9
Начало ничего не обещало. Из всех мест, которые Ровена так не любила посещать в поисках музыкантов, рабочие клубы на севере Англии были самыми противными. Минут по сорок приходилось спорить с каким-нибудь гомиком, пускавшим дым тебе прямо в лицо, прежде чем пройти внутрь. Потом стоять, вдавившись в обшарпанную, с облезлой краской стену. Пьяные пятидесятилетние мужики, то и дело наталкиваясь на тебя, отпускали сальности, от которых с души воротило. Единственные женщины, имевшие открытый доступ в такие ямы, — стриптизерши. И Ровена знала это.
Итак, какая-то группа безвестных северян, “Атомик масс”, играет в Шеффилде, в мужском рабочем клубе, думала Ровена, припарковывая помятый “мини” у обочины. Великолепно, ничего не скажешь. А “Мьюзика рекордс” должна их проверить.
Она пробилась внутрь, заказала два тройных “Джека Дэниелса”, диет-коку и успела уже выпить один напиток, прежде чем группа появилась на сцене. Зал, к счастью, был полупустой, и бармен с удовольствием рассказал, что “Атомик масс” — группа молодых, сошедшихся в колледже, ведущая гитара у них — американец, студент университета, они любители, не профессионалы. К тому времени, когда парни вышли на сцену, Ровена кипела от негодования на Мэтью Стивенсона, заставившего зря убить вечер.
И тут они заиграли.
Барбара Линкольн, в элегантном брючном костюме от Армани из льна кремового цвета, подчеркивающем ее стройность и цвет кожи — светлого шоколада, сидела в задумчивости. Сегодня утром секретарша принесла ей с обычной почтой компании звукозаписи записку. Не то чтобы она никогда не получала записок, просто эта необычная. Ее доставили рано утром, а написала сотрудница отдела, занимающегося артистами и репертуаром, Ровена Гордон, новенькая, незнакомая Барбаре девушка.
Довольно странно.
Она снова посмотрела на записку. Уважаемая мисс Линкольн. Я была бы вам очень благодарна, если бы вы сегодня уделили мне десять минут. Мой добавочный номер 435. С уважением, Ровена Гордон, “Артисты и репертуар”.
“Для чего сотруднику Стивенсона встречаться со мной? Почему не с самим Мэтью? Он обычно ведет переговоры по контрактам”. Барбаре было двадцать пять лет, она второй человек в юридическом отделе. Она вообще никогда не встречалась с сотрудниками отдела, занимающегося поисками новых дарований, ибо в этом не было никакой нужды.
Заинтригованная, она набрала номер внутреннего телефона Ровены.
— Мне нужен совет, — нервничая, проговорила Ровена, закрывая за собой дверь.
Может, она все придумала зря. Секретарша Барбары Линкольн странно посмотрела на нее, когда она вошла в приемную в своих обычных джинсах. В этом отделе все было гораздо чопорнее и официальнее. Боже мой, сама Линкольн одета так, как Ровена в Оксфорде, в старые дни, когда деньги для нее ничего не значили. Несколько жизней назад...
Барбара осмотрела ее с ног до головы. На вид вполне интеллигентная и речь слишком правильная для девушки, занимающейся такой работой. Вообще в ней было что-то, но что — Барбара не могла уловить.
— Ничего не имею против, — сказала она. — Присядьте и расскажите, в чем дело.
Ровена кивнула.
— Понимаете, — сказала она, — я нашла группу, которой компания, думаю, может заинтересоваться. Но Мэтью вряд ли согласится их послушать, если предложение будет исходить от меня.
— А почему нет? — спокойно поинтересовалась Барбара.
— Потому что меня нанял сам Джошуа Оберман, — сообщила Ровена.
Барбара улыбнулась.
— Вы знаете, как меня наняли? — спросила она.
— Вот поэтому я и пришла, — ответила Ровена. — Вы сумели выжить, и я подумала, может, вы сможете помочь и мне.
Барбара засмеялась:
— Вы очень изобретательны. Кассета с вами? Погодите, надену наушники.
Она молча послушала несколько минут, потом сняла их и посмотрела на Ровену с явным уважением.
— Ну что ж, я-то занимаюсь деловой частью, не музыкальной. Но похоже, вы и впрямь кое-что нашли. На вашем месте я бы пошла прямо к Оберману.
— Но как я добьюсь приема?
Барбара взяла телефонную трубку, нажала кнопки.
— Джош? Привет. Барбара Линкольн. Прекрасно, спасибо. Слушай, Джош, я хотела бы предложить тебе встретиться на днях с Ровеной Гордон.
Ровена с запылавшим лицом потянулась к телефону, но Барбара с улыбкой отвела ее руку.
— Она нашла хорошую группу и хочет, чтобы ты послушал ее. Она думает, Мэтью не даст группе шанса, а непосредственно к тебе она стесняется идти. Да. О’кей. О’кей. Я понимаю. Спасибо, босс.
Она положила трубку и повернулась к до смерти перепуганной Розене.
— Он ждет тебя через пять минут, — сообщила она. — И пожалуйста, не смотри так испуганно. Он не собирается тебя увольнять. Я работаю с Джошем пару лет и могу сказать, этот человек знает, как делаются дела в столь жестоком мире, он начал заниматься этим, когда нас еще не было на свете. Кстати, он доволен, что ты пришла ко мне.
— Вы уверены? — волнуясь, спросила Ровена.
Барбара кивнула:
— Да. Зайди потом и расскажи. Мы пойдем чего-нибудь выпьем.
Ровена улыбнулась.
— С удовольствием, — засияла она.
Джошуа Оберман сгорбился в кресле, слушая запись. Качество ужасное, и у Гордон нет ничего, даже фото группы.
Но они играли так вдохновенно.
Волнение пробежало по увядшим венам. В семьдесят лет хорошая музыка все еще волновала его. Он, конечно, уже не испытывал сексуального возбуждения, но, как подросток, кое-что чувствовал, слушая музыку вроде этой. Видимо, срабатывал старый синдром. Одна мысль, что через пару лет парни из никому не известной рок-группы станут собирать целые стадионы и тысячи подростков, этих цыплят, буквально будут писать в штаны, вдохновляла. Густой бас. Свежая гитара. Прекрасный вокал. Мелодичные песни.
Такая музыка, такая игра заставят вскакивать целые арены.
Такая музыка способна раскачать публику.
— И где ты их видела? — бесстрастно спросил Джош, строго посмотрев на маленькую Ровену Гордон, ерзавшую на стуле, как будто она предстала перед Богом в день Страшного Суда.
— В мужском рабочем клубе в Шеффилде Они совсем юные, Джош, но очень хорошо играют.
— Музыка говорит сама за себя, детка, музыка продает сама себя, — пробормотал Оберман. — Запомни.
Она поспешно закивала, но не удержалась и добавила:
— И здорово двигаются, очень живые... Прямо выворачиваются наизнанку...
— И где они играют в следующий раз? — ровным голосом, чуть небрежно спросил Оберман.
— В “Редфорд-Портерхаузе”. — Ровена чуть подалась вперед. Джош, вы должны увидеть их. Пожалуйста.
Ей показалось, он понял — она что-то нащупала.
— Слушайте, они ведь могут продаться в Америку, еще раз попробовала она. — Я просто уверена.
Джош Оберман поднял бровь. Он вырос на Бруклин-Хейтс, его деятельность охватила три континента, и в последние пятнадцать лет он управлял британской звукозаписывающей индустрией. За все время он нашел три европейских ансамбля, имевших большой успех в Америке. Сейчас этот хорошенький английский розовый бутончик сидит у него в кабинете и говорит — она уверена, что неизвестная группа, найденная ею, прорвется в Америку.
А что, вполне возможно.
— Послушай меня, детка. Уже семь лет я не бывал на этих вшивых концертах. Поэтому посоветовал бы тебе отнестись к делу посерьезнее — под моим руководством шесть компаний.
Ровена набрала побольше воздуха. Итак, она рискует карьерой. Ну и что? Если она не сумеет справиться, поймать этих мальчиков, продвинуть их, значит, она не на месте.
— Я абсолютно права, Джош, — настаивала она. — Если они вам не понравятся, я увольняюсь.
Оберман сделал вид, будто обдумывает.
— Хорошо, Гордон, ты сама предложила условия сделки. Я бросаю все дела и еду слушать...
— “Атомик масс”.
— Правильно. А ты молись, чтобы они действительно оказались хороши. Завтра вечером забеги за мной и не волнуйся насчет машины. Мы поедем в лимузине.
Какая прелестная девочка, думал Оберман, наблюдая, как Ровена выходит из кабинета. Сплошные ноги и волосы. И пухленькие губки.
Эх, был бы он помоложе, как бы ему захотелось заняться с ней любовью.
Ровена еле пережила среду. Она нервничала, надеялась и ужасно боялась.
Если Джошу они не понравятся, тогда конец. Забудь о музыке. Не мечтай прорваться в другую жизнь.
Придется возвращаться к письменному столу, к спокойной жизни юриста или чего-то вроде этого.
Но если они ему поправятся...
Она не осмеливалась даже мечтать.
Когда часы компьютера показали шесть тридцать, Ровена вскочила и побежала в кабинет президента. На этот раз она очень тщательно подбирала свои наряд — черные джинсы, облегающий черный верх, подчеркивающий узкую талию, модные ботинки и черная кожаная куртка. Крутая девчонка. Она надеялась, что похожа на человека, разбирающегося в рок-музыке.
— Черт побери, как ты оделась? — строго спросил Оберман, в то же время думая, как здорово она выглядит. Светлые волосы, рассыпавшиеся по спине, отливают золотом на черной коже куртки.
— А что не так? — спросила Ровена, буквально потащив босса из кабинета к лифтам.
— У тебя вид, будто ты собираешься то ли задушить меня, толи ограбить, — проворчал старик, направляясь к машине.
Ровена растерянно отступила. Конечно, нельзя сказать, что роскошь ей незнакома, и она, конечно, понимала — президенты таких компаний ездят не на “рено”, но это — нечто. Шофер в ливрее открыл заднюю дверцу длинного сверкающего черного монстра, прибывшего прямо из романа Джоан Коллинз.
— Ну и чего ты открыла рот, — втайне наслаждаясь, спросил Джош. Девочка, можно сказать, умная, но совсем наивная. — Давай, не тяни время, садись! У них же вставной номер в программе, ты хочешь, чтобы я пропустил?
— Нет, нет, сэр, — торопливо сказала Ровена и прошмыгнула на заднее сиденье.
А похоже, она знает, что такое ездить с шофером, отметил Джош. А ведь когда он увидел ее впервые, она явно бедствовала, да и сейчас получает жалкие деньги. Ему становится все любопытней и любопытней, как сказала бы Алиса из Страны чудес.
Джош влез рядом с ней и сказал шоферу, куда ехать. Лимузин мягко тронулся и растворился в вечернем потоке машин.
Ровена посмотрела на часы.
— Не беспокойся, детка, мы успеем, — сказал Оберман. — Роджер Льюис хороший водитель, он знает, где как срезать, так ведь, Роджер?
— Правильно, мистер Оберман, — коротко ответил шофер с уэльским акцентом.
Ровена пыталась понезаметнее разглядеть шикарную начинку машины Обермана. Два телефона. Факс. Телевизор. Вертушка для компакт-дисков. Стереоколонки вделаны прямо в верблюжью кожу. Ай-би-эм. Бар.
— Плавательный бассейн сзади, — насмешливо добавил Оберман и захихикал, когда Ровена обернулась. — Ох, мне столько приходится работать в машине, — объяснил он. — Она для меня — второй кабинет.
Ровена кивнула, пытаясь отогнать от себя чувство, что влезла не в свое дело. О чем, черт побери, она думала, когда решилась вытащить босса в маленький, пропахший потом провинциальный клуб? В конце концов это ее работа, не его!
— О'кей, — коротко сказал Оберман. — А теперь давай рассказывай все, что знаешь про этих ребят.
Через два часа лимузин остановился на мрачной улице. Летнее вечернее небо почернело от туч, и когда Ровена вела Обермана через дорогу к клубу, они промокли до нитки. Она протолкалась к дверям, назвала их имена швейцару, велевшему Оберману подождать снаружи, под дождем, пока он изучит список гостей. Сердце Ровены упало. Она увидела — нутро клуба забито детьми и вряд ли для старика найдется место, неужели ему придется слушать стоя? Он будет в мерзком настроении, да еще эта погода...
— Да, все в порядке, — крикнул швейцар. — Оберман Джошуа может войти.
— Спасибо, — крикнула в ответ Ровена, втаскивая президента в клуб.
— Не стоит, — кисло ответил швейцар.
Выражение лица Обермана было просто убийственным.
Ровена тяжело проглотила слюну, открыла двери, схватила босса за руку и стала проталкивать его через аплодирующую толпу. Где же им встать? Такая теснота. Сама она привыкла к этим клубам, но выступать телохранителем старика — нелегкое испытание. Слава Богу, он высокий, а ей приходится вытягивать шею, чтобы увидеть “Атомик масс”, бушевавшую, как буря, на низкой сцене.
Джош Оберман слушал молча, но широкая улыбка расползлась по его грубому лицу. Он радовался, что Гордон не видит его. Джош не хотел, чтобы она догадалась, как он доволен ею.
Пятеро ребят, едва соскочившие со школьной скамьи, рвали на части маленький клуб своей музыкой с такой силой и страстью, будто завтра наступит конец света. Боже мой, подумал Оберман, барабанщик, кажется, еще никогда не брился. Песни оригинальные, свежие, а ритм совершенно необычный. Какая гармония! И мощный бас. Мальчишки-подростки раскачивались, ударяясь друг о друга телами, лоснящимися от пота.
Здесь была страсть.
Была музыка. Молодость.
И Джошуа Захарий Оберман сказал себе, когда выключили свет: он ими займется.
— Пошли со мной, — позвал он Ровену. — Мы идем за сцену.
Понимая, что лучше и не просить его подождать пять минут, Ровена двинулась за боссом, перешагивая через лужи пива, раздавленные бумажные стаканчики и мятые рекламные листовки. Джош коротко объяснился с охранниками, их пропустили в крошечную артистическую, где “Атомик масс”, мокрые от пота, вытирались полотенцами и, увидев незнакомцев, вопросительно посмотрели на них.
— Привет. Я Джошуа Оберман, президент “Мьюзика рекордс”, — представился Джош.
Две баночки с пивом одновременно застыли в воздухе.
Оберман подтолкнул Ровену вперед, заметив оценивающие взгляды парней.
— А это Ровена Гордон, девушка работает на меня. Она считает, мы должны делать с вами альбом. Я тоже так думаю.
|
