Учебное пособие для вузов

2. 
   Гносеологическая рефлексия первоначально ad hoc (для данного случая. — Ред.) приема рациона­лизации негативных свидетельств при опытной апробации теории вместе с оформившимся в ходе этой рефлексии убеждением о чрезвычайно нео­днозначном, опосредованном характере взаимосвя­зи эмпирического и теоретического уровней в научном поиске, подсказали Галилею идею нового метода. Этот метод— рациональная индукция, использование которой соответствовало условиям не естественного, а искусственного, абстрактно-ло­гического пространства — пространства идеальной научной реальности. Так выкристаллизовалась концепция пустотной механики: «если бы совер­шенно устранить побочные эффекты эмпири­ческого уровня, то...» (мысленный эксперимент).
   
3. 
   Развитие концепции пустотной механики в каче­стве логического финала имело оформление гипо-тетико-дедуктивной методологии, поскольку спосо­бом проверки выведенных в рамках пустотной механики идеальных законов движения мог быть только опыт. Если быть точным, надо сказать, что Галилей не выполнил свой план эмпирического обоснования идеальных законов пустотной меха­ники (идея сопоставления идеальных законов с реальными, учитывая специальную систему попра­вок на эффекты эмпирического уровня — трение ит. п.). Этот план был фактически реализован поз­же — с завершением строительства величествен­ного здания классической механики в следующем столетии.
   

Таким образом, обобщая сказанное относительно столь важного компонента, как утверждение гипоте-тико-дедуктивной методологии познания, правильно подчеркнуть роль Галилея. Именно Галилей, опровер­гнув аристотелевское: «Никакое движение не может продолжаться до бесконечности» (по существу, это рав­носильно открытию закона инерции, точную формули­ровку которого, однако, дал лишь Ньютон), заложил фактический фундамент науки о природе. Именно Га­лилей, развенчивая наивный квалитативистский фено-

Глава 4. Классическая падка

менализм перипатетиков, возрождая платонистскую интерпретацию природы знания, а также разрабаты­вая исследовательскую тактику мысленного экспери­мента в идеальной реальности, обосновал возможность применения в рамках физики количественного аппа­рата математики, что означало перевод ее на строгую научную основу, Именно Галилей, обращая внимание на необходимость последовательного эмпирического обоснования идеально-логических законов и формули­ровок, создал универсальную методологическую канву естественно-научного познания.

Поэтому именно фигура Галилея, установившего «ясные» и «очевидные» сейчас законы, создавшего сами рамки мышления, которые сделали возможными последующие открытия в науке, реформировавшего интеллект, снабдившего его серией новых понятий, выработавшего специфическую концепцию природы и науки, — фигура Галилея отмечает рождение подлин­но научного естествознания.

Выделим те доподлинно непреходящие моменты, какие внесло с собой утверждение принципов новоев­ропейского мышления, выразившее революциониза-цию духовной сферы. Это:

— секуляризация и детеологизация интеллекта, освобождение науки из-под ферулы церкви, ав­торитета канонических текстов: анализ святых писаний постепенно становится уделом мона­стырей, а не университетов, очагами науки все в большей степени перестают быть приходы и становятся академии; —- эмансипация научного мышления от фидеис­тических и организмических категорий: отказ от топографической иерархии «верх-низ» — центральной для системы католического арис-тотелизма; десакрализация пространственно-временных представлений — формирование и утверждение идей однородности и изотропно­сти пространства и времени; забвение антро­поцентризма; принятие картины унитарного космоса (спинозовское: «Вся сотворенная при­рода есть единое существо. Отсюда следует, что УУ

человек есть часть природы, связанная с ос­тальными»¹).

• 
  демократизация и эффективизация научного поиска: отказ от средневекового начетничества, догматизма и талмудизма (критическая, анти­схоластическая направленность теоретико-по­знавательных доктрин того времени от бэко-новского «Нового Органона» до декартовских «Правил для руководства ума» и «Рассуждений о методе»); разрыв с августиновским «Верь, что­бы понимать»; отказ от маргинального медиеви-стского духа познания (формула Бэкона: «Кни­ги должны быть результатом науки, а не наука результатом книг», определяющий задачи коро­левского общества лозунг Ольденбурга: «...не ради толкования текстов... но ради исследова­ния и объяснения... природы»); принятие про-грессистской парадигмы научного знания, от­брасывающей схоластический авторитаризм ratio scripta, священной, абсолютной и непре­ложной «истины текста» и развенчивающей характерное понятие финальности познаватель­ного процесса. Достаточно вспомнить Паскаля: «Все науки бесконечны». Галилея: «Кто возьмет­ся поставить пределы человеческому разуму?» Декарта: «В мире нет ни одной науки, которая была бы такою, в какую некогда научили меня верить». И многих других их современников;
  
• 
  натурализация мышления, которое отныне опи­рается на фундамент каузализма, парадигму за­коносообразной, объективно-сущей природы с естественной причинностью, едиными прони­кающими и охватывающими ее как целое зако­нами;
  
• 
  согласование Логоса с Сенсусом: развенчание средневекового представления о существова­нии априорного оправдания разума, которое выводилось «из его провиденциальной гармо-
  

Спиноза Б. Избранные произведения. Т. 1. М., 1957. С. 301.

Глава И. Классическая наука


нии и из его совпадения с ratio scripta»'; отказ от интерпретации понятий как самостоятель­ных стихий, действующих в качестве реальных универсалий; отказ от понимания логико-тео­ретического мышления как самодостаточного инструмента постижения мира; осознание не­обходимости опытной апробации, эмпиричес­кого контроля дискурсивно развертываемых схем и конструкций (начертанный на гербе Ко­ролевского общества девиз: «Nullius in verba»). Оценивая эту сторону дела, Эйнштейн отмечал: «...прежде чем человечество созрело для науки, охватывающей действительность, необходимо было ...фундаментальное достижение, которое не было достоянием философии до Кеплера и Галилея. Чисто логическое мышление не могло принести нам никакого знания эмпирического мира ...Именно потому, что Галилей сознавал-это, и особенно потому, что он внушал эту ис­тину ученым, он является отцом современной физики и, фактически, современного естествоз­нания вообще»²; — метризация и операционализация, внедрившие в знание понятия числа и величины и положи­ли начало образованию точной науки; исполь­зование количественных методов анализа, рас­чета, обработки и оценки эмпирических данных, которые хорошо математически моделируются, поддаются квантитативизации (относительно этого Бор писал: «Галилеева программа, соглас­но которой описание физических явлений дол­жно опираться на величины, имеющие коли­чественную меру, дала прочную основу для упорядочения данных во все более и более ши­рокой области»³); утверждение гипотетико-де-дуктивной архитектоники естественно-научно­го знания (физика принципов), которая обес­


¹ Бернал Д. Наука в истории общества. М, 1956. С. 276.

печивала формулировку количественно детали­зируемых и опытно опробуемых положений; — кристаллизация необходимых семантических структур для установления в качестве домини­рующего механического миропонимания: заме­на сверхъестественных индивидуализирующих объяснений через «скрытые качества», ответ­ственные за частные свойства и поведение изу­чаемых явлений, на естественные объяснения через использование «материи» и «движения», позволяющие истолковывать существо явлений на основе общего принципа механического вза­имодействия вещества с веществом; упрочение программы корпускуляризма (атомизм Галилея, Хэриота, Хилла, Гассенди, Гоббса; сформирова­лось учение о частицах Декарта, Бойля, Зеннер-та), т. е. концепции составимости действитель­ности из мельчайших материальных образова­ний; утверждение в качестве фундаментальных смыслообразующих категорий мышления мате­матически выразимых и представимых «разме­ра» (протяженности) и «перемещения» (относи­тельного движения). В итоге: «была создана последовательная методо­логия эксперимента и математического анализа, после­довательный метод, с помощью которого можно было рано или поздно взяться за решение любой проблемы. Основы науки могли быть позднее пересмотрены и изменены, однако воздвигнутое на них сооружение было прочным. И, что еще важнее, общий метод для построения его был теперь известен и уже не подвер­гался угрозе быть когда-либо снова забытым»!.

на ясном небосклоне почивавшей на лаврах, казалось бы, несокрушимой классики.

Это отрицательный результат опыта Майкельсона и сложности в объяснении спектра абсолютно черного тела. Усилия преодолеть данные сложности, собствен­но, и породили то новое в познавательной сфере, что именуется неклассикой.

В едва ли не всеобъемлющую механическую кар­тину мира, рассчитанную на относительно малые ско­рости, не упаковывался электромагнетизм, имеющий дело со скоростями значительными. Внутренняя логи­ка концептуализации явлений, скорость движения ко­торых сравнима со скоростью света, привела к созда­нию релятивистской физики, использующей суще­ственно иную сетку понятий (замена дальнодействия близкодействием, замена принципа относительности Галилея принципом относительности Эйнштейна, ре­лятивизация пространственно-временных отношений и т. д.). Параллельно «ультрафиолетовая катастрофа» обнаружила предел применимости классических поня­тий (разбаланс теории и эмпирии в определении спек­трального распределения энергии черного тела в осо­бенности ультрафиолетовой части спектра и спектра более высоких волновых частот), поставила перед необ­ходимостью различения процессов в макро- и микро­мире, учета специфики поведения микрообъектов. Адек­ватная модель, связанная с отказом от классической непрерывности и вводящая понятие порционного (дис­кретного) изменения энергии по закону излучения Планка, означала возникновение принципиально не­классического квантово-механического описания. От­куда вытекает, что непосредственные точки поворота от классики к неклассике — релятивистская и кванто­вая теории. В качестве констанции сказанное справед­ливо, но не настолько, чтобы исчерпать существо дела.

Переход от классики к неклассике — нечто неиз­меримо большее, нежели включение в наукооборот постоянных «с» и «h», разграничивающих масштабы природы как предметы освоения предыдущего и пос­ледующего знания. Неклассику от классики отделяет пропасть, мировоззренческий, общекультурный барь-

Глава 5. Нвкдассичвская наука

ер, несовместность качества мысли. Замещение клас­сики неклассикой поэтому основательнее понимать в смысле повсеместного и интенсивного реформистско­го процесса тектонического порядка, который, отбирая из тогдашней духовной среды созвучные ему далеко идущие параметры, шквалом обрушился на традицию и смял ее, утвердил на ее обломках причудливый, не­ведомый тип ментальности. С целью демонстрации этого обратим внимание на исходные стилеобразую-щие слагаемые неклассики, для чего в множестве со­держательно инспирировавших ее факторов в качестве доминант обособим следующие идейные линии.

Психоанализ. В контексте нашего изложения инте­ресен тремя моментами. Первый — мотив непрозрач­ности субъективного, признание наличия в нем затем­нений, пустот, уплотнений, требующих специали­зированной рефлексии. Антитрансценденталистские психоаналитические трактовки субъективного при­внесли перспективные модуляции в звучание гносео­логической партии интерсубъективности: последняя стала расцениваться не как общее и само собой разу­меющееся место, не как средство, но как цель. В усло­виях отсутствия антропологически очевидного, во всех точках высвеченного субъекта проблема интерсубъек­тивного породила глубокую методологическую тему по­знавательного консенсуса: какова техника его дости­жения? Нетрудно увидеть, что именно погружение в эту тему индуцировало внедрение в арсенал поиска не­традиционных верификационистских, операционали-стских, инструменталистских идей, соображений в духе теории когеренций. Второй — мотив синкретичности психического, рассматриваемого в психоанализе в трехмерном пространстве с динамическими, энергети­ческими, структурными осями (идеи многоуровневое™, целостности, комплексности явлений). Третий — мотив общих психических механизмов символизации и коди­фикации (идея инвариантов в способах фиксации ин­формации — принципы симметрии, теоретико-группо­вые, логико-алгебраические подходы).

Психологизм. Питает неклассику: а) представлени­ем психологически очевидного, достигаемого в резуль­тате генетически-конструктивных и операциональных процедур (интуиционизм, ультраинтуиционизм, конст­руктивизм, финитизм, операционализм); б) понятием непосредственно наблюдаемого (принцип наблюдаемо­сти); в) идеей объективности (интерсубъективности) субъективных познавательных образов, которая обус­ловливается способом их варьирования, компоновки (релятивистские императивы альтернативных, эквива­лентных описаний, концептуальный плюрализм).

Феноменология. Созвучна неклассике подчерки­ванием возможности конструирования и конституи-рования действительности из субъективной спонтан­ности (абстрактное моделирование, интенсивная тео-ретизация).

Персонализм. Важен доктриной личности как са­мотворящей стихии. Изначальное отрицание мониз­ма и панлогизма на фоне допущения множественно­сти субъективных потенциалов навевает противосто­ящий классике образ полнокровно переживающего субъекта — носителя конкретных (не среднестатисти­ческих, омассовленных) способностей. Идеология са­модеятельности познавателя не только разрушает модель зеркального копирования действительности, но мощным потоком вводит в эпистемологию умонастро­ение активизма: индивид как сгусток воли, цели, ин­тереса самостийно творит законы, привносит стандар­ты в природу; мир человека — арена бытия, а не мир бытия — арена человека (конкретность, вышеупомя­нутые релятивистские и активистские императивы).

Модернизм. Для перспектив неклассики значим подчеркнутостью отхода от наглядности, духом эпата­жа, борьбой с устоявшимся, склонностью к допуще­нию новых типов реальности, опорой на условность, экспериментаторство. Идейные силовые линии мо­дерна и неклассики совпадают буквально: интенции на ревизию вечных истин, релятивизацию стандартов, экзистенциализацию ситуаций, увязывание истины с субъективным взглядом на мир, признание уникально­сти личностного видения, самоценности избранных систем отсчета (неопределенность, локальность, момен-тализм), отрицание зеркальности, прямолинейности вектора от реальности к ее изображению и понима­нию; идея самовыражения — обусловленная новыми задачами индивида установка не на внешний, а на внутренний мир (роль субъекта в познании, акцент объективно-идеальных ракурсов знания); сюрреализа-ция действительности — сращение реального и нере­ального в ее (действительности) изобразительных ре­конструкциях.

Анархизм и волюнтаризм. Поставляют клише че­ловека-бунтаря, восстающего против косной массы, —■ релятивизация норм, индивидуализация ценностей, ставка на нетрадиционность, подрыв универсалий, абсолютов, канонов.

Прагматизм. Привносит стереотипы инструмен­тальное™, эффективности, свободы поиска, волеизъ­явления (неклассичность истины, активность познава-теля).

Связав эти разнокалиберные особенное™ идейных предтеч неклассики в систему, возможно подытожить, что в архетипе духовности начала нашего века зало­жены столь многозначительные для грядущих судеб знания идиомы, как новаторство, ревизия, самоутвер­ждение, пикировка с традицией, экспериментаторство, нестандартность, условность, отход от визуальное™, концептуализм, символичность, измененная стратегия изобразительности.

В этой во всех отношениях стимулирующей смыс-ложизненной среде смогла сложиться нетрадиционная интеллектуальная перспектива с множеством некано­нических показателей. Вбирающие принципиальные черты неклассического миропредставления, они дос­тойны того, чтобы сосредоточить на них самое при­стальное внимание.

Полифундаментальность. Развал монистического субстанциализма с принятием образа целостной, мно-гоуровнево-системной реальности. По сути речь идет о нетрадиционном антифундаменталистском мирови-дении, отправляющемся от идеи гетерогенной, поли­морфной, сложной (несложенной) предметности, кото­рая ни структурно, ни генетически не опосредуется какими-то базовыми комплексами, трактуемыми как

моноцентричный онтологический первофундамент. Учитывая, что разнообразие не вторично, не производ­ив, не порождено более глубоким единосущностно-единым, допускать подобный фундамент нет никаких резонов. Логичнее, последовательнее модель субстан­циального плюрализма, навевающего картину исход­но богатой, ипостасной реальности, способной на са­моорганизацию, автоэволюцию.

Интегратизм. Ипостасная структура мира, вытес­няющая классический фундаментализм с догмами типа: сложное аддитивно, механически редуцируется к простому; целое не влияет на части; в расчленении сложного (целого) на составляющие (простое, части) свойства его сохраняются и т. д. В противовес этому принимается не отягощенная фундаменталистским дизайном схема многомерной, поливариантной дей­ствительности, где целое и часть самодостаточны: це­лое не агрегат разрозненных, недоразвитых относи­тельно него частей; часть не миниатюра целого.

Целое и часть (система и подсистема) нераздель­ны и неслиянны, будучи ипостасями, обладают само­стояньем, суверенностью, они единосущны, однопоряд-ковы, не редуцируемы, но проникаемы друг в друга. Здесь правильно указать на отвергаемую неклассикой фундаменталистскую онтологию точечности (вводящую допущения «деление вещества безгранично», «целое больше части», «часть несамодостаточна» и т. п.). Факт образования элементарных частиц друг из друга (нук­лона из пионов и т. д.) опровергает фундаменталистскую модель онтологически неограниченной дробности (бе­зостаточной разложимости целого на части), жесткой субординированности объектов действительности. Са­мокоординированные элементарные частицы напря­мую выпадают (идея единого мультиплета) из этой плоской модели, что служит решающим основанием ее дискредитации.

Синергизм. Классическая наука имела дело с ми­ром, который с известной долей условности все же мог моделироваться как совокупность движущихся мате­риальных точек (корпускул, конкреций, атомов, амеров, какуменов и т. д.), механически ассоциируемых в теле­сные многообразия. С расширением границ изучаемой реальности, необходимостью понимать внутреннее устройство активных, избирательных, целеориентиро-ванных систем (когерентные квантовые, молекулярные, биохимические, биофизические явления), свойства которых определяются текущими в них процессами (самоиндукция, самодействие), обнажился предел клас­сических подходов. Самоорганизующиеся, неравновес­ные, нестационарные, открытые, каталитические сис­темы ни при каких обстоятельствах не ведут себя как классические элементарные. Теоретическим плацдар­мом их описания ни в коем случае не могут быть клас­сически базовые принципы сложенности (принцип Анаксагора —Демокрита) и механистичности (принцип Кеплера). Потребовалась, следовательно, иная эврис­тика, выступающая адекватным инструментом истол­кования когерентных, кооперативных явлений. Ею стал синергизм, трактующий образование макроскопически упорядоченных структур в нетривиальных (немехани­ческих) системах с позиций формирования порядка из хаоса вследствие коллективных эффектов согласова­ния множества подсистем на основе нелинейных, не­равновесных упорядочивающих процессов. С этим пришел конец элементаристско-фундаменталистской онтологии механицизма с обслуживающим ее катего­риальным блоком — стабильность, неизменность, по­стоянство, линейность, равновесность, обратимость, устойчивость, простота и т. д. На ее развалинах утвер­дилась организмическая картина, зиждущаяся на до­пущении совокупных эффектов самоорганизации, кон­структивной роли времени, динамической нестабиль­ности систем — категориальный блок, составленный неустойчивостью, неравновесностью, сложностью, нелинейностью, когерентностью, необратимостью, синхронностью, изменчивостью и т. д. Трансформиро­валось и понятие элементарности. Неклассическое его прочтение таково: оно, во-первых, не инспирирующее фундаментальное, а минимальное, остающееся зачас­тую равнодостойным композиционному и служащее его полномочным выражением; во-вторых, вопреки классическому аддитивно-матрешечному, оно обеспе-

чивает генетически-конструктивную интерпретацию явлений посредством отслеживания этапов становле­ния, взаимодействия одних структур с другими (метод квазичастиц).

Холизм. Антифундаменталистский, антиредукци­онистский интеллектуальный блок, предопределяю­щий интерпретацию действительности как иерархию целостностей. В подобных случаях руководствуются планами: 1) кооперативной самоизменчивости — кван­товая когерентная синхронизация изменений (кван­товые процессы в лазерах); 2) гетерогенных много­мерных структур, каждая им которых представляет самодетерминируемый инвариант в вариантах, —тот же нейтрон как кооперативное образование трех квар­ков осмысливается на базе соображений системнос­ти, динамичности, взаимосвязанностн коллективов, от­ветственных за итоговую структуру.

Антисозерцательность (оперативно-деятельнос-тное начало). Деятельностный подход в виде ориента­ции не на репродукцию заданных структур, а на пре­образование внешней человеку действительности сам по себе не является чем-то новым: его упрочение в истории относится ко времени Реформации. Нам же принципиально то, что сферы влияния деятельнос-тного подхода, складывавшегося в рамках класси­ческой фазы новоевропейской культуры как крити­ческое преодоление лишенного интенции на широкий социальный активизм схоластического средневековья, охватывали лишь область общественно-политической жизни (становление гражданского общества), не зах­ватывая науку. Этим и объясняется такая черта клас­сики, как антидеятельностная антисубъективность, предполагающая прямолинейное вытеснение из кон­текста исследования (фиксация и генерация резуль­татов) субъективной деятельности. На стадии же не­классики субъект, поисково-изыскательское оснаще­ние оказываются имманентно вплетенными в самую ткань науки — постановку, решение обсуждаемых ею вопросов.

Парадигма классической науки с узаконенным в ней объектным стилем мышления нацеливала на по-

Глава 5. Нвкдассичвская наука

знавательное освоение предмета, так сказать, самого по себе в его натуралистичной естественности и не­посредственности. Последнее означало некритическую абсолютизацию «природного процесса», выделяемого безотносительно к условиям его изучения, что влекло повсеместную элиминацию из науки субъективной деятельности, игнорирование роли средств исследова­тельского воздействия на объект познания. Между тем стратегия герметичности объективного предмета ни­как и ничем не оправдана.


¹ Бор И. Избранные научные труды. Т. 2. М, 1972. С. 31.

Изоляционистская посылка отделения поведения материального объекта от его изучения, пренебреже­ние взаимодействием между объектом и прибором обнаруживает фиктивность со стадии атомной физи­ки, поставляющей нестандартную ситуацию, где спо­собом актуализации предметности оказывается взаи­модействие объекта с познающим субъектом. С этого момента в методологическое сознание вводится зап­рет на объективистскую трактовку характеристик предметности «самой по себе» без учета способов ее освоения. «Согласно квантовому постулату, —уточня­ет Бор, — всякое наблюдение атомных явлений вклю­чает такое взаимодействие последних со средствами наблюдения, которым нельзя пренебречь. Соответ­ственно этому невозможно приписать самостоятель­ную реальность в обычном физическом смысле ни явлению, ни средствам наблюдения»¹. Поскольку невозможно исключить внешнее воздействие на пред­мет в ходе его изучения (иначе оно невозможно), рав­но как благодаря тому, что при изучении (наблюде­нии) имеется взаимодействие объекта с измеритель­ным прибором, обессмысливается понятие исконного естественного процесса в чистом виде. По этой при­чине неклассика (от естествоведения до культурове-дения) отвергает объективизм как идеологию, отбра­сывает представление реальности как чего-то не за­висящего от средств ее познания, субъективного фактора.

Релятивизм. Внедряет, закрепляет в знании идею естественного предела значений как величин, так и способов их фиксации. Как умонастроение релятивизм питается двумя источниками.

Первый — онтологический, связан с зависимос­тью объективных характеристик предметности от фактических условий протекания реальных процес­сов: в различных контекстах существования свойства вещей варьируются. Данное с классической точки зрения необычное обстоятельство, вызвавшее массу недоумений и недоразумений, вновь и вновь оттеняет полифундаментальность, многослойность мира, име­ющего плюральную структуру, которая определяет и предопределяет изменчивость его параметров. Тези­су об изменчивости свойств действительности долж­но придавать самую широкую редакцию: вариабель­ны не только характеристики вещей (величины), но и формы, способы, условия бытия вещности, — даже наиболее универсальные, такие, как причинно-след­ственная размерность. Скажем: аксиоматично, что во времениподобных интервалах стандартного макроми­ра причинно-следственные связи общезначимы. В мик­ромире же при сильных полях и градиентах полей причинно-следственная схематика событий нарушает­ся — так называемое самообусловливание, что требует разграничения причинно выполненных и причинно нарушенных интервалов.

Второй — эпистемологический, заключается в дискриминации выделенных (привилегированных) си­стем отсчета. Привилегированная система отсчета — неоперациональная, спекулятивная химера, возника­ющая вследствие принятия всеобъемлюще-неизмен­ных рамок событий (вездесущего просцениума) в от­влечении от возможных обстоятельств, обратных воз­действий, порядка и типа приближения. В противовес этому отстаивается линия зависимости аппарата науки (описания, понятия, величины) от конкретных систем отсчета, связанных с определенными онтологически­ми интервалами, сообщающими операциональную и семантическую значимость используемым абстракци­ям. Положению о релятивности знания в эпистемоло­гическом смысле также требуется сообщать макси­мально широкое толкование. Знание не безотноси­тельно, оно интенционально, сцеплено с приемами мыслительной и экспериментальной обработки дей­ствительности, процедурами идентификации объек­тов, правилами их интерпретации, систематизации и т. д. Онтологическая и ментальная региональность знания в конечном счете и выражают то, что именуют относительностью к реальности и средствам позна­ния (понятийная и опытная интервальность— изо­морфная контекстам реальности адекватность, точ­ность, строгость знания).