Миссионерский кризис православия

Скачать 2.01 Mb.

Название	Миссионерский кризис православия
страница	1/15
Дата публикации	31.07.2014
Размер	2.01 Mb.
Тип	Документы

100-bal.ru > Право > Документы

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 15

Андрей Кураев

МИССИОНЕРСКИЙ КРИЗИС ПРАВОСЛАВИЯ

Аннотация

В своей новой книге профессор Московской духовной академии протодиакон Андрей Кураев размышляет о многовековой традиции миссионерства, связывая её изучение с проблемами дня сегодняшнего и будущего, — проблемами, важными не только для Православной Церкви, но и для всей России. С горечью говоря о демографических, нравственных и иных «больных вопросах» современности, известный богослов предлагает единственно верное, в его представлении, решение — «сбережение народа», напрямую зависящее от Церкви, которая обязана «выйти за пределы кадильного занавеса» и сделать всё возможное для обращения молодёжи в Православие, с его непреходящими, вечными ценностями.

ИСТОКИ МИССИОНЕРСКОГО КРИЗИСА. ВИЗАНТИЯ

Миссиология — это размышления о том, как мы смотримся в глазах не-христиан. В чем правда и в чем неправда этих не-наших представлений о нас. Как можно изменить эти представления.

Школы таких исследований в Православии нет. Миссия была и есть, миссиология только зарождается.

В частности, потому, что хотя миссия и была в нашей истории, но традиции миссии в Православии не было.

Миссия, чтобы стать традицией, должна являть себя не разрозненными фактами внехрамовой проповеди, не связанными между собой и разбросанными по разным столетиям и странам, а златой цепью преемственности, передачи опыта и наставничества в миссионерстве. Если даже такая традиция и была, она в XX веке была раздавлена.

Вот ряд вопросов, значимых для исследователя православного миссионерства:

1) Была ли традиция православного миссионерства?

2) Если да, то была ли она зафиксирована?

3) Были ли сохранены конкретные средства миссии, включая аргументы проповедника?

4) Была ли эта традиция самовоспроизводима? Была ли преемственность, предполагающая научение более поздних миссионеров более ранними?

5) Есть ли сегодня возможность войти в эту преемственность?

6) Как Церковь относилась в минувшие века и относится сейчас к миссионерским страницам своей истории и жизни?

7) Как перенести былые миссионерские находки в сегодняшний день? (Простой пример: все православные согласны в том, что свв. Кирилл и Мефодий верно сделали, что перевели Литургию на понятный славянам язык. Но что значит сегодня быть верным заветам славянских апостолов — служить на славянском языке IX века или на языках, понятных современным людям? Являемся ли мы учениками Кирилла и Мефодия тогда, когда храним и воспроизводим их переводы молитв на старославянский язык, или же тогда, когда пробуем приблизить эти молитвы к пониманию современных людей? Кстати, Синод лишь в 1883 году разрешил наследовавшей святым братьям Русской Церкви служить литургии на языках инородцев).

Признаюсь, для меня Православие — это то, чему меня учили в Московской духовной семинарии и академии. И вот я оглядываюсь и не вижу православной традиции подготовки к миссии и советов по ее осуществлению.

Для меня это печально. Я всегда радуюсь, когда есть возможность сделать что-то не по своей воле, переложить на кого-то бремя выбора. Я бы с радостью поступил так и в этом случае, но раз такого «Типикона миссионера» нет, то приходится рисковать.

Я преподаю миссиологию в Московской семинарии, и больше всего мне хотелось бы взять учебник, посвященный традициям миссионерства, стряхнуть пыль с издания прошлого века и начать зачитывать: миссионер должен делать раз, миссионер должен делать два. Но где же взять такой учебник? Где зафиксирована эта традиция?

Парадокс: христианство в первые века своего существования распространилось на полмира, сотни народов были обращены в христианство, но мы не помним, как это произошло. Миссионерскую память отшибло...

В наших современных семинариях «миссиология» — это совсем новый предмет. Еще в середине 90-х годов XX века его не было. От дореволюционной поры учебников и курсов по этой дисциплине до нас также не дошло.

Я, конечно, могу опираться на свой опыт, превращая курс своих лекций во «введение в кураеведение», но мне жаль моих коллег из других семинарий — они находятся в еще более затруднительном положении. У нас едва не все публикации и диссертации по миссиологии — на тему истории миссии. Опять про апостола Павла, Кирилла и Мефодия, про Иннокентиев Иркутского и Московского, про Макариев Московского и Алтайского и Николая Японского. И преподаватель в семинарии обречен в стотысячный раз пересказывать истории этих восьми миссионеров.

Больше на пространстве двадцати веков и не найдешь предметов для изучения миссионерского православного опыта (а не для молитвенной памяти). Даже имена многих апостолов (!) забыты: «Имена апостолов Спасителя известны из Евангелий каждому; списка же семидесяти учеников никакого нигде нет» (Евсевий. Церковная история, 1,12). «Мы не можем перечислить по именам всех апостольских преемников, ставших по всей вселенной пастырями Церкви и евангелистами. Мы вспоминаем поименно только тех, о которых упоминается в апостольских, сохраненных доныне записях апостольского учения» (Там же, 1,37).

Более того, мы не знаем имен тех проповедников, которые совершили самую грандиозную миссионерскую революцию: они дерзнули «подарить» Христа не-евреям. «Между тем рассеявшиеся от гонения, бывшего после Стефана, прошли до Финикии и Кипра и Антиохии, никому не проповедуя слово, кроме Иудеев. Были же некоторые из них Кипряне и Киринейцы, которые, придя в Антиохию, говорили Еллинам, благовествуя Господа Иисуса» (Деян. 11,19 — 20). До этой минуты мы видим лишь проповедь к «эллинистам», эфиопскому евнуху и сотнику Корнилию, т. е. язычникам, принявшим иудаизм или с симпатией относившимся к нему. Теперь же впервые проповедь обращается к людям, вообще не знакомым с миром Библии. Это уже не прозелитизм, а именно миссия. Кто же эти «некоторые»? Не знаем...

От других миссионеров остались лишь имена, рассказы об их мученичестве или, напротив, реляции об их победах. Но не их проповеди.

Наконец, в тех случаях, когда до нас доносятся их слова, мы не можем сказанному учиться, ибо мы это уже давно знаем. В любом бизнес-институте сегодня объяснят, что для продвижения товара на чужой национальный рынок нужны: а) рассказ об этом товаре (реклама) на местном языке б) благотворительность местному населению... И что с того, что впервые эти правила сознательного выхода за свои национально-культурные границы выработала и осознала христианская миссия. Это стало настолько очевидным, что уже неудобно повторять. Неудобство состоит в том, что не так-то просто нам найти продолжение затронутой темы. Хочется отойти от общих и всем известных вводных формул, хочется детализации, конкретики, подробного рассказа о конкретных методах, которые можно перенести из прошлого в сегодняшний день... И всего этого в византийском материале не найти...

Оттого весьма разочаровала меня книга Иакова Стамулиса «Православное богословие миссии сегодня», изданная в 2003 году Православным Свято-Тихоновским Богословским институтом. Я не нашел в ней ничего полезного для себя. Красивые византийские слова о жизни в Духе Святом, о том, что задача миссионера — вести в Царствие Божие, и прочее... Но вы мне подскажите средства! Не нашел я там советов — что, как и кому нужно говорить, какие аргументы использовать. Нет в ней, как и вообще в византолого-патрологической литературе, ничего, что могло бы помочь в нашем научении миссии для нашего мира.

Есть немногие свидетельства о случаях византийской миссии. Их достаточно для нескольких исторических лекций. Но из них ничего нельзя взять для других разделов курса миссиологии. Миссиология не может быть сведена к истории православной миссии. История — это лишь один из разделов миссиологии, и притом не самый главный.

При всем духовном богатстве старых книг, в них практически нет размышлений и советов, как вести миссию сегодня.

И совсем нет рассказов о негативном миссионерском опыте — как в истории, так и в современности. Ведь если христиане на планете в меньшинстве — значит, что-то у нашей миссии не удалось! Но что же именно? Для ответа на этот вопрос надо понять, что миссиология — это прежде всего разговор не о наших триумфах, а о наших ошибках. Почему при всей дивной красоте Евангелия мир до сих пор не стал христианским? Почему двенадцать апостолов смогли выстоять в огромной Римской империи языческой, а потом десятки миллионов христиан оказались миссионерски неприметны?

Вот бы найти в истории нашей Церкви полемику между миссионерами о методах и аргументах миссии! Уж чего не отнять у византийских церковных писателей, так это готовности к полемике и к обвинениям по любому поводу. Но анафем, осуждающих неверные миссионерские методы, нет. И канонов о правильной миссии тоже нет. И споров о том, как донести Евангелие до других народов, не велось. Верный признак того, что и самой этой работы просто не было.

Так есть ли миссионерская традиция в Православии, и если да, то можно ли ей следовать так же, как мы следуем догматической традиции, иконописной или литургической?

Это вопрос не столько исторический, сколько богословский. Православное богословие порицает концепцию «догматического развития». Предполагается, что полнота Богопознания была дана апостолам. К апостольскому Богопознанию мы прибавить ничего не можем. Со временем могут уточняться лишь формы перевода этого таинственного (мистического) Богопознания на язык человеческой речи и культуры.

Миссия не то что не чужда Церкви, а является ее основным призванием, и, значит, миссионерское предание в Православии должно быть. Но вот его оформления в ясные формулы и примеры до сих пор не произошло.

Каждый хоть малость богословски образованный православный христианин знает, как надо и как не надо мыслить о Христе. Знает, например, что можно сказать, что Христос несет на Себе наши грехи, но нельзя сказать, будто в Нем живет какой-то Его собственный грех. Но есть ли такое, столь же общепринятое в Церкви «миссионерское правило»? Есть ли такой опыт миссионерства, который бы в памяти и учении Церкви был закреплен как позитивный или негативный?

Если бы у нас было непрерывное и чтимое Церковью миссионерское предание, то среди великих годовых церковных праздников был бы день, посвященный воспоминанию и празднованию Нагорной проповеди.

Это вообще чрезвычайно интересный вопрос, относящийся к «основам православной культуры», — как и почему те или иные эпизоды новозаветной истории определяются в качестве предметов особой и торжественной ежегодной памяти, а другие евангельские страницы теряются в общем течении будничных чтений.

Почему у нас нет праздника изгнания торговцев из храма? Почему нет соответствующей иконы? Почему у католиков есть день Нагорной проповеди (1 мая), а для нас Христос учащий не стал предметом праздничных воспоминаний? Почему существует праздник поклонения веригам апостола Петра и не празднуется день обращения апостола Павла (у католиков — 25 января)?

(Еще вопросы о странностях нашей церковной жизни — почему у нас на каждом церковном прилавке лежат диски с записью сериала «Чудеса XX века», но не издаются сборники «Любовь XX века»?.. Почему на исповеди не спрашивают: «Не лебезил ли ты перед начальством? Не хамил ли меньшему?»)

Факты миссии, несомненно, в истории Церкви были, но отчего они не фиксировались? А если и обращали на себя внимание хронистов, то своим результатом, но не своим методом (исключение — метод чудотворения, для хронистов более важный, чем даже результат).

Был труд одиночек-энтузиастов. Даже по одному на столетие их не вспомнить. То есть, может, их было и больше, но в церковной памяти остался лишь с десяток имен. А такая ограниченность, согласитесь, характеризует и саму эту память, точнее, ее ориентированность, критерии, по которым она что-то в себе сохраняет, а что-то считает малозначащим. То, что в наших учебниках и святцах так мало послеапостольских миссионеров, означает, что церковное сознание (мэйн-стрим) не считало их труд чем-то значимым.

Кстати, и в трудах восточных Отцов не встретишь упоминаний о знакомых им священниках или епископах, которые в их время или чуть раньше отправились на миссию за пределы Империи.

Вот передо мной книга протестантского историка Филиппа Шаффа «История христианской Церкви». Во втором томе на почти шестистах страницах дан обзор исторического пространства длиной в 225 лет (100 — 325 гг.). Подчеркиваю: автор — протестант конца XIX века, а значит, человек, считающий миссионерство важнейшей частью церковной жизни и полагающий, что именно доимперское христианство было образцовым. Но глава о миссии занимает у него лишь 12 страниц. Больше материала не сохранилось...

Понимаю, что очень много источников по истории православного миссионерства утрачено. С упоминания о горьких потерях принято начинать изложение истории православной миссии. Это верно, что утраты огромны. Но если горели библиотека или архив, то со всеми находившимися в них книгами. Или же выгорали только миссиологические отделы? Однако аскетические «советы старцев» сохранились очень хорошо. Наставления монахов для монахов о том, как стать лучшими монахами, дают весьма детальное представление о жизни древнего монашества. Ересеологическая литература также достаточно полна. Число дошедших до нас святоотеческих творений «на такого-то» или «против такого-то» весьма обширно.

Так что сохранившиеся источники должны были сохраниться пропорционально. В каком соотношении они находились с иными свидетельствами Церкви о своей жизни в те столетия, в таком же соотношении они и ложатся на стол современным исследователям.

Конечно, мы не все знаем об истории миссии. Но мы знаем, что сама эта история была для византийцев гораздо менее интересна, чем разборки с ересями или рассказы о чудесах. Например, не сохранилось ни одного византийского документа, где бы упоминалось о деятельности Константина и Мефодия (в т. ч. и в документах патриарха Фотия).

Так почему же церковная память древней Церкви оказалась способна к фиксации опыта догматического и аскетического, чудотворного и канонического, но не к фиксации и хранению опыта миссионерского?

Чудеса Христос не заповедал творить. К посту не призывал. Нет в Евангелии и призыва писать учебники догматического богословия. Зато есть в нем призыв «идите и научите все народы». Именно — учите, а не «изумляйте чудесами»...

Но отчего-то опыт исполнения именно этого прямого повеления Спасителя не заинтересовал церковную память и хронистов.

И читаем мы в хронике Георгия Амартола: «При этом блаженном Константине к святому крещению пришли и жители внутренней Индии, и иверы, и армяне все окончательно уверовали во Христа со своим царем Тиридатом, благодаря многострадальному великомученику Григорию, архиепископу их. И было землетрясение в Кампании, и 13 городов рухнуло. И исчезновение солнца было в третьем часу дня, так что звезды на небе показались. А в Мелитинской стране змеи всякого рода собрались, в течение пяти часов взвивались и бились и убивали друг друга». И все это — наряду. Обращение народов в ряду с иными диковинками...

Не симптом ли это какой-то очень древней и устойчивой болезни церковного сознания?

О немногих древних миссионерах, чтимых церковной историей (за исключением ап. Павла), мы не знаем почти ничего. Не знаем самого главного:

— как они изучали местную культуру и как обретенное знание влияло на их проповедь?

— как именно они преодолевали культурные границы?

(О том, что эти барьеры серьезно препятствуют служению даже святого и равноапостольного проповедника, мы знаем из жизни св. Николая Японского. «О. Николай засел за язык и литературу японцев и изучал все это не разгибая спины в продолжение восьми лет. Прочитал с учителем китайских классиков, прочитал японскую историю, прочитал разные сочинения японских писателей древнего и нового времени (в этой области о. Николай и среди японцев может быть назван специалистом). Затем пошел буддизм. О. Николай начал приглашать к себе бонз (буддийских духовных) и с ними прочел добрую часть трудной для понимания (даже непонятной без хорошего комментария) буддийской литературы. Читал все это с увлечением, весь отдаваясь своему делу. Учителя не выносили такой напряженной работы, требовали себе отдыха, тогда о. Николай нанимал себе двоих-троих учителей и все читал и читал, стараясь проникнуть в душу японского народа, просветить который светом Христовым он приехал».)