СЛИЯНИЕ III
Что это значит? Это значит, что как только мы завершили создание нового, более горизонтального поля для игры, а компании и отдельные люди, прежде всего западные, стали быстро к нему привыкать, 3 миллиарда человек, до той поры стоявших по краям этого поля, внезапно получили право присоединиться к играющим.
За исключением незначительного меньшинства у этих 3 миллиардов никогда раньше не было шансов для конкуренции и сотрудничества, так как проживали они в закрытых государствах с вертикальным политико–экономическим устройством. Я имею в виду Китай, Индию, Россию, страны Восточной Европы и Средней Азии. По мере открытия этих государств миру, происходившего на протяжении 1990–х, у их граждан стали исчезать препятствия для участия в глобальной рыночной игре. В какой же момент произошло слияние 3 миллиардов человек с новым игровым полем и новыми экономическими процессами? В тот самый, когда оно на глазах выравнивалось, когда миллионы из этих миллиардов уже могли конкурировать и сотрудничать на более равных, горизонтальных принципах, имея более доступные инструменты, чем когда–либо прежде. Кроме того, благодаря выравниванию мира многим из новых участников даже не нужно было куда–то уезжать — игровое поле пришло к ним домой.
Именно в таком тройственном слиянии: новых игроков, нового поля, на котором они оказались, новых практик и методов горизонтального сотрудничества, которые они начали вырабатывать, — я усматриваю важнейший фактор глобальной экономики и политики начала XXI века. Когда доступ ко всем этим инструментам сотрудничества, вместе с доступом, к миллиардам страниц информационного сырья через поисковые серверы и Интернет, предоставляется столь внушительной массе людей, можно с уверенностью ожидать, что местом зарождения следующего поколения инноваций станет вся поверхность Плоской планеты. Вовлеченность населения земли во всевозможные типы инновационной деятельности будет иметь масштаб, с которым мы просто никогда не сталкивались.
Пока на протяжении «холодной войны» в мире оставалось лишь три экономических блока — Северная Америка, Западная Европа и Япония с Восточной Азией, — конкуренция между ними была относительно сдержанной, поскольку в этой войне все они были союзниками, все находились по одну сторону великого водораздела. По–прежнему существовало достаточно стен, оберегавших рабочую силу и определенные отрасли экономики от внешнего давления. Средние заработки во всех трех блоках были приблизительно одинаковы, размер трудоспособного населения и образовательный уровень тоже. «Соревнование по–джентльменски», как назвал эту ситуацию председатель совета директоров «Интел» Крейг Барретт.
Затем наступило тройное слияние. Пала Берлинская стена, открылся Берлинский пассаж, и вот уже 3 миллиарда человек выходят из–за своих стен на выровненную глобальную площадь.
Представим это в округленных цифрах: согласно проведенному в ноябре 2004 исследованию гарвардского экономиста Ричарда Б. Фримена, в 1985 «глобальный экономический мир» включал Северную Америку, Западную Европу, Японию, а также часть Латинской Америки, Африки и Восточной Азии. Все население этого пространства международного торгового обмена, по данным Фримена, составляло приблизительно 2,5 млрд человек.
К 2000 году в результате краха коммунизма в Советской империи, отказа Индии от режима автаркии, дрейфа Китая к рыночному капитализму, а также общего прироста населения глобальный экономический мир расширился до 6 млрд человек.
По итогам этого расширения, свидетельствовал Фримен, численность рабочей силы в глобальной экономике выросла примерно на 1,5 миллиарда человек — почти ровно вдвое больше того, что мы имели бы в 2000 году, если бы Китай, Индия и Советская империя остались за бортом.
Да, возможно, лишь процентов десять от этой полуторамиллиардной армии трудящихся, влившейся в интернациональное хозяйство, имеют достаточно образования и коммуникативных возможностей, Чтобы сотрудничать и конкурировать на каком–то существенном уровне. Но ведь и это — . 150 миллионов человек, что по размеру сопоставимо с численностью всего трудоспособного населения США. Как сказал тот же Барретт, «нельзя в короткие сроки включить в глобальную экономику 3 млрд человек и думать, что это обойдется без последствий, особенно если речь идет о таких традиционно сильных в плане образования странах, как Индия, Китай и Россия».
Абсолютно верно. Добавлю, что новые участники игры не просто выходят на глобальное поле. Нет, у этого тройного слияния отсутствует какая–либо плавность: многие из них бегут, а иногда просто мчатся. Потому что в мире, который сделался плоским и обеспечивает доступ к новым формам сотрудничества для все большего количества людей, победителями становятся те, кто осваивает новые навыки и процессы быстрее всех — и не существует ничего, что гарантировало бы жителям США и Западной Европы постоянное лидерство в этой гонке. Не забывайте и о том, что новые участники вступают в нее не отягощенные грузом прошлого: многие отставали столь безнадежно, что теперь способны ворваться в мир современных технологий, нисколько не заботясь об издержках технологического перевооружения. Следствием этого является поразительная скорость, с какой они усваивают все новое. Именно по этой причине в Китае сегодня больше сотовых телефонов, чем жителей в Соединенных Штатах, — основная масса китайцев попросту проскочила фазу кабельных коммуникаций. Американцы устыдились бы, узнав, насколько они отстают от южнокорейцев по степени пользования Интернетом и распространения широкополосной связи.
Мы привыкли относить глобальную экономику к ведению МВФ, Большой восьмерки, Международного банка и ВТО, к области действия соглашений, которые подписывают наши министры торговли. Я не говорю, что эти органы не имеют отношения к глобальной экономике, отнюдь нет. Но скоро они начнут играть в ней все менее важную роль. Потому что движущим фактором грядущей глобализации все больше будут являться отдельные люди, те, кому достаточно понимать плоский мир, уметь быстро адаптироваться к его процессам и технологическим новациям, чтобы начать действовать — в отсутствие всяких соглашений или рекомендаций чиновников из МВФ. Это будут люди всех оттенков человеческой радуги, со всех уголков земного шара.
Отныне развитие глобальной экономики будет все меньше зависеть от глубокомысленной взвешенности финансовых чиновников и все больше — от спонтанных взрывов энергии тех, кого называют «зиппи». Да, в 1960–е американцы росли вместе с хиппи, в 1980–е, годы революции высоких технологий, многие из нас стали яппи, а теперь настала пора познакомится с зиппи.
«Зиппи уже здесь» — гласил заголовок одного из номеров индийского еженедельника «Аутлук». Зиппи — огромная группа индийской молодежи, достигшая совершеннолетия уже после того, как Индия отказалась от социалистической модели и приняла самое активное участие в международной торговле и информационной революции, сумев сделать из себя всемирный сервисный центр. Вот как охарактеризовал журнал типичного представителя поколения «детей либерализации»: «молодой человек, живущий в городе или пригороде, от 15 до 25 лет, стремительно идущий по жизни. Принадлежит к поколению Z. Пол — мужской или женский, статус — учащийся или работающий. Имеет собственную позицию, честолюбив и устремлен в будущее. Хладнокровен, самоуверен, творчески мыслит. Ищет трудности, любит риск, не ведает страха». Индийские зиппи не видят ничего зазорного в том, чтобы делать деньги или их тратить. Они, по словам индийского аналитика, процитированного «Аутлук», «движимы целью, а не обстоятельствами, смотрят вовне, а не внутрь, настроены на повышение, а не поддержание социального статуса». Учитывая, что 54% индийцев моложе двадцати пяти — это 555 млн человек, — можно констатировать, что в шести из десяти индийских семей есть по крайней мере один потенциальный зиппи. И их отличает не только потребность в качественной работе, им нужно новое качество жизни. Никто не успел опомниться, как все поменялось. Как сказал мне П. В. Каннан, руководитель и соучредитель «24/7 Кастомер», индийской компании телефонного обслуживания, его путь от мечты получить хоть малейший шанс работать в Америке до нынешнего положения одной из ведущих фигур в аутсорсинге услуг для клиентов из Америки и остального мира уложился всего лишь в десятилетие.
«Никогда не забуду, как я ждал получения выездной визы в США, — вспоминал Каннан. — Это было в марте 1991–го. До этого я закончил индийский Институт бухгалтеров–экспертов со степенью бакалавра. Мне было двадцать три, а моей девушке — двадцать пять, и она тоже была дипломированным бухгалтером. В двадцать лет, сразу по окончании института, я устроился работать в «Тата кэнсалтэнси труп», там я с ней и познакомился. Мы оба получили приглашения через «боди–шоп»[10], у «Ай–Би–Эм» имелись вакансии программистов. Мы отправились в американское консульство в Бомбее, где, кстати, находилась и наша рекрутинговая контора. В те дни за визами в США всегда стояла длинная очередь, и специальные люди фактически дневали и ночевали в ней, чтобы потом продать вам свое место за 20 рупий. Но мы стояли сами, и через какое–то время наконец встретились с человеком, который вел собеседование. Это был американский консульский чиновник, он занимался тем, что задавал вопросы, а потом пробовал угадать, собираемся ли мы после окончания контракта вернуться в Индию или будем пытаться остаться в Америке. У них для этого есть какая–то секретная формула. Мы называли это «лотереей». Вы выстаивали свою очередь, чтобы принять участие в жизненной лотерее — потому что от нее зависело все».
В Индии существовала целая индустрия — с книгами и семинарами — подготовки желающих получить рабочую визу к собеседованию в американском посольстве. Для квалифицированных индийских инженеров это был единственный путь, чтобы по–настоящему реализовать свой потенциал. «Я помню, везде говорилось, что обязательно одеться на собеседование — как на работу, — рассказывал Каннан, — поэтому мы с моей девушкой отправились туда в наших лучших костюмах. Причем после окончания человек, который вел собеседование, ничего вам не сообщает, а чтобы узнать результаты приходится ждать до вечера. Весь этот промежуток был настоящим адом. Чтобы отвлечься, мы просто пошли гулять по Бомбею, заходили в какие–то магазины и постоянно повторяли одно и то же: «Что, если меня возьмут, а тебя нет? Что, если тебя возьмут, а меня нет?» Не могу передать, какое это было напряжение, ведь от этого решения зависело так много. Вечером мы вернулись и обнаружили, что оба получили визы, только я получил многократную на пять лет, а моя девушка — шестимесячную. Она стала плакать, она не понимала, что это значило: «Я могу остаться только на шесть месяцев?» Я стал объяснять ей, что нужно лишь попасть в Америку, а там можно будет как–нибудь все уладить».
Немало индийцев по–прежнему хотят работать и учиться в Америке, но сегодня благодаря тройному слиянию многие из них могут конкурировать на самом высоком уровне и получать приличную зарплату никуда не уезжая. В плоском мире инновации перестают быть синонимом эмиграции. «Моей дочери не придется сходить из–за этого с ума, — сказал Каннан. — В плоском мире никакой консульский чиновник больше не сможет удерживать тебя вне системы… В этом мире все, что тебе надо, это просто включиться в игру».
Одним из самых энергичных игроков этого нового мира, встреченных мною в Индии, оказался Раджеш Рао, основатель и глава «Дхрува Интерэктив», небольшой бангалорской компании — производителя компьютерных игр. Если бы мне нужно было выбрать фигуру на роль символа тройного слияния, я бы выбрал Раджеша. Он и его фирма демонстрируют пример того, что происходит, когда один индийский зиппи подключается к паровому катку десяти выравнивателей.
«Дхрува» базируется в реконструированном особняке, стоящем на тихой улочке в одном из жилых кварталов Бангалора. Когда я приехал с визитом, на двух этажах этого дома индийские дизайнеры и специалисты по компьютерной графике сочиняли за своими мониторами различные игры и анимированных персонажей для американских и европейских клиентов. Они сидели в наушниках и слушали музыку. Иногда они прерывались на групповую игру по местной сети, в которой каждый пытался догнать и перестрелять всех
остальных. В активе «Дхрува» уже есть несколько игр новейшего поколения — от тенниса, в который можно играть на сотовом телефоне, до бильярда, для которого требуется ПК или ноутбук. В 2004 году она купила права на использование образа Чарли Чаплина в мобильных компьютерных играх. Да–да, какая–то мелкая индийская фирма сегодня владеет правами на использование Чаплина в мобильных компьютерных играх.
И в Бангалоре, и позднее в электронной переписке, я просил Раджеша, которому тридцать с небольшим, объяснить, как получилось, что он, не уезжая из Индии, смог стать одним из важных игроков глобального рынка компьютерных игр.
«Первый определяющий момент моей жизни относится к началу 1990–х, — ответил мне этот невысокий, с аккуратными усиками человек, обладающий амбициями боксера–тяжеловеса. — Еще студентом, живя и работая в Европе, я твердо решил, что не собираюсь уезжать из Индии. Я хотел заниматься своим делом на родине, заниматься тем, что получило бы признание во всем мире и было бы для Индии чем–то новым. Моя компания родилась на свет в Бангалоре 15 марта 1995 года и поначалу состояла из одного меня. Отец дал деньги для получения кредита, купил мне компьютер и модем 14,4 кб/с. Я же намеревался выпускать мультимедийные приложения для образовательного и промышленного сектора. К1997 году нас уже было пятеро. В нашей области мы прославились кое–какими новаторскими разработками, но поняли, что для нас это мелковато. Первая версия «Дхрува» исчерпала себя.
В марте 1997–го мы заключили сделку с «Интел» и переквалифицировались в игорную компанию. К середине 1998–го мы уже показали старшим коллегам, на что способны в плане разработки собственных игр и выполнения подрядов для игр, созданных другими. 26 ноября 1998 года мы подписали первый большой контракт на разработку игры с французами, «Игнфогреймс энтертейнмент». Сейчас я понимаю, что этот контракт смог состояться в первую очередь благодаря прагматизму одного человека из «Инфогреймс». Хотя мы прекрасно справились с задачей, игра так и не увидела свет. Это был серьезный удар, но качество нашей работы говорило само за себя, и мы сумели выжить. Еще нами был вынесен один важный урок: работать мы умеем, нужно только быть чуть–чуть поумнее. Соглашаться на все или ничего — то есть подписываться на разработку игры целиком, и больше ни на что — доказало свою нежизнеспособность. Нужно было позаботиться о том, чтобы позиционировать себя в более разностороннем ключе. Вторая версия «Дхрува» тоже исчерпала себя».
Для «Дхрува» началась новая эра— в третьей версии она превратилась в поставщика услуг в сфере игровых разработок. Объем компьютерно–игорной индустрии уже сегодня огромен, ее ежегодный доход больше, чем у Голливуда, и по сложившейся традиции разработка игровых персонажей отдается подрядчикам в таких странах, как Канада и Австралия. «В марте 2001 года мы разослали по всему миру демо–версию нашей новой игры, под названием «Салун», — рассказал Раджеш. — Она была посвящена американскому Дикому Западу, действие происходило в салуне маленького городка, вечером, с барменом, протирающим стойку, и остальными традиционными атрибутами… Никто из нас в глаза не видел, как выглядит салун живьем, мы почерпнули все о его внешнем виде и атмосфере из Интернета и из Google. Но тему мы выбрали специально, потому что хотели, чтобы потенциальные клиенты в США и Европе убедились, что индийцы тоже способны понять что к чему. Наша демо–версия имела горячий отклик, обеспечила нас массой аутсорсинговых контрактов, и с тех пор мы стали процветать».
Мог бы он сделать то же самое десять лет назад, до того, как мир стал настолько плоским?
«Ни за что, — отреагировал Раджеш. — Должны были сойтись несколько вещей. Во–первых, должно было иметься достаточно широкополосной связи, чтобы его компания и американские заказчики могли с легкостью перебрасывать друг другу игровой контент и сопроводительные инструкции по электронной почте. Вторым фактором было распространение компьютеров на работе и дома, привычка людей пользоваться ими для выполнения самых разных задач. ПК теперь есть везде, — резюмировал он. — Сегодня даже Индия имеет их в довольно приличном количестве».
Но нужен был еще и третий фактор — специальные программы автоматизации бизнес–процессов и интернет–приложения, тот компонент работы «Дхрува», без которого она не смогла бы с самого первого дня функционировать как мини–ТНК: Word, Outlook, NetMeeting, 3D Studio MAX. Ключевым из них стал, конечно же Google. «Это фантастический инструмент, — прокомментировал Раджеш. — Для наших западных клиентов всегда стоит вопрос: «Хватит ли у вас, индийцев, знаний, чтобы понимать тонкости западного контента?» И вопрос этот, в общем–то, не праздный. Но с помощью Интернета мы в состоянии аккумулировать любой контент нажатием одной клавиши, и сегодня, если кто–то просит сотворить что–то похожее на Тома и Джерри, мы просто заходим на Google и набираем «Том и Джерри» — и получаем тьму картинок, информации, обзоров, рецензий, которые перевариваем и моделируем на их основе готовый продукт».
Пока другие напряженно размышляли о взлете и падении доткомов, объяснил Раджеш, реальная революция тихо шла своим чередом. Она состояла в том факте, что по всему миру люди начали массово обживать новую глобальную инфраструктуру. «Мы только начинаем с толком ее использовать, — сказал он. — Каких вершин можно будет с ней достичь, зависит от роста количества людей, которые будут отказываться в своей работе от бумажных носителей и привыкать к тому, что расстояния на самом деле ничего не значат… Это придаст процессу гигантское ускорение. Мы буквально начнем жить в ином мире».
Следует также сказать, что десять лет назад все эти программы были просто не по карману мелкой индийской компании, но такое положение вещей изменилось, не в последнюю очередь благодаря движению за бесплатное ПО. По свидетельству Раджеша, «стоимость программных инструментов осталась бы такой, какой ее хотели бы видеть производители, если бы; не массирование распространение довольно эффективного бесплатного и условно–бесплатного ПО, стартовавшее где–то в начале 2000–х. Windows Microsoft, Office, 3D Studio MAX, Adobe Photoshop — цены на них были бы выше, чем сегодня, если бы не множество альтернативных программ в свободной дистрибуции, вполне сопоставимых по качеству. Интернет внес в работу элемент выбора и мгновенного сравнения, который для небольшой компании вроде нас раньше отсутствовал… В игорной индустрии сегодня многие художники и дизайнеры работают на дому, а это было невообразимо еще несколько лет назад, особенно если учесть, что создание игр — интерактивный процесс. Они подключаются к внутренней системе компании через Интернет, используя такой безопасный инструмент, как виртуальная частная сеть — благодаря чему любой из них участвует в процессе не хуже, чем парень за соседним столом».
«Интернет делает из мира одну большую рыночную площадь, — добавил Раджеш. — Эта инфраструктура не только облегчит переток работы в наиболее выгодные места, и по цене, и по качеству, она породит множественный обмен методами и знаниями, она как никогда воплотит в жизнь принцип: «я учусь у тебя, ты учишься у меня». И это огромное благо для мира. Экономика будет двигать интеграцию, а интеграция в ответ будет двигать экономику».
Соединенным Штатам тоже ничто не мешает сыграть на этой тенденции, убежден Раджеш. «Дхрува» занимается тем, что продвигает на индийском рынке компьютерные игры. Когда индийский рынок освоится с ними как устойчивым типом социальной активности, «Дхрува» будет уже наготове, чтобы пожинать плоды. «Но к тому времени, — заявил он, — рынок будет настолько огромен, что для контента, приходящего извне, откроется масса перспектив. И если вспомнить, что именно американцы лучше всех знают, какие игры могут окупиться, а какие нет, что они обгоняют всех и в сфере дизайна — в общем, это улица с двухсторонним движением… Каждый доллар или шанс, которые сегодня кажутся потерянными с американской точки зрения на аутсорсинг, фактически вернутся к вам, в десятикратном размере, как только отстроится местный рынок… Не забывайте, у нас один средний класс — 300 миллионов — больше, чем все ваше или европейское население».
Конечно, сегодня у Индии есть преимущество в виде огромной массы образованных и низкооплачиваемых работников, которые знают английский, отличаются предприимчивостью и традиционно воспитаны в духе строгой трудовой этики. «Поэтому естественно, что пока мы на гребне этой волны так называемого сервис–аутсорсинга, — сказал Раджеш. —Но я думаю, ни у кого не должно вызывать сомнений, что это только начало. Если индийцы решили, что оседлали эту волну раз навсегда, что она никуда от них не денется, это было бы большой ошибкой, потому что на подходе Восточная Европа, которая сейчас просыпается, и Китай, который только и ждет, как бы пристроиться к этой сервисной кормушке, чтобы начать развивать у себя новые отрасли. Я хочу сказать, что сегодня вы можете получать свой продукт, услугу, потенциал, компетенцию из любого места в мире, и все благодаря этой инфраструктуре, которая только начинает обживаться. Единственное, что может вам здесь помешать, это ваша собственная неготовность ее использовать. Поэтому, как только самые разные компании и самые разные люди привыкнут наконец к ее существованию, вы увидите гигантский взрыв энергии. Через каких–то пять–семь лет вы увидите целое поколение выпускников китайских университетов, бегло говорящих по–английски. У поляков и венгров уже сейчас достаточно путей, чтобы встроиться в глобальную систему, они очень близки к Европе, их культура близка к западноевропейской. Так что пока Индия впереди, но «ели она хочет удержать нынешнюю позицию, ей придется всерьез потрудиться, ей будет нужно не прекращая изобретать себя заново».
Американцам следовало бы присмотреться к тому необузданному честолюбию, которое отличает Раджеша и многих индийцев его поколения, — на этой теме я еще остановлюсь подробнее.
«Мы не можем позволить себе расслабляться, — добавил Раджеш. — И кстати, я думаю, что с США именно это и произошло. Пожалуйста, взгляните на меня: я из Индии, еще недавно мы были на совсем другом уровне, и в плане технологий, и в плане бизнеса. Но как только мы открыли для себя инфраструктуру, которая сделала мир крохотным, мы быстро начали ее эксплуатировать. Мы увидели, что способны делать очень многое. Мы ушли вперед и теперь пожинаем плоды этих усилий… Больше некогда отдыхать, отдых остался в прошлом. Сегодня есть множество людей, которые занимаются тем же самым, что и ты, и изо всех сил стараются быть лучше остальных. Как вода на подносе — чуть наклонишь его, и она потечет по пути наименьшего сопротивления. То же самое произойдет со множеством рабочих мест — они перетекут в тот угол мира, где меньше сопротивления и больше возможностей. Если какой–то мастер своего дела живет в Тимбукту, работа окажется в его руках, лишь бы иметь доступ к остальному миру — а это сегодня довольно просто. Создаете свой веб–сайт, заводите электронную почту — вот и вся стартовая площадка. И если вы способны продемонстрировать свою работу с помощью той же самой инфраструктуры, если людям удобно поручать ее вам, если вы аккуратны и честны в своих делах, считайте, что вы в бизнесе».
«Вместо того чтобы жаловаться на аутсорсинг, — сказал Раджеш, — американцам и западноевропейцам куда перспективней подумать о том, как поднять свою планку и мотивировать себя на еще более эффективную работу. Все последнее столетие американцы неуклонно лидировали в области инноваций. Чтобы они жаловались на судьбу — для нас это что–то новое. Потому что такие, как я, брали пример именно с американцев. Мы научились быть напористыми, когда речь заходит о том, чтобы продавать свой труд — вряд ли нам удалось бы достичь того же самостоятельно с нашим типично британским воспитанием».
— В итоге, в чем же основная идея — спросил я Раджеша перед прощанием, чувствуя, что моя голова идет кругом.
— Основная идея в том, что нынешние события — это только верхушка айсберга… Каждому необходимо элементарно проснуться и осознать, что в том, как люди привыкли делать бизнес, происходит фундаментальный сдвиг. Чтобы бытьв состоянии конкурировать, каждому придется работать вселучше и лучше. Потому что скоро мы будем жить в условияходного глобального рынка. Возьмите хоть нас: недавно мы заказали подарочные бейсболки — кому вы думали? — однойшриланкийской фирме.
— Не в южном Бангалоре? — спросил я.
— Нет, не в южном Бангалоре, — ответил Раджеш, —хотя Бангалор и известен как экспортный центр легкой промышленности. Из трех или четырех предложений, которые мы получили, эти шриланкийские бейсболки были лучше остальных по качеству и цене, к тому же отделка была просто великолепной.
— Такое положение вещей дальше будет только усугубляться, — заключил Раджеш. — Вы видите, сколько у индийцев оказалось нерастраченной энергии. Все потому, что раньше мы были на дне, нас толкало желание выбраться, быть наверху… Увидите, Индия еще станет сверхдержавой, мы будем главными.
— Главными над кем? — спросил я. Раджеш рассмеялся над собственными словами.
— Главными не в смысле начальниками. В этом суть. Сегодня никто ни над кем не может быть главным. Сегодня все дело в том, насколько вы способны создать шанс для самого себя и удержаться за него, или создавать новые шансы, чтобы расти не переставая. Я думаю, что сегодня быть главным значит быть эффективным, значит уметь сотрудничать, значит оставаться конкурентоспособным, значит попросту оставаться игроком. Быть начеку и быть в игре… Мир стал футбольным полем, и нужно крепко держаться, чтобы не вылететь из команды, которая на нем играет. Если вы не дотягиваете, вы будете просто сидеть и наблюдать ее со стороны, вот и все.
КАК БУДЕТ «ЗИППИ» ПО–КИТАЙСКИ?
Как и десять лет назад в Бангалоре, в сегодняшнем Пекине лучшее место для встречи с зиппи— очередь в консульский отдел американского посольства. Находясь в Пекине летом 2004 года, я узнал, что огромный спрос на учебные и рабочие визы я США у местной молодежи уже породил специальные чаты в Интернете, в которых китайские студенты делятся друг с другом советами по поводу того, на какие аргументы лучшего всего клюют работники посольства. Для американских дипломатов у них даже есть свои прозвища: «Амазонка», «Лысый дылда», «Красавчик». Всю глубину этого виртуального стратегического планирования, сказали мне посольские чиновники, они осознали, когда некоему новичку пришлось выслушать 0т каждого студента, приходящего к нему в тот день, одну и ту же фразу — разрекламированную в чате, как верное средство для получения визы: «Я хочу попасть в Америку, чтобы стать знаменитым профессором».
Утомленный таким однообразием, новичок был удивлен и обрадован, когда сидящий напротив, студент вдруг вымолвил: «У моей матери протез, и я хочу попасть в Америку, чтобы выучиться на специалиста и сделать для нее усовершенствованный протез». Чиновник с таким облегчением выслушал этот ответ, что сказал молодому человеку: «Знаете, это лучшая история за весь день. Я вас поздравляю, вы получите свою визу», с Что было дальше, вы уже поняли.
На следующий день большинство студентов, оказавшихся на собеседовании, заявили, что американская виза нужна им для того, чтобы выучиться на специалиста по протезам и помочь своим матерям.
Общаясь с чиновниками посольства в Пекине, на чьи плечи возложено решать дальнейшую судьбу этих студентов, я увидел, что их одолевают противоречивые чувства. С одной стороны, они были рады, что так много китайцев хотят попасть в Америку, чтобы учиться и работать. С другой, они хотели предостеречь американскую молодежь, сказать ей: «Вы представляете себе, что вам грозит?» Один из посольских поделился со мной таким наблюдением: «Сейчас я вижу то, что уже несколько десятилетий происходит в остальной Азии, — технологический бум и огромный всплеск человеческой энергии. Я был свидетелем этого в других местах, а теперь настала очередь Китая».
Весной 2004сода я приехал в Йельский университет. В центральном дворике, когда я прогуливался возле памятника Илай–хью Йелю, мне встретились две туристические группы, состоявшие из людей всех возрастов, которые говорили по–китайски. Китайцы всерьез начали путешествовать по миру, так что если их родина будет и дальше эволюционировать в сторону большей открытости, весьма вероятно, что всю индустрию, мирового туризма ждут значительные перемены.
Но китайцы приезжают в Йель не только для того, чтобы полюбоваться на увитые плющом старинные стены. Вот данные, которые собрало приемное отделение университета. Осенью 1985 года университет выпустил, включая студентов и аспирантов, 71 китайца и одного человека из Советского Союза. Осенью 2003–го китайцев было уже 297, русских — 23. Совокупный иностранный контингент Йеля вырос за тот же период с 836 до 1775 человек. Число заявлений от китайских и российских школьников, желающих учиться в университете, увеличилось для китайцев с 40 на курс выпуска 2001 года до 276 на курс выпуска 2008, а для русских — с 18 до 30, соответственно. В 1999 году Йитинь Лю, школьница из китайского города Чэнду, была зачислена в Гарвардский университет с полной стипендией. После этого ее родители написали что–то вроде пособия–самоучителя, где рассказывали, благодаря каким педагогическим ухищрениям их дочь смогла попасть в ведущий американский университет. Озаглавленная «Йитинь Лю, студентка Гарварда», книга предлагала научно апробированные методы» подготовки китайского ребенка к поступлению в Гарвард. В Китае она стала мгновенным бестселлером. К 2003 году она была распродана в количестве примерно 3 миллионов экземпляров и породила больше десятка подражаний, которые обещали научить, как пристроить ваше чадо в Оксфорд, Кембридж или Колумбийский университет.
Несмотря на огромное количество молодежи, мечтающей попасть в Гарвард или Йель, Китай не ждет, пока все, кто могут переучатся в американских университетах — он строит собственные. В 2004 году я выступал на 150–м юбилее Вашингтонского университета в Сент–Луисе, который знаменит своей естественнонаучной и инженерной школой. Перед церемонией мы беседовали с его мудрым ректором, Марком Райтоном, и тот рассказал мимоходом, как весной 2001–го был приглашен (наряду со многими другими ведущими авторитетами образования со всего мира) в пекинский университет Циньхуа, один из лучших в Китае, на празднование его девяностой годовщины. Приглашение, сказал он, оставило его в некотором недоумении, с чего вдруг университет захотел отмечать свою девяностую годовщину — почему не сотую?
Райтон решил, что, возможно, это какая–то китайская традиция, но, приехав в Циньхуа, понял, что заблуждался. Китайцы созвали весь цвет мирового образования в Циньхуа — в церемонии приняло участие более 10 000 человек, — для того чтобы торжественно пообещать, что к своему столетнему юбилею Университет Циньхуа будет входить в число лучших университетов мира, как объяснил мне позднее Райтон в электронной переписке. Событие собрало всех руководителей китайского правительства, от мэра Пекина до главы государства. Каждый из них выражал убеждение, что инвестиции в превращение университета в один из главных в мире через десять лет обязательно принесут свои плоды. Поскольку Циньхуа уже тогда считался одним из оплотов китайского образования, ведущим научно–техническим центром, было ясно, насколько серьезна поставленная китайцами цель добиться мирового лидерства во всех областях» подразумевающих развитие инновационных технологий.
Одним из результатов китайского натиска, доказывал мне глава «Майкрософт» Билл Гейтс, стал новый расклад «родильной лотереи» — как и вообще радикальное изменение прежнего соотношения между географией и талантом. Тридцать лет назад, сказал он, если бы у вас был выбор: родиться гением в предместьях Бомбея или Шанхая или человеком средних способностей в Покипси, вы выбрали бы Покипси, потому что здесь ваши шансы на приличную жизнь, даже со средними способностями, были намного выше. Но после того как мир стал плоским и огромное число людей получили возможность включаться в глобальную игру из любого места, природный дар начал брать верх над географией.
«Теперь, — сказал он, — я бы предпочел быть китайским гением, нежели кем–то невыдающимся из Покипси».
Вот что происходит, когда на смену Берлинской стене приходит Берлинский пассаж, а 3 миллиарда человек берут в руки новые инструменты для сотрудничества. «В нашем распоряжении будет в пять раз больше энергии и таланта, чем у нас было раньше», — сказал Гейтс.
ИЗ РОССИИ С ЛЮБОВЬЮ
Съездить в Россию, чтобы поговорить с русскими зиппи, у меня не получилось, но кое–что полезное я все–таки сделал. Я попросил моего знакомого Томаса Р. Пикеринга, бывшего посла США в Москве, а ныне главу департамента международных отношений корпорации «Боинг», рассказать поподробнее об одном начинании, о котором мне уже доводилось слышать: российские инженеры и ученые, когда–то создававшие МИГи, разрабатывают для компании Пикеринга новое поколение пассажирских самолетов.
Пикеринг изложил историю во всех деталях. В 1991 году рассчитывая воспользоваться опытом русских экспертов в области проблем аэродинамики и новых авиационных сплавов, «Боинг» заключил с ними свой первый контракт. В 1998 компания решила расширить сотрудничество и открыла в Москве; собственную проектную контору, причем располагалась она в двадцатиэтажном здании, построенном на те рубли, что «Макдоналдс» выручил от продажи «бигмаков» в последние дни коммунизма, — деньги, которые он пообещал оставить в стране.
«Сегодня, семь лет спустя, — сказал Пикеринг, — на нас уже работает восемьсот российских специалистов, и мы собираемся довести штат минимум до 1000, а со временем, может быть, до 1500». «Боинг» подписывает соглашения с разными конструкторскими бюро — знаменитыми разработчиками военных самолетов времен «холодной войны», носящими имена Ильюшина, Туполева, Сухого, — которые предоставляют нужных инженеров под каждый конкретный проект. С помощью специального авиаконструкторского программного обеспечения, созданного во Франции, русские и их коллеги из «Боинг Америка» — сидящие в Сиэтле, штат Вашингтон, и в Уичите, штат Канзас, — сообща занимаются компьютерным проектированием самолетов. У «Боинг» сегодня двадцатичетырехчасовой рабочий день, состоящий из двух российских смен и одной американской. Благодаря волоконно–оптическому кабелю, передовым технологиям сжатия данных, программам автоматизации процессов авиапроектирования «они просто перебрасывают свои чертежи из Москвы в Америку и обратно», — говорит Пикеринг. На каждом этаже московского офиса оборудованы залы видеоконференций, так что конструкторам не приходится полагаться на электронную почту, когда речь идет о совместном решении важной проблемы с американскими коллегами, они могут общаться вживую.
Свои первые заказы «Боинг» разместил в Москве в порядке эксперимента, как побочный проект. Сейчас, учитывая недостаток авиаинженеров в Америке, это стало необходимостью. Научившись извлекать пользу из взаимодействия низкооплачиваемых российских специалистов и высокооплачиваемых сотрудников передовых конструкторских бюро в США, «Боинг» способен идти наравне со своим главным соперником, «Эйрбас индастриз», который субсидируется консорциумом европейских государств и также пользуется услугами русских талантов. Час работы американского конструктора обходится «Боинг» в 120 долларов, российского —в три раза меньше.
Но, как оказалось, аутсорсинг на России не останавливается. Российские проектировщики также пересылают часть своей работы для «Боинг» бангалорской компании «Хиндустан аэронаутикс», которая специализируется на компьютерной обработке проектный решений, упрощающей процесс их промышленной реализации. Но и это не все. Когда–то, пояснил Пикеринг, «Боинг» говорил своим японским субподрядчикам: «Мы пошлем вам чертежи крыльев для «Боинг–777», разрешим вам производить какую–то часть и рассчитываем, что вы купите у нас весь самолет. Это взаимная выгода»».
Сегодня «Боинг» говорит «Мицубиси», японскому промышленному гиганту: «Вот общие параметры крыльев для модели 737. Проектирование и изготовление конечного продукта — за вами». Но японские инженеры — очень недешевое удовольствие. Что делает «Мицубиси»? Посылает часть полученного от «Боинг» заказа тем самым русским инженерам, которые уже разрабатывают для «Боинг» другие элементы самолета. Одновременно кое–кто из специалистов покидает знаменитые КБ и открывает собственные фирмы — и «Боинг» рассматривает возможность покупки доли в этих новичках, чтобы иметь резервный контингент инженерной рабочей силы.
Вся эта глобальная миграция работы имеет одну цель: ускорение и удешевление процесса проектирования и производства, которое освободит «Боинг» средства для переброски их на создание следующего поколения самолетов и позволит ему выдерживать агрессивную конкуренцию со стороны «Эйрбас». Благодаря тройному слиянию на постройку «Боинг–737» у компании сегодня уходит одиннадцать дней, тогда как еще несколько лет назад уходило двадцать восемь. Лайнер следующего поколения «боингов» будут строить уже за три дня — потому что компоненты самолета будут смоделированы компьютером прямо под сборку, а глобальная сеть поставок компании будет способна транспортировать их с одного производства на другое точно в срок.
Чтобы обеспечить наивысшее качество авиакомпонентов и других своих поставок, «Боинг» ввел практику регулярного проведения «обратных аукционов», на которых компании пытаются не повышать ставки друг друга, а, наоборот, понижать. Они соревнуются за контракты по всем группам: от туалетной бумаги для заводов «Боинг» до болтов и гаек — компонентов стандартного серийного изготовления — для всех его субподрядчиков. «Боинг» анонсирует проведение такого аукциона на специальном сайте и назначает время. Аукцион стартует с объявления группы товара и цены, которую компания считает Справедливой, после чего она просто откидывается в кресле и наблюдает, до какого уровня дойдут потенциальные подрядчики, перебивая ценовые предложения друг друга. Все участники аукциона проходят предварительную сертификацию, и все видят каждую заявку в самый момент ее появления.
«Здесь сталкиваешься с рыночным давлением вплотную и непосредственно можешь наблюдать, как оно работает, — сказал Пикеринг. — Впечатление — как от присутствия на Скачках».
ЕЩЕ ОДНО ТРОЙНОЕ СЛИЯНИЕ
Однажды я слышал, как Билл Брэдли рассказывал анекдот о даме из бостонского высшего общества, которая впервые посетила Сан–Франциско. Когда по возвращении приятельница спросила, как ей понравилось там, она ответила: «Не особенно — слишком далеко от океана».
Привычный угол зрения — очень важная вещь, часто он определяет, что вы способны заметить, а что нет, и именно этим объясняется, почему тройное слияние прошло мимо множества людей. Их голова была где–то совсем в другом месте, хотя слияние происходило прямо у них на глазах. Создали эту дымовую завесу три других вещи — еще одно тройное слияние.
Первой из них стал обвал рынка интернет–компаний, начавшийся в марте 2001 года. Как я уже говорил, многие ошибочно уравняли бум интернет–бизнеса с глобализацией. Поэтому, когда пузырь лопнул, и вместе с ним большинство дот–комов (а также фирм, их обслуживающих), все они дружно предположили, что глобализации пришел конец. Внезапная вспышка активности dogfood.com и еще десятка подобных сайтов, предлагавших за полчаса доставить десять фунтов собачьего корма к вашему порогу, казалась им доказательством того, что глобализация и IT–революция есть лишь пустое сотрясание воздуха.
Но это была чистой воды глупость. Те, для кого глобализация и дотком–бум ничем не отличались и для кого сдувшийcя биржевой пузырь означал конец глобализации, не могли придумать ничего более нелепого. В который раз повторю: биржевой крах высокотехнологических компаний в реальности перевел глобализацию в режим гиперускорения, заставив компании начать переводить за границу как можно больше функций в целях экономии скудных остатков капитала. Это событие стало краеугольным камнем Глобализации 3.0. За период, прошедший с момента «краха интернет–бизнеса», Google увеличил объем ежедневно обрабатываемых запросов со 150 миллионов до 1 миллиарда, только треть из которых принадлежит американским пользователям. В тот самый период, когда общественное мнение активно хоронило глобализацию, растущая популярность заставила интернет–аукцион eBay увеличить свой штат с 1200 человек в начале 2000 года до 6300 в 2004. Вообще же, если верить Nielsen/NetRatings, между 2000 и 2004 годами пользование Интернетом во всем мире выросло на 125%, в том числе на 186% в Африке, 209% в Латинской Америке, 124% в Европе и 105% в Северной Америке. Вот он, конец глобализации!
Но общественное зрение было затуманено не только тем туманом, который напускали комментаторы обвала котировок интернет–бизнеса. В тот момент на горизонте появились еще две больших тучи. Главной, конечно же, оказалось 11 сентября, потрясшее американскую политическую жизнь до самого основания. Если взять 11 сентября и два последовавших за ним вторжения — афганское и иракское, — неудивительно, что никто не разглядел тройное слияние за клубами оружейного дыма и неумолкающей трескотней кабельного телевидения. Наконец, последним фактором стал скандал с корпорацией «Энрон» вместе с быстро последовавшими банкротствами «Тайко» и «Уорлдком» — событие, которое заставило руководителей крупных корпораций и администрацию президента Буша уйти в глухую оборону. В глазах общественного мнения— и, надо сказать, небезосновательно— высшие корпоративные чины на время утратили презумпцию невиновности, на них пала тень всеобщего подозрения в махинациях, и даже президентская администрация, верный оруженосец корпоративной Америки, стала побаиваться — на публике — .лишний раз вспоминать об интересах большого бизнеса. Весной 2004 года я встречался с президентом одной из крупнейших технологических компаний США, приехавшим в Вашингтон, чтобы пробить увеличение федерального финансирования для Национального научного фонда, от деятельности которого напрямую зависит дальнейшее совершенствование .профессиональной базы американской экономики. Когда я спросил его, почему администрация не созовет совет из руководителей корпораций, чтобы привлечь внимание к вопросу и выработать совместное решение, он только покачал головой и сказал одно слово: «Энрон».
Что же в результате? В тот самый момент, когда выравнивался мир и тройное слияние перекраивало весь глобальный–бизнес–ланшафт, когда и от нашего общества, и от других развитых стран Запада требовались серьезная коррекция установок, американские политики не только не просвещали американский народ, они занимались активным его оболваниванием. В течение избирательного сезона 2004 года мы видели, как демократы обсуждают, правильно ли было подписывать «НАФТА», и как республиканский Белый дом старается заткнуть рот председателю собственного Совета экономических советников Н. Грегори Мэнкиву, упрятав его как можно дальше в недра аппарата Дика Чейни, потому что Мэнкив, автор популярных учебников по экономике, осмелился одобрительно высказаться об аутсорсинге как о «современном воплощении преимуществ торгового обмена, о котором экономисты говорили как минимум со времен Адама Смита».
Реплика Мэнкива будто бы стала сигналом к соревнованию за самый нелепый комментарий. Победителем оказался спикер Палаты представителей Деннис Хэстерт, который заявил, что «подобная теория не способна пройти элементарную проверку реальной экономикой». Интересно, что же это за проверка, Деннис? С тех пор от Мэнкива не было слышно и слова.
Все эти причины сделали так, что тройное слияние оказалось вне поля зрения большинства американцев. Происходило что–то по–настоящему серьезное, но оно не стало предметом общественного обсуждения ни в Америке, ни в Европе. До своей поездки в Индию в начале 2004 года я и сам большей частью оставался в неведении, хотя и улавливал некоторые намеки на грядущие перемены. Нобуюки Идэй, председатель совета директоров «Сони», — один из самых умных бизнес–руководителей, с которыми мне посчастливилось познакомиться за все эти годы, и когда он говорит, я стараюсь не упустить ни слова. В 2004 году мы виделись дважды, и оба раза его слова, произнесенные с сильным японским акцентом, застревали у меня в памяти. Идэй говорил, что в мире экономики и технологии надвигаются перемены, которые войдут в историю наподобие «метеора, который врезался в Землю и погубил динозавров». Да, передовые компании прекрасно понимали, что происходит, а лучшие из них все это время тихо реформировались, чтобы, когда наступит срок, не разделить судьбу динозавров.
Начав собирать материал для этой книги, я иногда чувствовал себя как будто в одной из серий «Сумеречной зоны». Я брал интервью у руководителей и главных специалистов по технологическому развитию ведущих компаний, американских и иностранных, и они каждый по–своему описывали нечто, для чего я позже придумал термин «тройное слияние». Но из–за всех причин, которые я привел выше, большинство из них ничего не говорило об этом ни обществу, ни политикам. Они были либо слишком сосредоточены на собственном бизнесе, либо просто опасались это делать. Они напоминали мне пришельцев из параллельной вселенной, владевших какой–то большой тайной. Да, все они знали эту тайну, но никто не хотел посвящать в нее нас.
Что ж, вот та правда, которую от вас скрывали: мир стал плоским. В результате тройного слияния глобальное сотрудничество и конкуренция — между отдельными людьми, между компаниями, между компаниями и отдельными людьми, между компаниями и их клиентами — стала более дешевой, простой, беспроблемной и продуктивной деятельностью для большего количества людей в большем количестве мест земного шара, чем когда–либо в истории.
Что такое «революция информационных технологий», вы знаете — бизнес–пресса трубит о ней вот уже двадцать лет подряд. Не огорчайтесь, но это была лишь прелюдия. Последние двадцать лет были посвящены лишь тому, чтобы выковать, заточить и растиражировать новые орудия, с помощью которых нам еще только предстоит научиться сотрудничать и общаться между собой. Настоящая IT–революция начинается сегодня — когда оформившаяся взаимодополнительность впервые позволила этим орудиям сообща работать над выравниванием глобального игрового поля. Одной из тех немногих, кто приподнял завесу тайны над этим временем и назвал вещи своими именами, была Карли Фьорина. В 2004 году в своих публичных речах она стала говорить о недолговечном биржевом взлете интернет–компаний не иначе как о «конце начала». «Последние двадцать пять лет технологического развития, — утверждала Фьорина, тогда еще исполнительный директор «Хьюлетт–Паккард», — были всего лишь разогревающим выступлением». «Теперь для нас начинается основная; часть мероприятия, — сказала она в другой раз, — и под ней я подразумеваю эпоху, в которую под влиянием технологии суждено трансформироваться буквально каждому аспекту бизнеса, каждому аспекту жизни и каждому аспекту общественного устройства».
|
