А. С. Макаренко и Болшевская коммуна
Постметодика, № 2, 2001 "Громадянська освіта в школі"
А.С. Макаренко и Болшевская коммуна
Гётц Хиллиг (кандидат философских наук, иностранный член АПН Украины,
руководитель лаборатории Марбургского университета "Макаренко-реферат",
президент Международной макаренковской ассоциации)
Истории Болшевской коммуны и отношению к ней А.С. Макаренко в научных исследованиях уделялось недостаточное внимание. В “Сочинениях” педагога-писателя в 7-ми томах имеется лишь одно упоминание об этом воспитательном учреждении в статье “Чудо, созданное советской жизнью”1. В последнем собрании “Педагогических сочинений” в 8-ми томах встречаются и некоторые другие упоминания о Болшевской коммуне, однако они приведены не в подлиннике.
Сотрудники лаборатории Марбургского университета “Макаренко-реферат” неоднократно, начиная с 1972 года2, указывали на связь Макаренко с Болшевской коммуной. В советском макаренковедении этим вопросом занимался А.А.Фролов (г. Горький, ныне – Нижний Новгород). В комментарии к сборнику “Теория и практика коммунистического воспитания” (Киев, 1985) он пишет, что эксперимент Болшевской коммуны “сыграл важную роль в истории макаренковского опыта”3. Эта оценка позже перенесена в восьмитомник педагога-писателя без всякой аргументации и пояснений со стороны его составителей, в том числе Фролова, следующим образом: “Изучение А.С.Макаренко опыта трудкоммуны бывших правонарушителей им. (!) ОГПУ № 1 в Болшеве (...) сыграло важную роль в становлении и развитии коллектива колонии им. М.Горького и коммуны им. Ф.Э.Дзержинского”4.
В настоящей статье предпринята попытка детально осветить отдельные страницы героическо-трагической истории Болшевской коммуны.
1. История возникновения и развития Болшевской коммуны
Болшевская коммуна являлась в своё время всемирно известным учреждением для перевоспитания правонарушителей, молодёжи. Она была организована в 1924 году неподалёку от станции Болшево Северной железной дороги (27 км от Москвы). В 1933 году Первая трудкоммуна ОГПУ получила имя Г.Г. Ягоды – председателя этого ведомства, впоследствии наркома внутренних дел СССР. Харьковская детская трудовая коммуна им. Ф.Э. Дзержинского, созданная в 1927 году как Первая коммуна ГПУ УССР, безусловно, ориентировалась на болшевское учреждение.
При создании своей коммуны украинские чекисты опирались на опыт макаренковского коллектива Куряжской колонии им. М. Горького, находящейся в ведении Харьковского окрнаробраза. Тремя годами раньше так же действовало ОГПУ в Болшево, использовав многолетний опыт местного наробраза.
По словам организатора Болшевской коммуны, сотрудника ОГПУ М.А. Погребинского (в Харьковской коммуне данную функцию выполнял А.О. Броневой), это воспитательное учреждение было создано МОНО в феврале 1924 г. как коммуна малолетних правонарушителей им. Розы Люксембург5. Её заведующим стал Ф.Г. Мелихов, “энергичный седоусый мужчина с крупным педагогическим стажем и опытом”6. В августе того же года в связи с декретом о выселении из столицы “воровского элемента7” люксембургская коммуна была передана чекистам, а её воспитанники вместе с персоналом переведены в Болшево, – бывшее имение “шоколадного короля” Крафта, где располагался совхоз ОГПУ8.
Основанием для перевода послужил приказ Административно-организационного управления ОГПУ от 18 августа 1924 г., подписанный Г.Г. Ягодой, заместителем Ф.Э. Дзержинского. В нём также говорилось о том, что Мелихов назначался заведующим коммуной, а Погребинский – общим руководителем проекта и связным с ОГПУ9.
Почти во всех публикациях о Болшевской коммуне первая “наробразовская” стадия её строительства не раскрывается. В советском макаренковедении, в том числе и в цитированном выше комментарии восьмитомника, предполагалось, что инициатором её создания был не Ягода, а сам Дзержинский. Причиной этого, безусловно, является смещение и репрессирование Ягоды в конце 30-х годов. Трагическая судьба названного деятеля не разрешила составителям “Педагогических сочинений” А.С. Макаренко указать полное название болшевского учреждения – трудкоммуна им. Г.Г. Ягоды ОГПУ-НКВД СССР № 1. (Аппарат ОГПУ с его функциями, как известно, в июле 1934 г. переведён в подчинение НКВД СССР.)
С целью увеличения числа воспитанников в коммуну были приняты молодые правонарушители из Бутырской и других московских тюрем, а также из трудовой колонии Соловецкого концлагеря. Важную роль в их воспитании играло оказание доверия будущим коммунарам. Позже данный подход в педагогике, как известно, был связан с именем Макаренко. Правонарушителям предлагали добровольно прибыть в коммуну для работы, но они не верили такому предложению. “Это было ново и неожиданно, и они подозревали “ловушку” со стороны ГПУ”10. По словам немецкого писателя Герварта Вальдена, молодые люди не осознавали, что, помимо работы, они должны ещё и “социализироваться” – непонятное слово “социализация” они понимали как “ликвидация”11.
В известном, основанном на опыте Болшевской коммуны, фильме “Путёвка в жизнь” (1931 г.) есть сцена доверия, мастерски снятая создателями картины. Об этой ситуации рассказывалось в одной из самых ранних публикаций о болшевцах, помещённой в центральной печати – журнале “Молодой большевик” в 1925 году: “В первую партию взяли 15 человек. Предварительно переодели их в штатское, без конвоя, с одним провожатым отправили их поездом за город, в совхоз, где уже были оборудованы мастерские. Приехав на место, двух-трёх человек послали за хлебом и колбасой, вручив им 15 рублей, без всякого провожатого”12. Подобные приёмы практиковались позже, как известно, и с будущими “кандидатами” в члены коммуны им. Ф.Э. Дзержинского.
Как и у Макаренко, в основу деятельности Болшевской коммуны были положены такие принципы, как добровольность пребывания в учреждении, оказание доверия, производительный труд на благо общего хозяйства, полная самодеятельность коммунаров в единстве с руководством учреждения и персоналом. В цитированной выше публикации о коммуне (1925 г.) говорится о “двух основных принципах производственного и теоретического обучения”: “1) самодеятельность во всём: и в управлении, и в организации внутренней жизни; 2) добровольность и доверие к набранным ребятам. В этом секрет удачности опыта13”. Здесь же говорится: “ГПУ (...) дало первый положительный опыт и вклад в новую пролетарскую педагогику”. Опыт Болшевской коммуны автор предлагает рассматривать как достояние, которое должно “подвергнуться внимательнейшему изучению нашей советской нарождающейся педагогикой и даже педагогикой мировой”. Наркомпросу рекомендуется серьёзно изучить это достижение и пересмотреть методику по борьбе с беспризорностью14.
Условиями для приёма правонарушителей в коммуну служили: отказ от прошлой жизни, т.е. разрыв всех контактов с бывшими “дружками”, отказ от алкоголя, наркотиков и азартных игр, готовность трудиться, выполнять решения органов самоуправления.
Высшим органом самоуправления и последней инстанцией коммуны было общее собрание её членов. Исполнительным органом служила “активная комиссия” из 5 человек15. Существовали и другие комиссии, например, конфликтная. В одной из статей упоминается, что “заведующий не имел и не имеет права провести то или иное мероприятие без утверждения его общим собранием”16.
В Болшевской коммуне, как и в макаренковских учреждениях, случаи побегов воспитанников были достаточно редки, хотя ограждение и караул отсутствовали. Через несколько месяцев со дня открытия коммуны прекратились и кражи. Как и в макаренковской колонии им. М. Горького, ребятам вручались ключи от всех складов, каждый чувствовал себя хозяином своего учреждения17.
Нарушения общего порядка коммуны строго преследовались, для чего использовали разнообразные санкции. Исключение из коммуны применяли как крайнюю меру. Данное наказание практиковалось и в “дзержинке” – иногда и в более строгой форме: “без денег, без вещей”. Об этом Макаренко неоднократно говорил в ходе своих выступлений, но их стенограммы пока что полностью не публиковались18. Поэтому такие случаи, подтверждённые бывшими коммунарами-дзержинцами, до сих пор остались неизвестны.
Большинство болшевцев было в возрасте от 16 до 21 года. В первое время коммуна предназначалась лишь для юношей, но с начала 1927 года в ней появились и девушки. Срок пребывания в Болшево составлял 2-3 года, но многие оставались после его окончания и даже обзаводились семьями. Так трудкоммуна – воспитательное учреждение, каким она была вначале, стала производственным предприятием с общежитием для малосемейных.
Число коммунаров увеличилось с 18 (в 1924 г.) до 77 (1926 г.), 248 (1928 г.), 655 (1930 г.) и было доведено до 5000 человек (1936 г.). С течением времени коммуна превратилась в небольшое государство с собственными магазинами, яслями, школами, кинотеатром, библиотекой, радиостанцией и больницей.
В первые месяцы болшевцы, как вначале и дзержинцы, вовлекались и в сельскохозяйственные работы. В одной из публикаций сообщается: “Со временем прачечная была перестроена в столярную мастерскую, свинарник – в слесарную мастерскую и клуб, сарай – в колёсную мастерскую, конюшня – в механическую обувную мастерскую”19. К ним затем присоединились деревообрабатывающие мастерские. Всё это позже превратилось в промышленный комплекс из трёх фабрик – трикотажной, обувной (спортивная обувь) и коньковой. Во время посещения Болшевской коммуны М. Горький так оценил производство, находившееся в руках бывших правонарушителей: “Раньше раздевали, теперь начинаете одевать”20.
Стимулом труда служила, хотя и небольшая, зарплата, которая начислялась по тарифной сетке от 1-го до 5-го разряда (1-й разряд – 48 копеек, 5-й – 5 руб. 40 коп.)21. Позже оплата труда была переведена на профсоюзные ставки22.
В беседе с немецким педагогом Ленкой фон Кербер (в 1932 г.) один из воспитателей Болшевской коммуны отмечал эффективность её работы: “Наша попытка перестроить молодых уголовников с помощью ответственной работы на производстве в большинстве случаев удалась. Тот, кто увлёкся работой, смог создать основу для личной перестройки. Самое важное здесь – найти индивидуальный подход, потому что работа может выполнять воспитательную роль лишь в том случае, когда она отвечает природным способностям молодого человека. А если, к тому же, у него есть подходящая работа, тогда коллектив воздействует на него гораздо интенсивнее”23. Постепенно члены коммуны были восстановлены в гражданских правах, ранее вынесенные приговоры аннулированы по ходатайству учреждения24.
Основная задача коммуны – дать бывшим правонарушителям “необходимую квалификацию, выровнять их”25. Школа при этом играла второстепенную роль. В первое время школьные занятия велись ежедневно лишь по 2 часа26. В одной из публикаций о коммуне (1930 г.) идёт речь о том, что “обучение для всех малограмотных членов коммуны обязательно”27. Очевидно, здесь имеется в виду вечерняя школа, где коммунары учились после восьмичасового рабочего дня. По всей вероятности, занятия в Болшево на некоторое время прекратились. Защищая необходимость серьёзной школьной работы в только что открытой “дзержинке”, Макаренко летом 1928 г. писал: “В Болшевской коммуне ГПУ под Москвой школа совсем уничтожена, а рабочее время подростков доведено до 8 часов”28. В январе 1930 г. для болшевцев был открыт техникум с четырьмя отделениями, соответствующими специфике производства29.
В коммуне существовала активная кружковая деятельность. Работали хоровой (уже с 1924 г.), духовой и струнный, драматический и литературный кружки, радиокружок и многие спортивные секции. Следует отметить, что струнный оркестр болшевцев до 1930 года дважды занимал первые места на всесоюзных конкурсах30.
В 1925 году в коммуне была организована комсомольская ячейка. Однако рост числа её членов отставал от роста общей численности учреждения. Так, в 1925 году из 32 воспитанников 18 были комсомольцами, в 1931 году из 1598 человек – только 84, а в 1935 году лишь 131 комсомолец на 3100 коммунаров. То же видно по кандидатам в члены партии: в 1928 г. – всего 3, 1931 – 14, 1935 – 2431. Такое необычное снижение политической активности можно объяснить, главным образом, одновременным ростом числа семейных коммунаров: от одного в 1925 году до 290 в 1931 году и, наконец, – 1036 в 1935 году32. Для сравнения: в 1932 году по случаю пятилетнего юбилея коммуны им. Ф.Э.Дзержинского, когда здесь было 342 воспитанника, председатель правления этого учреждения А.О. Броневой, видимо, будучи в курсе о “мелкобуржуазной” ситуации в Болшево, с гордостью писал: “Сейчас коммуна насчитывает в своих рядах 8 кандидатов партии, 182 комсомольца и 110 пионеров. Таким образом, коммуну можно считать комсомольско-пионерской”33.
Пиком истории болшевского учреждения стало его десятилетие. В связи с этим событием в приказе НКВД СССР за подписью Г.Г. Ягоды от 7 июня 1935 г. говорилось: “Лучшим доказательством жизненности наших большевистских методов перевоспитания человека является наша Болшевская Трудовая Коммуна, превратившаяся из небольшой опытной мастерской – в огромную фабрику переделки человека, празднующую на днях свой 10-летний юбилей”34.
2. Погребинский – Горький – Макаренко
О Ф.Г.Мелихове в книге “Болшевцы” (1936 г.) говорится, что он “всегда мечтал о педагогических опытах большого размаха”35. Удалось ли ему в Болшево осуществить свои мечты – неизвестно. Ни он, ни “беспартийный врач” С.П.Богословский, его заместитель со дня основания коммуны, заменивший ещё в 20-х годах Мелихова на посту заведующего36, не оставили ни воспоминаний, ни литературных произведений о своей работе, как это сделал Макаренко. В отличие от педагогов чекист М.А.Погребинский стал автором двух книг о Болшевской коммуне. Поэтому данное учреждение обычно ассоциируется с его именем, а фамилия Мелихова его современникам ничего не говорила; мы даже не знаем, как он выглядел.
Первая из книг Погребинского – “Трудовая коммуна ОГПУ” – вышла в свет в августе 1928 г. под редакцией и с предисловием М. Горького, другая – “Фабрика людей” – в 1929 году. Судя по личному письму Макаренко (декабрь 1930 г.) к члену правления коммуны им. Ф.Э.Дзержинского (которое было опубликовано с сокращениями и неточным названием – “Докладная записка...”37), он наверняка читал одну из этих книг.
Фамилия Погребинского включена в предварительный список прототипов персонажей “Педагогической поэмы” (составлен в начале 30-х годов). Под заголовком “Сферы” там перечислены 58 лиц, практически всех их автор знал лично. Фамилии Погребинского и Горького стоят здесь рядом38. Возможно, Макаренко с помощью последнего познакомился с чекистом. Правда, попытка встретиться с ним осенью 1929 г. в Москве, где он – после назначения П.О.Барбарова политруководителем коммуны им. Ф.Э.Дзержинского – пытался возглавить какое-нибудь другое детучреждение, не увенчалась успехом. В письме к Г.С.Салько от 20 сентября 1929 г. об этом говорится: “Я ходил по начальствам. К сожалению, нет в Москве Погребинского, и поэтому по линии ГПУ ничего сделать не удалось”39.
Горький высоко ценил деятельность Погребинского как в Болшево, так и в других трудкоммунах ОГПУ. В цикле очерков “По Союзу Советов” он называет его, как и Макаренко, “ликвидатором беспризорности”40. Пролетарский писатель, в 1929 году посетивший Соловецкий лагерь вместе с Погребинским, характеризует его как “человека неисчерпаемой энергии и превосходного знатока мира “социально опасных”. (...) Он носит рыжую каракулевую шапку кубанских горцев, и “социально опасные” зовут его “Кубанка”. Он говорит с ними на “блатном языке тем же грубовато дружеским и шутливым тоном, как и они с ним”41.
В заключение цикла Горький пишет о работе Болшевской коммуны и при этом ещё раз возвращается к деятельности Макаренко в колонии горьковцев и коммуне дзержинцев, о чём он уже подробно писал во втором очерке: “Это один из фактов, которые требуют всестороннего и пристального, смею сказать, – научного наблюдения, изучения. Такого же изучения требуют трудкоммуны “беспризорных”. И там, и тут совершается процесс коренного изменения психики людей, анархизированных своим прошлым; социально опасные превращаются в социально полезных, профессиональные “правонарушители” – в квалифицированных рабочих и сознательных революционеров”42.
Когда Горький в октябре 1928 г. узнал от одного из воспитанников об уходе Макаренко из Куряжской колонии, он сразу обратился к Погребинскому с просьбой похлопотать за него (педагог, очевидно, ничего не знал об этом). 8 ноября 1928 г. чекист ответил, что он проверит возможности “использования” Макаренко во вновь организуемой коммуне на Украине или в одной из действующих коммун ОГПУ или Наркомтруда РСФСР43. Значит, Горький беспокоился о будущем “завкола” ещё до его письма от 22 ноября 1928 г., в котором тот сообщил своему шефу о “гибели” Куряжской колонии44.
В переписке Макаренко с Горьким нет даже упоминания о Болшевской коммуне. Возможно, они беседовали о ней во время своих встреч (июль 1928 г. в Куряже, сентябрь 1929 г. или позже в Москве). По всей вероятности, Макаренко, зная из очерков “По Союзу Советов” и газетных публикаций о положительной оценке писателем деятельности Болшевской коммуны, не хотел высказывать критики в её адрес.
Подобный случай, только в отношении “Республики Шкид”, имел место в 1927 году, когда Горький рекомендовал Макаренко прочитать эту “интереснейшую книгу” и сообщить ему о своих впечатлениях, на что он вообще не отреагировал. Лишь через десять лет, уже после смерти “шефа”, педагог-писатель выступил с резкой критикой системы воспитания, изображённой в этой книге.
|
