Академик геннадий матишов: домашние осетры и сторожевые тюлени

АКАДЕМИК ГЕННАДИЙ МАТИШОВ: ДОМАШНИЕ ОСЕТРЫ И СТОРОЖЕВЫЕ ТЮЛЕНИ №11, 2007 год В. ГУБАРЕВ. Фото В. Войнова и Д. Норова. Президент Российской академии наук Ю. С. Осипов (слева) и академик Г. Г. Матишов в Мурманском морском биологическом институте в компании с тюленем. Гренландские тюлени — сообразительные животные и легко идут на контакт с исследователями. В Мурманском морском биологическом институте, на базовом экспериментальном полигоне “Красные камни”, проводят комплексные физиологические исследования ластоногих. Полпред президента РФ в Южном федеральном округе Д. Н. Козак (слева) во время посещения Южного научного центра Российской академии наук. Январь 2007 года. Академики Ю. С. Осипов и Г. Г. Матишов в междисциплинарной аналитической лаборатории Южного научного центра. Обсуждение перспектив развития Южного научного центра РАН в ходе визита президента РАН Ю. С. Осипова. Получение икры от самок стерляди прижизненным методом в лаборатории аквакультуры ЮНЦ РАН. При таком способе рыба остается живой и может давать икру неоднократно в течение жизни. Мне особенно понравился один осетренок. Он походил на озорного мальчишку, который норовил показать всем свои артистические способности. Осетренок становился на хвост, высовывал из воды мордочку и носился по водной глади. Мне даже показалось, что он улыбается нам: мол, смотрите, какой я веселый и смелый... Интересно, что с ним будет через пять лет? Такой срок я назвал неслучайно: именно к этому времени в Ростове-на-Дону надеются получить вполне продуктивное осетровое стадо, в котором будут и самки, способные давать икру, и тучные стада “товарных” осетров. Разведение осетров в “домашних” условиях — одна из многих задач, которую решают в южном научном центре Ран. С его председателем, академиком Геннадием Григорьевичем Матишовым, я знаком много лет. — Геннадий Григорьевич, как известно, вы — человек “северный”. Именно на севере вы делали “большую науку” и вдруг оказались на юге, в Ростове-на-Дону. Почему? Это, во-первых. А во-вторых, говорят, что российская наука гибнет, сжимается, как шагреневая кожа, но в то же время создаются новые институты, открываются целые научные центры! Объясните, что происходит? — Когда-то граница России проходила совсем недалеко отсюда, в Азове. Как раз в тех местах, где я родился. Я не хочу, чтобы в недалеком будущем она оказалась вновь здесь же... Я думаю, предотвратить неблагоприятное развитие событий может только наука — она объединяет людей вне зависимости от национальной принадлежности, сиюминутных устремлений и политических пристрастий. Вот почему я делаю все, чтобы Южный научный центр не только существовал, но и стремительно развивался. Научный анализ необходим для развития Юга России. Без него мы не сможем решить проблемы Кавказа, и это следует четко понимать. Наука способна понять и оценить происходящее, а следовательно, и определить будущее. Пример серьезного научного подхода — “Атлас социально-политических проблем, угроз и рисков Юга России”, который составили ученые Южного научного центра. — Поэтому на данном труде появился гриф “Для служебного пользования”, что весьма необычно в наше время? — Огромный интерес к “Атласу” начали проявлять за рубежом. Наверное, этим и вызвано ограничение по распространению издания. Мы, напротив, предполагали, что “Атлас” будет доступен всем заинтересованным в нем, да и пользовались мы только открытой информацией. — Этим и объясняется нынешний ваш интерес к социально-политическим проблемам? — Современный ученый не имеет права наблюдать со стороны за происходящим. На мой взгляд, его активная жизненная позиция необходима обществу. — Согласен... Но все-таки обратимся к тем отраслям, которые вы представляете в Российской академии наук. Я имею в виду океанологию, физику атмосферы и географию. Страсть к океанологии с детства? — Конечно. Отец был моряк. Он из казаков, которые выросли на взморье. И я всю жизнь связан с морем. Мне было нелегко учиться, ведь я из отдаленного казацкого хутора. Говорил на смешанном русско-казацком языке. Кстати, казацкий язык отличается от чисто русского: по говору, по интонации я сразу могу определить казака. — Но у казаков тяги к морю не было. Они жили на берегу, но в море не уходили... — Но по Дону, по взморью все-таки ходили... У адмирала Ушакова тоже служили... Так что абсолютно “сухопутными людьми” казаков нельзя считать. Казаки были “морской пехотой” того времени, да и флот в Азове базировался. — Убедили. Значит, из школы сразу в океанографию? — Получается, что так. Поступил в Ростовский университет. Там и началась для меня океанография. Кафедрой заведовал профессор Дмитрий Геннадьевич Панов, который увлек меня своей наукой. По его книгам, написанным еще в 1950-х годах, до сих пор учатся молодые исследователи. Профессор Панов, чье имя носит наш исследовательский корабль, работал в Ленинградском университете, а в Ростов был сослан после “ленинградского дела”. Чекисты докопались, что во время войны он был в Кисловодске два месяца “под немцами”, и этого в то время было вполне достаточно, чтобы он оказался в Ростове. В то же время сюда сослали и Юрия Андреевича Жданова, который сумел создать мощную научную школу. Эти выдающиеся ученые стали моими Учителями в науке и жизни. Конечно, и другие преподаватели в университете оказывали громадное влияние на нас, студентов. Они выбивали ту “дурь”, что царила в наших головах. Мне, повторяю, доставалось за плохой русский язык. Кстати, в университете был специальный курс языка, но потом его, к сожалению, упразднили. Ну и жена помогла. Мы познакомились с ней еще в школе, и всю жизнь вместе. Она мои первые научные статьи правила, в них я много ошибок делал. — Чувствую, что до сих пор за ошибки стыдитесь? — Конечно. Что же хорошего, когда свой родной язык недостаточно знаешь?! — Будем считать, что воспитательную работу с подрастающим поколением мы провели. Пойдем дальше... Как началась наука? — Профессор Панов направил меня на практику в Полярный научно-исследовательский институт рыбного хозяйства и океанографии в Мурманск. Так в 1965 году я впервые попал в океанское плавание. Два года ездил на практику, защитил диплом. Распределение мне дали в Мурманск, но там сказали, что мест нет. Пошел в армию. Оттуда написал письмо министру рыбного хозяйства — пожаловался на чиновников. Пришел ответ от самого министра — в те годы такое бывало. Он мне сообщил, что внимательно разобрался в случившемся и я могу работать в институте. Приехал в Мурманск. Оказывается, и туда пришло распоряжение министра. До сих пор поражаюсь, что такое могло быть! Но все документы храню, они — прекрасное свидетельство того, как заботились о молодых специалистах и как, невзирая ни на что, можно было добиться правды. — Сейчас не так? — И сравнивать даже не берусь!.. Все-таки особое отношение было к тем, кто делал первые шаги в науке. При ЦК комсомола работал Совет молодых ученых. Туда я попал от Мурманска. Встретился с великолепными людьми! Ныне они составляют гордость отечественной науки! Конечно, такие контакты обогащают человека, делают его уверенней, смелее. В 35 лет я защитил докторскую диссертацию в Московском университете, и в этом ничего необычного не было — наука широко распахивала двери перед молодыми и талантливыми. Это было главное в Советском Союзе: свои способности можно было реализовать вне зависимости от того, есть у тебя деньги или нет. К сожалению, сейчас, когда деньги размывают таланты, они ищут применение себе в иных сферах. — Чем вы занимались после защиты докторской? — Мне предложили возглавить Мурманский морской биологический институт в Дальних Зеленцах. А я был младшим научным сотрудником, мне и в голову не могло придти, что стану директором академического института. В общем, вызвали меня в Москву, к президенту Академии наук Анатолию Петровичу Александрову. В его кабинете собрались вице-президенты. “Деточка, — говорит президент, — мы тебя отправляем в Дальние Зеленцы. Согласия твоего не требуем, поезжай!” На том разговор и закончился. Честно говоря, хотя институт и находился в Мурманской области, я в нем никогда не был. Все произошло очень быстро... — Это случилось в 1981-м году. Я хочу все-таки вернуться на два десятилетия назад. Итак, первый выход в море? — Работали в Баренцевом море на “Персее-2”. Это рыболовный тральщик, приспособленный под исследовательское судно. В море меня начало укачивать, но на это никто не обращал внимания. Трал вытащили — в нем пять тонн улова. Через два часа — новый трал... Кого интересует, что ты плохо себя чувствуешь... — А в чем наука заключалась? — Все экспедиции были комплексные. В море ты должен уметь делать любую работу, а потому морская школа была полной — от “а” до “я”. Нужно было быть и ихтиологом, и рыбаком, и гидрологом, и геохимиком... Много людей на борт не возьмешь, так что требовалась взаимозаменяемость. Во время практики такие навыки и приобретались... Но меня все-таки укачивало, и тогда бывалые моряки отправили меня на верхнюю палубу. Там стояли бочки с солеными огурцами и капустой. Так я и выжил... Потом ходил в море уже нормально. — Соленые огурчики, значит, спасают от качки? — Конечно. Метод проверен не только мной. Правда, сейчас огурцы в дефиците, а в 1965-м их было навалом на каждом судне. — А первая научная работа чему была посвящена? — Происхождению и развитию кос Азовского моря. Песчаные косы перекрывают моря, и было интересно разобраться, как и почему они появляются. Я был студентом третьего курса и получил первую премию на университетской научной конференции. Тогда и был заложен метод комплексного системного анализа, который учитывает все составляющие — от механических до биологических. Результаты получились, на мой взгляд, интересные. Вскоре это подтвердили и профессора, которые весьма активно использовали мои данные и выводы. Кстати, позже даже в научных монографиях очень крупных специалистов я обнаруживал фрагменты своего студенческого доклада. Иногда на меня ссылались, но чаще, к моему огорчению, нет. Впрочем, подобное нередко практикуется в науке. Я уж даже перестал по этому поводу переживать... — Как бы вы сформулировали главное достижение института в Заполярье, которым руководите? — Сделать это нелегко, но попробую... Я — специалист по экосистемному анализу. Считаю себя пионером в области морских экосистем вместе с двумя американцами. Созданная нами теория описывает управление природными ресурсами Мирового океана. Она сейчас внедряется в практику структурами ООН, Европейского экономического сообщества, других международных организаций. Нас интересует, как рыболовный и зверобойный промыслы влияют на биоту — все живое в океане. Рыба — это ключевое звено в пищевых цепях. Потом идут птицы, киты, тюлени, белые медведи. Рыболовство подрывает пищевую базу океана. Важно изучать экосистему в целом. У нас, к сожалению, долгое время превалировал односторонний подход: ученые вели исследования в определенной нише, не обращая внимания на соседние. И только институт в Мурманске пытался подходить к проблеме комплексно, системно. — “Узкий” подход и приводил к тем ошибкам, которые мы наблюдаем. Я имею в виду бездумное вмешательство в экосистему. Помню, мы выдавали как выдающееся достижение советских биологов “акклиматизацию” камчатского краба в Баренцевом море, а теперь это обернулось бедой... Или все же нет? — В начале 1960-х годов все биологи были мичуринцами, а потому старались помочь природе. Как понимали науку, так и помогали! В Азовское море тогда завезли с Дальнего Востока пиленгаса. В результате “домашняя” азовская рыба, знаменитая на весь мир, исчезла, осетровых уже нет. Есть известный пример с кроликами в Австралии: их туда завезли, и вскоре они заполонили все вокруг. Вот таким “кроликом” на Азове выступил пиленгас. В Баренцево море в начале 1960-х завезли камчатского краба, и до 1998 года он вел себя вполне прилично (если о крабе можно так говорить). — То есть? — Краб встречался штучно. Но в 2000 году его количество превысило миллион, он начал мешать промыслу — в прибрежной зоне скручивал сети. А потом краб стал напастью... — Это же валютный продукт?! — Сейчас его уже двадцать миллионов, он заполонил все от Англии до Новой Земли, и избавиться от него невозможно. Теперь уже вопрос состоит в том, как защитить местную фауну, то есть ту, что присуща Баренцеву морю. Иначе чужаки, вселенцы полностью вытеснят местные сорта рыбы. — Не преувеличиваете? — К сожалению, это реальность. Чужаки гораздо сильнее, они заняли все свободные ниши. Краб почти сорок лет сидел тихо и ждал благоприятных условий. Последние десять лет были на Севере теплыми, и он дал “вспышку” — популяция сразу начала насчитывать миллионы экземпляров. Подобное произошло и с пиленгасом. Его заселили, но он долго не приживался. А потом наступил благоприятный для него период. Приблизительно раз в 25 лет соленость Азовского моря изменяется, происходит это циклично. В 1980-е годы соленость была относительно велика, и пиленгас начал стремительно размножаться. К тому же процветало браконьерство. Масштабы его огромны, местную рыбу практически всю выловили. Вот и начал пиленгас хозяйничать в Азовском море. Изымая естественное население моря, человек создавал благоприятные природные условия для чужака. Сейчас 90 процентов уловов в Азовском море — пиленгас. — Но это неплохая рыба — кефаль все-таки... — Да, но ее можно поймать и на Дальнем Востоке, а вот осетра, стерлядь, судака, рыбца там не найдете. А ведь Азовское море ради такой рыбы было Богом создано! Я 15 лет проработал в системе рыбного хозяйства и, как мне кажется, неплохо его знаю. Вот почему в последние годы занимаюсь именно этой проблемой — пытаюсь воссоздать то, что нами потеряно. Плюс аквакультура осетровых рыб — ключевой вопрос для южных районов страны. Много сил требует инженерно-экологическое обеспечение нефтяных и газовых морских месторождений. Эта область в практическом отношении развита в России слабо, но теоретические работы — на высоком уровне. Мы тут в лидерах. В книжках даже пишут иногда, что я “отец” этого направления, но, думаю, несколько преувеличивают. Однако слышать такое, естественно, приятно... — Вы ведь еще и китами с тюленями занимались. Кому пришло в голову использовать их в служебных целях? — Военным. 1985 год — пик развития атомного подводного флота. Военные получили информацию, что в Америке для диверсионных целей используют тюленей. Мы же не могли уступать “потенциальному противнику” — у них есть боевые тюлени, а у нас нет. Да и схема атаки тюленей-диверсантов выглядела весьма эффектно и эффективно. Морское животное обнаруживает атомную ударную подводную лодку, находящуюся на своей базе, и уничтожает ее! — И вы решили обучать тюленей-сторожей? — Сначала тренировали “диверсантов”. Тюлени должны были минировать чужие объекты, то есть действовать аналогично своим заокеанским собратьям. Руководство Военно-морского флота было хорошо информировано о том, насколько американцы преуспели в этой области, а потому и решило обратиться к нам за помощью. Ведь ударный атомный флот базировался в районе Мурманска и перед подводными диверсантами был, по сути, беззащитен. Исправить положение могли только ученые. Мы сразу же получили деньги, оборудование, специальное снаряжение и в течение полугода сделали все, что было необходимо. — Так быстро? — Когда работа интересная, увлекательная, она идет быстро. Такое в науке, да и в жизни, хорошо известно. Кстати, только тогда я по-настоящему узнал, насколько мощный у нас флот. Мне пришлось познакомиться с базами флота на Кольском полуострове, и мы сделали все возможное, чтобы поставить на боевое дежурство обитателей океана. — Звучит очень непривычно... — Начали исследования с китов, белух. Однако быстро поняли, что работать с ними очень сложно и дорого. У полярных китов сильная сенсорная система. Надо было изучить физиологические особенности механизма, который используют киты, а затем поставить их на дежурство, контролировать суда и объекты, которые входят в заливы и проливы. — Не смоделировать, а использовать самих китов? — Смоделировать сенсорную систему, безусловно, можно, но, во-первых, она будет работать гораздо хуже, и, во-вторых, на это требуются многие годы, а флот нуждался в защите немедленно. В данном случае фундаментальная наука — это исследование сенсорной системы китов, а ее практическое воплощение — использование животных для защиты баз. Так что речь шла о глобальной научной проблеме. — Подводные сторожевые псы? — Вход в бухту — обычно узкое горлышко, и его надо было защитить. Так что сравнение со сторожевыми псами вполне имеет право на существование. — Удалось решить проблему? — Существуют десятки видов морских животных. Нам надо было найти тех, которые более всего подходят для выполнения разных задач — от диверсионных до сторожевых. Американцы используют морских львов, это тяжелая “машина”. — Машина? — Конечно, достаточно сказать, что морской лев весит полтонны... — Все-таки человеческий разум очень уж изощренный — даже таких добродушных морских гигантов использует для войны... — Дрессировкой можно добиться всего. У нас был тюлень, который постоянно ходил за мной. Бродили тюлени и по институту. Вели себя, как собаки, только большие... Потом пришел 1991 год, все изменилось. Но наука — морская физиология — осталась. В этом направлении мы находились среди лидеров. Неслучайно наши специалисты востребованы в разных странах. Уникальные люди с уникальной профессией. После 91-го года такие ученые требовались везде, но не у нас. Это была гигантская потеря для нашей науки. Боевые пловцы-тренеры, которые учили тюленей быть помощниками, работать в единой команде, тоже разъехались по всему миру... Специалисты по аквакосмосу нужны везде... — Аквакосмос? — Океан — это космос рядом с нами. Проблем здесь не меньше, а, пожалуй, побольше, чем наверху. И XXI век, безусловно, станет “веком океана”. — Знаю, что дела в Мурманске, в Морском биологическом институте, налажены, идут хорошо. О ваших работах известно во всем мире, ни один крупный конгресс без вас не обходится, популярности и славы достаточно — что же еще ученому надо?! И вдруг принципиально новая работа — создание Южного научного центра. На “малую родину” потянуло? — Случилось это так. Я был в Москве по делам. Вдруг меня разыскивает полпред Южного федерального округа В. Г. Казанцев. Говорит, что хотел бы встретиться со мной в Ростове. Уважающий науку и ученых генерал армии выдвинул идею о создании Южного научного центра. — Почему? — После распада СССР “ушли” за границу такие научные центры, как Харьков, Донецк, Днепропетровск, Севастополь, Киев. На юге России осталось всего несколько научных институтов. Я побывал у президента РАН академика Ю. С. Осипова и предложил создать в Ростове филиал Мурманского института. Тематика общая, научных сотрудников достаточно, да и проблемы Азовского, Черного и Каспийского морей во многом близки к проблемам северных морей. Юрий Сергеевич сразу меня поддержал. Филиал начал работать, и весьма неплохо. Мне кажется, именно это и сыграло решающую роль. Вице-президент РАН академик Н. П. Лаверов предложил мою кандидатуру на пост председателя Южного центра. Все было “за”: молодой академик, выпускник Ростовского университета, то есть “свой”, а не “чужой”. Я поставил одно условие: Южный научный центр должен быть аналогичен Кольскому центру — самому крупному в системе Академии наук. Со мной согласились. Ну а дальше началась будничная работа. Многие ученые и государственные деятели принимали участие в создании Южного центра, так как все понимали его необходимость и важность. — В таком случае вопрос о будущем центра естественен? — Участие в решении политических и экономических проблем региона, в котором проживают 24 миллиона человек и все народности, какие есть в России. Особенно высока роль русского языка — он цементирует всех людей, дает им возможность общаться. — Странно слышать от естественника, что главное — гуманитарные проблемы. — Но что поделаешь, если идет война. Об этом не говорят и не пишут, но на самом деле Северный Кавказ — арена боевых действий. А я не хочу, чтобы граница России проходила у Азова, и поэтому, как гражданин, просто обязан заниматься гуманитарными проблемами. Здесь геополитика на каждом шагу... И обязанность ученых Южного научного центра этим заниматься. А опираться следует на существующие школы. У нас работают прекрасные специалисты, их надо только объединить. Наука безбрежна, но нужно изучать такие направления, которые в первую очередь полезны человеку, могут работать на конечный результат. Важно изучать климат. У нас промышленность обслуживает аграрный сектор, а его развитие зависит от погоды и ее прогнозирования. Сорок процентов зерна в России собирается в Южном округе, — значит, нам необходимо заниматься хлебом. И так далее и тому подобное. — Мне кажется, что наука может стать тем стержнем, который объединит народы? — Безусловно! А как же иначе?! Мы делаем очень много ошибок. В том числе и исторических. Почему не пропагандируем героизм кавказцев в годы Великой Отечественной?! Брестскую крепость, к примеру, обороняли два полка кавказцев. Там было несколько русских офицеров, 90 ингушей, 120 чеченцев и около 200 дагестанцев. Им сказали стоять насмерть, и они стояли, хотя немец уже почти до Москвы дошел. Об этом подвиге наших соотечественников надо говорить, а не о том, что кавказцы торгуют на московских рынках... А подводники? Легендарный Гаджиев и другие... Дагестан — это море, поэтому так много прославленных моряков оттуда. Почему же об этом не рассказывать постоянно?! Теперь понятно, что гуманитарные, в частности исторические, науки для Южного научного центра — центральные. Меня эти проблемы волнуют, и я им посвящаю больше времени, чем раньше. Да и мне это очень интересно. Так что тут вновь соединяются гражданская позиция и любознательность исследователя. — А сын понемногу “осваивает” вашу тематику? — Не совсем. Он прежде всего океанолог. Его работой я доволен. Говорю это не только как отец, но и как руководитель института и Южного научного центра. Мы вместе выпустили монографию, и, признаюсь, основную часть книги написал он. Ведь он ходил на разных кораблях, участвовал в труднейших экспедициях, ставил оригинальные эксперименты и проводил исследования. Он стал очень хорошим океанологом, и избрание его в члены-корреспонденты РАН тому свидетельство. — Вас иногда называют “хозяином азовских осетров”. Это почему? — В море их всех повыловили, а мы выращиваем! — Чтобы выпускать в то же море? — Зачем кормить щук и окуней? Знаете, где на Волге лучший клев? Верно, у рыборазводных заводов. Раньше молодь в реку сбрасывали по трубе, а вокруг этой трубы скапливались хищники со всего Волжского бассейна. Там вырастали щуки гигантских размеров, им же охотиться не нужно было — разевай рот и ешь. Нет, мы идем другим путем. Речь идет о выращивании в искусственных условиях осетров и стерляди, то есть рыб тех ценных пород, которые практически исчезли в Азове. — На Западе такие технологии есть? — Есть. И в Китае тоже. Там уже есть маточное поголовье, то есть осуществляется полный цикл выращивания осетровых. — Чем ваша технология отличается? — Нам не нужна свежая вода, обходимся той, что есть. Сделана специальная система очистки, осуществляется полный круговорот воды. Совсем как на космических станциях! — Туда все-таки приходится воду довозить... — Мы тоже немного добавляем. Пополняем ту, что испаряется. Но в основном цикл замкнутый. Фильтры очень мощные, они постоянно очищают воду. Самое главное — поддерживать нужную температуру, с колебаниями не более полградуса. Однако мы греем не воду, а атмосферу, то есть так, как это происходит в природе. Именно воздух поддерживает температуру в бассейнах. Мы знаем уже много тонкостей выращивания осетровых... — К примеру? — Если температура 17 градусов, то осетровые прекращают питаться. А при 8—9 градусах рыба засыпает, как это у нее бывает в зимовальных ямах. Мы кормим, естественно, рыбу круглый год, но в ноябре — декабре рост ее замедляется. Все контролируется с помощью компьютеров. У нас сейчас находятся порядка тысячи осетровых. Разного возраста и размера. Мы занимаемся их разведением чуть более двух лет. Раньше здесь вообще ничего не было, ни специального здания, ни оборудования. — Интересно, сколько за два года поймано осетров в море? — Точных цифр нет — браконьерство процветает. Знаю, что в год ловят всего одного-двух производителей. А ведь полный запрет на ловлю в Азовском море действует уже семь лет, но поголовье не восстанавливается. Тут свою лепту вносит и пиленгас. — Но все-таки из-под полы можно купить осетровую рыбу да и икру тоже? — Это волжская рыба. Местной нет... — Скоро вы станете единственными производителями осетровых на Азове. — По крайней мере, попытаемся сохранить эту уникальную рыбу. И создаем прообраз рыбных ферм. В той же Норвегии это семейный бизнес. На мой взгляд, и у нас он должен быть таким же. У них около 24 тысяч семейных ферм, и они выращивают 840 тысяч тонн семги. Мы в Азовском бассейне выращиваем 22 тысячи тонн рыб всех видов, в первую очередь карпа. — В Норвегии рыборазведение развивалось стремительно. Почему? — Деньги, которые там получали за нефть и газ, вкладывали в разведение семги. Это высокая технология. Нужно было не только детально ее отработать, но и воспитать соответствующие кадры. За два десятка лет они создали новую отрасль промышленности, которая приносит большой доход. Этим же путем идут и китайцы. А теперь мы покупаем рыбу и там и там. И при этом копим нефтяные и газовые доллары в каких-то непонятно для чего созданных фондах... Это я к слову о том, как надо и как не надо заниматься бизнесом. — И сколько времени требуется для выращивания осетров? — Когда речь идет о товарной продукции, то в природных условиях нужно 12—14 лет. У нас срок сокращается вдвое, вес осетры набирают гораздо быстрее. В разведении осетровых есть два пути. Первый: как у каждой бабушки в деревне есть свинья, так у нее появятся домашние осетры. Второй путь: промышленный. В этом случае нужно делать большие бассейны и установки. Не исключено, что следует организовывать и семейные фермы, и большие предприятия. Технологию мы отрабатываем для обоих вариантов. — Желающие перенять опыт уже есть? — К нам приезжают и ученые и бизнесмены. Смотрят, изучают. Называется это официально так: “Комплекс по разработке новых методов индустриального осетроводства”. Я убежден, что в стране появится много таких комплексов, но для этого нужно все-таки изменить психологию наших предпринимателей. Ведь здесь надо несколько лет вкладывать средства, и лишь потом пойдет прибыль. А в России бизнесмены предпочитают брать деньги сразу и много. Это возможно лишь при использовании сырьевых ресурсов. Надеюсь, скоро такой бизнес закончится, и тогда в полной мере будет востребована отечественная наука — как фундаментальная, так и прикладная.

Похожие:

	Утверждено Ученым советом Академии 17 февраля 2006 г Автор-составитель доктор социологических наук, профессор, академик Международной педагогической академии, академик Академии литературы...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Тема урока: Домашние животные и птицы (изделие «Лошадка»). Практическая работа «Домашние животные». Т. Б. при работе с иглой, ножницами,...
	Неврология Фппо мма им. Сеченова (зав кафедрой – академик рамн, академик раен, засл деятель науки, проф. А. М. Вейн), согласованной с Департаментом...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Образовательные: сформировать понятия «Дикие животные» и «Домашние животные»; выявить особенности жизни диких и домашних животных;...
	Научные руководители: доктор медицинских наук профессор труфанов... Рабочая программа по чтению и развитию речи разработана на основе государственной учебной программы «Программы специальных (коррекционных)...		Протокол ведения больных Научным центром акушерства, гинекологии и перинатологии Российской академии медицинских наук (академик рамн, профессор В. И. Кулаков,...
	Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Руководители проекта: академик рао а. А. Кузнецов, академик рао м. В. Рыжков, член- корреспондент рао а. М кондаков; 3 программа...		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... БЯ. Бедюров президент Конгресса тюрк­ских народов России, вл. Ганичев академик, Председа­тель Союза писателей России, Д. А. Жуков...
	Пособие для учителей физической культуры Под общей редакцией Белорусского государственного педагогического университета им. М. Танка, доктор педагогических наук, профессор, академик Академии...		Концепция программы Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4
	Образовательного учреждения Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4		Социум и социология Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4
	Составители ариМА Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4		Реферат посвящён статье о проблемах Гильберта и советской математике.... Ния "Кванта" первым высказал академик Пётр Леонидович Капица в 1964 году, и только в январе 1970 года вышел в свет первый номер журнала,...
	Рабочая программа учебная Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4		Рабочая программа учебная Пикин Геннадий Николаевич ассистент кафедры теоретических основ физической культуры 4