Л.Д.Троцкий.
Архив в 9 томах: Том 2
---------------------------------------------------------------
Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский
Email: Yuri.Felshtinsky@verizon.net
Date: 29 Sep 2005
---------------------------------------------------------------
Архив Л. Д. Троцкого. Том 2
Редактор-составитель Ю.Г.Фельштинский
Предисловие, примечания,
указатели Ю.Г.Фельштинского и Г.И.Чернявского
Предисловие
Документы, публикуемые во втором томе девятитомного издания "Архива
Троцкого", охватывают период с конца января 1928 г., когда Л.Д.Троцкий, его
жена и старший сын Лев были доставлены в ссылку в Алма-Ату, до начала
августа того же года (второй хронологической рамкой является завершение
Июльского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) и непосредственные отклики на него).
Том открывается материалами, прямо связанными со ссылкой Троцкого и его
семьи, а также других оппозиционеров. Эти материалы освещают устройство
членов разбитой, но все еще до конца не сломленной оппозиции на новых местах
обитания в Казахстане, Сибири, на Урале и в других местах. Многие документы
свидетельствуют, как устанавливалась, а затем поддерживалась связь между
ссыльными.
Из публикуемых документов явствует, что возобладавшая в руководстве
партии и страны сталинская группа (Бухарин и близкие к нему Рыков, Томский,
Угланов и некоторые другие продолжали еще занимать ответствнные партийные и
государственные посты, но фактически все более оттеснялись на второй план)
проводила довольно четкое различие между исключенными из партии и сосланными
лидерами оппозиции (Троцкий, Радек, Преображенский, Смилга и некоторые
другие) и бывшими рядовыми оппозиционерами. К первым пока еще относились с
определенным пиететом - их брали на государственное содержание, весьма,
впрочем, скудное, не препятствовали их публицистическим выступлениям и
переписке, прежде всего обмену письмами, телеграммами, политическими
заявлениями в собственном кругу, и даже давали возможность обращаться в
международные коммунистические инстанции, в частности к VI конгрессу
Коминтерна. Вторая же группа - оппозиционеры низшего и среднего звена -
подвергалась жестоким преследованиям и травле. В ряде случаев рядовых
оппозиционеров сажали в тюрьму, где они подвергались издевательствам не
только со стороны охраны, но и уголовников, находившихся в тех же камерах.
Проводя этот курс, власти ставили несколько задач: оторвать верхушку
оппозиции от рядовой массы, возбудить чувства недовольства и раздражения в
среде последней, оставить для лидеров объединенной оппозиции полууоткрытую
дверь для возвращения в партию, продемнстрировать зарубежной левой
общественности и прежде всего коммунистам своего рода "либерализм"
руководства ВКП(б), готового вновь принять заблудших в свои ряды,
разумеется, в случае их полного раскаяния.
Документы свидетельствует, что эти расчеты отнюдь не были построены на
песке. Отлично сознавая уровень нравственных и политических ценностей
значительной части оппозиционеров, которые, как и он сам, хорошо усвоили
ленинский моральный релятивизм, Сталин действовал почти наверняка. Стойкой
оставалась лишь небольшая группа оппозиционных лидеров (Троцкий, Раковский,
Сосновский и некоторые другие). Письма Х.Г.Раковского Л.Д.Троцкому из
Астрахани в Алма-Ату свидетельствуют, что между ними в основном сохранялось
единство в оценке советских реалий данного периода1. Биограф Троцкого
И.Дойчер с полным основанием писал: "Их старая и тесная дружба теперь
приобрела новую глубину взаимной привязанности, интимности и
интеллектуального согласия"2.
Но в целом в стане оппозиционеров фактически сразу же после их изгнания
из партии начался раскол. Вначале Каменев и Зиновьев, вслед за ними Пятаков
и многие другие оппозиционеры капитулировали перед сталинской кликой. При
этом, как видно из многих публикуемых ниже документов, те самые деятели,
которые вначале клеймили отступников, употребляя самые грубые выражения по
их адресу, которые они могли только отыскать в русском лексиконе, вскоре
вступали на их путь.
Естественно, для капитуляции они пытались найти наиболее благовидные
предлоги. Главным из них оказался так называемый "новый курс", или "левый
поворот", который совершала, по мнению многих оппозиционеров, сталинская
группа.
В среде ссыльных шли, впрочем, оживленные дискуссии, что же, собственно
говоря, имело место - подлинно новый курс или только "левый зигзаг".
И.Т.Смилга в письме Троцкому от 4 апреля 1928 г. высказывал мнение, что "нет
ничего более ошибочного, как представление о 'левом' зигзаге как о
последовательном левом курсе", что "левый зигзаг уже находится на ущербе",
что речь идет даже о "левой конвульсии". Но обосновывал он свою точку зрения
не характером социально-экономических мероприятий властей, а тем, что
"нынешние руководители ВКП проводят бешеный террор против
большевиков-ленинцев" (то есть оппозиции). В отличие от Смилги Раковский в
своем "Циркулярном письме" оппозиционерам (также апрель 1928 г.) полагал,
что имел место "левый поворот" (хотя и сам чуть ниже употреблял термин
"зигзаг"). Раковский считал не исключенным поворот партруководства к
подлинно "левому курсу". Только при условии такового позможно возвращение в
партию, полагал он. "...Вернуться сейчас в партию возможно только на
основании капитуляции", - утверждал он.
Лишь в некоторых документах, публикуемых в этом томе, содержались
попытки отойти от общих диспутов на тему, что же происходит, - поворот или
зигзаг, и попытаться разробраться, естественно, в жестких шорах
большевистской парадигмы, в реальной ситуации, в которой находился СССР к
1928 г. В этом смысле наиболее инетерсны письма и заявления
Е.А.Преображенского, Л.С.Сосновского, И.К.Дашковского. Мы не упоминаем здесь
хорошо известное "Письмо тов. В." (Г.Б.Валентинову) Х.Г.Раковского, которое
в том не включено, так как оно многократно публиковалось, в том числе на
русском языке3.
Сосновский, например, на основании анализа местной прессы и других
публикаций пытался разобраться в ситуации на селе, в причинах той политики
усиленного нажима на кулака, которая была характерна для сталинского курса в
первой половине 1928 г. Впрочем, он продолжал полагать, что это нажим - лишь
проявление тактического, вынужденного отхода Сталина от "центристского"
курса, связанного с хлебными затруднениями.
Более широкая социально-экономическая перспектива была представлена
Е.А.Преображенским в статье "Левый курс в деревне и перспективы". Автор
исходил их того, что кризис в СССР, имевший место в 1928 г., был "кризисом
длительным и кризисом социальным". В основе его Преображенский обнаруживал
два основных явления: отставание с индустриализацией страны и противоречие
между государственным хозяйством и капиталистическим развитием, которое
автор связывал в основном с процессами, происходившими в деревне. Из этого
более или менее достоверного анализа делались выводы, что вопрос о том,
какой курс возобладает в партийном руководстве, еще не решен, что возможно
"возвращение к ленинской политике, опирающейся на подъем
бедняцко-середняцкой деревни и на борьбу с ее капиталистическими
тенденциями". На том, что в СССР имеет место социальный кризис,
Преображенский настаивал и позже, в частности в документе "В борьбе за
ленинскую линию" (май 1928 г.).
Со своей стороны, И.К.Дашковский тонко проанализировал хозяйственные
конъектурные сводки за начало 1928 г., в свою очередь придя к выводу, что
причины затруднений "кроются не столько в перебоях бюрократической машины,
сколько в углубленной диспропорции между промышленностью и сельским
хозяйством".
Много внимания в выступлениях оппозиционеров уделялось лозунгу так
назывемой "самокритики", который стал модным после доклада Сталина на
собрании актива Московской организации ВКП(б) об итогах Апрельского пленума
ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г. Сталин демагогически разглагольствавал здесь о
необходимости самокритрики "невзирая на лица", добавав, что тот, кто думает
понравиться "и богатым, и бедным, тот не марксист, а дурак"4.Через некоторое
время, в начале июня 1928 г., ЦК ВКП(б) опубликовал обращение "Ко всем
членам партии, ко всем рабочим"5, специально посвященное развертыванию
"самокритики". Это требование, однако, было сформулировано так, что ставило
под огонь критики (самокритика здесь вообще была не при чем) лишь неугодные
руководству звенья аппарата. Лозунг "самокритики" способствовал укреплению
личной власти Сталина. В основном так понимали эту кампанию оппозиционеры.
В тесной связи со спектаклями "самокритики" оппозиционеры обращали
внимание на еще одну кампанию, развязанную властями - на раскрытие ряда
случаев взяточничества и других форм коррупции, на придание им широкой
гласности в прессе, на сообщения, что в наиболее широко распубликованном
"Смоленском деле" и во многих других подобных делах были замешаны
руководящие советские и хозяйственные работники (партийные работники пока в
основном изображались в качестве святых агнцев)6.
Все констатации оппозиционеров основывались на объективных фактах.
Беда, однако, состояла в том, что выход оппозиционеры видели не в сохранении
и углублении нэпа, что не исключало бы в конечном итоге становление
нормальных рыночных отношений, а в свертывании рынка, в "перераспределении"
национального дохода, в нажиме на "капиталистические элементы".
По существу дела, на этот же путь вступила сталинская группа, которая,
однако, готовилась, в отличие от оппозиционеров, к новой насильственной и
кровавой переделке страны под лозунгами "революции сверху". Оппозиционеры
отнюдь не предвидели такого поворота событий. Дашковский, например, писал:
"Тот бюрократический 'нажим', который Сталин теперь проводит аппаратными
методами, без активности пролетарских и организованных бедняцких масс,
нельзя назвать левым, т. е. пролетарским курсом. Нажим направо,
сопровождающийся полицейским режимом в партии, арестами и ссылками
оппозиционеров, предвидевших и предупреждавших о растущих опасностях, есть
только бюрократическое извращение левой, т. е. пролетарской линии".
Действительно, в своей платформе и в других документах объединенная
оппозиция называла целый ряд "опасностей", которые возникали для СССР и
ВКП(б) в результате политики Сталина и его группы. Но они отнюдь не
предвидели того, что Сталин, которого именовали "термидорианцем" и чуть ли
ни ренегатом, столь круто повернет влево, использовав и до крайности
заострив лозунги, украденные у оппозиции, продолжая и усиливая в то же время
преследование той части оппозиционеров, которые не стали перед ним на
колени. А таковых становилось все меньше и меньше. Для оправдания
капитуляции перед Сталиным деятели оппозиции продолжали использовать
словесную эквилибристику, связанную в основном с жонглированием категориями
диалектики, позволявшей менять оценочные знаки с плюса на минус и наоборот.
В числе публикуемых документов, сохранившихся в архиве Троцкого за
первую половину 1928 г., не только материалы самой оппозиции. Среди них
немало и тех, которые возникли в кругах господствовавшей группы, в
партийном, государственном, военном аппарате, в центре и на местах.
Невозможно конкретно определить, каким образом эти документы, в том числе и
фигурировавшие под грифом "Секретно", оказались у Троцкого в Алма-Ате. По
всей видимости, передавали ему эти документы разными путями скрытые
симпатизанты, которые маскировались приверженностью "генеральной линии".
Такова, например, относившаяся к апрелю 1928 г. секретная резолюция
совещания высшего политического состава Белорусского военного округа Красной
Армии, в которой констатировались многочисленные недостатки
партийно-политической работы в войсках, в том числе очковтирательство,
карьеризм, прислужничество и т. п. Вместе с тем в этой резолюции отмечалось,
что в Красной Армии распространяются "чуждые" взгляды и настроения,
содержались жалобы, что в военной литературе проводятся антимарксистские
положения и в связи с этим назывались имена служивших в Красной Армии бывших
царских генералов и офицеров В.Н.Левичева, А.И.Верховского, М.М.Загю и
других. До расправы с высшими военными деятелями в 1937 г. было еще далеко,
но предгрозовые вспышки молнии уже возникали, о чем, в частности,
свидетельствовала названная резолюция.
Другим характерным и важным документом, происходившим из
неоппозиционной среды (по крайней мере, из среды, не связанной с
объединенной оппозицией) следует считать также секретное письмо М.И.Фрумкина
членам и кандидатам в члены Политбюро и "лично" И.В.Сталину от 15 июня 1928
г. Фрумкин, являвшийся заместителем наркома финансов, обращался к Сталину
дважды. Шире известно его второе письмо (ноябрь 1928 г.), содержавшее
доказательства неизбежности деградации сельского хозяйства при сохранении
существовавшей политики в деревне7. Публикуемое в этом томе письмо было
своего рода подготовкой второго, более решительного выступления. Еще не
столь определенно, но достаточно ясно Фрумкин отмечал, что по существу дела
лишь по инерции продолжают говорить о союзе с середняком, на деле отталкивая
его от себя. Предлагалось восстановить законность на селе, ослабить нажим на
частника, пркратить "доколачивать" хозяйство зажиточных крестьян, не вести
расширение совхозов "в ударном порядке", дать возможность единоличным
хозяйствам приобретать машины и т. д.
Довольно большое место среди публикуемых документов занимает частичная
стенограмма Июльского пленума ЦК и ЦКК ВКП(б) 1928 г., особенено важная в
связи с тем, что официальная стенограмма этого пленума опубликована не была.
Большое место на пленуме заняли проблемы сельского хозяйства,
рассматривавшегося в контексте хлебозаготовок и организации новых зерновых
совхозов.
Этот пленум, как подтверждают публикуемые фрагменты стенограммы,
создавал впечатление чуть ли ни капитуляции антинэповских сил, резкого
усиления позиций "правой" группы Бухарина и Рыкова. Особенно четко это
прослеживается в высказываниях подголоска Сталина В.М.Молотова по поводу
значения индивидуального крестьянского хозяйства, необходимости уступок
середняку и т. п., то есть всего того, что оппозиционеры клеймили как
"центризм". Это - "ленинская политика", заявил Молротов. Сталин подыграл
ему, произнеся: "Большевистская политика".
О том же свидетельствовали решения пленума о повышении государственных
|
