Дж. Г. Беннетт Драматическая Вселенная

Скачать 3.5 Mb.

Название	Дж. Г. Беннетт Драматическая Вселенная
страница	6/38
Дата публикации	21.08.2013
Размер	3.5 Mb.
Тип	Документы

100-bal.ru > История > Документы

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 38

1.1.5. ЗНАЧИМОСТЬ ЧИСЛА

Даже освободившись от ограничений логики, мысль не достигает того, что лежит за пределами триады; вместе с тем, нет сомнения, что должны быть значимы также и четырехчленные, и пятичленные, и более сложные системы. Подлинная четырехчленная система, например, совершенно отлична от триады, и мы не можем надеяться привести такую систему в область одной лишь мысли. Многочленные системы обязывают нас, следовательно, принять в расчет значимость числа как фактора всего опыта; для этого мы должны стремиться к полноте охвата, превышающей то, что дает логика. Логическая интерпретация числа возникает из формирования классов и по своей сущности полярна или дуалистична; это значит, что она состоит в приписывании объекта данному классу в терминах простого различения "да, это член класса", или "нет, это не член класса". Такая процедура ведет к воззрению на число, в соответствии с которым в нем нечего знать, кроме законов арифметики. Эти законы принадлежат, однако, всего лишь к примитивной форме логической мысли.

Есть и другие способы мышления о числе. Мы можем, например, взять несколько групп объектов и, размечая их по парам, рассмотреть, есть ли однозначное соответствие, такое, что ни один объект не остается не отмеченным ни в одной из групп. Проделав это, мы можем утверждать, что группы имеют одинаковое число объектов, независимо от того, какие объекты их составляют. Так, мы можем говорить о наборе из двенадцати яблок, двенадцати человек, или просто двенадцати объектов. Числа появляющиеся таким образом, называются количественными числительными, и все их свойства могут быть выведены из простых правил попарного сочетания. Другими словами, количественные числительные не выходят реально за пределы значимости числа "два". Однажды увидев, как осуществляется эта операция распределения по парам, и убедившись, что остатка нет, мы не нуждаемся во введении какой бы то ни было новой операции, чтобы дойти от двух до двенадцати, или до ста, или до любого большего числа.

Другой метод конструирования чисел – повторение. Повторяя действие, выражаемое словами "и это", мы обнаруживаем, что это означает формирование упорядоченного ряда порядковых числительных, обозначаемых словами "первый", "второй", "третий" и.т.д. Обычно мы соединяем эти два метода получения чисел неясным и непоследовательным образом. Пересчитывание и соединение в пары – операции весьма разные по значимости, но мы не задаем себе вопрос, в чем состоит разница, или что общего имеют получаемые результаты.

Есть способ представления числа, для которого мы не имеем общепринятого названия, но который может быть назван арифметическим качеством. Он касается внутренних отношений группы и включает такие свойства, как различения между простыми и составными числами. Например, числа одиннадцать, двенадцать и тринадцать сильно отличаются друг от друга. Число двенадцать, будучи получаемо умножением двух на два и на три, богато внутренними комбинациями. Числа одиннадцать и тринадцать – оба простые, но отличаются тем, как они входят в сочетания. Можно с первого взгляда сказать, делится ли число, записанное в десятичной системе, на одиннадцать, в то время как число тринадцать остается нераскрытым. Если мы воспользуемся двенадцатиричной системой, внешний характер этих двух чисел переменится. Для математика, который занимается арифметикой и изучает такие свойства чисел, каждое имеет собственные внутренние качества, которые много более интересны и значительны, чем абстрактные свойства, появляющиеся, когда числа конструируются сочетанием в пары или повторением.

1.1.6. КОНКРЕТНЫЕ ФОРМЫ И МАГИЯ

Пересчетом, организацией в пары и распознаванием качеств полная значимость числа далеко не исчерпывается. Числа по праву обладают значением. Число два – не просто символ двойственности; специфическое качество "двойки" зависит от разделения противоположностей и само его определяет. Число три неразрывно связано с идеей отношения. Три как понятие класса – абстракция, извлеченная из опыта; три как отношение – составная часть самого опыта. Это ведет нас к поиску того свойства, которое может быть названо конкретной значимостью числа. Хотя мы можем быть убеждены, что такое свойство реально существует, мы также вынуждены признать, что оно ускользает от наших попыток классификации. Тем не менее, это не дает нам права отделаться от конкретной значимости числа как иллюзорной, или считать ее несущественной. Если мы хотим освободиться от ограничений логического мышления, мы должны открыть новую эначимость числа; потому что число и логика, как мы сейчас их знаем, неразделимы.

Говорится, что греки были склонны излишне подчеркивать статический аспект числа. Конечно, может показаться, что Платон видел в числах едва ли больше, нежели арифметическую значимость . Заслуживает, однако, внимания, что Пифагор считал тетраду более фундаментальной, чем триаду. Анаксагор, с его "четырьмя субстанциями", основывался на той же точке зрения. Пифагор и греческие философы были знакомы с египетской традицией, в соответствии с которой числа являются ключом к пониманию реальности. Аристотель рассуждал способом, во многом сходным с нашим, относительно значимости чисел один, два и три.

Поиски конкретной значимости уходят в глубокую древность. Они представлялись древними уже в Египте додинастического периода – более пяти тысяч лет назад. В некий неизвестный период, раньше первых памятников письменности, человек уже убедился в этой конкретной значимости и увидел, таким образом, как число непосредственно входит в событие и переживается как таковое. Если мы определим "конкретность" как свойство, посредством которого данная форма входит в непосредственный опыт, то можем признать тесную связь, сохраняющуюся с древнейших времен, между числом и магией. Магия – это искусство, посредством которого человек стремится влиять на события, можно поэтому ожидать, что вера в конкретность числа должна идти рука об руку с верой в магию, и отрицание одного должно вызывать также отрицание второго.

Изучение первобытной истории показывает, что магия всегда играла определенную роль в формировании человеческого характера и человеческих установлений. Мы, следовательно, не можем игнорировать магию в нашем стремлении к пониманию человеческой судьбы. Распространены два отношения к магии. Одно может быть названо официальным отношением науки, философии и религий. Эти дисциплины отрицают магию как примитивный предрассудок, интересный только в историческом и антропологическом смысле, доказательство того, что человек далеко шагнул со времен своих первых опытов поиска истины. Второе отношение – некритическое принятие магии, под своим собственным именем или под другими вывесками, которые разными способами прикрывают веру в то, что сверхъестественные силы непосредственно действуют в жизни человека. Практическое значение магии в нашей жизни, однако, идет значительно дальше наивных предрассудков. Мы все еще верим в магию, хотя мы называем ее разными именами. Вера, что технология или какая-либо форма социальной революции может освободить человека от необходимости работать и страдать, в своем существе неотличима от самых грубых верований в эффективность магии. Часто – почти всегда – оказывается, что отрицание магии, проявляющейся в одной форме, и слепая вера в магию, облаченную в другую форму, идут рука об руку в одном и том же человеке, в одной и той же цивилизации.

Итак, если мы хотим правильно оценить стоящую перед нами задачу, нам необходимо найти правильный путь между наивным принятием и столь же наивным отрицанием реальности конкретных форм. Это срединный путь состоит в том, чтобы признать, что конкретные формы безусловно существуют, но человек, такой, какой он есть, не имеет средств глубоко проникнуть в их сущность.

1.1.7. ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОЕ ПРИБЛИЖЕНИЕ

Уайтхед напомнил нам, что ограниченность в выборе доказательств – проклятье философии. Любая система может быть представлена как правдоподобная, если мы будем отрицать или игнорировать те элементы опыта, которые не находят в ней своего места. Если, однако, мы ставим перед собой задачу относиться ко всему опыту с равным вниманием – будь он рациональным или иррациональным, научным или ненаучным, коммуницируемым или некоммуницируемым – мы скоро потеряем почву под ногами. Поскольку любая рациональная аргументация должна включать по меньшей мере одно нерациональное предположение, никто не может усомниться в ограниченности человеческого разума. Научный метод наблюдения и эксперимента не может принимать во внимание неповторимое и исключительное, что занимает столь большое место в эстетическом опыте. Более того, есть законы, которые представляют непреодолимые трудности для коммуникации, поскольку это законы понимания, а не знания, и которые, однако, не менее определены и не менее универсальны, чем те, которые могут быть выражены в языке слов и символов.

Качество – неотъемлемый элемент всякого опыта, но оно не может быть знаемо таким же образом, как знаемо количество. Наша интуиция качества отличается от интуиции количества, и они не могут быть выражены в одном и том же языке; и все же весь опыт, какова бы ни была его природа, есть осведомленность о качествах. Ни одна система мысли не может игнорировать качество, не подвергаясь опасности быть бесплодной, опасности тем большей, что часто она довольна собой и слепа к собственным ограничениям.

Тем не менее, задача охватить весь возможный опыт превышает силы любого человека. И было бы глупо браться за нее, если мы не готовы идти медленно, ища элементы, которые одновременно просты и универсальны, и не ожидая сразу охватить их полную значимость. Мы можем надеяться постепенно построить картину мира, сначала – общий контур, позже – заполняя его деталями там, где это окажется возможным. Это может быть названо "методом последовательного приближения", и мы обсудим его детали в одной из последующих глав. Его главная черта состоит в том, что он начинает с общего представления, которое по необходимости смутно и неточно, а не с такого, которое, хотя может быть точным и убедительным, но по необходимости абстрактно и неполно. Мы начинаем с тотальной данности всего опыта и, не забывая об ограничениях наших способностей восприятия и мысли, попытаемся рассмотреть всю эту тотальность как единство. Мы не будем при этом искать ясности или простоты. Мы не будем ожидать, что окажемся в состоянии выразить наши интуиции в удовлетворительном языке или передать их иначе, нежели совершенно неадекватно. Более того, мы должны принять неизбежность ошибок. Непосредственность чувственных восприятий и достоверность логической дедукции играют малую роль в попытке проникнуть в форму опыта, которая является в подлинном смысле метафизической, то есть находящейся за пределами чувств и не подвластной ограничениям мысли. Конкретная форма, которую мы ищем – посмешище для эмпиристов, но также и камень преткновения для рационалистов. Более того, мы приступаем к нашему заданию в предположении, что оно никогда не может быть окончательно завершено. Тем не менее, стоит пускаться в этот поиск, ибо это выражение истинной человеческой природы, значение и место которой мы стремимся понять.

Глава 2
ПОСЛЕДОВАТЕЛЬНОСТЬ КАТЕГОРИЙ

1.2.1. КАТЕГОРИИ И ПРИНЦИПЫ

Здесь мы должны остановиться, чтобы уточнить значение некоторых выражений, которые мы будем употреблять далее. Первое, что требует разъяснения, это различие между "конкретным" и "абстрактным". Конкретное утверждение – это прямое выражение полного содержания данного опыта; в абстрактной форме некоторые элементы опыта опущены, чтобы внимание можно было направить на определенный частный аспект ситуации и исключить другие.

Абстракция вообще неизбежна, поскольку она компенсирует ограниченность наших человеческих способностей восприятия и мышления. Мы должны, далее, различать в нашем опыте ряд стадий, начиная с недифференцированного чувствования, проходя через восприятие и формирование воображения до высших ступеней познания, и имея своей конечной целью достижение Объективного Разума. Эти стадии напоминают спиральный путь вверх по горе, периодически приводящий к сходной панораме, но на разных уровнях, и, соответственно, с разной перспективой. Первичное ощущение конкретно, а высшее познание тоже конкретно, но восхождение от одного до другого невозможно без определенной степени абстракции, т.е. без того, чтобы до некоторой степени пожертвовать непосредственностью.

Первый шаг от ощущения к восприятию совершается посредством процесса упорядочивания, который зависит от присутствия в нашем опыте определенных первичных данных. Категории – те элементы опыта, которые, с одной стороны, даны непосредственно, с другой же стороны имеют общий или универсальный характер. Употребляемое таким образом слово "категория" приближается к аристотелевским " различным родам понятий соответствующим различным формам".^⁷

Категории – это средства, посредством которых мы начинаем конструировать из непосредственного опыта обычную картину мира. Это, таким образом, одновременно завершение восприятия и начало рассуждения. Начиная рассуждать, мы фиксируем внимание на категориях и стремимся выразить то значение, которое они несут для нас посредством слов или символов. Получаемые таким образом формулы могут быть названы принципами. Категории, будучи элементами нашего непосредственного опыта и, следовательно, несомненными – конкретны; в то время как принципы, будучи выражением нашего охватывания этих элементов, абстрактны, и подвержены поэтому нашим ограничениям и нашей неуверенности.

Категории выявляются /emerge/ в нашем опыте посредством процесса открытия. Даже если категории не названы, и ни один принцип не сформулирован, элементы опыта, тем не менее, распознаются. Следовательно, категории сами по себе образуют упорядоченную серию и могут быть определены через минимальное число терминов /terms/, которыми должна обладать система, чтобы эксплицировать их. Первая категория – целостность, которая требует лишь одного термина; а именно, это элемент опыта, выделяемый нашей осведомленностью, наличествующей и сохраняющейся. Если мы идем дальше и говорим, что этот элемент есть он сам, а не иное, мы уже делаем шаг к двучленной системе и категории полярности.

Полярность, таким образом, появляется как неизбежное последствие признания целостности как элемента опыта, не являющегося его тотальностью. Противопоставление "это, а не то" оставляет нас с двумя изолированными, не связанными элементами. Мы обнаруживаем, однако, что элементы нашего опыта всегда соотнесены; таким образом выявляется третья категория, соотнесенность, которая требует, по меньшей мере, трех терминов для своей экспликации. Соотнесенность, в свою очередь, не полна, если только мы не вернем ее обратно в непосредственный опыт с характеристикой таковости. /thus and so/ Поскольку мы обнаруживаем, что всегда вынуждены брать наш опыт в качестве "таковости", мы должны принять четвертую категорию субстистенции.

Однако необходимо выйти за пределы "таковости", чтобы принять в расчет все, что могло бы быть, но не наличествует. Этот дополнительный элемент нашего опыта – категория потенциальности, требующая для своей экспликации пяти независимых терминов. За этим следуют категории повторения (требующая шести терминов) и структуры (требующая семи терминов). Эта серия должна быть продолжена, пока не будет включено столько терминов, сколько необходимо для того, чтобы дать ту меру конкретности, которую мы в состоянии охватить. Наивный реализм довольствуется одночленной схемой, в которой нет различий субсистенции. Наивный дуализм не может выйти за пределы полярности. Таким образом, на каждом шагу в последовательности категорий мы обнаруживаем все большее "усложнение". Серия не имеет конца, кроме как в ограниченности нашего собственного понимания.

Рассматривая категории, мы находим, что каждая имеет свое поле значимости, совпадающее со всем опытом. Тем не менее, категории сами по себе никогда не могут исчерпать опыт, ибо какого бы числа мы ни достигали, остается определенная степень абстрактности, и может быть добавлен дополнительный элемент для продвижения к большей конкретности. Поэтому мы должны изучать категории как бесконечную последовательность, на каждом шагу которой имеется соответствующий принцип, посредством которого мы формулируем то, что требует с одной стороны, открытия категорий, а с другой стороны – углубления нашего проникновения в их значимость.

Мы должны остерегаться предположения, что принципы могут нам сказать что-либо, чего мы не обнаружили бы уже в опыте. Существует серьезная ошибка в употреблении языка, состоящая в том, что выражения наших желаний, верований или фантазий называется "научными принципами".^⁸ Принципы – не более чем средства удержать в нашей памяти элементы опыта, которые, как мы обнаруживаем, являются одновременно непосредственными и универсальными, но в силу предполагаемой универсальности принципы – это нечто больше, чем констатация факта. Они соответствуют определенной стадии в переходе от ощущения к разуму.
1.2.2. ЧИСЛОВАЯ СЕРИЯ (РЯД) КАТЕГОРИЙ
Наши категории должны занять место категорий Канта, хотя некоторые из них – например, целостность и существование – названы им также и определены как понятия, лишь посредством которых может быть понято что-либо из многообразия интуиции. ^⁹

Кантовские категории не идут достаточно далеко, поскольку они остаются в рамках дуалистической логики. Аристотель с его предикаментами и постпредикаментами понял, что есть более тонкая интуиция, приходящая с углубляющимся опытом, но как Аристотель, так и Кант недооценивали значимость объективного числа.

Целые числа, приписываемые каждой категории – это не просто символы, они обозначают минимальное количество членов, которые должны присутствовать в данной системе, чтобы соответствующая категория могла быть полностью эксплицирована. Например, мы не можем показать природу отношений посредством лишь двух терминов, поскольку, как обнаружил Платон, мы не можем удерживать в мысли две независимые идеи без третьей, их согласующей. Точно так же потенциальность требует пяти терминов, поскольку необходимо различать то, что есть и то, что могло бы быть, равно, как и учитывать все отношения, в которые может вступить данная система.

Необходимо заметить, что принципы пересекают различение физики и метафизики, приписываемой по случайности Аристотелю, который видел лучше, чем его ученики, что реальная проблема философа не в том, чтобы смотреть за пределы опыта, а в том, чтобы понять его. В этом смысле "каждый человек – философ", потому что наша способность находить ответы не только на наши глубочайшие, но и на наши ближайшие практические проблемы зависит от схватывания – сознательного или интуитивного – принципов их действия. Именно в этом смысле Гурджиев утверждает, что одним из фундаментальных стремлений человека должно быть стремление "знать все больше и больше о законах творения и поддержания мира". Понимаем мы это, или нет, но наша способность упорядочивать и направлять нашу жизнь зависит от того, до какой степени мы схватываем действие принципов, в особенности тех, которые имеют активный характер, то есть соответствуют нечетным числам. Можно сказать, что принципы целостности, соотнесенности, потенциальности и структуры динамические, то есть сами себя преодолевающие; в то время как принципы, соответствующие четным числам – принципы полярности, субсистенции и повторения – статические или замкнутые, то есть самодостаточные.

Будет удобно представить первые двенадцать членов ряда категорий следующим образом:

Динамические категории		Статические категории
1. Целостность 3. Соотнесенность 5. Потенциальность 7. Структура 9. Паттерн 11. Доминирование	Одночленная Трехчленная 5 терминов 7 терминов 9-членный 11 членов	2. Полярность 4. Существование 6. Повторение 8. Индивидуальность 10. Творчество 12. Автократия	Двучленная 4 члена 6 терминов 8 терминов 10-членное 12 терминов

Здесь необходимо подчеркнуть, что число 12 – удобное место для остановки. Ряд принципов и категорий продолжается, не имея предписанного конца. Например, десятый принцип творчества важен для всякого изучения вселенной, но, из-за недостаточного понимания истинных различий чисел от восьми до двенадцати, мы не будем пытаться выразить его в словесной форме.

Прежде чем перейти к отдельному рассмотрению категорий, мы должны снова заметить, что они образуются не просто последовательностью прибавлений нового термина. Полярность возникает не только через противопоставление двух целых, но также и посредством формирования диполя. Соотнесенность – не просто согласование противоположностей, но тотальность системы, в которой три независимых фактора соединены в одно. Субсистенция – не есть ни пара диполей, ни целостность плюс отношение, хотя она включает и то и другое. Она также сообщает четырехчленной системе свойство уникальности, которое Гегель называет "наличным бытием".^¹⁰ Потенциальность может быть выражена как две триады, образующие диполь, но она обладает собственным особым качеством, которое не может передать ни одна из предыдущих категорий. Повторение также продвигает нас на шаг вперед к конкретности опыта, в котором "познавать" значит "узнавать". /"cognize" - "recognize", англ. игра слов/. Структура – это не просто повторение плюс целостность (6+1), потенциальность плюс полярность (5+2), субсистенция плюс соотнесенность (4+3), но все это, и еще уникальное свойство независимости, т.е. способности воспроизводить в части характер целого.^¹¹ Категории служат лишь как средства для узнавания определенных свойств нашего опыта и для изучения их как самих по себе, так и в их взаимовлияниях. Более того, принципы не имеют конечной точки, которую мы могли бы представить для себя в мысли, но они вновь и вновь возвращаются с возрастающей значимостью по мере того, как в нас возрастает понимание нашего жизненного опыта.

1.2.3. ЦЕЛОСТНОСТЬ^¹²

Целостность вездесуща, но относительна.
Рассматривая наш опыт и поведение живых организмов и неодушевленных объектов, мы можем различить паттерн энергетического обмена, к которому можно применить общий термин "реактивность". Есть разные уровни реактивности которые мы можем выразить такими словами, как "реакция" - "ощущение" - "восприятие" - "различение" - "понимание". Термины этого ряда не строго определены, и мы не можем также определить без дальнейшего исследования, независима ли одна форма ответа от другой. Тем не менее, мы можем распознать "шкалу реактивности" классифицирующую все, что мы знаем. Если мы теперь введем слово целостность, мы будем вынуждены принять, что его значение соотносится со степенью реактивности, на которую способен рассматриваемый объект. Едва ли можно сказать о неодушевленных объектах, что они могут распознавать другие целые. Кристалл, например, может брать материал для своего роста из раствора, но не реагирует специфически на присутствие другого кристалла, похожего или непохожего на него самого. Мы можем обнаружить избирательные реакции в механизмах, таких, как игорные автоматы, которые мы сами создаем, но их способность избирательно реагировать на специфические целые, такие, как мелкие монеты, происходит из человеческого опыта. Растения, по-видимому, уже обладают некоторой способностью распознавать другие объекты как целые и реагировать на них. Животные – даже самые примитивные – показывают еще большую степень реактивности. Реактивность на целостности несомненна у животных, обладающих нервной системой; но целостности ими скорее ощущаются, нежели воспринимаются. Распознавание целостностей человеком при ближайшем рассмотрении оказывается меньшим, чем можно предполагать. Наша речь подразумевает, что употребляемые нами имена – целостности, но мы редко верифицируем значения, которые намереваемся передать. Существуют, однако, убедительные свидетельства, что человек в более высоких состояниях сознания обладает прямым восприятием целостности, которое идет дальше имен и форм и проникает некоторым образом в саму сущность /essence/ воспринимаемой вещи.

Эти соображения приводят нас к понятию о целостности, как о качестве, которое встречается во всем опыте, причем таком качестве, которое принимает разные степени и потому относительно. Поскольку наш обычный язык не принимает во внимание относительности целостности, становится необходимой реконструкция. Рассмотрим, например, группу слов, показывающих разные аспекты целостности, таких, как "единство", "связность"', "совместность", "полнота"', "порядок", "организация", "организм", "самость", "индивидуальность". Значение этих слов показывает, насколько мы можем это различить, определенные градации в движении от более абстрактного к более конкретному представлению о понятии целостности.

В таких словах, как "организм", подразумевается уже субсистенция и структура, выходящая за пределы простой целостности. Если мы зададимся вопросом, каковы же градации целостности, то увидим, что они определены тем, до какой степени данный объект является самим собой и не сливается с чем-то, что не есть он.

Здесь мы должны сделать важное обобщение, а именно, что вопрос: "До какой степени данный объект является собой?", всегда имеет значение. Мы замечаем, что не все объекты едины в одинаковой степени – одни более связны, чем другие. Так, живой организм обладает большей степенью целостности, чем собрание рассеченных членов и органов на анатомическом столе.

Чтобы обозначить свойство объекта, которое создает степень его целостности, мы можем воспользоваться термином "объединенность", и, поскольку желательно подчеркнуть, что целостность содержится в самом объекте, а не в том, как он воспринимается, мы можем приписать каждому целому точный индекс, а именно "степень, в которой данное целое существует независимо и отделимо от его ближайшей окружающей среды". Принцип целостности утверждает, что свойство быть собой универсально и вездесуще, хотя и относительно.^¹³

1.2.4. ПОЛЯРНОСТЬ

Утверждение, что два объекта связаны, предполагает, что они также в каком-то смысле разделены. С другой стороны, такие слова, как "противоположный", "противоречащий", "разделенный", "противный", "исключающий" подразумевают разобщенность, которая была бы лишенной значения, если бы не было связанности. Мы можем употребить термин диада в особом смысле для обозначения пары терминов, между которыми может быть обнаружена как связность, так и разъединение. "Мужчина и женщина" – это диада, в качестве примеров легко вспомнить "теплое и холодное", "присутствующее и отсутствующее", "внутреннее и внешнее", "похожее и непохожее", "истинное и ложное". Такие пары, как "дерево и бумага", "чай и кофе", "вчера и завтра", "может быть и скорее всего" - также диады, поскольку в каждой паре терминов мы можем распознать общее свойство, которое дает значение противопоставлению. Тем не менее, два термина диады не обязательно должны иметь общее сущностное свойство. Связь может состоять всего лишь в том, что они случайно сведены вместе по какой-либо ассоциации идей. Например, "поварское искусство" и "завтрашнее утро", "более чем" и "медная монета" могут быть взяты таким образом, чтобы представить две идеи, противопоставленные и все же ассоциированные в особой связи.

С этими объяснениями мы можем утверждать, что каждая и любая пара целых, существующих или не существующих, может рассматриваться как диада в вышеуказанном смысле. Хотя все пары – диады, подавляющее большинство их тривиальны в том, что два термина находятся друг к другу лишь в слабой оппозиции и в незначимой связи. Даже когда полярное противопоставление предельно ясно, в каждой диаде остается не противопоставленный элемент, общий обоим членам пары. Например, тепло и холод – не совершенно исключающие друг друга термины, потому что есть некоторое тепло даже в самых холодных объектах. Истинность или ложность никогда не могут быть утверждаемы абсолютно ни в каком диадическом утверждении. Принцип полярности может быть сформулирован кратко:
Полярность всегда дает начало силе. /force/

Мы должны остерегаться ошибки отождествления силы с отношением. Положительный и отрицательный электрический заряд не могут существовать вместе, и поэтому о них нельзя сказать, что они находятся в отношении друг к другу, хотя в противопоставлении они производят силу. Благодаря полярности все, что существует, находится в состоянии напряжения, для ослабления которого полярность сама по себе ничего не может сделать. Поэтому полярность никак не может быть последним принципом объяснения.^¹⁴ Можно сказать, что целостность слишком удобна, чтобы удовлетворять, а полярность слишком неудобна, чтобы быть продлеваемой. Диада – всегда источник беспокойства, заставляющий нас более глубоко проникать в суть дела. Без силы ничто не может двигаться, но одна лишь сила еще не делает движение возможным. Мир, рассматриваемый как система диад, состоял бы из связанных, но не соотнесенных, целых, из противоположностей, жаждущих согласования и неспособных его обрести. Число два не может выйти за свои пределы. Диада замкнута, но ее замкнутость лишена полноты.

Благодаря полярности мы обнаруживаем везде в нашем опыте противоположности порядка и хаоса, добра и зла, истины и лжи, самости и инакости; но полярность не может показать нам, ни как возникают эти противоположности, ни как они могут быть разрешены.

1.2.5. СООТНЕСЕННОСТЬ^¹⁵

Все реальные отношения сводимы к сочетаниям трех независимых элементов, оказывающих друг на друга утверждающее, согласующее и отрицающее влияние.
Отношение само по себе – не целое, и это также не качество целых, которые оно связывает. Следовательно, принцип соотнесенности не может быть достигнут только лишь соединением целостности и полярности. Поскольку логика, основывается на этих двух принципах, соотнесенность выходит за пределы логики. Поэтому попытка изучать соотнесенность посредством диады "терминов и отношений" оказывается безуспешной.^¹⁶

Если отношение не может возникнуть из двух терминов как таковых или из чего-либо, образованного из одного из них, то оно должно требовать, по меньшей мере, трех терминов; мы обнаруживаем, что это как раз то свойство, которое входит в опыт посредством триады. Наиболее важная, и в некотором смысле наиболее трудная идея, которую надо охватить, состоит в том, что триада отношения образуется лишь в той мере, в какой все три наличествующих термина независимы. Если хоть один из трех терминов может быть выведен из остальных двух, то мы имеем дело не с отношением, а с целостностью или полярностью. Например, холод-тепло-железо не образуют отношения, потому что тепло и холод не являются независимыми факторами. Если же мы возьмем огонь-тепло-железо, то мы полагаем отношение, в котором огонь и железо соотнесены посредством тепла, тепло и железо посредством огня, тепло и огонь посредством железа. В предыдущем случае мы имели лишь представление о силе, возникающей между теплом и холодом, противопоставлении их в куске железа, но не отношение. Требование независимости вносит элемент порядка, которого мы не находим в принципах целостности и полярности. Отношение не характеризуется всего лишь фактом, что три члена присутствуют, ибо необходимо также принимать в расчет тот способ, каким они сводятся воедино. Например, триада ребенок-мать-отец, обозначающая заключенную в ребенке память об отношениях мужчины и женщины, совершенно отлична от триады отец-мать-сын, представляющей порождающее действие мужского принципа, противопоставленное женскому.^¹⁷

Необходимо далее заметить, что каждый из трех членов триады вносит свой специфический вклад в характер отношения. Один из членов всегда будет иметь характер утверждения, /affirmation/ или активности; второй – отрицания /denial/; третий не является ни активным, ни пассивным, но выступает как их согласование /reconciliation/. Может показаться трудным распознать эти свойства в каждой ситуации из-за большого разнообразия форм, в которых они могут проявиться. Утверждение всегда позитивно и активно, но оно может иметь много разных оттенков, отрицание может простираться от интенсивного противопоставления до инертности и пассивности; в пределах этого ряда можно обнаружить такие характеристики, как восприимчивость, реактивность и сотрудничество. Третий фактор может быть не более чем результатом встречи активной и пассивной сил, или он может явиться актом свободы, вызывающим к существованию ситуацию, которая без него вообще не могла бы возникнуть. Вышеупомянутые триады различаются значимостью ребенка как третьего термина. В первой триаде ребенок — чистая потенциальность, то есть свобода, в то время как во второй это актуализация во времени, то есть результат.

Благодаря различным градациям значения, которые могут быть принимаемы тремя первичными факторами, отношения могут иметь бесконечное разнообразие, но все они могут быть сведены к триадам. Отношение типа: "А купил В у С за D шиллингов" реально состоит из двух триад: триады "покупки" и триады "платы". Более того, она не является истинной тетрадой, поскольку термины В и D не независимы, ибо плата D не имеет смысла без отнесения к объекту В. Равным образом, расселовское пятеричное отношение – "А полагает, что любовь В к С больше, чем ненависть D к Е" – состоит из четырех триад с отношениями "любовь", "ненависть", "полагание" и "больше чем".
1.2.6. СУБСИСТЕНЦИЯ^¹⁸
Субсистенция – ограничение существования рамками, требующими для своего определения не менее четырех независимых терминов.
Мы переходим от отношения к субсистенции посредством признания, что существование всегда, предстает нам как "таковость". Это требует четырехчленной системы. Тетрада есть, очевидным образом, сочетание отношения и соотнесенных объектов, следовательно, она означает ситуацию более конкретную, чем одна лишь триада.

Когда Платон употребляет выражение "устойчивый четырехугольник", он обнаруживает интуицию, что трехчленная система некоторым образом неполна и неустойчива.

Для того чтобы определить событие, мы нуждаемся в четырех независимых терминах. Обычно за таковые берутся три параметра пространства и один времени, но мы не должны ошибочно полагать, что тетрада состоит из двух различных родов терминов. Субсистенция означает для нас сохранение во времени и протяженность в пространстве, но они практически неразделимы. То, что мы в действительности видим - изменения, которые могут быть представлены как система тел в относительном движении. Главное, что необходимо отметить, это что субсистенция относится к определенной частной ситуации. Каждая тетрада уникальна, но она платит за эту уникальность тем, что не может стать иной, чем она есть. Таким образом, принцип субсистенции по существу статичен. Необходимо далее заметить, что четверичная рамка отнесения не обязательно должна быть чувственным опытом в пространстве и времени. Мы можем представить себе паттерн, субсистирующий во вне-временной рамке отнесения пространства, образованной в соединении со свойством обновления. Возможно даже, что есть модусы бытия, субсистирующие в невидимом мире пространства и потенциальности. Следовательно, необходимо сформулировать принцип без явного отнесения к пространству и времени.

Субсистенция завершает первый цикл категорий, которые могут быть названы "категориями простого существования" /bare existence/. В следующем цикле мы как продолжаем, так и повторяем последовательность, чтобы достичь более полного и конкретного опыта субсистенции и индивидуальности.^¹⁹

1.2.7. ПОТЕНЦИАЛЬНОСТЬ

Потенциальность или множественная субсистенция возникает, когда, по меньшей мере, две сходные триады имеют общий член в начальной позиции. Следовательно, она требует системы из не менее, чем пяти независимых терминов
Поскольку мы отождествляем знание с чувственным восприятием, мы вынуждены говорить, что то, что мы воспринимаем, существует, а то, чего мы не можем воспринять, не существует. Тем не менее, статус актуального и потенциального не может быть сведет к простому противопоставлению существования и несуществования, Существование как поле возможных актуализаций – это не "пустое существование" Гегеля, которое есть "абсолютное безразличие", но скорее "бытие определенным".

Утверждать, что В и С потенциально существуют в А, эквивалентно тому, чтобы сказать, что есть две триады ApB и AqC, одинаково реальные, где p и q события, имеющие А своим начальным моментом.

В соответствии с нашими обычными представлениями о пространстве и времени, сочетание АрВ и АqС невозможны, потому что два события В и С должны произойти в одно и то же время в одном и том же месте. Следовательно, если утверждение "В и С потенциально содержатся в А" имеет значение, то это значение должно быть отнесено к рамке более широкой, нежели только пространственно-временная. Эти соображения приводят нас к представлению о пятимерном пространстве, а также к заключению, что потенциальность требует как минимум пяти независимых терминов. Наши чувственные восприятия ограничены актуально представленным. Это может быть, например, триада АрВ. Неактуализированная возможность, данная триадой AqC, остается невоспринятой, и, в соответствии с обычной точкой зрения, должна рассматриваться как несуществующая.

Рассуждение, основанное на предположении, что потенциальное не существует, ведет к серьезным ошибкам. В конце концов, оно приводит нас к тому, что весь наш опыт необъясним. Простого соображения, что неактуализированные потенциальности могут в любой момент стать актуальными, достаточно, чтобы убедить нас, что они не могут рассматриваться как несуществующие. Принципа сохранения энергии можно придерживаться, только если признать, что потенциальная энергия по статусу существования полностью равноправна с энергией движения.

Будучи первым условием независимости, потенциальность наделяет опыт тем, что отсутствовало в предыдущих категориях. Два отношения АрВ и АqС могут, хотя не обязательно должны представлять для А ситуацию выбора, в котором одно или другое становится актуальным посредством того, что есть А, а не как результат предшествующей причины. Из этого следует, что, чтобы дать значение понятию независимости, необходимо не менее пяти терминов.

Потенциальность – всегда нечто большее, чем субсистенция. Все, что существует, имеет потенциальности для актуализации, выходящие за пределы отношений, которыеоно может поддерживать в любой конкретной ситуации. Это справедливо как для неодушевленных объектов, так и для живых существ. Все существование заключено в зерне, несущем в своем генетическом паттерне потенцию разнообразия, которое никогда не может быть полностью реализовано. Бредлиевскую критику "танца бескровных категорий" нельзя считать направленной против потенциальности, ибо в ней течет полнокровный поток существования, все время пополняя источник, которым поддерживается процесс. Потенциальность – вечностный элемент всего опыта.

1.2.8. ПОВТОРЕНИЕ^²⁰

Опыт учит нас, что слова "такой же" и "иной" - взаимозависимы в том смысле, что мы не можем говорить ни об одном из них, не привнося значение обоих. В первых пяти принципах нет ничего, что требовало бы связывания "такого же" и "иного" воедино. таким образом, следовательно, мы должны найти новую характеристику нашего опыта. Если мы рассмотрим систему ABCDEF, мы увидим, что она может рассматриваться как две независимые триады ABC и DEF, или как две тетрады ABCD и CDEF, у которых половина членов – общие. Такая система дает возможность установить сочетание сходности и инакости, и, следовательно, может быть названа повторением. Не слишком сильным будет сказать, что принцип повторения – основа эпистемологии, потому что без него не может быть узнавания, и, следовательно, ни знания, ни возможности понимания.