Учебное пособие для вузов

Глава 4. Развитие научного знания

гом анализе соотношения понятий указанных выше те­орий, никакого «частного случая» или даже «предель­ного случая» в отношениях между ними не получается. Рассмотрим, например, уравнение, связывающее зна­чения масс в классической и релятивистской механике:

т =

где m — движущая масса; т₀ — масса покоя; V— скорость движения массы; с — скорость света.

Это уравнение безусловно говорит о том, что с

увеличением V т — возрастает, т. к. м_

умень-

шается. При V = 0, m = m₀, но это лишь один случай самой классической механики, притом ее статики, но не динамики. При V = с — уравнение не имеет мате­матического смысла. А ведь только при рассмотренных значениях V возможно логическое выведение значе­ния массы тела в классической механике из уравне­ний массы тела релятивистской механики в качестве частного случая. «Частного случая» не получилось. Тогда, может быть, более осмысленным является тол­кование классической механики в качестве «предель­ного случая» релятивистской механики? В самом деле, при последовательном уменьшении V значение m все больше приближается к значению т₀, но никогда его не достигает (по самому смыслу релятивистской меха­ники), поэтому т₀ не может быть рассмотрено и в качестве «предельного случая» т, так как это возмож­но только при исчезновении самого движения тела (при V = 0). Ясно, что выражение «предельный случай» имеет очень нестрогое и скорее метафорическое зна­чение. Очевидно, что масса тела либо меняет свою величину в процессе движения, либо нет. Третьего не дано. Классическая механика утверждает одно, реля­тивистская — прямо противоположное. Они несовме­стимы и, как показали постпозитивисты, несоизмери­мы, т. к. у них нет общего нейтрального эмпирического базиса. Они говорят разные и порой несовместимые вещи об одном и том же (массе, пространстве, време­ни и др.).

Аналогичные возражения можно привести и в от­ношении других «любимых примеров» кумулятивистов. Классическая механика: можно одновременно задать точное значение двух переменных — координаты фи­зического тела и его импульса. Квантовая механика: этого сделать принципиально нельзя, если, конечно, не пренебрегать значением постоянной Планка, наклады­вающей количественное ограничение на предел мак­симально допустимой одновременной точности этих сопряженных величин.

Современная синтетическая эволюция не есть аддитивная сумма положений аутентичной дарвинов­ской теории эволюции и, скажем, менделевской гене­тики. Они противоречат друг другу в понимании ха­рактера эволюции: номогенез в дарвиновской теории эволюции видов через естественный отбор и в общем случайный (неконтролируемо-многофакторный) харак­тер эволюции в современной синтетической теории.

То же самое отрицательное заключение можно сделать и в отношении применения принципа соответ­ствия к эволюции математического знания (принцип Ганкеля). Строго говоря, неверно утверждать, что ариф­метика действительных чисел является обобщением арифметики рациональных чисел, а последняя — обоб­щением арифметики натуральных чисел. Начнем с опровержения последнего утверждения. Как известно,

m

рациональные числа имеют вид —, где тип — на-

п

туральные числа, то есть рациональные числа суть от­ношения между натуральными числами, а не сами эти числа. Одним словом, рациональное число — это фун­кция от двух переменных, и ее формальным синтакси­ческим эквивалентом является двухместный предикат А(х, у), где х и у — натуральные числа. Конечно, когда

результатом деления Г£ является целое число, особен-п

но в случаях, когда n = 1, тогда значение функции £1

п

является одним из натуральных чисел. Более правиль­но сказать, что натуральные числа могут быть рассмот­рены как правильное подмножество множества раци­ональных чисел. Но это еще не означает, что натураль­ные числа являются частью множества рациональных

m

чисел, так как числа вида — остаются все же рацио­нальными, а не натуральными числами. Другое дело, что каждому натуральному числу можно поставить в соответствие одно и только одно рациональное число

m „

вида —. В этом случае говорят, что множество нату­ральных чисел может быть «изоморфно вложено» в множество рациональных чисел. Обратное неверно. Но быть «изоморфно вложенным» отнюдь не означает быть «частным случаем». «Частным случаем» рациональных чисел является подмножество рациональных же чисел

но это отнюдь не натураль-

т

вида у
'2 3 4 100 ^ J'1'Г"" 1 ' ные числа. То же самое с соответствующими поправка­ми можно сказать и о соотношении рациональных и действительных чисел и, соответственно, о взаимосвязи арифметики рациональных чисел и арифметики дей­ствительных чисел. Действительные числа — это числа

вида г._],Ъ_]Ъ₂Ь₃Ъ₄..., где а^Ь^Ь-^Ь.,,^ — любые нату-
ральные числа. Действительные числа по своему син-
таксическому представлению — это бесконечно-мест-
ные предикаты вида А(х, у, z, ...), тогда как рациональ-
ные — только двухместные. Конечно, можно установить
изоморфизм соответствия между подмножеством дей-
ствительных чисел вида а,, b,b₂b₃b₄ (когда

b,,b,,b,,b₄... равны 0) и множеством рациональных чисел. Однако все дело в том, что именно благодаря символу «...», означающему «бесконечность», множе­ство действительных чисел не просто бесконечно (как множество натуральных и рациональных чисел), но несчетно-бесконечно, тогда как множество рациональ­ных чисел— счетно-бесконечно. И здесь принцип Ган-келя «не работает»: арифметика действительных чисел не является обобщением арифметики рациональных чисел, а последняя, соответственно, частным случаем первой.

Рассмотрим, наконец, соотношение евклидовой и неевклидовых геометрий. Последние не являются обобщением первой, так как синтаксически многие их утверждения просто взаимно противоречат друг дру­гу. В евклидовой геометрии через одну точку на плос­кости по отношению к данной прямой можно прове­сти только одну параллельную ей прямую линию; сумма углов любого треугольника равна строго 180°; отношение длины окружности к ее диаметру равно п. В геометрии Лобачевского: через одну точку на плос­кости по отношению к данной прямой можно прове­сти более одной параллельной ей прямой линии, сум­ма углов любого треугольника всегда меньше 180°, от­ношение длины окружности к диаметру всегда больше п. Частная риманова геометрия: через точку на плос­кости по отношению к данной прямой нельзя прове­сти ни одной параллельной ей линии, сумма углов любого треугольника всегда больше 180°, отношение длины окружности к диаметру всегда меньше ж. Ко­нечно, ни о каком обобщении геометрий Лобачевско­го и Римана по отношению к геометрии Евклида гово­рить не приходится, так как они просто противоречат последней.

Правда, оказалось, что противоречия между ними можно избежать, если дополнительно ввести такой параметр, как кривизна непрерывной двухмерной по­верхности. Тогда их удается «развести» по разным предметам. Утверждения геометрии Евклида оказыва­ются верными для поверхностей с коэффициентом кривизны 0 («старые добрые плоскости»). Положения геометрии Лобачевского выполняются на поверхнос­тях с постоянной отрицательной кривизной (коэффи­циент кривизны имеет одно из фиксированных значе­ний в континууме {о....-l}, исключая крайние значе­ния. Утверждения частной римановой геометрии, на­против, выполняются на поверхностях с постоянной положительной кривизной (коэффициент кривизны имеет одно из фиксированных значений в контину­альном интервале {о....-t-l}, исключая крайние значения. Таким образом, возможна только одна евклидова гео­метрия и бесконечное множество геометрий Лобачев­ского и Римана. Впоследствии Риман обобщил все эти случаи в построенной им общей римановой геометрии, где кривизна пространства является не постоянной, а переменной величиной. Однако, это чисто формальное обобщение, никак содержательно не влияющее на решение вопроса о соотношении евклидовой и неевк­лидовых геометрий.

Итак, геометрия Евклида не является частным слу­чаем ни геометрии Лобачевского, ни геометрии Рима­на, так как последние «не имеют права» принимать значение коэффициента кривизны 0. Но, может быть, евклидова геометрия может быть истолкована как «пре­дельный случай» неевклидовых геометрий? Оказыва­ется, тоже нет. Ибо, во-первых, понятие «предельного случая» является качественным и нестрогим. Во-вто­рых, конечно, можно сказать, что плоскость Евклида яв­ляется пределом внутренней или внешней поверхнос­ти шара, но с таким же правом можно утверждать, что евклидова прямая есть «предельный случай» треуголь­ника Лобачевского, а евклидова окружность «предель­ным случаем» треугольника Римана. Ясно, что такие утверждения являются столь же бессодержательными, сколь и нестрогими. Одним словом, понятие «предель­ного случая» призвано скрыть качественное различие между различными явлениями, ибо при желании все может быть названо «предельным случаем» другого. Метафоричность и нестрогость данного понятия все­гда позволяют это сделать.

Таким образом, принцип соответствия с его опо­рой на «предельный случай» не может рассматривать­ся в качестве адекватного механизма рациональной реконструкции эволюции научного знания. Основан­ный на нем теоретический кумулятивизм фактически представляет собой редукционистскую версию эволю­ции науки, отрицающей качественные скачки в смене фундаментальных научных теорий.

Признание наличия качественных скачков в эво­люции научного знания означает, что эта эволюция имеет характер развития, когда новые научные теории ставят под вопрос истинность старых теорий, посколь­ку они не могут быть совместимы друг с другом по целому ряду утверждений о свойствах и отношениях одной и той же предметной области.

Когда пытаются «развести» старую и пришедшую ей на смену новую теорию по различным предметным сферам, считая каждую из них истинной в своей обла­сти, то, как правило, явно лукавят, выдавая желаемое за действительное. Например, когда говорят, что клас­сическая механика истинна для описания движения физических тел с большими массами и малыми скоро­стями, тогда как релятивистская истинна для описа­ния движения малых масс с большими скоростями. Во-первых, это нестрогое высказывание, ибо здесь точно не определяют границу, с которой начинаются боль­шие массы и большие скорости, а, во-вторых, реляти­вистские эффекты либо имеют место при любых ско­ростях (кроме 0), либо не имеют. Л здесь классичес­кая и релятивистская механика несовместимы в своих ответах. Другое дело, что при малых скоростях реля­тивистский эффект значительно меньше, чем при боль­ших, и с практической точки зрения (для простоты расчетов и моделей) им можно пренебречь. Но пре­небречь чем-то — не значит отказать ему в существо­вании.

Необходимо также подчеркнуть, что несовмести­мость старой и новой теорий является не полной, а лишь частичной. Это означает, во-первых, что многие их утверждения не только не противоречат друг другу, а полностью совпадают (например, что последующее состояние физической системы зависит только от ее предыдущего состояния, и ни от чего более, утвержда­ется и в классической, и в релятивистской физике). Во­вторых, это означает, что старая и новая теории частич­но соизмеримы, так как вводят часть понятий (и соответ­ствующих им предметов) абсолютно одинаково (напри­мер, масса и в классической, и в релятивистской фи­зике понимается как мера инерции; прямая линия и в евклидовой, и в неевклидовой — как кратчайшее рас­стояние между двумя точками и т. д. и т. п.). Новые теории отрицают старые не полностью, а лишь частич­но, предлагая в целом существенно новый взгляд на ту же самую предметную область.

Проблема выбора наиболее предпочтительной из конкурирующих теорий, как отмечали многие класси­ки науки (А. Эйнштейн, М. Планк, А. Пуанкаре, Н. Бор и др.), — очень сложный, многофакторный и длитель­ный процесс, отнюдь не сводимый не только к степени соответствия каждой из них имеющимся фактам, но и вообще к логико-методологической реконструкции. Как хорошо показали в своих работах Т. Кун, П. Фейера-бенд, М. Малкей и др. процесс смены фундаменталь­ных научных теорий существенно опирается на соци­альный, психологический и философский контексты, включающие не только знания, но и традицию, веру, авторитет, систему ценностей, философское мировоз­зрение, самоидентификацию исследовательских поко­лений и коллективов и т. п. Согласно Т. Куну, переход от одной господствующей фундаментальной научной теории («парадигмы») к другой, составляя когнитивное содержание научных революций (своеобразных точек бифуркации, моментов разрыва общей динамики на­учного знания), означает «обращение» дисциплинар­ного научного сообщества в новую научную веру, пос­ле которого наступает период кумулятивного, непре­рывного, рационально и эмпирически регулируемого процесса научного поиска.

Итак, развитие научного знания представляет со­бой непрерывно-прерывный процесс, характеризую­щийся качественными скачками в видении одной и той же предметной области, Поэтому в целом развитие науки является некумулятивным. Несмотря на то, что по мере развития науки постоянно растет объем эмпи­рической и теоретической информации, было бы весь­ма опрометчиво делать отсюда выводы о том, что име­ет место прогресс в истинном содержании науки. Твер­до можно сказать лишь то, что старые и сменяющие их фундаментальные теории видят мир не просто суще­ственно по-разному, но зачастую и противоположным образом. Прогрессистский же взгляд на развитие тео­ретического знания возможен только при принятии философских доктрин преформизма и телеологизма применительно к эволюции науки.

Столь же неоднозначно решается в современной философии науки и вопрос о ее движущих силах. По этому вопросу существуют две альтернативные, взаи­моисключающие друг друга позиции: интернализм и экстернализм. Согласно интерналистам, главную дви­жущую силу развития науки составляют имманентно присущие ей внутренние цели, средства и законо­мерности; научное знание должно рассматриваться как саморазвивающаяся система, содержание которой не зависит от социокультурных условий ее бытия, от сте­пени развитости социума и характера различных его подсистем (экономики, техники, политики, философии, религии, искусства и т. д.). Как сознательно отрефлек-сированная позиция интернализм оформился в 30-е гг. XX века в качестве оппозиции экстернализму, подчер­кивавшему фундаментальную роль социальных фак­торов как на этапе генезиса науки, так и на всех пос­ледующих этапах развития научного знания. Наибо­лее видные представители интернализма — А. Койре, Р. Холл, П. Росси, Г. Герлак, а также такие известные постпозитивистские философы науки, как Лакатос и особенно Поппер.

Последнему принадлежит наиболее значительная попытка обоснования правомерности интерналистской программы развития научного знания. Согласно онто­логической доктрине Поппера, существуют три само­стоятельных, причинно не связанных друг с другом типа реальности: физический мир, психический мир и мир знания. Мир знания создан человеком, но с неко­торого момента он стал независимой объективной ре­альностью, все изменения в которой полностью пре­допределены ее внутренними возможностями и пред­шествующим состоянием. Как и другие интерналисты, Поппер не отрицает влияния на динамику науки на­личных социальных условий (меры востребованности обществом научного знания как средства решения различных проблем, влияния на науку вненаучных форм знания и т. д.), однако считает его чисто внешним, никак не затрагивающим само содержание научного знания.

Необходимо различать две основные версии интер-нализма: эмпиристскую и рационалистскую. Согласно первой, источником роста содержания научного зна­ния является нахождение (установление, открытие) новых фактов. Теория суть вторичное образование, представляющее собой систематизацию и обобщение фактов (классическим представителем эмпиристского варианта интернализма в историографии науки был, например Дж. Гершель). Представители рационалист­ской версии (Декарт, Гегель, Поппер и др.) считают, что основу динамики научного знания составляют те­оретические изменения, которые по своей сути всегда есть либо результат когнитивного творческого процес­са, либо перекомбинации уже имеющихся идей-(несу­щественные идеи становятся существенными и наобо­рот; независимые — зависимыми, объясняемые — объясняющими и т. д.). Любой вариант рационалистс­кого интернализма имеет своим основанием интеллек­туальный преформизм, согласно которому все возмож­ное содержание знания уже предзадано определенным множеством априорных общих базисных идей. Науч­ные наблюдения трактуются при этом лишь как один из внешних факторов, запускающих механизм творче­ства и перекомбинации мира идей ради достижения большей степени его адаптации к наличным воздей­ствиям внешней среды, имеющим в общем-то случай­ный характер. Оценивая эвристический потенциал интерналистской парадигмы, необходимо отметить такие ее положительные черты, как подчеркивание (хотя и чрезмерное) качественной специфики научно­го знания по сравнению с вненаучными видами позна­вательной деятельности, преемственности в динамике научного знания, направленности научного познания на объективную истину. К отрицательным чертам ин­тернализма относятся: имманентизм, явная недооцен­ка его представителями социальной, исторической и субъективной природы научного познания, игнориро­вание культурной и экзистенциальной мотивации на­учного познания, непонимание его представителями предпосылочного — идеализирующего и идеологичес­кого — характера собственных построений.

В противоположность интерналистам, экстернали-сты исходят из убеждения, что основным источником инноваций в науке, определяющим не только направ­ление, темпы ее развития, но и содержание научного знания, являются социальные потребности и культур­ные ресурсы общества, его материальный и духовный потенциал, а не сами по себе новые эмпирические данные или имманентная логика развития научного знания. С точки зрения экстерналистов, в научном познании познавательный интерес не имеет самодов­леющего значения (познание ради умножения и со­вершенствования знания в соответствии с неким уни­версальным методом). Он в конечном счете всегда «замкнут» на определенный практический интерес, на необходимость решения, в формах наличной социаль­ности, множества инженерных, технических, техноло­гических, экономических и социально-гуманитарных проблем. Наиболее мощная попытка реализации эк-стерналистской программы в историографии науки была предпринята в 30-е годы XX века (Б. Гессен, Дж. Бернал, Э. Цильзель, Д. Нидам и др.), а в 70-х гг. — в рамках философии и социологии науки (Т. Кун, П. Фейерабенд, М. Малкей, М. Полани, Л. Косарева, Г. Гачев и др.). Идейные истоки экстернализма уходят в Новое время, когда произошло сближение теорети­зирования с экспериментом, когда научное познание стало сознательно ставиться в непосредственную связь с ростом материального могущества человека в его взаимодействии с природой, с совершенствовани­ем главных средств этого могущества — техники и орудий труда. «Знание — сила» — так сформулировал Ф. Бэкон основной взгляд на назначение науки. Впослед­ствии обоснование практической природы науки, ее зависимости от наличных социальных форм практи­ческой деятельности составило одну из характерных черт марксистской традиции (К. Маркс, В.И. Ленин, В.М. Шулятиков, А.А. Богданов, Д. Лукач, Т. Котарбин-ский и др.).

Будучи едины в признании существенного влия­ния общества и его потребностей на развитие науки, экстерналисты расходятся в оценке значимости раз­личных социальных факторов на это развитие. Одни считают главными факторами, влияющими на разви­тие науки, экономические, технические и технологи­ческие потребности общества (Дж. Бернал, Б. Гессен и др.), другие — тип социальной организации (А. Богда­нов), третьи — господствующую культурную доминан­ту общества (О. Шпенглер), четвертые— наличный духовный потенциал общества (религия, философия, искусство, нравственность, архетипы национального самосознания), пятые — конкретный тип взаимодей­ствия всех указанных выше факторов, образующий наличный социокультурный фон науки, ее инфраструк­туру (В.Купцов и др.), шестые— локальный соци­альный и социально-психологический контекст дея­тельности научных коллективов и отдельных ученых (Т. Кун, П. Фейерабенд, М. Малкей и др.).

Другим существенным пунктом расхождений сре­ди экстерналистов является вопрос о том, влияют ли социальные факторы только на направление и темпы развития науки (как реакция на определенный «со­циальный заказ» со стороны общества) или также и на метод науки и ее когнитивные результаты (харак­тер предлагаемых учеными решений проблем). Вплоть до 70-х гг. большинство экстерналистов положитель­но отвечало только на первую часть дилеммы, считая, что содержание науки полностью определяется содер­жанием объекта; она располагает истинным методом, который инвариантен по отношению к различным со­циальным условиям и применяющим его субъектам (доктрина социальной и ценностной нейтральности естествознания). Исключение делалось для соци­альных и гуманитарных наук, где признавалось су­щественное влияние на теоретические построения социальных интересов и принимаемой учеными сис­темы ценностей (Э. Дюркгейм, М. Вебер, К. Мангейм, Ю. Хабермас и др.). Однако развитие методологии, социологии и истории науки во второй половине XX века привело к крушению представления об инвариантно­сти, всеобщности и объективности научного метода и научного этоса. В работах Т. Куна, П. Фейерабенда, М. Малкея, Л. Лаудана, а также представителей со­временной школы когнитивной социологии науки (С. Уолгар, Б. Барнс, К. Кнорр-Цетина и др.) показаны парадигмальность, партикулярность, ценностная обус­ловленность, историчность, конструктивность как самого процесса научного познания, так и всех его результатов. Они считают, что только с таких позиций можно адекватно объяснить качественные скачки в развитии научного знания, поведение ученых во вре­мя научных революций, частичную несоизмеримость научных эпох и сменяющих друг друга фундаменталь­ных теорий, конкуренцию научных гипотез и про­грамм, борьбу за приоритеты в науке и т. п. К слабым сторонам экстернализма относится постоянная опас­ность недооценки его представителями относительной самостоятельности и независимости науки по отноше­нию к социальной инфраструктуре, скатывание на позиции абсолютного релятивизма и субъективизма (П, Фейерабенд и др.).

При решении вопроса о выборе между интерна-листской и экстерналистской моделями движущих сил развития научного знания необходимо иметь в виду следующие моменты. Прежде всего, необходимо раз­личать их «жесткие» и «мягкие» варианты. Конечно, жесткие версии того и другого неприемлемы в оди­наковой мере. Жесткий («грубый») экстернализм — это аналог эволюционного ламаркизма («лысенковщи-ны»), согласно которому среда (в случае науки — со-циокультура) детерминирует генетические изменения (в случае науки — ее когнитивные инновации). С дру­гой стороны, жесткий (последовательный до конца) интернализм — это аналог биологического префор­мизма.

Конечно, ни один из факторов социальной среды (потребности экономики, техники, идеологические ценности, мировоззренческие ориентиры), ни даже социокультурная среда в целом (социокультурный фон) не может детерминировать появление новой идеи, ибо последняя может «родиться» только от идеи же. Роль социкультурной среды состоит в том, что она способна «провоцировать» (или «не провоцировать») рождение конкретной идеи. Между наукой и ее соци­альным окружением существует скорее отношение «кооперации», «резонанса», когда их «созвучие» спо­собствует рождению новой идеи, показывая ее вос­требованность. Наука по своей социально-биологичес­кой («адаптационной») природе всегда готова, так сказать, «генетически» откликнуться на требования среды, но, при этом она сама должна быть уже подго­товлена к ответу на конкретный вызов ее социально­го окружения. Если продолжить биологическую ана­логию: для того, чтобы «родить» какую-то идею, наука должна по крайней мере быть «беременной» ею. Поскольку идея может «родиться» только от идеи же, постольку свое влияние на науку социальное окруже­ние может оказывать не непосредственно, а только через «когнитивных посредников» (не обязательно из данной области науки или вообще из науки). Поэтому не просто социальный фон, а именно его когнитивная часть выступает посредствующим звеном, передаточ­ным механизмом вызова науке со стороны социокуль-туры. Если проводить синергетические аналогии, то социокультура выступает по отношению к науке в качестве своеобразного контрольного параметра, ока­зывающего существенное влияние на эволюцию на­уки как открытой диссипативной структуры. Ну и, конечно же, необходимо помнить, что мыслит не на­учное сознание (мышление) само по себе (это — по­лезная абстракция и не более того, правда, и не ме­нее), а человек (научное сообщество) с помощью на­учного мышления, так же как генетически мутирует наследственная структура не «вообще», а именно кон­кретного организма.

Экстерналистское истолкование движущих сил науки значительно усложняет работу историков на­уки. Усложняет, но не обедняет. Интернализм же ори­ентирует историков науки на упрощенный ее вари­ант, представляя абсолютно самостоятельной и «дев­ственно чистой» по отношению к обществу и его потребностям. Интернализм — это, в лучшем случае, адекватная форма внутренней развертки (подачи) результатов развития науки. Интерналист фактичес­ки призывает абстрагироваться от социального и исторического времени бытия науки. Для него (как и для любого имманентиста) время — только формаль­но, только для отметки следования одного научного результата за другим и не имеет к реальному време­ни конкретной эпохи никакого отношения. Интерна-лизму, отказавшемуся от учета детерминационных ресурсов социокультуры на развитие науки, прихо­дится «педалировать» более сильно, чем это необхо­димо, на роль случайности и индивидуального твор­чества конкретных ученых. (Вот пришел, появился Евклид, Галилей, Эйнштейн и т. д. и сделал (сотворил) то-то и то-то...) Другой возможный вариант интерна­лизма (гегелевского типа) не лучше: здесь считается, что всякая последующая идея вытекает из предыду­щей с диалектической необходимостью. Очевидно, что такой подход также неприемлем, так как опирается на идеи преформизма и телеологизма.

Таким образом, среди основных концепций разви­тия научного знания наиболее приемлемым оказыва­ется «срединный путь», исходящий из взаимосвязи внутринаучных факторов (включая когнитивные мута­ции) и социокультурных факторов. Именно эта взаи­мосвязь и образует подлинную основу развития систе­мы научного знания.
1 Словарь ключевых терминов

Абстрагирование — способ замещения чувственно данного объекта мысленным конструктом (абстрактным объек­том) посредством двух взаимосвязанных мыслительных процедур — отвлечения и пополнения, при которых, с одной стороны, в содержание конструкта включается лишь часть из множества соответствующих чувственных данных, с другой стороны, в это содержание привносится новая информация, никак не вытекающая из этих дан­ных. Так, формируя такой абстрактный объект геомет­рии как треугольник, квадрат, куб и т. п., на первом этапе отвлекаются от всех чувственно данных характеристик пространственных объектов, кроме их формы и разме­ров, а на втором этапе наделяют их такими свойствами как абсолютная прямизна линий, неизменность, непре­рывность и т. п. Результаты абстрагирования принято на­зывать абстракциями.

Абстрактный объект — когнитивно представленный в теории объект научного познания, отображающий те или иные сущностные аспекты, свойства, отношения вещей и явле­ний окружающего мира. В современном научном позна­нии абстрактный объект может репрезентировать не только соответствующее множество объектов эмпири­ческого опыта, но и множество абстрактных объектов предшествующего уровня абстракции.

Абстракция— результат мысленного членения объекта по­знания с помощью абстрагирования, в результате которо­го в науке вырабатываются мысленные конструкты и ус­танавливаются связи между ними (понятия, суждения и др.)

Базис обобщения — совокупность посылок обобщения. В ка­честве посылок обобщающей процедуры могут высту­пать: протокольные предложения, высказывания, фикси­рующие факты эмпирического наблюдения; суждения об абстрактных представителях классов (для «правила Лок-ка»); формулы со свободной переменной, по которой про­изводится обобщение; понятия, понятийные конфигура­ции, теории.

Измерение — процедура сравнения двух величин, в результа­те которой экспериментально устанавливаются отноше­ния между искомой величиной и другой, принятой за еди­ницу (эталон). На теоретико-множественном уровне измерение можно определить как операцию одно-одно­значного соответствия элементов двух множеств, из ко­торых одно есть натуральный ряд чисел, а второе есть результат искусственного разбиения количественно оп­ределяемой интенсивности (длины, веса и т. п.) с помо­щью конвенционально выбранного эталона квантования.

Индукция — способ постижения реальности, состоящий в восхождении отчастного к общему, от единичных фактов к некоторому обобщающему логическому заключению. Индукция представляет собой скачок в познании от дан­ных наблюдения, от опытно сформулированных сужде­ний к общим суждениям. Другими словами, она есть фор­ма движения мысли, специфический способ логического рассуждения, при котором мысль от констатации отдель­ных фактов переходит к приращению знания в виде неко­торых обобщающих суждений.

Интервал абстракции — понятие, обозначающее пределы ра­циональной обоснованности той или иной абстракции, ус­ловия ее «предметной истинности» и границы применимо­сти, устанавливаемые на основе информации, полученной эмпирическими или логическими средствами. Необходи­мость введения в методологию понятия интервала абст­ракции связана с идеей обоснования научной абстрак­ции — как самого процесса абстрагирования, так и его результата. Абстрагируя в процессе познания, исследо­ватель действует отнюдь не произвольно, а по определен­ным правилам и согласно поставленной познавательной задаче. Поскольку цель любых актов отвлечения и попол­нения связана в науке в конечном счете с достижением истины, то возникает необходимость учитывать в позна­вательной деятельности те ограничения и те регулятивы, которые имеют место в отношении самой человеческой способности к абстракции. Во-первых, то, отчего отвле­каются в процессе постижения объекта, должно быть по­сторонним (по четко оговоренным критериям) для ре­зультата абстракции, а то, чем пополняется содержание абстрактного объекта, должно быть релевантным. Во-вторых, исследователь должен знать, до какого преде­ла данное отвлечение имеет законную силу. В-третъих, при исследовании сложных объектов следует произво­дить концептуальную развертку объекта в виде сово­купности его проекций в многомерном пространстве интервалов. В-четвертых, на определенном этапе необ­ходимо осуществлять концептуальную сборку относя­щихся к делу интервалов абстракции в единую конфигу­рацию и отвлечение от посторонних перспектив видения данного объекта.

Концептуальная развертка — отображение одного и того же исходного объекта исследования в разных теоретических плоскостях (картинах) и соответственно нахождение мно­жества интервалов абстракции. Так, например, в кванто­вой механике один и тот же объект (элементарная части­ца) может быть попеременно представлен в рамках двух картин — то как корпускула (в одних условиях экспери­мента), то как волна (в других условиях). Эти картины логически несовместимы между собой, но лишь взятые вместе они исчерпывают всю необходимую информа­цию о поведении микрочастиц. Подобно этому в социо­логии индивид может рассматриваться в разных социо­культурных контекстах, в которых он играет разные социальные роли. Каждый такой контекст может быть основанием для выработки понятия с соответствующим интервалом абстракции. Концептуальная сборка — представление объекта в много­мерном когнитивном пространстве путем установления логических связей и переходов между разными интервала­ми, образующими единую смысловую конфигурацию. Так, в классической механике одно и то же физическое событие может быть отображено наблюдателями в раз­ных системах отсчета в виде соответствующей совокуп­ности экспериментальных истин, Эти разные картины тем не менее могут образовывать некое концептуальное целое благодаря «правилампреобразования» Галилея, регулиру­ющим способы перехода от одной группы высказываний к другой,

Логика науки — совокупность правил логической организа­ции научного знания, применяемых в той или иной науч­ной теории (множество правил вывода и определения). Среди важнейших логических методов построения науч­ных теорий выступают дедукция и конструктивно-гене­тический метод. Наряду со средствами формальной логи­ки, при создании научных теорий о развивающихся системах и объектах применяют методы диалектической логики (метод восхождения от абстрактного к конкрет­ному, исторический метод и др.) Сознательная фиксация логических средств разворачивания содержания науч­ных теорий особое значение имеет в математике, по­скольку здесь первостепенную роль играют непротиво­речивость и доказательность теоретических структур и единиц знания.

Метатеоретическое знание — наиболее высокий уровень на­учного знания; множество высказываний, составляющих основания научных теорий (аксиом, принципов, научной картины мира, идеалов и норм научного исследования и др.). В силу достаточно организованного, системного ха­рактера научного знания метатеоретическое знание отно­сится в первую очередь к фундаментальным научным тео-риям (в математике — к арифметике и геометрии, в физике — к механике, в биологии — к теориям эволюции видов и генетике и т. д.).

Моделирование — метод исследования объектов природного, социокультурного или когнитивного типа путем переноса знаний, полученных в процессе построения и изучения соответствующих моделей на оригинал. Метод постиже­ния предметов и явлений на их моделях получил широкое распространение в науке и технике XX века в связи с рез­ким усложнением самих объектов исследования. Эффек­тивность и эвристичность данного метода вытекает из факта глубинного сходства между оригиналом и его моде­лью, что выражается в существовании изоморфизма или гомоморфизма между тем, что используется в качестве модели и тем, что с ее помощью моделируется.

Модель — опытный образец или информационно-знаковый аналог того или иного изучаемого объекта, выступающего в качестве оригинала. Некий объект (макет, структура, знаковая система и т. п.) может играть роль модели в том случае, если между ним и другим предметом, называемым оригиналом, существует отношение тождества в заданном интервале абстракции. В этом смысле модель есть изомор­фный или гомоморфный образ исследуемого объекта (оригинала).

Мысленный эксперимент — совокупность мысленно осуще­ствляемых познавательных операций над теоретически­ми конструкциями в условиях, аналогичных эксперимен­тальным.

Наблюдение — получение фактуальной информации с ис­пользованием органов чувств человека в соответствии с поставленной познавательной задачей. Научное наблю­дение отличается четко поставленной целью, система­тичностью, использованием различного рода приборов и опреациональных средств. При этом решающая роль принадлежит применяемому методу наблюдения, обеспе­чивающему объективность и воспроизводимость резуль­татов наблюдения, а также требуемую их точность и од­нозначность.

Научный закон — форма организации научного знания, со­стоящая в формулировке всеобщих утверждений о свой­ствах и отношениях исследуемой предметной области.