Московский университет в судьбе русских писателей и журналистов
Скачать 7.7 Mb.
|
К 250-летию Московского университета  Московский университетв судьбе русских писателей и журналистовСтатьи. Речи. Письма. Дневники. Воспоминания. Московский государственный университет 2004 К 250-летию Московского университета  Московский университетв судьбе русских писателей и журналистовСтатьи. Письма. Речи. Дневники. Воспоминания. Московский государственный университет 2004 Преподавателям и выпускникам Московского университета посвящается Содержание Михаил Васильевич Ломоносов 62 Сергей Михайлович Соловьев 65 Василий Осипович Ключевский 73 Василий Андреевич Жуковский 82 Павел Афанасьевич Сохацкий 85 Михаил Александрович Дмитриев 90 Николай Иванович Астров 115 Кошелев Александр Иванович 127 Виссарион Григорьевич Белинский 132 Иван Александрович Гончаров 135 Нил Попов 140 Николай Иванович Надеждин 158 Константин Сергеевич Аксаков 167 Федор Иванович Буслаев 189 Константин Дмитриевич Кавелин 196 203 Юрий Фёдорович Самарин 203 Александр Иванович Герцен 210 Афанасий Афанасьевич Фет 214 Владимир Александрович Черкасский. 230 Сергей Михайлович Соловьев 236 Борис Николаевич Чичерин 245 Петр Андреевич Вяземский 264 Дмитрий Дмитриевич Оболенский 269 Павел Николаевич Милюков 284 Михаил Васильевич Сабашников 315 Наталья Алексеевна Гольцева 327 Забытое прошлое 327 Евгений Николаевич Поселянин 334 Александр Валентинович Амфитеатров 339 Андрей Белый 359 Михаил Осоргин 367 Василий Осипович Ключевский 373 Сергей Николаевич Трубецкой 375 Александр Александорович Кизеветтер 381 Василий Алексеевич Маклаков 406 Николай Сергеевич Арсеньев 418 Владимир Вернадский 450 Алексей Федорович Лосев 468 Николай Михайлович Зернов 482 Иван Сергеевич Шмелёв 490 Иван Александрович Ильин 498 Комментарии 504 Именной указатель 505 Указатель периодических изданий 538 Там, где Никитская впадает в Моховую, высятся две желто-розовые крепости московской учености. Московский студент, рожденный романтик, до старости улыбается, вспоминая свои улицы, свои аудитории, свою пивнушку и своих профессоров. Это питерцы оценивают, определяют и отдают должное, а мы просто любили и любим. ( М. Осоргин)ПредисловиеПроф. Волгин И.Л.Возвышение Москвы 25 января 1955 г., в день, когда первому российскому университету исполнилось 200 лет (и событие это не без некоторого горделивого изумления отмечалось еще не вполне отошедшей от могучей сталинской опеки советской общественностью), в парижской газете «Русская мысль» появилась статья одного из старейших писателей-эмигрантов Бориса Зайцева. Она называлась «Московский университет в моей жизни». Жизнь у Бориса Зайцева оказалась длинной. Родившийся в 1881-ом (кстати: 29 января, на следующий день после кончины Достоевского), он умрет в Париже в 1972-ом, 28 января – день в день с девяносто первой годовщиной смерти автора «Братьев Карамазовых» и не дожив нескольких часов до собственного 91-летия. Эти едва ли не мистические сближения как бы приоткрывают тайную, но подспудно ощутимую связь времен. Автору статьи в «Русской мысли» не удалось в свое время окончить Московский университет. Но через много десятилетий, в Париже, «уходя в ночную тьму», он с нежностью вспоминает старые стены на Моховой: «С этой студенческой осени я стал как бы особенным гражданином Москвы. Москве подходили наши синие околыши». Надо сказать, что Москве удивительным образом «подходил» и сам Университет: об этом с редкостным единодушием свидетельствуют едва ли не все мемуаристы. И дело, очевидно, не только в тех преимуществах, которые имели в виду его основатели и устроители: выгодное географическое положение Москвы, сравнительная дешевизна тамошней жизни, наличие родственников у явившихся из провинциального захолустья студентов… Истина, по-видимому, заключалась еще и в том, что Москва самой своей сутью, своей приближенностью к основам национальной жизни была – по контрасту – более расположена к приятию тех благ просвещения, которые в европеизированном Петербурге выглядели бы лишь формальным прибавком к уже устоявшемуся культурному слою. Зато в исконно русской, «корневой», патриархальной Москве новое учреждение могло стать мощным стимулом для развития самобытной духовной жизни и в конечном счете послужить делу национального обновления. Была ли достигнута эта сокровенная цель? «Более чем какая-либо другая тема русской истории, – говорит геттингенский профессор Т. Маурер, – университеты царской России представляют загадку для историка, заставляя его сомневаться в таких категориях, как «отсталость» и «прогресс» – так как в некоторой свойственной им двойственности едва ли можно их отнести к какому-то одному из этих полюсов»1. Строго говоря, появление Университета не диктовалось какой-либо срочной и насущной необходимостью. Система, созижденная Петром, в целом справлялась с теми экономическими, военными и даже научными вызовами, с которыми сталкивалась развивающаяся страна. Проектируемая школа не была предназначена для наполнения армии офицерами, знающими в подлиннике, скажем, Горация, а государственных учреждений – чиновниками, толкующими о дифференциальных уравнениях. Обретение прикладных навыков предполагалось только на одном – медицинском – факультете. Все прочие знания относились к сфере так называемых высших наук. Будущий Университет был, условно говоря, ориентирован более на метафизические умозрения, нежели на узкую практическую пользу. Не последнюю роль, конечно, играли соображения государственного престижа: университеты давно уже стали неотъемлемой принадлежностью всех благоустроенных государств. Претендующая попасть в их число российская монархия желала выглядеть просвещенной. Веселая царица Была Елисавет… Что ж: тут был еще один – сугубо интимный – аспект. В своем «Благодарном воспоминании о Иване Ивановиче Шувалове», оглашенном в день столетней годовщины Университета, С.М. Соловьев поспешил отдать должное тому, по чьей мысли «возникло учреждение, долженствовавшее удовлетворить потребности времени, а именно дать науке возможность достигать своей высшей нравственной цели». Именно «высшая нравственная цель» и оказалась истинной сверхцелью Проекта. Не забудем, однако, что первый куратор Московского университета (бессменно остававшийся таковым на протяжении более четырех десятилетий) не достиг в ту пору и двадцати восьми лет. Императрица Елизавета Петровна, утвердившая своим знаменитым указом рождение новой школы, была восемнадцатью годами старше «нашего камергера и кавалера Шувалова», вот уже лет шесть пребывавшего «в случае» – ко благу всей страны. Могла ли стареющая императрица отказать своему молодому избраннику? Великий Петр к нам ввел науки, А дщерь его ввела к нам вкус – как несколько тяжеловато, но, в сущности, справедливо выразится Г.Р. Державин (правда, по несколько иному поводу). Итак, все складывалось самым благоприятнейшим образом. Общее начертание нового учебного заведения и даже его профессорский штат, настоятельно предлагаемые «вашего превосходительства всепокорнейшим слугой» М.В. Ломоносовым в его летнем, 1754 г., письме к И.И. Шувалову, были почти дословно воспроизведены в императорском указе. Трем факультетам – юридическому, медицинскому и философскому (последний, как бы свидетельствуя о тайном единстве мироздания, совокуплял в себе столь различные предметы, как экспериментальная физика, всеобщая история и искусство стихотворства2) – надлежало стать твердым подножием новой российской образованности. 26 апреля 1755 г. состоялась «инавурация» университетской гимназии – с молебном и торжественными речами на российском, латинском, французском и немецком языках, после чего, как сообщили из Москвы «Санкт-Петербургские ведомости», «знатнейшие персоны прошены были во внутренние покои, где трактованы были разными ликерами и винами, кофием, чаем, шоколадом и конфектами»3. Судьбе было угодно, чтобы Университет разместился в самом сердце первопрестольной, бок о бок с Красной площадью, у Воскресенских ворот (на месте будущего Исторического музея). С течением времени переместившись на Моховую и прирастая новыми владениями и строениями, он лишь укрепил свое центральное положение. Окна главных университетских зданий выходили на Кремль: символ образованности воздвигся прямо напротив символа государственной власти. В стране появилась новая точка притяжения: она влекла к себе тем сильнее, чем гадательнее и неопределеннее была предназначенная ей роль. «Вот система!» А.А. Кизеветтер замечает, что Московский университет был всероссийским микрокосмосом, продолжавшим «собирательную миссию преемников Калиты». Добавим, что Университету удавалось совершать это куда меньшей кровью. Он сделался таким же «брендом» Москвы, как Спасская башня или колокольня Ивана Великого. Как-то сами собой рассеялись намерения перевести его на Воробьевы горы или в Лефортово: все связанные с этим усилия ушли в песок. Университет остался на Моховой4. С 1755 г. Москва могла смело претендовать на звание столицы русского просвещения. И пусть другие стороны ее повседневного быта отнюдь не освящались этим высоким титлом, все равно лишь «в припадке капризного раздражения» меланхолический Сумароков мог утверждать, что улицы ее вымощены невежеством «аршина на три толщиной». Невежества, конечно, хватало, как, впрочем, и везде (не исключая самые просвещенные страны). Однако наличие именно в Москве сравнительно тесного и весьма заметного по своему духовному притязанию круга заставляло родителей отправлять туда своих недорослей: Митрофанушки уже вызывали всеобщий смех. И если юные сотоварищи Дениса Фонвизина на вступительном испытании не сходились во мнении, куда, собственно, впадает Волга – в Белое или в Черное море, – с течением лет ученые споры стали обретать более положительный смысл5. Позже Константин Аксаков нарисует впечатляющую картину: в аудиториях на Моховой перед русским юношами раздается «тысячелетняя речь божественного Гомера». Впрочем, иные слушатели обращали «больше внимания на смешную фигуру профессора, чем на дивные слова “Одиссеи”». Но «странное дело!» – восклицает К. Аксаков. И то, что витало в воздухе в виде неких мировых отвлеченностей, и то, что порой плохо преподавалось и быстро улетучивалось из памяти забывчивых студентов, – все это так или иначе западало в юные души и неопытные сердца. Высшее образование, вопреки обозначенному в его названии «верхнему» положению, действует на глубине, исподволь: оно формирует не крону, но корни. На этом, в сущности, сходятся едва ли не все мемуаристы. Автор «Обломова» в своем мемуаре как бы мимоходом сообщает, что во время Крымской кампании главнокомандующий, князь Горчаков, «свидетельствовал, что прошедшие курс университетского образования были и отличными, из ряда вон выходящими офицерами». Но пока впереди кампания 1812 года. «Время летит, – восклицал в 1797 г. на акте в Университетском благородном пансионе пятнадцатилетний Василий Жуковский, – и семена мудрости и добродетели, насажденные во дни юности в умах и сердцах наших, возрастут в древо великое, коего плоды будем мы собирать и в самой вечности!» Плавность и закругленность периода, равно как и содержащиеся в нем чувствования, лучше всего доказывают, что университетским питомцам пошли впрок не только наставления их мудрых профессоров, но и пленительные уроки Карамзина. Храм науки не станет той крепостью, которая, как выразится позднее министр просвещения С.С. Уваров, должна быть отделена от мира действительного рекою забвения, наподобие Елисейских полей древних. Гул новой русской словесности властно проникнет под своды аудиторий на Моховой. И пока любимый не одним поколением школяров профессор красноречия, стихотворства и языка российского А.Ф. Мерзляков прижимает к сердцу трепетную руку, восклицая при этом: «Вот система!», его насмешливые слушатели украдкой, но с равным рвением почитывают Пушкина и Баркова6. Определяющий тогда эстетические пристрастия «сумрачный германский гений» ничуть не мешает живейшему восприятию легкомысленного российского стиха. 27 сентября 1832 г. тот же Уваров (еще не министр, а попечитель) будет сопровождать Пушкина во время его единственного визита в Университет. Указывая поочередно на ученого лектора и на поэта, Уваров с пафосом молвит: «Вот теория искусства, а вот и само искусство!». (Автор бессмертной формулы «самодержавие, православие, народность» умел выражаться лаконически.) Жаль, что в аудитории не присутствовал юный Лермонтов: за несколько месяцев перед тем он как раз вышел из Университета. Что помешало б ему, сохранявшему на лекциях ленивую («полулежачую») позу и демонстративно углубленному в редкую иностранную книгу, выйти из своей высокомерной задумчивости? Судьбоносное (как ныне выразились бы) свидание двух светил российской словесности (как выразились бы тогда) могло состояться – к вящему удовольствию нетерпеливых потомков. Но увы. История Университета полна подобных невстреч. Белинский тоже будет обретаться где-то совсем рядом, но впервые по-настоящему разглядит автора «Смерти поэта» лишь много лет спустя, когда тому после очередной дуэли придется скучать на петербургском ордонансхаузе. Герцен не заметит студента Белинского; юный Гончаров прошествует мимо юного Константина Аксакова. Фет «лицом к лицу» столкнется с Н.В. Гоголем (последний не бывал в Университете, зато проживал рядом, в доме Погодина), однако, будучи лично не знаком с постояльцем, не поклонится автору «Мертвых душ». (Гроб Гоголя будет поставлен в университетской церкви, хотя сам он принадлежал к другому приходу: более подходящего храма не нашлось бы в целой Москве.) Но родственные души все-таки находят друг друга. Сам Фет проведет университетские годы под дружеским кровом своего соученика Аполлона Григорьева (вернее, его семейства: ему запомнится этот домашний лицей). «Ныне случается, – писал в 60-х гг. XIX в. М. Дмитриев, – что выходят из университета математик или юрист, не знающие литературы, между тем как литература, в обширном смысле, со всеми вспомогательными науками, способствует более к образованности человека, чем специальные предметы других наук. И потому в наше время было менее положительной и односторонней учености, но более общего просвещения, уясняющего идеи». От этого происходило не только более «разнообразия в сведениях», но и, что немаловажно, «более жизни в разговоре». Принято как нечто само собой разумеющееся отмечать вклад Московского университета в отечественную науку. С гораздо меньшей отчетливостью «университетский след» обнаруживается в российской словесности. Однако последняя никогда не оставалась только учебной дисциплиной. И если действительно «поэт в России больше, чем поэт», то можно с осторожностью допустить, что и читатель в России не совсем обычного свойства. Тем более когда он, читатель, пребывает в звании студента и располагается в самом чувствилище умственной жизни – там, где свежие книжки столичных журналов (чьими редакторами были действующие или бывшие университетские преподаватели – М.Т. Каченовский, Н.И. Надеждин, П.М. Леонтьев, Н.А. Любимов, М.Н. Катков и др.) обладают достоинством новостей – не менее важных, чем, например, сообщаемые в последних выпусках парижских газет. Тому были свои причины. При полном отсутствии в России публичной политики, гласной парламентской деятельности или, на худой конец, свободно конкурирующих научных школ литература оставалась едва ли не единственной сферой, где могла бы проявиться живая жизнь и нашли бы воплощение потребности национальной души. В невербализованном российском контексте роль текста была исключительно велика. В свою очередь некоторая заведомая – культурная – избыточность университетского учения, изначальная установка его не на узкую специализацию, а на общие гуманитарные цели не могла не пробуждать в душах университетских воспитанников «любовь к высокому». Университет не ставил своей задачей подготовку литераторов; однако число его выпускников, так или иначе проявивших себя на литературном поприще, чрезвычайно велико7. Собственно, тексты, помещаемые в настоящем издании, говорят сами за себя. Тот, чье имя носит Московский университет, помимо прочих своих заслуг был писателем. Не без изящества зарифмовал он имя другого основоположника – «первого перед престолом ходатая»: Неправо о вещах те думают, Шувалов, Которые Стекло чтут ниже Минералов. Поэзия еще не вполне отделилась от науки. Зато наука спешила дистанцироваться от религии. В отличие от университетов Западной Европы, на Моховой не было богословского факультета. Предметы, подлежащие веденью веры, считались обязательными, но никогда не доминировали в общем учебном процессе. Правда, нельзя сказать, что светский по статусу и духу Университет, строго надзиравший за воспитанием юношества, не пекся о его окормлении. Но знание Божественного Откровения почиталось лишь одной из сторон светской образованности. Недаром преподававший церковную науку протоиерей Сергиевский не отзывался, когда его именовали «батюшка», но снисходил до ответа при обращении «господин профессор» («Я совсем не имел чести знать вашу матушку», – заметил он одному настойчивому студенту). Здесь не столько являла себя мирская гордыня, сколько подчеркивалась принадлежность к сословию: не пастырей, но ученых. С другой стороны, совершенно неотделима от образа Университета домовая церковь Святой Мученицы Татианы, на фронтоне которой было начертано: «Приидите к Нему и просветитеся» (позже замененное на другую цитату: «Свет Христов просвещает всех»). Ни то, ни другое не означало, что обретение знаний противно приятию благодати. Ибо, как сказал в своем слове при освящении храма в 1837 г. митрополит Филарет: «Итак, вот дом молитвы под одним кровом с домом любомудрия. Святилище тайн приглашено в жилище знаний… Видно, что религия и наука хотят жить вместе и совокупно действовать к облагораживанию человечества». Достижение этой гипотетической цели с течением времени отдалялось. Ненастной ночью 1919 г., при вспышках молнии и раскатах грома («Прообразом исторического события – в природе служит гроза», – сказал О. Мандельштам), смущенные пролетарии ценой чрезвычайных усилий собьют тяжелые каменные буквы с церковной ротонды. «Дом молитвы» будет изгнан из «дома любомудрия». Но вернемся в XIX столетие. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Конспект открытого бинарного урока (русский язык и литература) 9... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |  | Конкурс проводится роо «Союз журналистов рс(Я)» Конкурс проводится роо «Союз журналистов рс(Я)» и являет собой индивидуальное профессиональное соревнование журналистов, членов Союза... |
| Урок в 8 a классе по теме: "Russian writers" Составить и обсудить список имен русских писателей, произведения которых могут дать представление о русских людях партнерам по проекту... | | Концептуализация русских писателей-классиков XIX века Л. Н. Толстого... Концептуализация русских писателей-классиков XIX века Л. Н. Толстого и Ф. М. Достоевского в англоязычной лингвокультуре |
| Воспитание нравственно-этической культуры у подростков на основе... Работа выполнена на кафедре педагогики и яковлевоведения фгбоу впо «Чувашский государственный педагогический университет им. И. Я.... | | Календарно-тематическое планирование по предмету (курсу) литература... Введение. Литература и история. ( Интерес русских писателей к историческому прошлому своего народа. Историзм творчества классиков... |
| Рабочая программа Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... | | Реферат Интересные факты биографии русских писателей Именно в это время русская литература вышла на мировой уровень, и имена наших классиков знает сейчас буквально каждый. Но что, кроме... |
| Конспект учебного занятия по теме «Рукопашный бой» Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... | | Реферат на тему: «Почва и человек» Диссертация В. В. Докучаева была посвящена судьбе русских черноземных степей, охваченных страшной болезнью истощения: падением почвенного... |
| «живите с совестью в ладу» Информационный бюллетень К 60-летию со дня рождения В. Д. Нестеренко, поэта, журналиста, члена Союза писателей рф, члена Союза журналистов, лауреата премии... | | Начальная общеобразовательная школа №992 «излучина» Конспект развивающего... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |
| План недели Русского языка и литературы (с 11. 03 – по 17. 03 2014 г.) Конкурс на лучшего чтеца прозаического произведения современных русских писателей среди 5 классов | | Тема урока Кол-во часов ... |
| Календарно-тематическое планирование по литературе в 10 классе Познакомить с основными темами и проблемами русской литературы XIX в., художественными открытиями русских писателей-классиков | | Методические рекомендации по изучению дисциплины б. 14 История русской... Цель урока – проследить общность судеб семей русских классиков во время Отечественной войны 1812 года, рассмотреть освещение темы... |
