Иван Петрович Шухов
Скачать 404.44 Kb.
|
1 2
 Иван Петрович ШуховРодился 6 августа 1906 года в казачьей станице Пресновской Петропавловского уезда Акмолинской губернии.  С 1914 по 1927 гг. учился в Пресновской начальной школе, Петропавловском педагогическом техникуме, на Омском рабфаке, в Высшем литературно-художественном институте им. Брюсова. В эти годы Шухов публикует свои первые стихи, рассказы в газете "Юный степняк" (Петропавловск), "Журнале крестьянской молодежи", "Крестьянском журнале" (Москва), принимает участие в московском журнале "Студенческая молодежь". В 1928 году Шухов сотрудничает в омской газете "Рабочий путь", газетах "Красная Башкирия" (Уфа), "Волжская коммуна" (Самара), публикует стихи и очерки в "Советской Сибири" (Новосибирск). Затем работает разъездным корреспондентом "Уральской областной крестьянской газеты", где отделом крестьянских писем заведовал Павел Бажов. Больше того, A.M. Горький поставил шуховскую "Ненависть" в один ряд с произведением М. Шолохова "Поднятая целина", с "Брусками" Ф. Панферова. Кстати, по мотивам "Ненависти" был создан фильм "Вражьи тропы". В 1935 году журнал "Октябрь" напечатал новый роман Шухова "Родина", вскоре изданный отдельной книгой в Алма-Ате. В это же время на экраны страны вышел кинофильм "Вражьи тропы" (по роману "Ненависть"). Не все знают, что известная песня "Позарастали стежки-дорожки", которая звучит как лейтмотив кинокартины, принадлежит перу Ивана Шухова. В 1940 году выходит в свет роман "Действующая армия". В годы войны во всесоюзной и казахстанской печати публикуются фронтовые очерки и статьи Шухова, а также знаменитые "Письма сибирским казакам". Грандиозная целинная эпопея, развернувшаяся в бескрайних степях и просторах Сибири, Алтая, Северного Казахстана в 50-е годы, вдохнула новый прилив творческой энергии в Ивана Шухова. Его яркие целинные очерки появляются в "Правде", "Литературной газете". Знаменательными событием в литературной жизни республики стал выход его книг "Облик дня", "Золотое дно", "Степные будни", "Покорители целины" и другие. Одним из вершинных произведений позднего творчества И.П. Шухова стали его "Пресновские страницы". В 1977 году за эту книгу И.П. Шухову присуждена Государственная премия Казахской ССР им. Абая. В 1989-1996 гг. издательство "Художественная литература" выпустило двухтомник сочинений И.П. Шухова, а "Детская литература" - сборник серии "Отечество", куда вошли его "Пресновские страницы", ставшие заметным явлением современной прозы. Умер писатель 10 апреля 1977 года. Письма сибирским казакам Содержание этой книги, изданной «Кустанайской Русской общиной сибирских казаков», будет интересно не только казакам, но и всем кто любит свою Родину. Написана она Шуховым во время войны для сибирских казаков, сражающихся на фронтах Великой Отечественной войны. Где-то нами была услышана фраза о том, что «бойцы на фронте зачитывали ее до дыр». Это нас заинтересовало и подвигло к тому, чтобы найти её и прочитать. Сделать это оказалось не просто. В известных нам томах собраний сочинений Шухова мы ее не нашли. Но, обнаружили бережно сохраняемую в доме-музее Шухова в станице Пресновской. Директор музея Шледовец Нина Васильевна любезно предоставила нам возможность снять с неё копию. А когда мы ознакомились с ее содержанием, то поняли, что она не потеряла своей актуальности и сегодня. Просто и доходчиво разъясняет сибирский казак и казахстанский писатель Иван Петрович Шухов как наши деды и прадеды любили свою Родину, как и почему они шли на смерть за ее свободу и независимость, почему они живо покидали свои дома и становились непреодолимым заслоном на пути иноземного захватчика, что они считали для себя первостепенно важным и ценным. Именно сегодня, на наш взгляд, очень многие наши сограждане забыли и попрали ценности своих отцов и губят свою жизнь, а возможно и саму нашу страну, в погоне за ценностями призрачными и чуждыми нашему народу. И, может быть, эта книга объяснит подрастающему поколению величие Победы, 65-ю годовщину которой мы отмечаем сегодня, сделает ее ближе и родней для них, восстановит ту нить, идущую от отца к сыну, и соединит связь поколений, разрывать которую чревато весьма печальными последствиями для всех и для каждого… В заключении хотим выразить огромную благодарность нашим братьям казакам станицы Пресновской и лично станичному атаману Подъесаулу Косинову Юрию Викторовичу за безценную помощь, оказанную ими в издании этой книжки. Очерки «Письма сибирским казакам», как и многие другие произведения Ивана Шухова дней Великой Отечественной войны, характеризуют настроения, боевой дух и героические дела во славу родины колхозного крестьянства Казахстана. Под лозунгом «Все для фронта, все для разгрома немецко-фашистских захватчиков!» трудятся в эти дни колхозники и колхозницы, рабочие совхозов и машинно-тракторных станций казахских аулов и сибирских станиц, русские и казахи, для которых защита Советского отечества стала первейшим, святым долгом. И старый Евсеич, сторож Заготзерно, георгиевский кавалер прошлой войны, отличившийся в лихих схватках с немецкими захватчиками, и подросток Митька из колхоза «Веселая степь», и тысячи других тружеников нашей деревни работают в дни войны не покладая рук, не зная устали. Работают с сознанием, что каждый килограмм хлеба, выращенный на плодородных землях, каждый килограмм мяса, сданный государству сверх плана и посланный в подарок фронтовикам – это пуля в черное сердце врага, снаряд в черный стан фашистов, это – наша победа. Редакция газеты «Ленинское знамя», решив выпустить отдельным изданием очерки Ивана Шухова, надеется, что их с большим удовлетворением прочтет и боец, сражающийся с врагом в Карельских лесах, на Кавказе, под Орлом, Великими Луками, и трудящиеся, работающие в тылу. В них найдут они вдохновенный призыв к быстрейшему разгрому врага. Ф.И. САМАРИН ПИСЬМА СИБИРСКИМ КАЗАКАМ Нет уж, как там грусти не таи, Все равно зрачок в печали матов. Вижу вас, товарищи мои, Сквозь огонь сражений, сквозь бои, Сквозь леса знамён и автоматов! Вижу вас. И слышу вашу речь В сатанинском грохоте и гуле. Песней я хочу вас уберечь От смертельной бомбы и от пули. Песней той, которая не раз И в пиру, и в горе, и в тревоге, Как подруга выручала нас И не покидала в полдороге. Верная нам спутница, – она Никогда ребят не подводила. Золотее браги и вина Песня о Сибири в нас бродила! I. В суровых лесах и скалах далекой Карелии, под огненным небом непокорного Сталинграда, среди первобытного величия древних Кавказских гор и на берегах легендарного Терека, – везде и всюду вижу я вас, овеянных пороховым дымом сражений, славных моих земляков, верных сынов Сибири, неповторимых друзей и милых товарищей! Со многими из вас мы вместе росли и воспитывались в родимых сибирских станицах. Мы делили, бывало, в детстве нехитрые наши игры, скудные лакомства и неутомимые забавы. Нередко мы спали под одним родительским зипуном, согревая друг друга горячим своим дыханием в студёные вешние ночи на пашне. Рядом, бок-о-бок обретали мы первые навыки в нелёгком наследственном ремесле мастеров земли благодатной степной Сибири. А в часы наших праздных странствий по окрестным степям, займищам и озёрам мы охотно делились друг с другом краюшкой пшеничного хлеба и яйцом, испечённым в золе, и замусоленным куском сахара, и похищенным из недр материнского сундука леденцом лимонного вкуса и цвета. Весною, в поисках сусликов и стрепетиных гнезд, целыми днями бродили мы с оравой весёлых сверстников в привольных окрестностях наших станиц. И наизусть изучили мы с вами каждую степную тропу, по которой прошли наши босые детские ноги, и каждую вековую берёзу в дубраве, и каждый ракитовый куст близ займища, под сенью которых искали мы в непогодь надёжной защиты от бури, от ливней, от града и гроз. И навеки полюбились нам с вами: и бескрайние ковыльные степи, и волнующе мягкий и нежный рисунок смутно синеющих вдали берёзовых колков, и обнажённые вершины придорожных курганов, и трубный клич поднявшихся на рассвете с воды лебедей, и ослепительно сияющие под полуденным солнцем, посолоневшие от жары озера. Все это было, есть и будет бесконечно дорогим, милым и близким нашему сердцу, сердцу, горячо влюбленному в землю, вспоившую и вскормившую нас. Точно буйная поросль окрестных берёзовых рощ мужали и крепли мы с вами на тяжёлом, как пламя, сибирском ветру. Кипяченные в зное степного жаркого лета, прополосканные в расточительных ливнях плодородной поры, закалённые в голубом огне жгучих рождественских и крещенских морозов, – прочно стояли мы на земле и росли неподвластными уже никакому граду и буре, написанным нам на роду. II. Под сенью прострелянных в битвах и полуистлевших на чужестраннем ветру воинственных прадедовских знамён прошло по родимым степным дорогам босоногое наше детство. На трижды благословенных, освящённых веками традициях линейного Сибирского казачьего войска воспитывалось наше поколение участников Великой Отечественной войны. А по лихим и тревожным воинским песням знакомились мы с историей прошлых походов и войн. Казаки запоют бывало: Ко славе страстию дыша, В стране суровой и угрюмой, На диком бреге Иртыша Сидел Ермак, объятый думой. А мы закроем глаза и видим: на сотни километров к востоку от Яика – так в древности звалась река Урал – до Иртыша тянется цепь курганов, поседевших от ковыля редутов и земляных городищ. И воскресают в памяти глубокие, проросшие травами, рвы крепостей. И встают из тумана пирамидальные вершины дозорных постов, контуры маяков и пикетов Горькой линии… Горькая линия! По берегам твоих голубых, как весеннее небо над степью, огромных, как море, озёр привольно раскинулись станицы линейного Сибирского казачьего войска. От самого Яика до необозримых равнин Заиртышья тянется линия этих станиц, некогда названная по обилию горько-солёных озёр – Горькой. Основанные около двухсот лет тому назад станицы сибиряков свято чтут боевые традиции своих воинственных предков. И память о мужественных сподвижниках Ермака, о воинских доблестях храброй его дружины навсегда сберегли в своем сердце верные русскому оружию старожилы степных сибирских станиц. На беспредельной, светлой и чистой любви к родному краю и на священной ненависти к врагам земли Русской веками воспитывались бесстрашные воины Сибирского казачьего войска. На этих же святых традициях рыцарей рукопашных битв воспитывалось и наше поколение. Вот почему с благоговением и трепетом смотрели мы с вами в детстве: и на грозный частокол ощетинившихся над конницей казачьих пик, и на голубые вспышки обнажённых сабель, и на заплясавшего под всадником белого, как кипень, злого есаульского иноходца, и на стремительные крылья боевых знамён, взмывших над тронувшимися в поход полками, и на крупные горошины материнских слез, упавших в концы кашемирового подшалка в минуту прощания с уходящим на поле брани сыном. В крестном знамени матери, благословлявшей на битву с врагами России сына, в грозном и торжественном шквале песни, поднявшейся перед походом на крыльях полковых знамён, в дробном рокоте кованных конских копыт, в сиянии дедовских седин и регалий, – во всем этом впервые вставал перед нашим сознанием ясный, строгий и милый сердцу нашему облик никому непокорной, воинственной и свободолюбивой России. Россия! Святым, чистым и светлым было для нас с детских лет имя твоё. Мы изучали твою географию по маршрутам далеких, суровых и трудных походов родных Сибирских казачьих полков, по сражениям и битвам наших предков с врагами отечества нашего, от времён Плевны до грандиозного Брусиловского прорыва германского фронта в 1916 году. И недаром снились нам в детстве: и пустынные поля былых баталий, и несметные кавалькады воинских эшелонов, и веселые огни бивуачных костров, озарявших шафранные пески Туркестана, туманные сопки Манчжурии, холмы Восточной Пруссии, седые гребни Кавказа, крепостные контуры Перемышля и библейские скалы снежных Карпат… Величественная панорама обширных владений нашего отечества настежь распахивалась перед нашим воображением в эпическом повествовании георгиевских кавалеров, в рассказах и песнях наших прадедов, дедов и отцов. И по бытующим в наших станицах сказаниям и древним походным казачьим песням мы назубок с вами знали названия многих горных долин и перевалов и имена грозных неприятельских крепостей, павших под силой доблестного русского оружия и умноживших славу Сибирского казачьего войска. И не количеством праздно прожитых лет измерялась цена длительной жизни наших предков, а победоносными битвами их с врагами Русской земли, бранными подвигами и походами этих, закалённых в огне штурмов и жарких битв, неподвластных ни воде, ни огню, трижды поправших смерть воинов! III. Кто из наших станичников не сберег в своем сердце теплое, ясное и строгое воспоминание о том, как мы впервые разучивали в детстве походные песни нашего родного Сибирского казачьего войска?! Всем нам помнятся: длинные зимние вечера; опрятные горницы с геранью на подоконниках; трогательная наивность убранства из стеклянных елочных шариков и китайских фонариков в простенках; запах жжёных луковых перьев – запах семейного тепла и уюта под родительским кровом. Под сатанинский вой и свист разгулявшейся в декабрьской ночи сибирской вьюги слушали мы, бывало, увлекательные дедовские рассказы о боевом прошлом наших станиц, и навсегда запомнились нам с тех пор горько волнующие нас походные казачьи песни. Зимние сумерки. Метель за окошком. В оранжевом полумраке горницы, неярко озарённой заревом весёлого огня, бушующего в лежанке, сидит на полу полукругом гурьба казачат. А перед затопленной печкой, в центре этой притихшей оравы, возвышается на табуретке старик с пышной и чуть золотящейся от огненных отблесков бородой, с бровями, похожими на распластанные орлиные крылья. Мягко притоптывая ногой, обутой в белый шерстяной чулок, и ритмично размахивая рукой, как казачьей нагайкой, в такт своей песне, запевал он глухим, давно остуженным в походном ветру голосом любимую свою песню: Чу, не в нас ли палят?! Не идет ли супостат?! Не в поход ли идти Нас заставляют?! А мы, замирая от восторга, подхватывали вслед за дедом слова песни, звучащие, как команда: Живо стройся в ряды! Атаман едет сюды – Предстоит нам поход небывалый! И словно наяву вырастал перед нашими глазами воинственный всадник. Прилетел, как буран, Наш сибирский атаман, А за ним ординарцы лихие. Он коня осадил. Черный ус накрутил. И сказал нам: – Здорово, ребята! И дед, довольный нашей прилежностью в спевке, пристально заглядевшись на золотой ворох догорающих в печке углей, строго и задумчиво говорил нам затем поучительные свои речи: – Молодцы вы у меня, варнаки! Тот, слышь, не казак, кто души в этой песне не чает… А вы с сердцем поете. И голоса у вас злые, калёные, как клинки. И слова – как пики. Орлы! Орлы! По песне угадываю: настоящими казаками растёте. Наши вы ребята. Сибиряки. Хваты!.. Ну, а вырастете – смотреть у меня в оба: святых дедовских знамён не страмить. Чести нашего войска в будущих битвах с неприятелем на поле брани не позорить. Вот какая у меня будет к вам, внуки мои, наука! И прервав рассудительную речь, он тотчас же скреплял её заветными словами навсегда запомнившейся нам песни: Нам – под могильным спать курганом. А вам, сыны, – Руси служить. И если в битвах с бусурманом Придется голову сложить, – Деритесь так, как ваши деды Дрались под знамем Ермака, Чтоб трубный гул вашей победы Гремел над Родиной века! Чтоб руки ваши не ослабли, Кромсая головы орды, Чтоб лезвием сибирской сабли Потомки были бы горды! Чтоб ни от пули, ни от пики Врагам России не уйти, Чтоб только смерть при вашем гике Могли в полях они найти! И если час пробьет для встречи С ордой коварного врага, – Пусть каждый ищет места в сечи, – Кому Россия дорога! IV. И час пробил! В мглистый от зноя июньский день лета тысяча девятьсот сорок первого года снова тревожно и грозно запели над страной походные сигналы горнистов. Отечество призвало народы советской страны под боевые свои знамёна. Родина бросила клич: – К оружию! И, как один, готовые к смерти и к бессмертной славе, поднялись вместе со всем великим советским народом на защиту родимой отчизны линейные сибирские казаки. И по-новому ярко озарились картины боевого прошлого этого мужественного и бесстрашного народа, прадеды, деды, отцы и сыны которого ни разу не запятнали боевых знамён чести и славы русского оружия. Казаки Сибири, издревле свыкшиеся с суровой походной жизнью, с малых лет приученные ко всем невзгодам и лишениям войны, никогда еще не страшились ни врага, ни Бога, ни чёрта. Сибирский казак всегда во все времена, прежде всего, был воином, а затем уже – хозяином нехитрого своего двора, отцом семьи, женихом, мужем. Ничто личное никогда не заслоняло, не заслоняет и не заслонит в казачьих сынах Сибири великого чувства патриотизма: ни родительский кров, ни жена, ни дети, ни любимая. И как бы ни было близко и дорого всё это отзывчивому казачьему сердцу, но если пробил час боевой тревоги, если пала на Родину чёрная тень врага, – в мгновение ока будет осёдлан трогательно любимый строевой конь. И подтянутый, бравый, на глазах помолодевший всадник вихрем помчится от родимых ворот туда, на пронзительный зов полковой трубы, к взмывшим над кавалерией боевым знамёнам… Так было всегда. Так было и 22 июня, когда каждый из нас с предельной силой и ясностью ощутил и увидел всё величие нашей державы, всю неповторимую прелесть, строгость и чистоту материнского её облика, чище, прекраснее и возвышеннее которого не было, нет, и не будет на свете для нас, людей русских! И никто из нас не осудил матерей, украдкой осенявших крестным знаменем обнажённые головы готовых к новым походам и битвам воинов. Никто не кощунствовал над жаркими молитвенными словами старых казачек, благословлявших, как в старину, своих сыновей на смертный бой с коварным и древним врагом России. Свято чтут сибирские казаки вековые обряды клятвы в верности русскому оружию, которую дают они в грозный для родины час над седыми могилами своих предков. И, как присяге, верны они этой клятве на поле брани, храбро сражаясь под знамёнами отечества за свою отчизну, за родимые станицы и степи, за благословивший их на битву с врагами отчий край. V. Навсегда запомнится знойный и ветреный июльский день, когда провожали сибирские станицы на Запад полки своих казаков. Пройдут годы. Но никогда не поблекнут в памяти станичников воспоминания об этом тревожно ярком воскресном полдне, когда кони, зачуяв дорогу, глухо били оземь копытами и стремена звенели на горячем азиатском ветру. Суровые, строгие, волевые стояли развернутым фронтом сибирские казаки вокруг братской могилы жертв революции на просторной площади древней нашей станицы. Много видела на своем веку боевых знамён готовых к далёким походам и битвам казачьих полков эта открытая всем ветрам станичная площадь! За столетие привыкшая и к рокоту кованных конских копыт, и к тревожному грохоту барабанов, и к горячим материнским слезам, и к величественным и грозным воинским песням, – впервые в истории была теперь эта площадь свидетельницей великого народного гнева и огненной ненависти старожилов степных сибирских станиц против трижды проклятого во всех казачьих сказаниях и песнях германца. И вот снова гудела она, эта площадь, от дробного гула конских копыт. И строевые кони, грызя мундштуки, нетерпеливо танцевали под всадниками. И снова здесь пролиты были слёзы. Жаркие, чистые материнские слёзы. Но не признаком слабости или малодушия служили они в этот час, а источником мужества и решимости для сыновей, вставших в походные стремена. Я видел старую казачку Варвару Фёдоровну Старкову, провожавшую на фронт в этот день четырёх своих сыновей. Маленькая, как подросток, в старинной – тёмных тонов – кашемировой шали, стояла она в кругу рослых своих богатырей, поспешно крестя каждого из них и полушепотом повторяя при этом напутственном благословлении: – Будьте, ребята, только настоящими казаками! Будьте казаками! А старый казак Сергей Яковлевич Родионов по-родительски сурово и строго-настрого наказывал сыну Мите: – Только не трусь, слышь, на поле брани. Только не страми в бою с немцем сибирской нашей породы! Шел митинг. И когда секретарь районного комитета партии объявил о том, что сейчас будет говорить старый георгиевский кавалер, участник знаменитого Брусиловского прорыва германского фронта в первую мировую войну, – шпалеры войск и тысячные толпы провожающих, казалось, на мгновение затаили дыхание. И такая напряжённая тишина замкнулась над переполненной народом площадью, что можно было услышать стук собственного сердца. Но тишина эта длилась именно не больше мгновения. Когда же над трибуной показалась прямая и рослая фигура седого, как лунь, старика, – станичники, узнав в нём ночного колхозного сторожа Евсеича, встретили его взрывом шквальных рукоплесканий, а стоявшие в строю, казаки грянули старому георгиевскому кавалеру стремительное, как вихрь, троекратное «ура». Серебряный от седин, в лихо заломленной набекрень выцветшей казачьей фуражке, старик стоял на трибуне прямо и неподвижно – руки по швам – как в строю. Молча, с достоинством выжидая, пока стихнет внезапно обрушившийся на него ураган восторженных приветствий, пристально смотрел он не по-старчески ясными и полными слез глазами туда, в подёрнутую сиреневой дымкой заозёрную даль. Горячий полуденный ветер июля трепетно бился в тяжелой, как знамя, роскошной его бороде. Наконец, когда в дальних кварталах станицы замер последний отклик гулкого эха и напряжённая тишина снова замкнулась над площадью, старик, глубоко вздохнув, внимательно огляделся кругом и приготовился к своей напутственной речи. Однако он тотчас же забыл, о чём хотел говорить, и только после большой заминки, наконец, молвил глухим, дрогнувшим от волнения голосом: – Казаки! Одностанишники! Разрешите… Вот когда вы «ура» закричали, у меня аж в горле все пересохло. Слеза меня, станишники, душить начала. Ну, я окреп духом. Спас Бог. Сдержался… И кровь во мне, как перед рукопашной атакой, ребята, взыграла. И мне стало ясно, што это не мне, а всему нашему Сибирскому казачьему войску «ура»-то вы грянули. А войско наше стоит того. И я так думаю, што придет такой час, когда сам товарищ Сталин всем нам, ребята, «ура» кликнет. Верую я в такой час, ребята. Сердцем чую, не подведут в боях Сталина сибирские казаки! И вновь голос его потонул в новом взрыве горячих рукоплесканий, в новом прибое «ура», словно вставшей на дыбы и ходуном заходившей площади. – Казаки! Сибиряки! Братцы! – протрубил вдруг лихо и молодо голос его под гулом приветственных возгласов и рукоплесканий. И тотчас же, настежь распахнув полы ветхого своего бешмета, он рывком обнажил перед всеми грудь, блеснувшую с озорством и удалью на солнце тремя георгиевскими крестами. – Вот видите! – проговорил он твердым, чуждым смущения и ложной скромности голосом. – Вот они. Три их имею! Один – за битву в армейском корпусе сибиряков под Вафангоу. Два – за лихую рубку немчуры в доблестной армии Их Высокопревосходительства покойного генерала Брусилова… И вот, скажу теперь миру не хвастаясь. Не зря я полный бант кавалера на грудь одел. За святое дело, ребята, одел. За верную службу России одел! И мне, старому казаку, стыдиться сих знаков отличия в такой час нечего. И я хоть сейчас, станишники, в таком виде перед самим нашим Сталиным предстану, и боевую грудь русского воина ему покажу, и словесную похвалу ишо могу получить от вождя за такое дело! Старика было снова прервали взрывы новых рукоплесканий. Но он, клятвенно подняв над головой руку, крикнул: – Не давать пощады немецкой орде – таков мой приказ вам, ребята! Насмерть драться с врагами земли нашей Русской. И так воевать, станишники, што бы сам товарищ Сталин прославил сибирские полки на всю Россию! VI. Я помню облако оранжевой от заката пыли. Взбитая копытами мгновенно пришедшей в движение конницы, пыль поднялась над кровлями станицы и поплыла, колыхаясь, над головами всадников, над багровыми крыльями знамён. В час, когда отзвучали слова клятвы и ненависти старого георгиевского кавалера, с предельной простотой, силой и яркостью выразившего в своей речи все мысли и чаяния сибирских казаков, – прогремел трубный голос команды, и всадники стали стремительно разворачиваться на марш. В 18.00 казаки Горькой линии начали свой великий поход на Запад. И лавина провожающих хлынула вслед за вставшими в походные стремена сынами, проводив их, по традиции, далеко за станицу, в родимую, овеянную поэзией народных преданий, обильно политую потом и кровью предков степь. Сибиряки уходили на Запад по древней дороге верности и чести. И по-новому звучали теперь слова походной песни наших станиц: – Закрой, казак, часы стальные: На циферблате – ровно пять. Заржали кони строевые, Поход почуявши опять. В стремёна – ноги! Сабли – к бою! Трубит труба: «Пора! Пора!» Уж, точно в море в час прибоя, Гремит над площадью «ура». Казачьи сборы невелики: Команда подана – в строю. И заблестят на солнце пики – Подружки верные в бою! И запорхают шашки-птахи, – Рука казачья горяча. Заломим на виски папахи, Чтобы ловчей рубить сплеча! Нам не впервые в час тревоги На клич отчизны дорогой Лететь по воинской дороге На жаркий бой, на смертный бой, Из-под Урала горной кручи До берегов Иртыш-реки На вражьи орды туча-тучей Поднимутся сибиряки! Шуми же, знамя боевое, Над правнуками Ермака. Перед врагом на поле боя Не дрогнет верная рука! VII. А полгода спустя встретились мы в позиционных землянках Северо-Западного фронта. И не было в нашей жизни волнующее, теплее и ярче этих встреч под фронтовым северным небом. За многие тысячи километров, через всю огромную нашу страну, бережно донесли мы до вас тёплое дыхание далёких станиц Сибири с неповторимым и милым сердцу нашему запахом родимых степных просторов, с горьким ароматом неприхотливых цветов их и трав… И в суровых мужских объятиях, которыми обменивались мы с вами при встрече, таилось то великое чувство кровного братства, любви и дружбы, узами которого прочно связываются при рождении сибирские казаки. Недаром железные законы взаимной выручки в мирном быту и на поле битвы были усваиваемы поколениями сибиряков чуть ли не с колыбели. И только трус и предатель, только жалкий изменник родины, позорно бежавший с поля боя под чёрные знамёна врага, – только такой выродок навеки лишался тёплого отклика и участия широкой, настежь распахнутой души сибиряка. Вот почему по не писаным законам наших степных станиц такого изменника может убить каждый при первой же встрече, если под рукою окажется эфес мстительного казачьего клинка. Н-ское соединение сибиряков, вступив с марша в ожесточённые бои с противником на подступах к Ленинграду, долгие месяцы держало фронт протяжением около двухсот километров. Живо сбив былую спесь с наглых и не в меру самоуверенных фрицев, сибиряки не только остановили осатаневшие орды врага, но и нанесли им тяжёлое поражение. И зверь, заклеймённый тавром сатанинской свастики, истекая чёрной дьявольской кровью, глубоко зарылся от сибирских сабель и пуль в негостеприимную для недругов российскую землю. Плечом в плечо с братьями по оружию с честью прошли сибирские казаки первое боевое крещение. В битвах за неприступные твердыни города Ленина, в разгроме германских армий под Москвой, в кровопролитных сражениях на улицах Сталинграда, – везде и всюду, где бы ни сражались с оружием в руках доблестные сыны Сибири, они навсегда упрочили за собой боевую славу достойных потомков Ермака. И с предельной силой и яркостью сказался в их подвигах тот цельный и крупный характер, которым отличается волевой наш, мужественный, стойкий и храбрый сибирский народ. Командующий армией сказал нам о наших сородичах: – Львы – не ребята! Немцы то и дело бормочут: – Сибирские стрелки! Сибирские стрелки! Слава Богу, они назубок запомнили это суровое и грозное имя! Ну, что ж! О бесстрашных казаках и солдатах Сибири, имевших высокую честь сражаться в доблестной армии генерала Брусилова, наголову разбившей немцев в Восточной Пруссии в 1916 году, они не могли забыть в течение четверти века. Недаром же в начале 1941 года один из представителей военного министерства фашистской Германии, выступая на пресс-конференции в Берлине, вынужден был признать, что наступление Брусилова «создало для немецкой армии смертельную опасность на Восточном фронте». Крепко запомнили фрицы удары сибирских штыков и сабель времен первой мировой войны. Но еще крепче запомнят они «сибирских стрелков» времен Великой Отечественной войны советского народа с ордами белобрысых поработителей, чувство ненависти к которым не знает в нашем народе, ни предела, ни измерений, ни границ. VIII. Никогда прежде не говорили мы со станичниками так много, с такой душевной теплотой и сердечностью о нашей родине, как в дни незабываемых фронтовых встреч. По ночам, озаряемым холодным и мертвым сиянием вражеских ракет, когда временами от орудийного грохота ходуном ходила вокруг нас родная наша земля – в такие минуты все наши мысли, все наши думы и чаяния были связаны со светлым именем нашей отчизны – с любимой и верной, близкой и дорогой. И когда, в час недолгих боевых передышек, нырнувший в блиндаж боец, не снимая с груди автомата и не освобождаясь от засунутых за пояс противотанковых гранат, тотчас же брался за гармошку и решительно, по-сибирски, разворачивал перед нами малиновые её меха, – мы хором на лету подхватывали стремительно вспорхнувшую с его весёлых губ знакомую песню и высоко, как знамя, поднимали её над передовой. И с изумительной волнующей силой звучали в землянке заученные нами с детства слова: Ревела буря. Дождь шумел, Во мраке молнии блистали. И беспрерывно гром гремел, И ветры в дебрях бушевали. Прислонившись к бревенчатым стенам укрытия, устало полусмежив воспаленные, приученные к бессонным ночам глаза, хорошо пели земляки в такие минуты о боевых подвигах наших предков. И тогда в сознании каждого из нас поднималась на крыльях этой неувядаемой песни великая наша держава. И мы слышали ритмичные удары полнокровного её пульса. Мы ощущали материнское дыхание её. И теплей и светлей становилось в нашей землянке – в этой маленькой крепости огромной страны. Но вот отзывчивые клавиши гармони задумчиво заперекликались в трогательной и милой мелодии песенки о синем платочке. И перед глазами каждого из нас неясно выступал из полумглы блиндажа любимый облик. И за теплом ласковых девичьих рук, которое ощущали мы, слушая эту песенку, за образом, овеянным дымкой сокровенных воспоминаний, воскрешались в памяти родимые просторы степных сибирских равнин. Клавиши гармони задумчиво вспоминали о синем платочке. И одному, может быть виделся в эту минуту старый ветряк на пригорке, под крыльями которого играл он в бабки в детстве и целовался с любимой девушкой в юности. Другому мерещилась цепь жемчужных озёр, как море меняющих свою окраску утром, в полдень и вечером. И всё это было живым, реальным, почти физически ощутимым воплощением понятия о родине, за чистоту, неприкосновенность и святость которой с невиданным ожесточением и стойкостью дерутся на поле битвы советские люди и в частности сибиряки. Души не чает в песенке о синем платочке наш одностаничник – пулемётчик Серёжа Ваганов; он мастерски играет ее на баяне и хорошо, с душой, напевает в минуты боевых передышек простые и трогательные слова. И вот рассказывают, что однажды, когда ринувшие на наш передний край фрицы помешали Серёже Ваганову доиграть и допеть эту песенку в землянке, он допел её на огневом рубеже. Случилось, что вклинившиеся в нашу оборону немцы отрезали пулемётный расчёт Серёжи Ваганова от его боевых товарищей, и он, оставшись один, продолжал яростно поливать свинцовым огнём осатанело лезущих на него фашистов. Взвод немецких автоматчиков, окружив отважного пулемётчика, намеревался, видимо, взять его живьем. И тут, как на грех, вагановский пулемет смолк, захлебнулся. Фрицы, воспользовавшись этой заминкой, но, не решаясь еще, однако, поднять из-за прикрытий квадратных своих голов, принялись было горланить со всех сторон: – Рус, сдавайся! Капут. Капут. – Сию минутку… – вежливо откликнулся пулемётчик, поспешно налаживая внезапно заевший пулемёт. И вдруг немцы явственно услышали в эту минуту слова русской песенки о синем платочке. Её пел Серёжа Ваганов. Торопливо выправляя привычной рукой совсем некстати заевшую пулеметную ленту, он не то напевал, не то бормотал охрипшим от ярости голосом с такой поспешностью и досадой, словно опасался, как бы не помешали окружившие его немцы допеть ему любимую песенку до конца. – Эх… нет прежних ночек! Где ж ты, платочек, – Милый, желанный, родной?! Но вот ожесточённый клекот снова заговорившего вагановского пулемёта заглушил охрипший голос Серёжи. И уцелевшие фрицы, напоровшись на непроходимую завесу огня и ненависти, откатываясь назад, смятенно и тупо твердили: – Сибирские стрелки! Сибирские стрелки! Они знали: здесь им не пройти! IX. Эти строки пишутся в ясный, до звона прозрачный осенний день. Вторая половина ноября. Но в наших родных краях степной Сибири стоит в этом году наредкость погожая, сухая пора. Недаром казарка нынче шла высоко: быть затяжной и ветряной осени – это верная народная примета. Осень. Снялись с окрестных озёр, и ушли на поиски зимнего приюта белоснежные лебеди-кликуны. Прошли над станицами Горькой линии с прощальным клекотом журавли. И косяки гусей покинули до весны гостеприимные наши займища. Куда, в какие края откочевала в эту вторую военную осень, жившая в наших степных просторах птица? И найдет ли она теперь надёжное пристанище в краю огненных смерчей и свинцовых бурь второй мировой войны, бушующей на всех континентах Азии, Африки и Европы?! Умиротворяющая тишина никнет над обнажившимся лесом и шафранно-палевой степью. В глубоком раздумье стоят деревья, неярко озарённые у подножий червонным золотом опавшей листвы. Спокойно и холодно блестят на нежарком осеннем солнце окрестные озёра. Огромный привычный мир предзимнего величия, раздумья и покоя простирается над цепью линейных станиц. Тихо в степи. Значит, быть скорому снегопаду – суровой, звонкой, прекрасной сибирской зиме. Тихо в степи. Но прислушайтесь к этой тишине, и ваше ухо уловит далёкий ритмичный стук веялки или ровный, размеренный гул тракторного мотора, или глухой рёв молотильного барабана, работающих на придорожном колхозном току. Ни на минуту, ни днем, ни ночью не замирает в окрестных степях этот чёткий трудовой ритм. И в прозрачные, хрустально чистые дни ноября, и в голубые от полнолуния ночи – в любой час, в любую минуту слышен этот плывущий из степной стороны волнующий грохот и шум молотильных агрегатов, лязганье тракторных гусениц, бойкий разговор неутомимых зерноочистительных машин – триеров и веялок. Напряжённо бьётся пульс далёкого трудового тыла, и чёткие удары его созвучны ударам пульса героического фронта Великой Отечественной войны. По ночам над кровлями огромных зернохранилищ Заготзерно мерцает лимонно-желтое зарево электрических огней. Склады Заготзерно – самое популярное и оживлённое место сейчас в станицах. Беспрерывным проливным потоком золотого дождя льётся в просторные пакгаузы отборная колхозная пшеница – продукт трудового героизма гвардии тыла. Проводив лучших своих сынов на фронт, станицы зажили волевой, напряжённой жизнью военных лагерей. В окрестных степях дозревали, искрясь золотыми вспышками, неоглядные массивы рослых и на редкость густых – мышь не пролезет – хлебов. Моря янтарно-желтой пшеницы, голубого овса и молочно-белесого ячменя глухо шумели окрест станиц, тяжело колыхаясь на жарком ветру и перекатывая из края в край тяжёлые, сыто лоснящиеся под солнцем волны. Огромные площади колхозных и совхозных посевов, уродившийся на страх врагу урожай, многотысячные табуны скота, привольно пасущегося на сочных сибирских травостоях, – всё это требовало от оставшихся в тылу боевого разворота всех сил и средств, подлинных трудовых подвигов и героических усилий для того, чтобы вовремя, по-хозяйски справиться с уборкой, вдоволь обеспечить гигантские табуны скота кормом, уютной, тёплой и сытой зимовкой и, наконец, дать воинам фронта сотни тысяч тонн высокосортного зерна. И крепко запал в отзывчивые сердца линейных казаков и казачек один боевой девиз: «В тылу – как на фронте: работать не покладая рук! Все для фронта! Все для победы!» И старожилы степных сибирских станиц остались верны этому святому, как боевая присяга, девизу. И вековые традиции сибирских воинов, сблизив минувшее с настоящим, прочно скрепили священным союзом далекий фронт и тыл. Тысячи настоящих героев, мужественных солдат гвардии трудового фронта выросли по колхозным станицам Горькой линии за время Великой Отечественной войны. И нет возможности перечислить здесь все их яркие имена. Но придет время, и о трудовых подвигах старых казаков, доблестных казачат и молодых казачек будет написано в песнях и гимнах, в прозе и в стихах. Сибирь, издревле славившаяся высокосортным зерном пшеницы, неслыханным обилием продуктивного скота и превосходного сливочного масла, не только не уменьшила колоссальных площадей посева ко второму году войны, а, наоборот, значительно расширила их. Почти вдвое больше прошлогоднего посеяли в нынешнем году и линейные казачьи станицы Северного Казахстана, Кустанайской, Челябинской и Омской областей. И не только посеяли. Но и вовремя убрали обильный урожай, дав стране и фронту миллионы тонн хлеба, отгрузив многочисленные эшелоны мяса и масла, того самого сибирского масла, о вкусовых качествах которого отлично знают самые взыскательные эксперты мировых рынков и солиднейшие фирмы заокеанских стран. |
1 2
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Иван Петрович Иванов Обучались ли ранее в высших учебных заведениях (если да, указать в каких и когда) | | "шлифовальных и оптических дел мастер" иван петрович кулибин ... |
| Иван Петрович Елисеев (к 90-летию со дня рождения) Одной из важнейших задач школы является воспитание культурного, всесторонне развитого человека, воспринимающего мир как единое целое.... | | Внеклассное мероприятие по информатике "Суд над компьютером" Обвинялкин Иван Иванович, адвокат Защищалкин Петр Петрович, секретарь Референтова Ольга Ивановна и судья Законов Николай Павлович.... |
| Иван грозный тиран или святой «Опричнина Ивана Грозного». Реферат основан на мнениях Скрынникова в его исследовании «Иван Грозный» и работы А. Л юрганова «Страшный... | | «Основам информационных технологий» Аспирант (магистрант) кафедры... Рсчс. Разработанные специалистами г. Санкт-Петербурга, они рекомендованы для практического использования на предприятиях города... |
| Гаврилов Эдуард Петрович Доцент кафедры экономическ ого права и гражданско-правовых... Составитель: к ю н., старший преподаватель кафедры Государственно-правовых дисциплин Селехова О. Г | | Евгений петрович сычевский Петр Фомич и мама Анастасия Харитоновна, друзья Владимир Барковский, Вячеслав Белоглазов, Виктор Ефремов и человек, которого он считал... |
 | Кто же он, Иван Мазепа? Выяснить, кем же был в действительности Иван Мазепа- предатель Родины или национальный герой | | Реферат Иван Грозный как защитник православия Иван IV васильевич Грозный (25. 08. 1530-18. 03. 1584), Великий Князь с 1533, Русский Царь (1547) 5 |
| Рабочий лист №2. Волшебные сказки Иван царевич идет путем дорогой, вдруг настигает его серый волк, на нем сидит Елена Прекрасная. Обрадовался Иван царевич, а серый... | | Иван Лесны. О недугах сильных мира сего (Властелины мира глазами невролога) Иван лесны Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности (направления) 030600. 62 «Журналистика» и учебного плана, утвержденного... |
| Бунин Иван Алексеевич (1870 – 1953) Иван Алексеевич Бунин родился 23 октября 1870 года (10 октября по старому стилю) в Воронеже, на Дворянской улице. Обнищавшие помещики... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Время ужаса и страха Служил Иван Васильевич подводником на Балтийском море на крейсере «К-56», в команду которого входило 65 человек,... |
| Библиотечный урок, посвящённый освобождению Павловского района Кубани. В их числе 25 тысяч павловчан и жителей станиц, хуторов Павловского района. В первые три дня войны из нашего хутора ушли... | | Реферат Тема: Династия Романовых Бешеные вспышки гнева повторялись всё чаще и чаще. В 1582 году Иван IV в припадке гнева смертельно ранил железным посохом царевича... |
