Чеслав Милош Порабощенный разум
Скачать 3.62 Mb.
|
II. Запад«Неужели американцы на самом деле так чудовищно глупы?» — спрашивал меня кто-то из друзей в Варшаве, а в голосе его были отчаяние и надежда, что я скажу: нет. Этот вопрос очень верно представляет отношение людей в странах народной демократии к Западу. Почти абсолютное неверие и последние остатки надежды. Политических поводов не верить в него Запад за последние годы дал предостаточно. Однако если речь идет об интеллектуалах, в расчет входят и другие, более сложные причины. Прежде чем страны Центральной и Восточной Европы вошли в состав Империи, они пережили Вторую мировую войну, протекавшую там несравнимо более остро, чем в Западной Европе. Война не только уничтожила экономику этих стран. Она ниспровергла многие ценности, считавшиеся до сих пор незыблемыми. Человек, как правило, склонен считать порядок, в котором он живет, естественным. Дома, которые он видит, идя на работу, представляются ему скорее скалами, рожденными самой землей, чем созданием человеческого ума и рук. Свои занятия в фирме или в учреждении человек оценивает как важные и решающие для того, чтобы мир функционировал гармонично. Одежда, которую он носит, и его окружение, по его мнению, именно таковы, каковы должны быть, и мысль, что он и его знакомые могли бы с тем же успехом носить римские туники или средневековые латы, заставляет его смеяться. Общественное положение министра или директора банка кажется ему чем-то важным и заслуживающим зависти, а обладание значительным количеством денег — гарантией спокойствия и безопасности. Он не верит, что на так хорошо знакомой ему улице, где дремлют кошки и играют дети, может появиться всадник с лассо, который будет ловить прохожих, и потащит их на бойню, где их тут же убьют и повесят на крюках. Точно так же он привык те свои физиологические потребности, которые считаются интимными, удовлетворять возможно более деликатно, подальше от чужих глаз, не задумываясь особенно над этим обычаем, свойственным отнюдь не всем сообществам. Одним словом, он ведет себя немного как Чаплин в «Золотой лихорадке», который, суетясь в своей хате, не подозревает, что она висит на краю пропасти. Однако первая же прогулка по улице, тротуары которой покрывает толстый слой стекла из разбитых бомбами витрин, а по мостовой ветер несет бумаги учреждений, эвакуировавшихся в панике, подрывает доверие человека к естественности его прежних привычек. Как летят эти бумаги со многими печатями, с надписью «для служебного пользования», «совершенно секретно»! Сколько было сейфов, ключей, мясистых директорских подбородков, конференций, курьеров, сигар, барышень, напряженно стукающих на машинках! А тут ветер гонит эти бумаги по улице, каждый может их поднять и прочесть, но ни у кого нет на это охоты — есть дела более срочные, например, добыть кило хлеба. И ничего, мир существует дальше. Как странно. Человек идет по улице и задерживается перед домом, который бомба расколола пополам. Интимность человеческих жилищ, их семейные запахи, их тепло пчелиного улья, мебель, хранящая память любви и ненависти! А теперь все наружу, дом обнажает свою структуру, и это не скала, стоящая извечно, это штукатурка, известь, кирпич, опалубка, а на втором этаже одинокая и могущая служить разве что ангелам белая ванна, из которой дождь выполаскивает воспоминания о тех, кто когда-то в ней мылся. Люди, недавно еще могущественные и боготворимые, утратили все, что имели, идут полями и просят у крестьянина горсть картошки. Деньги теряют ценность в течение одного дня — становятся бумажками с бессмысленным текстом. На груде дымящихся развалин сидит маленький мальчик и, раскапывая пепелище проволочным прутом, напевает себе по ходу этой игры песню о великом вожде, который так храбр, что не позволит врагу даже приблизиться к границе. Песня еще осталась, но вождь за несколько дней стал прошлым. Нужно начать приобретать новые привычки. Наткнувшись вечером на труп на тротуаре, горожанин прежде побежал бы к телефону, собралось бы множество зевак, обменивались бы замечаниями и комментариями. Теперь он знает, что нужно быстро пройти мимо этой куклы, лежащей в темной луже, и не задавать лишних вопросов. Тот, кто его застрелил, имел на то свои причины. Приговор подполья выносится преимущественно без выслушивания обвиняемого. В нормальном европейском городе населению не приказывают изучить план города, чтобы каждый проверил, живет ли он в положенном ему районе. А почему бы и нет? Район А — для одной расы, район В — для другой расы, район С — для третьей расы. Назначен срок переезда, и улицы заполняются длинными вереницами ломовых телег, ручных тележек, тачек, людей, которые тащат огромные мешки, кровати, шкафы, кухонные горшки, клетки с канарейками. И вот, наконец, каждый живет в той части города, где ему положено, и ничего, что в некоторых кварталах дом, где было двести жителей, должен теперь вместить две тысячи. А вокруг района С строятся высокие стены, запираются ворота, и на протяжении многих месяцев ежедневно грузят новую порцию мужчин, женщин и детей в телячьи вагоны, которые привезут их на специально построенную фабрику, там целые транспорты людей отравят научным методом, а их тела сожгут в огромных крематориях. А вот появляется и всадник с лассо. Крытый брезентом грузовик, который ждет за углом улицы. Прохожий, не осознавая опасности, минует этот угол и внезапно натыкается на целящееся в него дуло автомата, он подымает руки вверх, его вталкивают в грузовик; отныне он погиб для своих близких. Он будет узником концентрационных лагерей, или его поставят к стенке, залив ему рот гипсом, чтобы не кричал антиправительственные лозунги, и расстреляют, что должно иметь благотворное влияние на жителей города и склонять их к послушанию. Чтобы избежать подобного жребия, лучше всего было бы не выходить из дому. Однако отец семейства должен выйти из дому, потому что должен как-то заработать на хлеб и суп для жены и детей. Каждый вечер семья переживает: вернется или не вернется. А поскольку это длится годами, все постепенно привыкают считать город джунглями, а жребий человека двадцатого века жребием пещерного человека, живущего среди более мощных, чем он, чудовищ. До сих пор считалось само собой разумеющимся, что у человека всю жизнь одни и те же имя и фамилия. Теперь же оказывается, что по разным соображениям желательнее сменить имя и фамилию и заучить наизусть свою новую биографию. Человек привыкает, прежние имя и фамилия отодвигаются в тень, он обретает новую личность. Когда жены остаются без мужей, с которыми неизвестно что стало, а мужья — без жен и когда они носят иные, чем до войны, фамилии, трудно играть во всякие акты гражданского состояния. Вступить в брак — это значит теперь попросту поселиться вместе, и подобная форма брака, к которой прежде относились пренебрежительно, получает общественное признание. Бандитские налеты считались когда-то преступлением. Теперь совершившие налет на банк получают титул героев, потому что награбленные деньги пополнят кассу подпольной организации. Обычно это делают молодые парни с внешностью балованных детей. Убить человека отнюдь не является для них сложной нравственной проблемой. Соседство смерти уничтожает сдерживающие тормоза стыда. Мужчины и женщины, знающие, что дату их смерти записал в свой блокнот откормленный тип с хлыстом и пистолетом, который решает их судьбу, совокупляются у всех на глазах, на малом клочке земли, огороженном колючей проволокой, который и есть их последнее земное пристанище. Восемнадцатилетние парни и девушки перед тем, как занять позицию на баррикаде, где они будут сражаться с пистолетами и бутылками бензина против танков, хотят попользоваться своей молодостью, за которой, вероятно, не последуют годы зрелости, и они не заботятся о приличиях, существующих в ином, отдаленном от их времени измерении. Который мир «естественный»? Тот, довоенный, или этот, военный? Оба естественны — судит человек, если ему дано было оба познать. Нет института, нет обычая или привычки, которые не могли бы измениться. Все, чем живут люди, — дар той исторической формации, в которой они оказались. Текучесть и постоянное изменение — общее свойство явлений, а человек — существо пластичное, и можно вообразить себе день, когда отличительной чертой уважающего себя члена общества станет хождение на четвереньках с пышным султаном из цветных птичьих перьев на заднице. Люди в странах Запада, а особенно американцы, кажутся нашему интеллектуалу несерьезными именно потому, что они не прошли через опыт, который учит понимать относительность любых суждений и привычек. Отсутствие воображения у них — поразительное. Поскольку они родились и воспитаны в определенном общественном порядке и в определенной системе ценностей, то они думают, что иной порядок — «неестественный» и что он не может удержаться как противный человеческой природе. Однако их тоже может настигнуть огонь, голод и меч. Вероятнее всего, это и случится, поскольку в жизни человечества действует закон сообщающихся сосудов: трудно поверить, что когда одна часть земного шара переживает великие бедствия, другая половина должна продолжать стиль жизни девятнадцатого века и о страданиях своих далеких ближних узнавать только из кинохроники и из газет. Примеры учат, что так не бывает. Житель Варшавы или Будапешта тоже видел когда-то бомбардировки Испании или пылающий Шанхай в кино, но вскоре убедился, как выглядит это и многое другое на практике. Об НКВД он читал мрачные истории, пока не оказалось, что ему самому придется иметь дело с этой организацией. Если что-либо где-либо есть, то это будет везде. Такой вывод он делает из своих наблюдений. И то, что Америка до поры до времени остается благополучной, не вызывает у него особенного доверия. Он считает, что события 1933–1945 годов в Европе — это предвестие того, что произойдет и в других местах, а восточноевропейское сознание с этой точки зрения несравненно более продвинулось в понимании современных событий, чем сознание жителей тех государств, которым ничего подобного не довелось испытать. Он мыслит социологически и исторически, и этот способ мышления глубоко в нем укоренен, потому что он научился так мыслить в очень нелегкой школе, где за незнание грозила не плохая оценка, а гибель. Поэтому он особенно податлив на такие теории, которые предвидят резкие перемены в странах Запада: почему же там должно существовать то, что в других странах уже не существует? Единственная система мышления, доступная ему, — диалектический материализм, и он для него чрезвычайно привлекателен, потому что говорит понятным для его опыта языком. Иллюзорный «естественный» порядок в странах Запада обречен, согласно диалектическому материализму (в сталинской трактовке), на внезапную катастрофу в результате кризиса. Там, где возникает кризис, господствующие классы прибегают к фашизму как к средству против революции пролетариата. Фашизм означает войну, газовые камеры и крематории. Правда, кризис, который, как предсказывали, будет в Америке в момент демобилизации, не наступил; правда, Англия ввела у себя социальное страхование и социализацию медицины, как нигде и никогда еще не бывало, а возникновение антикоммунистической истерии в Соединенных Штатах отчасти объясняется страхом перед другой великой державой, но все это только модификации подтверждающегося во всем остальном образца. Если мир поделен между фашизмом и коммунизмом, разумеется, фашизм должен проиграть, поскольку это последняя, отчаянная попытка буржуазии, метод правления, основанный на демагогии, что на практике ведет к выдвижению в руководители людей безответственных. В решающие моменты эти люди делают глупости (например, политика жестокости в отношении населения, проводившаяся Гитлером на Востоке, или действия Муссолини, ввергнувшего Италию в войну). Умозаключая подобным образом, человек, о котором идет речь, отнюдь не обязательно является сталинистом. Наоборот, зная, сколь сомнительны достоинства той системы, которая разработана в Центре, он очень обрадовался бы, если бы гигантский метеорит смел с поверхности земли причину его мучений. Однако он всего лишь человек, он взвешивает шансы и знает, что плохо быть на той стороне, которая осуждена существом, занявшим в двадцатом столетии место Бога, то есть Историей. Пропаганда, которая на него давит, всеми средствами старается укрепить его в убеждении, что нацизм и американизм — явления тождественные, поскольку вырастают на базе одних и тех же производственных отношений. Он верит этой пропаганде не в меньшей степени, чем средний американец верит своим журналистам, которые его уверяют, что гитлеризм и сталинизм ничем не различаются. Если такой человек даже находится на высоких ступенях иерархии и имеет доступ к информации, он все равно слабо ориентируется в силе и слабости Запада. Оптический инструмент, которым он пользуется, так сконструирован, что позволяет видеть лишь определенные, заранее заданные поля зрения. Глядя в него, находишь подтверждение тому, что надеялся увидеть (подобным образом и дипломатические донесения, получаемые руководителями, отождествляют инструментальный диапазон Метода с действительностью). Например, привыкнув жить в системах, в которых закон не существует, то есть является лишь орудием в руках Партии, а единственный критерий — эффективность действия, человек с трудом представляет себе строй, при котором каждый гражданин, на самом верху и в самом низу, ощущает себя связанным положениями закона. Положения эти могли быть приняты, чтобы охранять интересы привилегированных групп, но продолжают существовать, хотя бы даже интересы изменились, и заменить их иными положениями не так-то легко. Каждый гражданин опутан сетью законов, время возникновения которых уходит в далекую давность. Это очень обременительно, механизм общественной жизни — неповоротливый, и те, кто хотел бы по-настоящему действовать, бьются беспомощно. Отсюда непонятные для обитателя Центральной и Восточной Европы откладывания и проволочки, абсурдные решения, политические кампании, рассчитанные на настроения избирателей, демагогия, взаимные счеты. В то же время это дает защищенность гражданину: схватить на улице человека, который не нравится властям, впихнуть его в «воронок» и увезти в концлагерь — великолепное решение всех проблем, но трудно это применить там, где преступником считается только тот, кто совершил наказуемое деяние, четко определенное в таком-то параграфе. Нацистский же и советский уголовные кодексы совершенно сходны в том, что стирают границу между поступком наказуемым и ненаказуемым: первый — определяя преступление как всякое действие, направленное против интересов немецкого народа, второй — как всякое действие, направленное против интересов диктатуры пролетариата. Стало быть, то, что именуется «бездушным буржуазным формализмом», дает некоторые гарантии, что отец семейства, вместо того чтобы вернуться домой к ужину, не угодит в те регионы, где белым медведям хорошо, но людям плохо. Это не позволяет также применять научно разработанные пытки, под действием которых каждый признается в совершенных и несовершенных преступлениях. Пропаганда старается убедить граждан стран народной демократии, что закон на Западе везде фикция и служит интересам правящих классов. Может быть, и фикция, но для правящих не очень удобная. Если хочешь кого-нибудь наказать, приходится порядком попотеть, чтобы действительно доказать ему его вину, адвокаты прибегают ко всякому крючкотворству, дело затягивается апелляциями, кассациями и т. д. Разумеется, бывают и преступления под покровом закона. Однако до сей поры закон связывает там руки как правящим, так и управляемым, что можно считать — кто как хочет — или силой, или слабостью. Американцы сравнивают демократию с неуклюжим плотом, на котором каждый гребец гребет в свою сторону. Много крику и взаимной ругани и нелегко править в каком-нибудь одном направлении. В сравнении с таким плотом боевая галера тоталитарного государства выглядит великолепно. Случается, однако, что там, где разбивается быстроходный тоталитарный корабль, проплывет неуклюжий плот. То, что есть действительно нового на Западе, клиенту Центра разглядеть нелегко. В некоторых странах Запада, в первую очередь в Соединенных Штатах, произошло нечто, чему нет аналогии в предыдущих эпохах: возникла цивилизация народная, вульгарная, могущая вызывать отвращение у людей более изысканных, но обеспечивающая изделиями фабричной продукции многомиллионные массы. Верно, что эти массы тешатся главным образом внешним шиком и мишурой и что платят за это тяжелым трудом. Тем не менее работница, которая задешево получает размноженные фабрично модели платьев, какие носят кинозвезды, которая ездит на подержанном, но своем собственном автомобиле, смотрит ковбойские фильмы, которые ее развлекают, может иметь у себя в квартире электрический холодильник, — эта работница находится на определенном уровне цивилизации, общем с другими людьми, и никоим образом не напоминает колхозницу из-под Курска, в лучшем случае правнучка этой колхозницы сможет приблизиться к подобному среднему уровню. «Глупость» американских масс, удовлетворяющихся чисто материальными благами современной цивилизации, невероятно раздражает нашего интеллектуала. Воспитанный в стране, где существовало деление на «интеллигенцию» и «народ», он ищет прежде всего идей, вырабатываемых обычно интеллигенцией, зачинательницей революционных перемен. Сталкиваясь с обществом, в котором «интеллигенции», какую знают в Центральной и Восточной Европе, вообще нет, он с трудом осваивается со столь антиконцептуальным материалом наблюдений. «Идеи», которые он там обнаруживает, главным образом устаревшие и далеко отстают от развития экономики и техники. Чисто эмпирическое и прагматическое разрешение трудностей, неспособность к даже скромной дозе абстракции (а ведь буржуазия, например немецкая, обладала этой способностью в высокой степени) вводят в расчет неопределенные величины. Если признать эти черты за «отставание» по отношению к Европе, то нужно в то же время сказать, что «глупость», подкрепленная техникой, гораздо дальше продвинувшейся, чем европейская техника, — это не только источник слабости. |
Похожие:
 | Викторина "Здоровье не купишь его разум дарит" Цель: формирование... Оформление и оборудование: картинки и плакаты о спорте, здоровье, шары, игровое поле для игры „Крестики нолики”, музыка, задания... |  | Викторина «Здоровье не купишь его разум дарит» Цель: формирование... Оформление и оборудование: картинки и плакаты о спорте, здоровье; игровое поле для игры „Крестики нолики”, музыка, чистые листы,... |
| Разум цветов Рабочая программа утверждена на заседании кафедры «Связи с общественностью» протокол № от 20 г | | В. С. Соловьев Вера, разум и опыт Комиссия по делам несовершеннолетних и защите их прав при правительстве красноярского края |
| Викторина "Здоровье не купишь его разум дарит" Философия: учебник / под ред. В. Н. Лавриненко. – 6-е изд. – М.: Юрайт, 2013 в со | | Сознание и вычисление разум и наука Программа развития научно-исследовательского и экспедиционного флота Росгидромета на 2010 – 2012 годы |
| Олег Фейгин Внеземной разум. Мифы и реальность Издательство Памятка локомотивной бригаде (машинисту) по предупреждению проезда запрещающих сигналов | | Сергей Георгиевич Кара Мурза Потерянный разум Правления ксарс – А. Лесникова, Ю. Белозерова, Т. Громова, Н. Камильери, А. Курышев, М. Ломакина, И. Ляхтейнен, И. Маликова |
| “Здоровье” ... | | «я вечность для тебя творю» Светлана Лебедева Книга продиктована и написана по телепатическому каналу связи с вкр (Высший Космический Разум) |
| Порочный круг! Есть ли из него выход? «Табак приносит вред телу, разрушает разум, отупляет целые нации»,-говорил ещё О. де Бальзак | | Для 5-6 классов ... |
| Великий Разум Бытия (1930-1939) 392 Именной указатель Ii. Ступени духовного опыта. Из дневников, записных книжек и писем разных лет | | Сборник статей «Космический Разум» серии «Белый Лотос» «Вопросы Жизни» Рабочая программа дисциплины по специальности 08. 00. 10 – "Финансы, денежное обращение и кредит" |
| Тема лектор ... | | Xoce Антонио Марина Поверженный разум. Теория и практика глупости Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) |
