тополя у него в приятелях». Он готов «служить молебны соснам», а «ели восславлять в стихах». Он «как брат дерев и трав, став их частицей», желает им тоже «по-братски добра!». Его «друзья – звери и птахи». В их кругу он тоже «свой».

«Я – дерево, - говорит он, - и надо быть деревом: гнуться, скрипеть – но отнюдь не стонать…».

Я верю ему, когда он говорит, что «как будто сам кленом стал». Я верю ему и тогда, когда, увидев «спиленное дерево», он искренне «оплакивает его». Он переживает и за «деревья с непокрытой головою», когда они «ожидают первых стуж».

Он, видя, что происходит на земле, взывает к землянам «лелеять то, что Бог нам подарил, как дерево единственного сада» и с осуждением и горечью оговаривает сородичей:
«Но уж не заносился бы: я – Царь!

Не гоношился бы: всея Природы!..»
Внимая голосу природы, которая «свершает свои таинства» и живет по «вечным законам», которые «правят жизнию ее», поэт с ужасом констатирует, что люди безжалостно «кладут природу под пресс прогресса». И действительно, «железная поступь прогресса оттесняет в даль и в тень» уже и самые глухие деревни, где еще стоят под окнами старых изб «величественные и статные деревья» - свидетели людских радостей и печалей, побед и поражений.

«Смерть радиацией легла… И яд, и газ – кругом», а в домах и квартирах «вой, визг, лязг, удар… музыка для роботов - для существ ядерно-каменного века». «Мутная» музыка в каждом окне, как мусор и грязь». «Высоковольтные грозы» нависли над «высокоствольными деревьями».

Уж недалеко и то время, когда «огнь и хлад измордуют Планету» и будет «вместо неба – и сажа и гарь».

Но каким бы всемогущим не был технический прогресс, но даже «век чудес» и тот легко «спотыкается на погоде». Вот разверзлись небесные хляби, нависли над землей тяжелые тучи и беспомощно замерли на аэродроме «стальные птицы». И только душа человека, «и жизнью и погодой дорожа», на земле «чувствует себя как дома».

Такое наступило время, когда в комнате поэта уже не раз пересекались «свет свечи и луч планеты».

Поэт рисует фантастическую картину не будущего, а настоящего, но она, если вдуматься и сравнить ее с реальной действительностью, фантастическая только на первый взгляд:
«Когда всю нефть до капельки сожгли,

когда машины стыли мертвым ломом, -

деревья вдруг решились и пошли

возить людей средь этого содома…

Да, вырвав свои корни из земли,

стволами по земле ползли деревья…»
Потому-то и благодарит поэт за доброту «все травы и деревья – вплоть до кривого тощего ствола». И верно, трудно представить, что «было б с этим миром» без них – жертвенных и сильных «дерев».

А по жизни все чаще и чаще «схватывает сердце боль: их намного ль, их надолго ль хватит – рощ моих, лесов моих, боров?..» Потому сегодня нам, землянам, так «нужны купель и омовенье, чтоб обновиться до основ».

Готовы ли мы к этому? Он готов, а мы? Для поэта вопрос остается открытым…
4. «Нет места милей на земле…»

Перед этой землей он чувствует личную ответственность. Она по судьбе стала его родиной: «это Север, родной Север, что на целой земле один». Север для него – это «провинция огромного размера».

«Какая емкая земля!

Какая мощь у ней и сила…»
Он пишет о ней вдохновенно, пишет с любовью. В «его теле, в любом его атоме есть привязанность к этой земле». Для него «Север – щедр и любую явит милость».

На этой земле, где «много щедрой доброты», он, «ценя ее чистый воздух и русский дух», еще может иногда уединиться и «вжиться мыслями и чувствами в ее сельский простой обиход - просторный, просветленный – бестелевизорный, бестелефонный».

Но хочется ему, живя на заповедном Русском Севере, окинуть взором и всю российскую землю, чтобы почувствовать себя на ней звеном в цепи прошедших поколений и частью ее великой истории:
«Побрататься со всею бы Русью,

ощутить, как она велика;

всю судьбу ее – с радостью, с грустью –

пережить бы : века и века…»
У поэта, натуры ранимой и чувственной, и свое ощущение выпавшего на его долю времени.

Он и книгу свою юбилейную назвал «Пристально просматривая время…». В его «сознанье память» прокручивает время, как «ленту». Просматривая ее, поэт восклицает: «О, сколько (даже на его веку!), миновалось эпох, периодов, времен».

Он чувствует время обостренно, может, и потому, что ему в нем вместе с народом было суждено пережить трагические годы и дни, когда одних «косили пули, других – недоедание в тылу». Может, и потому, что «наш век от рожденья привык крушить старину без отчета». И потому, может, что, опалив душу и сердце, через его судьбу «столько нещадных пронеслось лет». Но!
«Уходят мелочи и числа,

подробности о том о сем,

и остаются только мысли –

о жизни в целом, обо всем…»
Мысли о том, что он, оказывается, способен «в даль времени глядеть умом за много тысяч вех». В уме он может не без волнения сопрягать времена и эпохи: «Двадцатый век?.. Шестнадцатый?.. Десятый?.. Иль грезит наяву душа моя?..» Так же точно и в жизни человеческой: «Десять лет пролетело, и двадцать промчалось, и тридцать…»

Век прошедший, на который и выпала большая часть жизни, отпущенной ему Богом, «не терпел ожиданья», как, впрочем, набирает уже немыслимое ускорение и век двадцать первый, который «не медлит, сквозь вечность несясь». Одно успокаивает, что «все идет на земле, как давно предопределено».

Поэт, «глядясь в часы, как в зеркало», пытается «читать в них и свою судьбу». Через часы, «как через сердце кровь, бессонно перекачивается время».

Он понимает, что «время ведать не ведает, куда оно мерно идет», но рано или поздно именно оно всех и «все поставит на места». Да и сами мы на земле «не осознаем вполне ту роль, которую нам дано сыграть». Не знает и поэт, сколько времени ему осталось жить и радоваться на земле даром Божьим - жизнью.
5. «Передо мною белый лист…»

Писать Борис Чулков начал рано, «с тех пор, как разума глагол пробудил его душу», и когда «вся она затрепетала». Потому его вид, дом и быт на всю жизнь стали «стихийным продолжением самого поэта». Он был из тех обитателей «многоквартирных зданий», в душе которых с юных лет жила «романтика скитаний». Для него «символом Поэзии, Руси» была и остается до нынешнего дня русская деревня, несмотря на то, что сегодня «на земле великой, чудной, древней» он чаще видит разоренные и «нетрудоспособные деревни». Только здесь, в деревне, где «пятью окошками на юг глядит изба в просторы ветровые», он еще «может войти в природу», «языческую и светлую», и почувствовать ее «всецелящий дух», который, «врачуя запахом пашен и рек, вливается в душу» и наполняет ее силой и дарует вдохновенье.

А еще раньше он, натура впечатлительная и рефлексивная, начал чувствовать поэзию, разлитую в самой природе. Она для него была «бытием и небытием» - в зависимости от времени года. Весной и осенью, зимой и летом «природа, свершая свое таинство», благословляет человека на великое сотворчество с ней:
«Союз труда и вдохновенья:

весь мир – в тебе, и жизнь полна,

и на пиру воображенья

пить нужно чашу – всю, до дна!..»
Вот почему он никогда не принимал природу и дары ее ««в холодной тине натюрморта и в тюрьме настенного пейзажа». («Я думаю, лес – это целая повесть, а грибы – стихотворные строчки»). Он всегда стремился «настроить искусство на прозрачность живительных вод». Для него мир окружающий был одновременно «и Господом, и рабом искусства».

Он боготворил природу и ни на секунду не сомневался, что душа его «в смертный час возьмет с собой» только то, «что в ней навечно: зной, золотистый словно мед, лелеемую солнцем речку».
«В окне – прямые сосны

и жгучие созвездья,

морозно, поздно, грозно,

но в этом – и поэзия…»
Он рано почувствовал и красоту родного языка. Его бабушка изъяснялась языком «коренным, пахучим, искрометным, настоянным на травушках земли».

Он, по его собственному признанию, не смог не писать на этом языке – «величавом, естественном, раздольном, нелукавом». На нем, «великом русском языке», он хотел писать для людей «просто и понятно». Через него он ощущал «пространства, пути и века», его «объем необъятный». А язык, «вобравший всю объемность бытия», - это еще, в его понимание, и «Поэт, величайший из всех».

Он и силу слова почувствовал через «певца небывалого (автора «Слова о Полку Игореве»), чей голос был под стать водопаду, под стать листопаду». У таких, былинного размаха творцов, только и «обретает слово язык и вес и встает во весь рост свой исполинский».

Он любовался красками природы во все времена года и, «глядя на природу, душа его ликовала и пела». В такие минуты он понимал, какое счастье при этом или «владеть кистью или словом-созвучьем». Он хотел еще и словом «воссоздать каждый цвет, оттенок, запах каждый». Ему всегда «хотелось из светлых слов создать диво».

«Он верил только в слово», которое «тяготело к гармонии» и было «естественным, как листва».

Он «верил в слово, верил, что найдет» те единственные слова, которыми он сможет передать любое движение жизни и любое явление природы.

Но вот пишет он об осенней березке. И так хочется ему «втиснуть в Слово всю прелесть ее». Сам же при этом понимает, что она давно уже «лучше, чем им, описана ветром, воздухом, светом, простором». Она так сказочно «трепещет, что в пору ей стать Поэзии выше самой», потому что «не слова, а само бытие всегда бесконечно прекрасней».

И все же, уступая природе первенство, поэт и сам в поисках слова переживает мучительные минуты истинного счастья и никак не может отказаться от поэтического творчества.

Он пишет «без памяти, взахлеб и всласть», «бывает, что запоем», решив раз и навсегда, что «писать будет всей кровью и дыханьем, которым живет». Бывает, что у него «слова наворачиваются, как слезы». Бывает, что они «роем несутся, как мотыльки, на огонь души».

Поэт пишет, зная, что почти всегда «за строкой его стоят реальные событья» и люди. Потому, взявшись за перо, нельзя «любить людей мимоходом», нельзя «о них писать от ума». Только при этом условии ты «будешь нужен и глубок», в противном случае - «дашь серое искусство». Тем более, нельзя в слове ни на йоту «солгать», за ложь «и взыщется, и спросится». Все может быть, творческий процесс непредсказуем: «нескладица, бесплодье, безголосица», все может быть, но только «не лебезенье и не ложь».

Так что за каждое слово, сказанное и написанное, поэт несет великую ответственность, о которой, что греха таить, не все и не всегда помнят, а часто просто забывают, особенно - начинающие литераторы. Борис Чулков свою ответственность за слово прекрасно осознает и правилу этому никогда не изменяет.

Ему хочется, чтобы и стих «сразу по рождению не стих, а поработал, как поэт, работавший над ним до пота».

Он пишет о себе, о своих переживаниях, веря, что «кто-то в зеркале его житья вдруг узнает и себя самого». Поэт радуется, когда, «читая в поле стихи», чувствует, что простым людям в его стихах «все – до последней строки – понятно». Они улавливают даже «подробности меж строчек». Бывает ли для поэта оценка выше этой!?

Вообще-то, тайны «ремесла» занимают Бориса Чулкова постоянно. Тема «поэзии» и все, что с ней связано, проходит красной нитью через многие его стихотворения. Он постоянно «изучал таинственный язык мыслителей, поэтов, музыкантов».

Неслучайно, он часто обращается к творчеству поэтов разных эпох и направлений, пытаясь через них понять, как обычное слово, даже изрядно затасканное и давно потерявшее первоначальный смысл, вдруг под пером мастера становится волшебным и околдовывает читателя возвращенной ему новизной и свежестью.

В стихотворении, посвященном Константину Батюшкову, он написал:
«И верная рука наедине с пером

И губы шепчут слово –

Крылато и свежо, умело и толково!..»
А вот строки из стихотворения Йоханнеса Бехера (перевод Б.Чулкова) и тоже посвященного поэту - Борису Пастернаку:
«Ты знаешь толк в метафорах, в их кладке,

И в ритмике не ступишь невпопад.

И из души – потоком, без оглядки –

Вдруг вырвутся глаголы – и гремят…»
Читая стихи Федора Тютчева, Борис Чулков не без удивления замечает:
«У каждого слова – такие глубины и бездны…»
Поэт и у других поэтов часто «видит взлеты и полеты мысли и духа». Это он написал уже после прочтения стихов Сергея Чухина.

Он и сам получал наслаждение, когда в процессе вдохновенной работы чувствовал, как «из мысли полновесного зерна зреет колосок стихотворения» и как «в тишине набухают семена грядущих песен». Порой ему «изменяло слово». Так ему, по крайней мере, казалось. Но он не переставал писать и не уставал «каждый день искать Америк на конце своего пера», потому что в бушующем море поэзии ему «хотелось стать Колумбом». Он свою «тетрадь не закрывал даже заполночь».
«Пишу картину мира снова –

передо мною белый лист…

Мир ничего от нас иного,

Кроме взыскующего слова,

Не ожидает, - грязен, чист,

Порочен, праведен, прекрасен,

Уродлив, подл и справедлив,

сыт, голоден, туманен, ясен,

Скуп на глагол и говорлив, -

он мне перо влагает в руки:

- Пиши, коль скоро ты речист,

как судишь сам, как по науке!

Перед тобою – белый лист!..»
Заканчиваю писать и радуюсь, зная, что и сегодня перед поэтом Борисом Чулковым лежит на рабочем столе «белый лист», и он мужественно и честно продолжает писать «картину современного мира…»

Владимир КУДРЯВЦЕВ

поэт, член Союза писателей России

Добавить документ в свой блог или на сайт

Похожие:

«с душою жаждал говорить…» iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Новые рубежи! Новые открытия! Новые друзья! Интересные дела и встречи! Можно продолжать бесконечно и стремительно говорить, говорить,...
«с душою жаждал говорить…» iconЧувашской Республики «я рожден душою пылкой…»
Несмотря на время, отделяющее нас от Лермонтова, его творчество, рисунки, письма и воспоминания современников помогают нам воссоздать...
«с душою жаждал говорить…» icon«Владеющий чарами песен, душою владеет любой»
Семинар – практикум по эстрадному пению: «Апробация «Методики преподавания эстрадного вокала детям Андрея Билля» на обучающихся направления...
«с душою жаждал говорить…» iconМесто Гераклита и Пифагора в античной философии
Реферат Анастасии Ивановой посвящен изучению жизни и творчества таких гигантов античной философии как Пифагор и Гераклит. По справедливому...
«с душою жаждал говорить…» iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Логопед: Дети, сегодня мы будем говорить о сказках, помогать сказочным героям, учиться правильно и красиво говорить. Я предлагаю...
«с душою жаждал говорить…» iconСодержание программы Раздел Стилистика и культура речи (13ч) Введение....
Уметь говорить, слушать и слышать. Выбор слова. Лексическая сочетаемость. Выбор предложения. Преобладание форм и их роль в тексте....
«с душою жаждал говорить…» iconРиторика наука о законах речи, отвечающая на вопросы: как говорить...
Индивидуальные задания: методические рекомендации к выполнению индивидуальных заданий по дисциплине «Информационное обеспечение товароведения...
«с душою жаждал говорить…» iconДжен Феннел Как понять собаку. Научись говорить на языке лучшего друга
«Феннел, Д. Как понять собаку. Научись говорить на языке лучшего друга»: рипол классик; Москва; 2009
«с душою жаждал говорить…» iconУрок 6 а 215 Иванова Н. Г. «Мне о России надо говорить…»

«с душою жаждал говорить…» iconУрок математики во 2 классе
Цель: ознакомление с понятием «числовое выражение», учить говорить на математическом языке
«с душою жаждал говорить…» iconЧто такое труд?
Учитель. Сегодня мы с вами будем говорить о труде. В жизни всем и каждому приходится трудиться
«с душою жаждал говорить…» iconУрока Организационный момент
Ребята, послушайте загадку и ответьте хором, о каком празднике мы с вами сегодня будем говорить на уроке
«с душою жаждал говорить…» iconАнатолий Стреляный Плавающие дискурсы
Можно говорить о чем угодно, даже о «суверенной демократии» в России, но желательно все договаривать до конца
«с душою жаждал говорить…» iconУрок окружающего мира по теме "Березовая роща"
А теперь отгадайте загадку, и вы узнаете, о каком лесе мы будем сегодня на уроке говорить
«с душою жаждал говорить…» iconЖилищные условия вот вопросы, которые решаются и по
В. Маяковского? Трудно разобраться в своём времени, а что говорить о прошлом. У каждого своя правда
«с душою жаждал говорить…» iconГражданское неповиновение
...


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск