От автора 6 вступление 6 первая часть 11 вторая часть 160

должен зорко наблюдать за тем, кто как проявляет себя в работе и где причины успехов и неудач. Подчас кажется, что воображение у ученика спит. А может, его просто нет? Нужно терпение, терпение и еще раз терпение. Не всегда способности обнаруживают себя сразу, порой они находятся в сложном и медленном развитии. Воображение нередко проявляется тогда, когда студент обретает покой, перестает думать о том, интересен его вымысел или нет, перестает «поражать» окружающих «неповторимостью» своей личности. Только тогда он становится действительно неповторимым и интересным. У меня хранится несколько писем. Я попросила некоторых из своих учеников ответить мне только на вопрос: что мешало вам учиться? 'К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 2. М., «Искусство», 1954, стр. 77. 154 Вот одно из таких писем. «...Путь в ГИТИСе был трудным. Мало отличных оценок,— вы скупо, порой очень скупо ставили их! Но сейчас, по прошествии пяти лет, начало казаться — нет! Слишком легко прошел он! Мало крови было пролито, мало самого себя и свою профессию познавал! Самое отвратительное, с чем пришел и что приходилось преодолевать во время учебы (чаще подсознательно),— это желание и, я бы сказал, стремление быть (казаться) умнее, значительнее, чем ты есть на самом деле. Это грех страшный, так как он лишает свободы восприятия, все время держит настороже и в шорах,— как бы не поняли, что этого я не знаю, что я глуп (да, именно глуп! Я доходил именно до такой грани). Некоторых, между прочим, такой страх заставляет часто отмалчиваться — тогда получается «...с ученым видом знатока...» и слывешь временно, очень временно,— мудрецом. (Хотя умение молчать нередко важнее умения говорить.) Необходимо суметь сказать себе: «Я знаю только то, что я ничего не знаю»,— и тогда начинается серьезная учеба. Не скрывая своего незнания, активно учиться абсолютно по всей программе. Только после такого признания учеба становится активной и осознанной. Как многие не поймут этого?! Или скажут: «Это же само собой разумеется! Тоже мне открытие!» — Да, открытие. Если когда-нибудь по-настоящему проникнуть в положение «Кажусь» и «Есть»,— только тогда можно понять меня. Как часто мне было стыдно за то, что я «несу» или что я делаю! Но вместо преодоления или умения сказать то, что думаешь, пусть даже глупость, но искреннюю,— начиналось высасывание из пальца... Я «глубокомысленно» высасывал из пальца почти все свои ответы. Зачем? Почему я так поздно понял свою основную ошибку? Путь в ГИТИСе был путем к этому пониманию. Но если бы оно пришло раньше, насколько плодотворнее была бы учеба!» А вот другое письмо. «Я приехал в Москву в первых числах сентября. Была страшная жара. Я плохо знал русский язык (автор письма из Эстонии.— М. К-), очень волновался. Мне сообщили, что разговаривать со мной будет профессор Попов. Я подумал: «Как бы не сплоховать! В интонации, в том, как была произнесена фамилия Попова, звучало глубокое уважение. И вдруг входит высокий, очень высокий человек в холщевои рубашке, в какой-то тоже холщевои, смешной кепочке. Протягивает мне широкую ладонь, крепко жмет мне руку и, улыбаясь, спрашивает: «Ну, что вы знаете по режиссуре?» А я смотрю на него и думаю: «Господи. 156 А что же я знаю? Ведь я ничего не знаю!» До этого момента я готовился удивить собой, ведь для того, чтобы приехать учиться в Москву, мне нужно было столько преодолеть, столько прочитать. Я сам себе казался интересным человеком. И вдруг на меня смотрит человек с поразительно умными глазами, похожий больше на плотника, чем на интеллигента. С меня как будто бы сдунуло что-то, и я сказал: «Я ничего не знаю. Я хочу учиться у вас». «Хорошо. Только имейте в виду, я строгий»,— сказал он и вдруг я почувствовал, что он строгий и для других, и для себя. С этого момента я действительно стал учиться». Несколько строк письма из Болгарии: «Мне долго не западала в душу человеческая основа того, что мы делали, то есть я не осознавала всего по большому счету. А сейчас уверена, что мне не хватало человеческих размышлений, осознания жизни, как говорится, собственной шкурой»... Часто это осознание, это проникновение в суть вещей, происходит в результате столкновений с трудностями. Труднее всего обрести свое я, свою простоту и естественность. Поэтому так много сил мы'тратим на то, чтобы студенты научились действовать от себя: я вижу, я слышу, я воспринимаю, я думаю, я представляю себе то-то и то-то. Особенно важно сохранить это чувство в процессе воображения. Умение поставить себя в воображаемые предлагаемые обстоятельства и поверить им в большой степени зависит от умения сохранить это могущественное в искусстве право действовать от своего имени, от своего я. Ни одно из положений Станиславского, по-моему, не подвергалось такому непониманию, искажению и пренебрежительному отношению, как это: «идти от себя». Между тем это — основа основ системы. В полном объеме эта проблема встанет, когда мы коснемся подхода к роли, а сейчас, на первом курсе, мы делаем первые упражнения на воображение. Они неизбежно включают в себя и требование «идти от себя». Начинаем с игры. Берется мяч. Бросающий его называет какое-нибудь существительное. Ловящий называет глагол. «Птица»,— говорит первый. «Летает»,— говорит второй и, бросая мяч дальше, называет новое существительное. «Змея,— говорит он. «Ползает»,— отвечает получивший мяч. Движение, бросание мяча, и то, что студенты выполняют это упражнение стоя, нагибаясь и раз- 157 158 гибаясь, пытаясь поймать мяч, который посылается обычно с азартом,—■ делают эту игру веселой и оживленной, что чаще всего способствует движению мысли. А вот «сидячее» упражнение. Каждый называет одно слово. Например, какое-нибудьсуществительное. Другой прибавляет к произнесенному новое существительное, каким-тообразом связанное с первым.Например: зима. Затем следует: снег, небо, звезды. Дорога,дымок, скрип, сани и т. д.и т. д. Таким образом организуется рассказ из одних существительных. Условие: нельзяповторять уже произнесенноеслово, — сделавший такую ошибку, выбывает из игры. Или—-первый начинает фразу, второй прибавляет к ней свою, стараясь, чтобы возникла какая-то логическая связь. Кто-то постучал в дверь,— говорит один. Странно, в квартире никого нет, а звонка во входную дверь я не слышал,— прибавляет второй. — Входите, — прибавляет третий и т. д. Бывают курсы, на которых это упражнение удается очень хорошо. Получаются любопытные рассказы. На одном из курсов мы даже добивались таких сложных вариаций, как «рассказ» комедийный, драма- тический, сатирический, фантастический и т. д. Сочиняли рассказы «в духе» Тургенева, Чехова, Хемингуэя, Мопассана. (Чем раньше вступает в действие «чувство стиля», тем лучше.) Но такие «литературные» упражнения я обязательно перемежаю с упражнениями чисто режиссерскими или актерскими, требующими действия, движений. А. Д. Попов любил говорить, что режиссерская профессия — не сидячая профессия, так что, тренируя свое воображение в рассказе, мы немножко боимся излишнего развития литературного воображения, хотя в определенной дозе оно нам необходимо. Итак, свяжем воображение, с необходимостью действовать. ...Надо поверить, что твой сосед передает тебе тот или иной предмет. Раньше мы передавали какой-нибудь реальный предмет, например книгу или сумку, но говорили: «это зонтик», или: «это ваза» и т. д. Потом я пришла к убеждению, что реальный предмет сковывает воображение. Ощущение в руках его формы и веса мешает, тем более, что задание состоит не только в том, чтобы поверить, что у тебя в руках зонтик, но, поверив в реальность зонтика, осуществить какое-то логичное, целесообразное действие. Например, беря зонтик, вы должны представить себе, что идет дождь или, наоборот, печет солнце. Поэтому мы теперь только называем тот или иной предмет, остальное — дело воображения. Постепенно действия с неожиданно предлагаемыми воображаемыми предметами становятся все изобретательнее и изящнее. «Лорнет» — и Феликс С. берет в руки некую изящную, дорогую вещь. Сначала он открывает лорнет, смотрит через него куда-то вдаль. Потом встает, становится в центр комнаты и не спеша «лорнирует» нас всех. Откуда в этом скромном, застенчивом юноше столько величественного покоя, легкого пренебрежения к окружающим, откуда явилась эта любезная высокомерная полуулыбка? В человеке изменилось все — спина выгнулась, кисти рук свободные, кажется, что на пальцах сверкают драгоценные кольца, голова еле-еле кивает, когда глаза встречаются с вашими. Кажется, что на голове у него пудреный парик. Когда у вас родилась мысль сыграть вельможу? В тот момент, когда было сказано слово «лорнет»? Нет,— отвечает Феликс,— тогда еще ничего не приходило в голову. Я подумал — какой лорнет? Черепаховый? Из слоновой кости? Или золотой? Но, как только я взял его в руки и посмотрел вдаль, я уже был уверен, что он золотой. Мне показалось, что он осыпан маленькими бриллиантиками, я видел такие 159 в Эрмитаже, а потом мне захотелось встать и осмотреть всех. Все вы как-то отодвинулись от меня, стали маленькими... Студентке из Кореи передают «воздушный шар». Она мгновенно берет его в руки, осторожно похлопывает его своими изящными пальцами, потом привязывает к нему нитку, пробует крепко ли привязан шар, откусывает нитку и начинается танец с воздушным шаром. Я жестом прошу одного из студентов, прекрасно импровизирующего, сесть за рояль, и мы все с восторгом наблюдаем шаловливый, изящный танец. Девушка то подбрасывает шар высоко над собой, то, держась за нитку зубами, убегает за летящим шаром, то шар ведет ее за собой, и его полет быстрее ее маленьких шагов, хотя она бежит изо всех сил. Изящная миниатюра возникла как будто бы из ничего,, от одного слова, но воображение подсказало какие-то знакомые — может быть, национальные, народные — мотивы, а музыка помогла все завершить... Невольно в памяти всплывают строки Бодлера: Блажен мечтающий: как жаворонков стая, Вспорхнув, его мечты взлетают к небу вмиг; Весь мир ему открыт, и внятен тот язык, Которым говорят цветок и вещь немая '. Коле К- передали «картошку». Он сразу же принялся мастерить костер. Холодно. Он, по-видимому, отстал от компании. Изредка, отвлекаясь от костра, он кричит в даль: Ay! Ay! Никто не отзывается. Сначала ему становится обидно, потом страшно и вдруг он на наших глазах из взрослого студента превращается в маленького мальчика, испуганного одиночеством. Потом, очевидно, прошло время. Костер уже догорает, в золе печется картошка — горячая. Коля дует на нее, перекладывая быстро из одной руки в другую, потом осторожно откусывает, жует. По мере того, как горячая вкусная картошка завладевает его вниманием, страх постепенно исчезает, и он уж весело и озорно изредка покрикивает: Ау-у-у-у! Ау-у-у-у! Вы сразу решили, что будете играть мальчика? Нет,— отвечает он, смеясь.— Я понял, что я ребенок, когда на мои крики никто не ответил. Мне стало страшно, я почувствовал, что сейчас заплачу, и вдруг мелькнула мысль: я — ребенок!.. На секунду решил — стану опять взрослым, а потом стало так жаль расставаться с этим детским страхом, что я не Ш. Бодлер. Воспарение. Цветы зла. М., «Наука», 1970, стр. 19. 160 стал взрослеть. Все это происходило в какие-то доли секунды и не мешало делать этюд. А что произошло с костром, как появился в сюжете костер? Когда я услышал «картошка», я решил есть картошку, испеченную на костре, но, начав делать этюд, я сообразил, что картошку пекут в золе на неостывших углях, так что должно пройти какое-то время, а потом это время заполнилось и чувством страха и мыслями о том, как я доберусь до дома... Мы разбираемся, в чем и как менялись предлагаемые обстоятельства этюда, какими путями шло воображение, куда оно толкало действие. Костер Коля ввел сознательно, возраст изменил подсознательно. Но ведь изменив подсознательно возраст, он тут же отметил это в сознании! Да, так оно почти всегда и бывает. Подсознание фиксируется сознанием, а сознание питается подсознанием. К. С. Станиславский говорил, что мы в большой дружбе с подсознанием. Каждое возникающее в нас представление, каждое физическое выражение внутренней жизни таит в себе невидимый подсказ подсознания. «Как же сознательно подойти к тому, что, казалось бы, по своей природе не поддается сознанию, что «подсознательно»? — спрашивает Станиславский.— К счастью для нас, нет резких границ между сознательным и подсознательным переживанием. Мало того, сознание часто дает направление, в котором подсознательная деятельность продолжает работать. Этим свойством природы мы широко пользуемся в нашей психотехнике. Оно дает возможность выполнять одну из главных основ нашего направления искусства: через сознательную психотехнику создавать подсознательное творчество артиста»1. Был у меня студент, который великолепно сочинял рассказы, и в стихах, и в прозе. Слово, глагол, аккорд, взятый на рояле, были достаточным толчком для его воображения. Но в упражнениях, подобных тем, которые я сейчас описала, он оказывался одним из самых слабых. Почему? Нет воображения? Нет, оно даже ярче чем у многих его сокурсников. Не может преодолеть в себе зажатости, труден переход к движению, к действию? Тоже нет. На уроках по движению он был первым, катался на 'К. С. Станиславский. Собр. соч., т. 2. М., «Искусство», 1954, стр. 355. 161 коньках, даже танцевал на льду. В чем же дело? Однажды я слегка изменила условия задания. — Попробуйте сделать упражнение сидя, не вставая со стула,— сказала я, услышав, что в качестве «предмета» была названа «к о ш к а». Лева сидел неподвижно. Погладь ее,— шепнул кто-то, силясь помочь ему. Но Лева не двигался. Не могу,— сказал он, наконец.— Не вижу кошки, не верю, что она у меня на коленях, ничего у меня на коленях нет, ничего я не чувствую... Тогда расскажите о кошке. Лева оживился и легко и свободно стал рассказывать о кошке, у которой утопили котят, и вот она в бесконечной муке зовет их, мяукает и трется о его, левину штанину... Погладьте ее,— прошу я. У Левы сразу меняется выражение лица. Не могу. Она ушла. Лева, разберемся в чем дело. Ведь вы же ее видите, эту проклятую кошку! Вижу. Да, вижу. Но дотронуться не могу. Я не могу физически касаться того, что я только представляю себе. Дайте ему еще какой-нибудь предмет,—я чувствую, что теряю терпение. — Час ы,— говорит кто-то. «Прекрасно,— думаю я,— убежать от него они не смогут. Разве что он свалит все на убегающие минуты, часы, секунды?» Лева сидит неподвижно. «Почини их», «разбери», «приложи к уху», шепчут ему со всех сторон. Но он сидит неподвижно и только растерянно улыбается. Ну как, Лева? — спрашиваю я. Не могу, я боюсь соврать. А вы не бойтесь, попробуйте, ведь вы же выполняете другие упражнения, во время которых двигаетесь. Вспомните, как хорошо вы показывали недавно колку дров,— говорю я, пытаясь его подбодрить. Нет, это было совсем другое. Что же было другим? Я тогда знал, что я должен делать. А здесь я представляю себе предмет, начинаю думать о нем, и он не соединяется со мной, с моими действиями. Я вижу его далеко от себя, я не могу до него дотянуться,— пытается он объяснить то, что чувствует. 162 Я перепробовала с ним множество упражнений,— ничего не получалось. Наконец, с болью в душе, отчислила. С болью, потому что не было во мне уверенности, что он лишен способностей. И очень это был хороший, умный, добрый парень. Но он задерживал весь курс. Хоть не вызывай его для упражнений. Когда начались массовые этюды, так и пришлось делать — не вызывать. И он сидел грустный в уголке. Через несколько лет я встретила его на улице. В элегантном, красивом мужчине я еле узнала тоненького, застенчивого Леву. Как вы живете, Лева? . Хорошо,— ответил он с маленькой заминкой и, так же как тот Лева, смущенно улыбнулся.— Защитил диссертацию. Пишу докторскую. Женат, двое детей... ■— В какой области работаете? ■— В области дефектологии. Я— логопед. Работой я доволен— это очень интересное дело. Дефектологией увлекся из-за своих неудачных этюдов. Помните? — Конечно, помню. По-моему, нам обоим стало грустно. Мне — оттого, что я поняла, какую травму он когда-то перенес, а ему, наверное, оттого, что память о театре была ещежива... Я описала упражнение, при котором мы не лимитируем время. Получил «сковородку», и сколько угодно жарь на ней яичницу или картошку. Но это же упражнение мы делаем с условием мгновенной реакции. Один другому, как мяч, студенты бросают «предметы». Человек должен успеть увидеть предмет и тут же передать или пододвинуть кому-то свой предмет. Это самое начальное упражнение на «видение». После того как предметы прошли по кругу, я спрашиваю:—А какого цвета была полученная вами роза? А самовар был горячий? А нож острый? Что это была за книга? Какой был браслет? и т. д. Часто видение, возникающее при получении предмета, менее ярко, чем то, которое сопровождает предмет, отдаваемый соседу. Почему? Видимо то, что отдаешь, заготавливаешь заранее, следовательно, внутреннее зрение дольше сосредоточено на этом предмете. Мое видение, мой предмет, я его отдаю, я сам выбираю, кому отдам стакан молока, гвоздику или швабру. Полученное— еще чужое. Нужно время, чтобы приспособиться, увидеть, задуматься над тем, что с этим предметом делать.

Похожие:

	Рудольф Штейнер Воспитание и преподавание из познания человека Erziehung... В нем впервые (в русском переводе) подробно освящаются вопросы дидактики подросткового возраста (вторая часть). Первая часть продолжает...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Первая часть образовательной деятельности с 9: 20 до 11: 00 в основном посвящается для размышлений о грамматике и структуре языка....
	Программа дисциплины История искусства и литературы. Часть I для... Программа предназначена для преподавателей, ассистентов и студентов направления / специальности 030600. 62 «история» подготовки бакалавра,...		Программа дисциплины История искусства и литературы. Часть I для... Программа предназначена для преподавателей, ассистентов и студентов направления / специальности 030600. 62 «история» подготовки бакалавра,...
	Первая 3 часть вторая 50 «Программы общеобразовательных учреждений. Обществознание 10-11 класс. Н. И. Городецкая, Л. Ф. ИвановаМ.: Просвещение, 2009. Допущено...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Программа предназначена для преподавателей, ассистентов и студентов направления / специальности 030600. 62 «история» подготовки бакалавра,...
	История русской литературы XIX века (вторая половина, первая часть... Цель: к концу урока учащиеся смогут рассказать о книгах, которые они читают и почему		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Санкт-Петербург в искусстве и литературе. Урок состоит из двух частей. Первая часть посвящена архитектурным памятникам Петербурга,...
	Рабочая программа для среднего звена. 7 класс «биология. Многообразие живых организмов» Программа предназначена для изучения биологии в 7 классе средней общеобразовательной школы и является продолжением линии освоения...		Рабочая программа педагога Курс построен по блочному типу. Первая общая часть каждой темы содержит общую характеристику рассматриваемой систематической группы;...
	Реферат построен следующим образом: первая часть посвящена становлению... Маркелова Нина Константиновна заведующая отделом истории Полярных Олимпиад государственного учреждения культуры		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Структура и ход урока Вводная часть урока, подготовительная часть урока, основная часть урока, заключительная часть урока
	Б. Л. Смирнов санкхья и йога в кн.: Махабхарата (Философские тексты).... Данная работа выполняется в рамках инновационного проекта и имеет целью повышение результативности учебного процесса в Саратовском...		Применение it в банковском праве (бюро кредитных историй) В состав кредитной истории, согласно закону рб входят три части: Титульная часть Основная часть Закрытая часть
	История русской литературы XIX века (вторая половина, первая часть 1840-1870-е годы) Н. В. Гоголя, углубляющим и расширяющим курс предшествующего класса (следуя принципу завершенности основных ступеней общего образования,...		Бегство земли часть первая потерпевший кораблекрушение в океане времени