Лейли и меджнун





НазваниеЛейли и меджнун
страница3/10
Дата публикации23.02.2015
Размер1.03 Mb.
ТипДокументы
100-bal.ru > Астрономия > Документы
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Обиженно, окольной стороной,

Вернулись амириты в край родной.

Как иностранцы, чья судьба горька,

Им не понять чужого языка.

Родные рады все на свете дать,

Чтоб ум больного просветлел опять.

Но те советы, что дала родня, —

Как хворост для палящего огня.

«У нас красавиц столько — говорят —

Невесты той прекрасней во сто крат.

Как жемчуг зубки, губы — как рубин,

Не устоит пред ними ни один.

В парчу одеты, схожие с весной,

Струятся кудри мускусной волной.

Красавиц восхитительных не счесть,

А ты решил чужую предпочесть?

Здесь нам найти невесту разреши —

Кумира, утешение души.

Ты с ней весь путь пройдешь рука в руке.

Пусть сахар растворится в молоке».

ПЛАЧ МЕДЖНУНА ОТ ЛЮБВИ К ЛЕЙЛИ

И поученья выслушав родни —

Укоры и попреки в них одни, —

Меджнун, свой ворот ухватив рукой,

Порвал одежду, мучимый тоской:

«Тому, чей разум погружен во тьму,

Кто мертвым стал, — одежда ни к чему!»

Так шел в песках, скрывая слезный лык.

По Азре стосковавшийся Вамик,

Так, прихватив нехитрый скарб с собой,

Тюрк с караваном бродит кочевой.

Зачем ему кольчуга или щит?

Повязкою он тело защитит.

...Бродягой чужеродным с виду став,

О тернии одежду разорвав,

Кейс жаждал смерти, больше ничего,

«Ла Хаула! Спаси нас от него!»

Твердили, видя, как он брел в пыли...

А он стонал: «Лейли!» и вновь: «Лейли!»

Преследуем недоброю молвой,

В лохмотьях, с непокрытой головой,

Он равнодушен к добрым был и злым,

Не замечая тех, кто рядом с ним.

Свои газели распевал везде.

О йеменской пленительной звезде.

И бейты вдохновенные свои

Он наполнял сиянием любви.

Но каждый, кто видал, сколь странен он,

Вздыхал, его несчастьем удручен,

Ему нет дела до людских осуд,

Не все ль равно, каким его сочтут.

Ни жив ни мертв, в ничто вперяя взор,

Он в книге бытия свой облик стер.

Чуть билось сердце, был он словно прах,

Лежащий на бесчувственных камнях.

Его перемололи жернова —

В грязи и струпьях, плоть едва жива.

Он — как свеча, спаленная бедой,

Осиротевший голубь молодой.

На сердце клейма всех печалей злых,

Чело покрыла пыль дорог земных.

И не стерпев глумления толпы,

Он сел на коврик в пыль, сойдя с тропы,

Дав волю причитаньям и слезам:

«Что делать мне, где отыскать бальзам?

Вдали от дома, сбился я с пути

Обратной мне дороги не найти.

Отвергнул я родительский дорог,

А к дому милой путь сыскать не мог.

Разбилась с добрым именем бутыль,

Ее осколки покрывает пыль.

И доброй славы барабан пробит,

Грядущий подвиг он не возвестит.

Охотница! Я — загнанная дичь,

Меня легко и ранить и настичь.

Любимая, кумир моей души,

Молю тебя, души меня лиши.

Коль пьяный я, то значит пьян давно,

Пьян иль безумен — это все равно.

Безумным, пьяным, как ни назови,

Я сердце потерял из-за любви,

Меня опутал ловчей сетью рок,

Никто на помощь поспешить не смог.

Все у меня нескладно, все не в лад,

Дела поправить я смогу навряд.

О, если б я раздавлен был скалой,

Мой прах разнес бы ветер силой злой,

О, если бы внезапный грянул гром,

Испепелила молния б мой дом,—

Нет никого, кто б, пожалев меня,

Живого сжег бы в кипени огня.

Или дракону бросил прямо в пасть,

Чтоб мир забыл позор мой и напасть.

Я — выродок в безумии своем,

Я опозорил благородный дом.

Я — недостойный сын, поправший честь,

Чье имя всуе стыдно произнесть.

Пусть буду я повержен и убит.

За кровь мою никто не отомстит.

Товарищи веселья и забав,

Прощайте все, вы правы, я неправ.

Бутыль с вином в моих руках была,

Не удержал я хрупкого стекла.

Стекло разбито, но его унес

Поток пролитых безутешных слез.

О, подойди, осколков нет, взгляни,

Ты не поранишь нежные ступни.

Кто состраданьем не наполнил грудь,

Пускай уйдет, не преграждая путь.

Потерян я, искать напрасный труд.

Не тратьте слов, они бессильны тут.

Вы, муки доставляющие мне,

Дозвольте быть с бедой наедине.

Я сам уйду, меня не надо гнать,

Сам скакуна сумею оседлать.

Как постудить? Ослабли ноги вдруг,

Подай мне руку, помоги, о друг.

Я жив тобой, зачем мне жить скорбя,

Я, жертвой став, погибну за тебя.

О, приласкай, участье прояви,

Счастливой вестью душу обнови.

И если я безумьем обуян,

Скинь с нежной шеи черных кос аркан.

Меня петлей душистой задуши,

Дыхания последнего лиши,

Ведь тот секрет, что в сердце я берег,

Прикосновеньем локон твой извлек.

Твой каждый локон мой унес покой

Не силою, а властью колдовской.

Иль руку дай тому, кто изнемог,

И умереть дозволь у дивных ног.

Грешно сидеть без дела, знаю сам,

На горе — я повязан по рукам.

Знай, изреченье древнее гласит:

«За милосердье бог вознаградит».

Тот, кто живет беспечно, без забот,

Согбенного работой не поймет.

Ведь сытый не постигнет никогда.

Сколь дорога голодному еда.

Тот знает, сколь опасно жжет огонь,

Кто сунул в пламя голую ладонь.

Адама дети, разны мы судьбой:

Ты — ветвь самшита, я — сравним с щепой.

О добрый свет моей больной души,

Куда уводишь душу, расскажи?

Молю я о прощении у всех,

Любить тебя — неужто это грех?

Из тысячи ночей та ночь светлей,

Когда, решившись, станешь ты моей.

Коль этот шаг безумный совершим,

Пусть этот грех сочтут грехом моим.

Я многогрешен, чести я лишен,

Но сострадай — и буду я прощен.

Твоя жестокость словно пламя жжет,

Когда же милосердие придет?

Коль гнев твой вспыхнет, как огонь, жесток,

Его погасит слез моих поток.

Луна моя, взор отвести боюсь,

Я на тебя гляжу — не нагляжусь.

Лучи влекут, заманивают в сеть,

— Нельзя безумцам на луну смотреть.

Тебя от всех хочу оберегать,

Я даже к тени начал ревновать.

За мной повсюду следует она,

И столь же безрассудно влюблена.

В плену душа, но что за произвол, —

То не игра, а худшее из зол.

Любовью безнадежною томим,

Бессильем я прославился своим.

Пусть радость встречи безрассудно ждать —

Я продолжаю слепо уповать.

В бреду ребенок увидал больной

Из золота кувшин с водой речной.

Проснувшись, тщетно ждет воды глоток

И теребит свой пальчик, как сосок.

Согнулись ноги, будто буква «лам»,

Две буквы «йай» под стать моим рукам.

Я именем твоим прославлен, знай,

И в нем сплелись от боли «лам» и «йай».

Мой скорбный дух страданья извели.

Все это сотворила ты, Лейли.

Что делать мне с любовью, не пойму?

Нельзя доверить тайну никому.

Как матери святое молоко,

Любовь в меня проникла глубоко.

Пока живу, покуда я дышу,

Безмолвной тайне я принадлежу».

Промолвив все, он наземь пал ничком,

Но люди позаботились о нем.

И сострадая, с жалостью немой,

Они страдальца отнесли домой.

Порой любовь — беспечная игра,

Вмиг промелькнет, как юности пора.

Но есть любовь — залог предвечных благ.

Влюбленных не отпустит ни на шаг.

Не превозмочь ее, не одолеть,

Она в бессмертье простирает ветвь.

Меджнун возвел любовь на пьедестал,

Он суть любви единственной познал.

Безропотно неся сладчайший гнет,

Подобно розе той, что ветер гнет.

На лепестках, что вихрь, сорвав, унес,

Дрожат росинки розоцветных слез.

Той ароматной, розовой водой

Я насыщаю дух и разум свой.

ОТЕЦ УВОЗИТ МЕДЖНУНА В КААБУ

Когда любви неутоленной стяг

Луною воссиял на небесах,

Того, чья страсть столь светлою была,

Сопровождала общая хула.

«Безумец!» — к этой стыдной кличке он

Как каторжник к цепям приговорен.

Судьба благая отвернулась зло, —

Старание родных не помогло.

Отец молился только об одном —

Чтоб мрак ночной сменился ясным днем.

Чтоб исцеленье даровал господь,

И разум смог недуг преобороть,

В сопровожденье горестных родных

Он побывал во всех местах святых.

Но все напрасно. Родственный совет

Решил, что средства от болезни нет.

Как дальше поступить? — Беда не ждет,

Одна Кааба юношу спасет.

О, если б излечить она смогла б,

Земли и неба выспренний михраб!

И, как велит обычай мусульман,

Готовить к хаджу стали караван.

И сквозь пустыню, в край святой земли,

Верблюды нагруженные пошли.

В украшенный удобный паланкин

Родителем, как месяц, спрятан сын.

А сам отец с измученным лицом,

Как пленный раб, отмеченный кольцом,

Пред нищими все злато, что берег,

Сынам песков рассыпал, как песок.

И тот богатый край, как говорят,

Дар получив, богаче стал в сто крат.

Истерзан непосильной маетой,

Отец в Каабе припадал святой.

В Каабу, как дитя, он сына ввел,

Чтоб дух святой к больному снизошел.

«Здесь, милый сын, не место для утех,

А исцеленье от злосчастий всех.

Молись, кольцо Каабы сжав в руках,

Чтобы кольцо беды разъял аллах.

Скажи: «Господь, твоя безмерна власть,

Спаси больного, отврати напасть.

Длань надо мной прощенья протяни,

На путь повиновения верни.

В плену любовном я страшусь любви,

Избавь меня от тяжких уз любви!»

Отец сказал «любовь», и, вздрогнув вдруг,

Меджнун, очнувшись, поглядел вокруг.

Воспрянув, как змея, чей прерван сон,

Вскочил с земли и распрямился он.

И зарыдал, потом захохотал,

Кольцо Каабы в цепких пальцах сжал.

И произнес: «Отец мой, посмотри,

Похож я ныне на кольцо в двери:

Я раб любви, любовь в моей крови,

Отдам я душу за кольцо любви.

Мне говорят: «Чтоб в счастье пребывать,

Забудь любовь, спеши ее предать».

В одной любви источник сил моих,

Умрет любовь — и я погибну вмиг.

Любовь мое пронзила естество,

Служить ей — назначение его.

Сердца, где не нашла любовь приют,

Пусть не стучат и от тоски умрут.

О повелитель сущего, аллах,

Я умоляю, распростертый в прах:

В твоей я власти, дух мой умертви,

Но только не лишай меня любви!

Уму, молю, прозренья силу дай,

Сурьму с ресниц моих не вытирай.

Я пьян любовью до скончанья дней,

О, опьяняй меня еще сильней.

Суровый окрик слышу я: «Внемли,

Освободись, убей любовь к Лейли!»

О господи, мученья мне продли,

Но разреши увидеть лик Лейли.

Жизнь отними, судьбу мою не дли.

Пусть бесконечной будет жизнь Лейли.

Стал от любви я тоньше волоска,

Да удалится от Лейли тоска.

Истерзан я, горька моя судьба,

До смерти мне носить кольцо раба.

Вином, Лейли, налей мне чашу всклянь,

Ее чеканом имя отчекань.

Стать жертвой красоты ее дозволь,

Прости ей, боже, кровь мою и боль.

Пусть я свечой истаю восковой,

Не утешай меня, тоску удвой.

Пока живу, пускай из года в год

Любовь всепобеждающе растет!»

Отец внимал в отчаянье немом

И обреченно думал об одном:

«Напрасно все, беда сомкнула круг,

Неизлечим мучительный недуг».

Домой к родным он возвратился вспять,

Чтоб об моленье сына рассказать:

«Увидел я безумия лицо,

Когда Каабы стиснул он кольцо.

Услыша вопль, я волю дал слезам,

И волноваться начал, как Замзам.

Я уповал — слова святых молитв

От мук избавят, разум просветив,

Пути безумья сына вдаль влекли,

Себя он клял, молился за Лейли!»

ОТЕЦ МЕДЖНУНА УЗНАЕТ О НАМЕРЕНИИ

ПЛЕМЕНИ ЛЕЙЛИ

А кривотолки между тем ползли,

Став достояньем племени Лейли.

«Мол, некий отрок, смилуйся, аллах!

Лишась рассудка, жизнь влачит в песках.

Свой разум потерял он неспроста,

Повинна в том девичья красота».

О всем хорошем и о всем дурном

Болтали люди праздным языком.

От этих слухов, полных клеветы,

Лейли в тисках душевной маеты.

Злословьем род Лейли не пощажен:

Ее родитель был оповещен:

«Знай, некто, чей рассудок омрачен,

Позорит род, достойный испокон.

Простоволосый, обрядясь шутом,

Сей пес бродячий твой бесчестит дом.

То вдруг запляшет, то стенает он,

То землю лобызает, исступлен.

Преследуя безнравственную цель,

Слагает за газелями газель.

Позора ветер вдаль стихи несет,

Их с восхищеньем слушает народ.

Безумцем рода честь посрамлена,

Доколе унижаться нам, шихна?

Лейли свечою тает восковой,

Ее погасит натиск ветровой.

От суесловий бедная больна —

Ущербною становится луна!»

Разгневанный шихна потряс мечом:

«Сталь станет и судьей, и палачом!»

На лезвие зловеще вспыхнул свет.

Воскликнул вождь: «Меч скажет мой ответ!»

И эти речи, полные угроз,

Отцу Меджнуна вскорости донес,

Проведавший об этом амирит:

«Беда нам неминучая грозит.

Шихна и кровожаден, и жесток,

Как пламя, жгуч, неистов, как поток.

Меджнун еще не ведает пока,

Сколь для него опасность велика.

Пока не поздно, мы предупредим

О бездне, что разверзлась перед ним».

Шейх растерялся и в испуге он,

Оповестил родных в округе он,

Чтоб рыскали везде, как вихрь степной,

Злосчастного найдя, любой ценой

Иль улестить, иль грозно припугнуть,

Но в дом родной немедленно вернуть!

Все обыскали из конца в конец,

Но тщетно все — исчез в песках беглец!

Неужто он погиб, как быть теперь?

Его порвал, должно быть, хищный зверь!

И каждый друг, слезами полня взгляд,

Тревогой и волненьем был объят.

Пустыня поглотила все следы,

Нет для родных ужаснее беды.

А тот несчастный, с раненым умом,

Блуждал в песках, отчаяньем влеком.

От суеты и дел мирских далек,

Забрел в скитаньях в дальний уголок.

В охотничьих угодьях, как слепой,
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10

Похожие:

Лейли и меджнун iconМатериалы международной научно-практической конференции, посвященной...
Лейли Леонардовны Надировой / отв ред. С. И. Дорошенко. – Владимир: Изд-во ВлГУ, 2013. – с. Isbn


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск