Мария штайнер





НазваниеМария штайнер
страница17/19
Дата публикации24.08.2013
Размер3.78 Mb.
ТипРеферат
100-bal.ru > Астрономия > Реферат
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

СЕМНАДЦАТАЯ ЛЕКЦИЯ

Дорнах, 25 июня 1924 г.

Доброе утро, господа! Может быть, вы придума­ли что-нибудь за столь долгое время, какой-нибудь особенный вопрос?

Вопрос о существах различных иерархий и их воз­действии на человечество.

Доктор Штайнер: Я полагаю, что это такая тема, которая может оказаться несколько трудной, несколь­ко непонятной для тех господ, которые сегодня здесь впервые, потому что для этого необходимо знать то, что уже было изложено в прочитанных мною лекци­ях. Но я все же хочу поднять эту тему и подойти к ней как можно более понятным образом.

Видите ли, если вы рассмотрите человека, как он стоит или ходит по Земле, то окажется, что чело­век несет в себе, в сущности, все царства природы. Прежде всего, он несет в себе животное царство; в некотором смысле его организация носит животный характер. Это вы могли бы увидеть хотя бы из того, что у человека есть, например, бедренные или плече­вые кости, которые в подобном виде находят также у высших животных; если же хорошо познакомиться с этим вопросом, то и у животных, стоящих ниже, находят подобные или родственные образования. Да­же у рыб можно, хотя и с некоторым приближением, увидеть, что у рыбы соответствует одной из костей человека. То, что может быть сказано о костной систе­ме, точно так же можно сказать и о мышечной системе, и даже о внутренних органах. Мы находим у человека желудок —соответствующим образом находим мы желудок и у животных. Короче говоря, то, что имеет­ся в животном царстве, мы обнаруживаем также и в человеческом теле.

Это привело к тому, что в соответствии с мате­риалистическими воззрениями человека вообще на­до считать всего лишь высокоразвитым животным. Но таковым он не является; ведь человек развивает три вещи, которых животное на основе своего орга­низма развить не может. Первое — то, что человек научается прямохождению. Взгляните на животных, которые учатся ходить наполовину прямо, и вы уви­дите значительное различие между ними и человеком. У животных, которые ходят немного выпрямившись, например у кенгуру, вы видите, что передние конеч­ности, с помощью которых оно не ступает, остаются атрофированными. Передние конечности у кенгуру не предназначены для свободных действий. В случае же обезьяны мы тем более не скажем, что она в этом отношении похожа на человека: когда она взбирает­ся на дерево, она не идет, а залезает, цепляясь. Она, в сущности, имеет четыре руки, она не имеет две ноги и две руки. У нее ноги образованы рукоподобно, как руки, она залезает. Итак, прямохождение является пер­вым, что отличает человека от животного.

Второе отличие человека от животного — способ­ность речи. Способность говорить связана с прямохо­ждением. Вот почему вы обнаруживаете, что там, где опять-таки животное получает нечто похожее на спо­собность речи, (собака, хотя и является относитель­но умным животным, не получает такой способности, но ее получает, например, попугай, который ориенти­рован вертикально) вы найдете, что животное ори­ентировано вертикально. Речь связана с бытием в распрямленном по вертикали состоянием.

И третьим является свободная воля, к которой животное тоже не может прийти, так как зависит от своих внутренних процессов. У человека же эти послед­ние погашаются и настраиваются на человеческий лад посредством всей внутренней организации (име­ется в виду "Я-организация —прим. перев. ).

Но несмотря на это, человек носит в себе живот­ность. Он, следовательно, имеет это животное царст­во в себе.

Вторым из того, что носит в себе человек, являет­ся растительное царство. Что может человек благода­ря тому, что он несет в себе животное царство? Види­те ли, животное ощущает — человек тоже; растение же не ощущает. Хотя, как ни странно, современная наука считает — я уже упоминал об этом однажды(63), — что растение может ощущать, поскольку есть такое растение, например, так называемая венерина мухо­ловка, Dionaea muscipula(63а); если к ней приближается насекомое, если оно подлетело, венерина мухоловка захлопывает свои лепестки и поглощает насекомое. Это очень интересное явление. Но если говорят: это растение, венерина мухоловка, должна почувство­вать насекомое, то есть ощутить, воспринимая, когда последнее оказалось вблизи, то это такая же бессмыс­лица, как если кто-нибудь скажет: у одного совсем маленького предмета, который я настраиваю так, чтобы он захлопнулся, когда приблизится мышь — у мышеловки, — тоже есть ощущение того, что мышь близко! Такие научные соображения недалеко отсю­да, они просто бессмысленны. Растения не чувству­ют. И в столь же малой степени способны растения к свободному передвижению.

Итак, то, что у человека является ощущением и дви­жением, есть черта, общая с животным. Тут человек несет эту животность в себе. Только тогда он может разумно мыслить — животное этого не может — он является благодаря этому человеком. Затем человек несет растительное царство, целое растительное цар­ство носит он в себе. Растения не передвигаются, но они растут. Растения не ощущают, но они питаются. Человек тоже растет и питается. Это совершает в нем растительное царство. Это растительные силы чело­век тоже несет в себе. Их он несет в себе и тогда, когда он спит. Он слагает с себя эту животность, когда он спит, ибо он не ощущает и не движется, — если он, ко­нечно, не сомнамбула, лунатик, но это уже относится к ненормальному состоянию; в этом случае он не пол­ностью лишается движения, в этом случае он болен. Но в нормальном состоянии человек во сне не бегает повсюду и не ощущает. Если он должен ощущать, он просыпается. Во сне он ощущать не может. Человек во сне несет в себе только растительное существо.

Минеральное существо, господа, мы тоже несем в нас; оно содержится, например, в наших костях. Хо­тя они немного живые, они содержат и безжизненное в виде углекислой извести. Мы носим в нас минераль­ное царство. Даже в мозгу у нас находится мозговой песок. Он является минералом. Минеральное мы тоже носим в нас. Итак, мы несем в себе животное царство, мы несем в себе растительное царство, мы несем в се­бе минеральное царство.

Но этим у человека дело не ограничивается. Если бы человек нес в себе только минерал, растение и жи­вотное, то он был бы подобен животному, он переме­щался бы, подобно животному, поскольку животное тоже несет в себе минерал, растение и животное (жи­вотное, растительное и минеральное начала — прим. перев. ). Естественно, что человек имеет отношение не только к этим трем царствам природы, которые види­мы, но он имеет отношение и к другим царствам.

Я хочу изобразить вам это схематически. Пред­ставьте себе, что это человек (изображается на рисун­ке): теперь он имеет отношение к минеральному цар­ству, растительному царству, животному царству.



Но ведь он человек. Вы могли бы сказать: да, но мож­но приручить, выдрессировать животное. Это правиль­но; но приходилось ли вам встречаться с тем, что бык дрессирует быка? Или одна лошадь приручает другую лошадь? Животных, если они приручаются, дрессируют­ся —то есть достигают известных способностей, отдален­но сравнимых с человеческими способностями, — обяза­тельно должен дрессировать человек! Не правда ли, ведь не существует же такой собачьей школы, где бы пре­подавали сами собаки и из данных собак делали дресси­рованных; тут просто необходимо вмешательство чело­века. И если бы даже кто-то полагал, что можно во всем согласиться с материалистами, он должен был бы про­должить ход своих собственных мыслей; согласившись во всем с материалистами, он мог бы сказать: человек, в том виде, каков он сейчас, был первоначально живот­ным, а потом был выдрессирован, «одомашен», — так ведь не могло же его самого выдрессировать то самое животное, каким он первоначально был! Ведь так быть не может, иначе одна собака могла бы выдрессировать другую собаку. Следовательно, первоначально должны были присутствовать существа — теперь они могут нахо­диться где-то в другом месте, но, тем не менее, должны были быть существа, — которые подняли человека до его нынешней высоты. И эти существа не могли принад­лежать к трем царствам природы. Представьте себе, что когда вы еще были подобны маленькому зверенышу в детстве, вас, чтобы сделать из вас человека, стал бы при­ручать жираф: это столь же невероятно, как невероятно то, что вас мог бы приручить дуб. В это верят, в край­нем случае, немецкие националисты, они допускают, что дубы, священные дубы, могли укрощать, приручать людей. Видите ли, минеральное тем более не способ­но на это; горный кристалл прекрасен, но он тем бо­лее не способен приручить, «одомашить» человека. Тут должны были быть иные существа, иные царства.

Действительно, все у человека было поднято на более высокий уровень. У животного есть возможность лишь иметь представления, но не думать. Представ­ления у животных образуются. Но мыслительная дея­тельность у животных отсутствует. Человек же имеет эту мыслительную деятельность. Так что, хотя человек имеет, например, свое кровообращение от животного царства, он может, однако, иметь свой мыслительный орган не от животного царства. Можно сказать: чело­век мыслит, он чувствует, он волит. Все это происходит свободным образом. Все это происходит иначе (нежели у животного —прим. перев) благодаря тому, что человек является прямоходящим и говорящим существом.

Подумайте о том, насколько иначе вы должны были волить, насколько иной было бы все воление, если бы как в первый год жизни вы всегда ползали на четверень­ках; все человеческое воление было бы в этом случае совершенно иным. Вы бы вообще не пришли к мышлению. Как вещи, носимые нами, в физическом теле свя­зывают нас с тремя царствами природы, так связывает нас мышление, чувствование и воление с тремя други­ми царствами, со сверхчувствительными, невидимыми царствами. Для всего надо иметь название. И как мы на­зываем минеральное, растительное и животное царства природными, так называем мы иерархиями те царства, которые способствуют у человека тому, чтобы его мыш­ление, чувство и воля были свободны (см. рисунок).

Так что мы, следовательно, имеем здесь природные царства, посредством которых человек сопричастен природе; здесь же мы имеем иерархии. Видите ли, как человек причастен к трем природным царствам, точно так же причастен он и к трем духовным царствам. Сво­им мышлением он причастен к иерархии — видите ли, в настоящее время для нее нет еще никакого названия. Поскольку материализм не обращает на такие вещи внимания, названия для этого еще нет: так что нам придется называть эту иерархию ее древним названи­ем Angeloi, ангелы. Это название сразу же может под­вергнуться поношению как суеверие. Конечно, сегодня в речи мы больше не обладаем возможностью отыски­вать имена, поскольку люди утратили способность ощу­щать звуки: но ведь речь могла формироваться лишь до тех пор, пока люди еще испытывали переживания от звуков (имеются в виду звуки речи, а не музыкальные звуки —прим. перев). Сегодня каждый употребляет сло­ва Ball (мяч), Fall (случай), Kraft (сила); там повсюду при­сутствует звук «А», в каждом из этих слов есть «А». Но что же представляет собой «А»? «А» является выражени­ем чувства! Представьте себе, что вы внезапно увидели здесь, как кто-то распахнул окно снаружи и заглянул посмотреть, что тут такое; поскольку этого сейчас быть не должно, вы были бы удивлены; вероятно, большая часть из вас выразила бы свое удивление словом «Ах!», если бы он не постеснялся это проделать. «А» всегда служит для выражения удивления. Каждая буква выражает что-либо. И если я говорю: «Ball» (мяч), то я ис­пользую «А», потому что, бросив мяч, я удивлен тем, как странно он себя ведет: или, если это мяч для танцев, я удивляюсь тому, как он беспорядочно кружится! Толь­ко произошло то, что человек постепенно привыкает к этому и больше не удивляется; тогда он мог бы назвать мячик «Bull» или «Вill», но не «Ball». Возьмем слово «Fall» (случай). Если кто-то где-то шлепнулся, упал, можно сказать: «Ах!». Нечто иное, тоже значительное, заклю­чено в звуке «Ф». «Kraft» (сила): если кто-то применя­ет силу, толкающую его самого: «Ах!» — и так повсюду, где выступает удивление, присутствует «А».

Подумайте: по вашему мнению, мышление со­средоточено в вашей голове. Но если бы вдруг вам пришлось воспринять, что ваше мышление связано с духовным существом, причем точно так же, как ваше ощущение, чувство на Земле должно быть связано с животным, чтобы вы могли эту животность носить в себе, — если бы вам пришлось вдруг воспринять это, вы были бы удивлены, и, чтобы выразить это удив­ление, вы должны были бы использовать слово, содер­жащее звук «А». Вы могли бы назвать это существо мышления, называвшееся когда-то «Angeloi», «ангел», назвать, используя «А». Ну, а то, что вы имеете как силу мышления, вы могли бы обозначить буквой, выражаю­щей такую силу: буквой «Л». Тогда как силу в действии вы, возможно, обозначили бы с помощью «Б». Слово «альб» (в предшествующих лекциях описывается пере­ход от слов «альб» и «альп» к слову эльф — прим. перев. ) уже применялось однажды для обозначения чего-то духовного, оно могло бы служить знаком для тех су­ществ, которые имеют дело с мышлением: если бы оно не использовалось в слове Alpdruck (кошмар), где оно носит болезненный характер. Итак, иерархии являют­ся царством, которое охватывает и человека, которое человек носит в себе точно так же, как носит он в себе царства природы. И существа, названные Alb (альб), или ангелами, являются теми существами, которые должны иметь дело с мышлением.

И напротив, с чувством в человеке должны иметь дело животные существа. Что? Животные существа? Видите ли, если человек хоть чуточку внимателен, ес­ли он уже заранее не приходит в ярость, когда речь идет о духовности, если человек допускает, что мож­но говорить и о духовном, ему уже может открыться кое-что —даже если он еще не может использовать ду­ховных исследований, проводящихся в антропософии. Подумайте о том, что вы, если вы хотите чувствовать, должны иметь в себе тепло! Лягушка чувствует гораз­до менее интенсивно, менее живо, чем человек, посколь­ку у нее нет теплой крови: чтобы чувствовать, человек должен иметь в себе настоящее тепло. Но то тепло, которое мы имеем в себе, приходит от Солнца! Мож­но сказать: чувства тоже связаны с Солнцем, только духовным образом. Физическое тепло связано с Солн­цем, а чувство, связанное с физическим теплом, стоит в связи с духовным Солнцем. Эта вторая иерархия, имею­щая дело с чувством, живет на Солнце. Несомненно, можно прийти к тому — если только не страдаешь сла­боумием, встречающимся сегодня у многих, особенно у ученых, — можно прийти к тому, что вторая иерархия представляет собой солнечных существ. Внутренность Солнца не знает ни один человек; ведь если бы физи­ки действительно могли попасть на Солнце, они были бы очень удивлены тем, что оно выглядит совсем не так, как они обычно себе представляют! Поскольку Солнце проявляется вовне лишь в свете и тепле, они думают, что оно является раскаленным газовым ша­ром. Однако оно не такое; оно, в сущности, состоит из исключительно всасывающих сил: оно полое, не толь­ко пустое, но оно засасывает. Мы могли бы сказать: на­ружно оно проявляется как свет, как тепло; существа, находящиеся внутри, назывались по-гречески «сущест­вами откровения». Там, где еще что-то знали об этих

Существах — ибо древняя инстинктивная мудрость бы­ла гораздо разумнее, чем нынешняя, — этих существ, которые открывались на Солнце, называли Эксузиаи; мы могли бы также сказать «солнечные существа». Мы только должны знать, что, говоря о чувствах, мы всту­паем в царство солнечных существ. Точно так же, как я говорю: человек имеет в себе силы роста и питания, то есть имеет в себе растительное царство, я должен сказать: человек несет в себе силы чувства, то есть си­лы духовного солнечного царства, второй иерархии.

И, в-третьих, есть первая иерархия, имеющая дело с человеческой волей — в чем человек наиболее силен, посредством чего он не только движется, но и реали­зует свои дела. Воля связана с существами, духовно присутствующими вовне во всем мире, вообще являю­щимися высшими духовными существами из числа тех, с кем мы можем познакомиться. Мы тоже называ­ем их греческими или древнееврейскими именами, поскольку немецких у нас нет, и вообще подходяще­го языкового выражения для них еще нет: троны, хе­рувимы, серафимы. Это самое старшее царство.

Таким образом, в духовном имеются три царства, как и в природе, есть три царства. Как имеет дело че­ловек с этими тремя царствами природы, так же име­ет он дело с этими тремя духовными царствами.

Вы будете говорить: да, но ведь в это я могу либо верить, либо нет, ведь эти три царства невидимы, не­воспринимаемы. Но, господа, мне приходилось знать и таких людей, которым надо было доказывать, что есть воздух! Человек не верил в то, что существует воздух. Когда я говорю ему: тут находится доска — он верит, по­скольку если он пойдет сюда, то стукнется о доску, или если он посмотрит своими глазами, то увидит доску, но о воздух он стукнуться не может. Он смотрит и говорит: да нет тут ничего. И, тем не менее, сегодня каждый при­знает, что есть воздух. Он действительно есть здесь. Бу­дет и так, что и духовное люди признают. Сегодня люди еще говорят: никакого духовного начала тут нет — как говорили те деревенские мужики, крестьяне: да нету тут никакого воздуха, о нем говорят эти городские умни­ки, им так хочется быть умными; ведь тут можно прой­ти, значит, ничего тут нет, раз можно пройти! — а тем не менее воздух давно здесь. Сегодня даже крестьяне знают, что воздух есть. Но даже наиболее разумные люди сегодня еще не знают, что всюду находятся духов­ные существа! Впрочем, в свое время они признают это, так как иначе им не удастся объяснить определен­ные вещи, объяснение которых просто необходимо.

Порою кто-то говорит сегодня: во всем том, что яв­ляется природой, духа нет, ибо там есть только то, что известно о природе естествознанию, иного же в приро­де ничего нет. Говорить так, господа, подобно следующе­му: представьте, что тут лежит умерший, мертвец, а я по­дойду и скажу: «Ну-ка, ты, лентяй, ты почему не встаешь и не ходишь?!» Я прилагаю усилия к тому, чтобы дать ему понять, что нельзя быть лентяем и надо вставать. Да, я в этом случае проявил бы непонятливость, так как ошибочно считал, что это живой человек. Также и это: все то, что естествоиспытатель может отыскать, он находит не на живом, он находит на мертвом. Повсюду в природе он обнаруживает, открывает лишь мертвое, а то, что живет, он не обнаруживает. То, что духовно, он на этом пути не находит, но, тем не менее, оно там есть.

Вот, что хотел я сказать вам в ответ на вопрос, по­ставленный в связи с иерархиями.

Господин Бурле: Господин доктор в прошлых лекци­ях говорил о знании духовной науки у древних наро­дов. В настоящее время человечество утратило это зна­ние. Не мог бы господин доктор объяснить нам, как это произошло? Только ли материализм повинен в этом?

Доктор Штайнер: как пропало древнее знание? Ви­дите ли, господа, это весьма примечательное событие. Не так, как мы имеем сегодня, но в художественной, поэтической форме древние люди, наши предки, в глу­бокой древности обладали величайшим знанием, и это знание, как совершенно правильно сказал господин Бурле, человечество утеряло. Мы могли бы спросить, почему же было утеряно это знание. Конечно, мы не мо­жем сказать, что только материализм повинен в этом; ведь если бы все люди еще обладали той древней муд­ростью, то материализм бы вообще не возник. Именно оттого, что древняя мудрость была утеряна и люди в духовном смысле стали инвалидами, именно поэтому, именно поэтому они открыли материализм. Следова­тельно, сам материализм обусловлен утратой древнего знания, — но не наоборот, как об этом иногда говорят, то есть гибель древней мудрости не обусловлена рас­пространением материализма. Так чем же в действи­тельности была вызвана гибель древнего знания?

Да, господа, это произошло оттого, что человече­ство находится в развитии. Конечно, можно теперь подвергать человека патологоанатомическому вскры­тию; если он умер, вы можете его вскрывать. Таким образом вы можете получить сведения о том, как уст­роен человек в настоящее время. От древних времен сохранились еще в лучшем случае мумии в Египте, о которых мы недавно говорили; но они сплошняком набальзамированы и подвергнуть их правильному вскрытию больше невозможно. Как выглядел человек в прежнее время, а именно тогда, когда он был орга­низован более тонко, люди в настоящее время не мо­гут составить себе никакого научного представления на основе чисто внешних исследований; проникнуть сюда можно только с помощью духовных исследова­ний. Но на этом пути мы приходим к тому, что чело­век в древности был совсем не таким, как сейчас.

В древности на Земле было время, когда человек не имел никаких твердых костей, как сейчас; тогда у людей были такие кости, которые сейчас есть только у детей, страдающих рахитом, имеющих мягкие кости, ноги у этих детей имеют форму Х- или О-образную и вообще слабы. То, что такие кости в принципе суще­ствуют, вы можете видеть на примере хрящекостных рыб (типа осетровых — прим. перев. ), существующих и по сей день. В этом случае кости носят хрящевидный характер. Такие кости когда-то имели и люди, ибо костный остов, скелет когда-то был у людей мягким. Вы будете говорить: но ведь тогда все люди передви­гались бы на Х- и О-образных ногах, все должны были бы быть кривыми, если бы кости были мягкими!

Именно так и случилось бы, если бы на нашей Земле воздух был всегда тем же самым, что и сегодня. Но это было не так; воздух был гораздо плотнее в древние времена. Он стал значительно более разре­женным. В древности воздух содержал в себе гораздо больше воды, чем сегодня. Воздух содержал также гораздо больше углекислого газа, углекислоты. Весь воздух был плотнее. Теперь вам понятно, что тогда люди с их мягкими костями тоже могли жить; ведь наши нынешние кости мы имеем оттого, что воздух не может больше носить нас. Более плотный воздух нес людей. Ходьба в древние времена была больше похожа на плавание, чем сегодня. Сегодня ходьба стала страшно механической, машинообразной: мы ставим ногу — ее надо ставить как опору — мы ставим вторую ногу. В древнейшее время люди так не ходи­ли; они ощущали, что насыщенный водой воздух подобно воде позволяет им нести себя; при этом они могли иметь мягкие кости. Когда же воздух стал бо­лее разреженным — можно с помощью внешней науки узнать о том, что воздух стал более разреженным, тон­ким, — тогда и твердые кости стали необходимыми; только тогда эти твердые кости и возникли. Конечно, до этого углекислота была снаружи, она содержалась в воздухе; сегодня мы носим в себе углекислую из­весть; именно благодаря указанному обстоятельству наши кости отвердели. Так связаны эти вещи.

Но если кости стали твердыми, то стали тверды­ми в человеке и иные части, так что человек, имевший мягкие кости, имел значительно более мягкую мозго­вую массу. Вообще-то, в древности череп, голова чело­века тоже были сформированы совсем иначе. Видите ли, они в большей степени была сформированы так, как сегодня формируется голова у больных водянкой; прав­да, тогда это выглядело прекрасно, а сейчас это отнюдь не прекрасно. Голова человека поддерживалась в состоя­нии, как у совсем маленького ребенка, эмбриона, в теле матери, так как человек имел мягкие мозговые массы и мягкий мозг вытеснялся в переднюю часть черепа.

Господа, когда человек был мягким, его душевные способности были иными. С помощью мягкого мозга можно было мыслить гораздо более духовно, нежели с помощью жесткого мозга. Древние люди еще чувство­вали это: человека, который всегда мог думать лишь об одном и том же, который мало воспринимал, а поэтому был упрям и стоял на одном, эти люди на­зывали толстолобым. Смысл этого чувства состоял в том, что если иметь мягкий мозг, то можно лучше мыс­лить и лучше формировать представления. Вот такой мягкий мозг имели древнейшие люди.

Но эти древнейшие люди имели кое-что иное. Мы действительно вправе сказать: если родится ребенок, то его череп с мягким мозгом и его мягкие кости еще по­хожи — кости не так сильно, но мозг очень похож — на то, что было у древнейших людей. Но попробуйте уса­дить или уложить такого маленького ребенка: ведь он и с места сдвинуться не может, он не в состоянии питать себя и тому подобное, он ничего не может! Поэтому о нем должны заботиться более высокие существа, как и о людях, имевших мягкий мозг. Отсюда следствие: люди тогда не имели никакой свободы, никакой сво­бодной воли. Эти люди обладали большей мудростью, но они не имели никакой свободной воли. Однако при развитии человека постепенно появилась свободная воля. Для этого кости и мозг должны были отвердеть. Но вместе с отвердением древнее сознание пришло к кон­цу. Мы не стали бы свободными людьми, если бы мы не стали «толстолобыми», твердолобыми, если бы мы не получили череп с более жестким мозгом. Но нашей свободой мы обязаны именно этому. Вот так, в сущно­сти, закат древнего знания наступил одновременно с появлением свободы. Вот как. Это понятно? (Ответ: Да!) Закат знания наступил с появлением свободы!

И вот теперь люди, достигшие свободы, но поте­рявшие древнее знание, познали материализм. Но материализм истиной не является. Поэтому мы долж­ны снова прийти к духовному познанию, несмотря на то, что сегодня мы имеем гораздо более жесткий мозг, чем древнейшие люди. Это мы можем сделать только благодаря антропософской духовной науке, которая приходит к познаниям, независимым от тела, достигае­мым исключительно с помощью самой души. Древние люди обладали своими познаниями благодаря тому, что их головной мозг был мягче, то есть был более по­добен душе: мы имеем наш материализм, поскольку наш мозг, став жестким, больше не принимает душу. И мы должны посредством одной души, которую мозг не принимает, достигать духовного познания. Это де­лает духовная наука. Человек снова возвращается к ду­ховному познанию. Но мы живем теперь в такую эпоху, когда человечество с помощью материализма покупа­ет свободу. Поэтому нельзя сказать, что материализм плох, хотя он не является истиной. Материализм, ес­ли только он не чрезмерен, не есть нечто плохое, бла­годаря материализму человечество может научиться очень многому, чего оно не знало раньше. Вот так.

Есть еще один вопрос, уже ранее заданный в пись­менной форме: В вашей «Философии свободы» я прочел такую фразу: «Только когда мы сделали мировое содер­жание(64) нашим мысленным содержанием, мы снова на­ходим ту связь, из которой мы сами себя высвободили».

Итак, господин читал «Философию свободы». Он ставит вопрос: «Что принадлежит к этому содержа­нию мира, ведь все, что мы видим, существует лишь постольку, поскольку оно мыслимо». И затем он ссылает­ся: Кант пояснил, что рассудок не способен постигать то, что является причинным миром, предшествующим миру опыта.

Видите ли, господа, дело обстоит так: когда мы ро­димся, когда мы маленькие дети, у нас есть глаза и уши, мы видим и слышим, то есть мы воспринимаем вещи, находящиеся вне нас. Стул, стоящий здесь, ребенок еще не может помыслить, он лишь воспринимает его. Стул выглядит для ребенка так же, как для взрослого, только ребенок еще не мыслит о стуле. Допустим, что с помощью какого-либо устройства совсем маленький ре­бенок, еще не имеющий мыслей, стал бы говорить; тогда случилось бы так, что этот маленький ребенок проявил склонность критиковать все подряд, все хоть как-нибудь, да критиковать — ведь мы сегодня привыкли к тому, что даже бестолковые люди стремятся критиковать как мож­но больше. Я даже убежден, что если маленькому ребен­ку, который еще не может мыслить, дать возможность поболтать, он стал бы крупнейшим критиком. Но вот в древнейшей Индии критиковать, судить смели только те, кто достигли шестидесятилетнего возраста; другие не смели выносить суждения, ибо тогда говорили: у них еще нет мирового опыта. Я не хочу это ни защищать, ни критиковать, я хочу только рассказать вам о том, что это было. Сегодня любой человек, достигший двадцати лет, рассмеялся бы, если бы ему сказали, что он со своими суждениями должен подождать, пока ему не испол­нится шестьдесят! Этого нынешние молодые люди не делают; они вообще не ждут, но едва лишь научившись водить пером, начинают писать в газеты и осуждать все подряд. В этом отношении мы сегодня зашли далеко. И я убежден, что если бы совсем маленький младенец мог говорить — ох, какой бы он был строгий критик!

Черт возьми, если бы шестимесячный получил дар речи, он тоже стал бы критиковать все в наших действиях!

Господа, видите ли, ведь мыслить-то мы начинаем лишь позднее! Какой, однако, образ мы описывали? Представьте себе полугодовалого ребенка, который еще не может иметь мысли о стуле, но видит стул, как видим этот стул мы: представьте, что ребенок затеял бы дискуссию о стуле. Вы бы тогда сказали: я тоже имею мысли о стуле: стул обладает весом, силой тяжести, что­бы стоять на полу, стул строгали и вырезали, благодаря этому он имеет форму. Стул обладает определенной внутренней упругостью, благодаря чему я могу сидеть на нем, не падая вниз, если я сажусь, и тому подобное. Я имею мысли о стуле. Я немного мыслю по поводу стула! Полугодовалый младенец всего этого не мыслит. Я при­хожу и говорю так: стул имеет твердую форму, имеет тяжесть — полугодовалый младенец, который еще не имеет этих мыслей, говорит так: ты бестолочь, ты по­глупел от старости. То, что такое стул, мы знаем, когда нам полгода; но позднее он вызывает у нас всякие фан­тастические мысли. Вот, что было бы, если бы ребенок в полгода смог говорить; вот, что он бы сказал: то, что мы приобретаем только с возрастом — способность не только говорить о чем-то, но и мыслить об этом; при всем этом сами-то мысли относятся именно к стулу: за­ранее я их не имею. Я осознаю мысли, только достигнув определенной зрелости для этого. Но прочность стула находится все же не во мне. Ведь не моя собственная прочность позволяет мне сидеть, когда я сажусь на стул, в ином случае я мог бы сидеть на самом себе. Стул обла­дает тяжестью не благодаря мне, не потому, что я на не­го уселся, ведь он и сам по себе тяжелый. Все, что я «ух­ватываю», постигаю мыслительно, заключается уже в самом стуле. Я «схватываю», постигаю реальность стула, когда я в ходе моей жизни посредством мыслей снова связываюсь со стулом. Сначала я вижу лишь цвета и тому подобное, слышу, если кто-то с грохотом двигает стул, чувствую также и то, холодный ли он или теплый; это я могу воспринимать органами чувств. Но чем явля­ется стул внутренне, я узнаю только после того, как ста­новлюсь старше и мыслю. В этом случае человек снова связывает себя с ним, устанавливает обратную связь.

Кант, недавно я говорил о нем, допустил величай­шую ошибку: он считал, что еще не воспринимаемое ребенком, а воспринимаемое лишь позже мысленное содержание сам человек сперва привносит в вещи. В сущности, Кант говорит: если тут стоит стул — этот стул имеет цвет, стул гремит. Но если я скажу, что стул обладает тяжестью, то это не является свойством сту­ла, это я сам наделяю его /таким свойством/, когда ду­маю, что он тяжелый. Стул имеет прочность, но он име­ет ее не сам по себе, это я наделяю его, придаю ему /это свойство/, когда думаю, что он прочный. Да, господа, хотя учение Канта и рассматривают как великую науку, но на самом деле это великая бессмыслица, вздор. Это как раз тот случай, когда из-за своеобразного развития человечества величайшую бессмыслицу приняли за ве­личайшую науку, за высшую философию, причем Кан­та стали называть «всесокрушителем», «всесокрушаю­щим». Я тоже всегда видел в нем «сокрушителя» — а я с самой ранней юности все снова и снова изучал Канта, — но иначе мне не удалось бы задаться вопро­сом: кто же все-таки более велик: тот, кто «сокрушил» тарелку из-под супа, или тот, кто ее произвел? Мне всегда казалось, что более велик тот, кто ее произвел! Кант же «сокрушил» в действительности все. Так что сделанное выше возражение от имени Канта не долж­но особенно беспокоить нас. Вещи таковы, что мы, ро­ждаясь, освобождены от этих вещей, поскольку не име­ем с ними никакой связи. Мы снова врастаем в вещи лишь тогда, когда составляем себе понятия. Поэтому на поставленный здесь вопрос следовало бы ответить так: что принадлежит к содержанию мира? В моей «Фи­лософии свободы» я говорю: только когда мы сделали содержание мира нашим мыслительным содержанием, мы снова находим ту связь, из которой мы были высво­бождены, будучи детьми. Будучи ребенком, любой из нас обладает не содержанием мира, но лишь чувствен­но-воспринимаемой частью содержания мира. Однако мыслительное содержание действительно находится в /составе/ мирового содержания. Так что, будучи ребен­ком, любой из нас обладает лишь половиной мирового содержания, и только позднее, когда мы дорастаем до наших мыслей, мы имеем мыслительное содержание не только в нас; но знаем, что оно присутствует в самих вещах, обусловливая наши мысли, причем так, что мы знаем, что они присущи вещам, находятся в вещах; та­ким образом мы восстанавливаем связь с вещами.

Видите ли, в восьмидесятые годы XIX столетия, где все было проникнуто кантианством, где все го­ворило о том, что учение Канта рассматривается как нечто высшее, и еще никто не отваживался что-нибудь сказать против Канта, мне было очень трудно высту­пить и объяснить, что философия Канта, в сущности, бессмысленна. Но я должен был для начала объяснить именно это. Ибо, естественно, если кто-то, как Кант, считает, что мы дополнительно к вещам досоздаем мыс­лительное содержание, то тогда он не может больше прийти к простому содержанию, тогда в душе присут­ствуют мысли лишь о чувственно-воспринимаемых, внешних вещах, и это лишь усугубляет материализм. Кант многократно повинен в том, что люди не могут выбраться из материализма. Кант вообще во многом ви­новат. Я говорил вам об этом в тот раз, когда мне зада­вали вопрос о Канте, но с другой стороны. Другие соз­дали материализм, поскольку не могли помыслить ино­го. Но Кант сказал так: о духовном мире вообще нельзя ничего знать, в него можно только верить. Тем самым сказано: можно что-то знать лишь о чувственно-воспри­нимаемом мире, поскольку лишь в этот чувственно-вос­принимаемый мир можно протащить мысли.

Материалистически настроенные чувствуют себя все уверенней в своей правоте, когда ссылаются на Канта. Надо отучить человечество от этого предрас­судка — то есть ту часть человечества, которая по край­ней мере знает о Канте, они должны отвыкнуть от при­вычки взывать к Канту всякий раз, и особенно взывать к Канту в том случае, если они хотят сказать: «О духов­ном мире знать вообще ничего нельзя». Итак, мировое содержание состоит из чувственного содержания и мыслительного содержания. Но к духовному содержа­нию приходят лишь в течение жизни, когда развивают мысли. Тогда восстанавливают связь между природой и духом, в то время как в начале, будучи ребенком, имеют перед собой лишь природу, а дух только посте­пенно вырабатывается из собственной природы.

Может быть, у кого-то есть совсем небольшой вопрос?

Господин Бурле спрашивает о волосах человека и говорит: Сегодня многие девушки отрезают себе во­лосы. Может ли господин доктор сказать, полезно ли это для здоровья? Моя младшая дочь тоже охотно под­стригла бы себе волосы, но я ей этого не позволяю. Я хотел бы узнать, вредно ли это или нет?

Доктор Штайнер: Тут дело вот в чем. Рост волос так мало связан со всем остальным организмом, что не так уж много зависит от того, отращивает ли чело­век длинные волосы или стрижется коротко. Вред не настолько велик, чтобы его можно было воспринять. Но есть разница в этом отношении между мужчинами и женщинами. Не правда ли, одно время было так — сейчас это уже иначе, — что очень часто видели, как антропософы ходят друг с другом, господа и дамы — господа с нестриженными волосами, с длинными локо­нами, а дамы — с короткой стрижкой! Люди, конечно, говорили об этом: эти антропософы выворачивают мир наизнанку; у этих антропософов дамы стригутся коротко, а мужчины отращивают волосы. Теперь это уже не так, по крайней мере, не так бросается в глаза, не так заметно. Но можно спросить, как обстоит дело с разницей полов при обрезании волос.

В общем, дело это обстоит так, что у мужчин пыш­ное ращение волос является чем-то чрезмерным; а у женщины это нечто необходимое. В волосах всегда содержатся сера, железо, кремниевая кислота и еще некоторые иные вещества. Эти вещества тоже нужны организму. Например, мужчине очень нужна кремние­вая кислота, поскольку мужчина из-за того, что он при­обрел в теле матери мужской пол, теряет способность производить кремниевую кислоту самостоятельно. Све­жеподрезанные волосы всегда всасывают кремниевую кислоту, находящуюся в воздухе; через подрезанные волосы мужчины вбирают кремниевую кислоту из воздуха. Следовательно, в этом случае в подрезании волос нет ничего плохого. Плохо только, если они выпадают, так как тогда они не могут ничего всосать. Поэтому раннее облысение, которое отчасти связано с образом жизни человека, не является для человека чем-то предпочтительным.

Но вот для женщины отрезание волос все же не совсем хорошо по той причине, что женщина облада­ет способностью производить кремниевую кислоту по большей части в своем собственном организме, и, следовательно, нет необходимости слишком коротко стричься, поскольку в данном случае волосы дополни­тельно всасывают из воздуха кремниевую кислоту, ко­торую женщина и так имеет, и возвращают эту крем­ниевую кислоту в организм. Тогда женщина становит­ся внутренне «волосатой», колючей; у нее «вырастают волосы на зубах», то есть она становится зубастой, бойкой. Но это не бросается в глаза очень сильно; надо обладать некоторой чувствительностью, если хочешь заметить это, но все-таки что-то происходит. Образ действий становится более колючим, женщина становится внутренне «волосатой», колючей; так что обрезание волос, особенно в юношеском возрасте, тоже оказывает влияние.

Но эта история может повернуться и обратной стороной, не так ли, господа? Может быть так, что по­являющееся нынче в нашем окружении нынешнее, новое поколение людей — ведь дети сегодня органи­зованы иначе, нежели мы в нашей юности — это лю­ди, которым не хватает их внутренней кремниевой кислоты, так как им хочется быть позадиристей, быть более колючими. Они хотят быть слегка колючими, сварливыми. Тем самым они приобретают инстинкт подрезать себе волосы. Затем это становится модой: один подражает другому, и тут вся история оборачи­вается вспять: детям хочется стать колючими и они подрезают себе волосы. Если кто-то хочет бороться с этой модой, то тут нет ничего дурного, если мода не переходит меру. В конечном счете, вопрос решается так: одному подходит мягкость, нежность, другому — нечто колючее: это может меняться в зависимости от вкусов. Но особенно большого влияния это не имеет. Однако если у кого-то есть дочь, и она хочет выбрать себе партнера, которому нравятся «колючие», то уж лучше ей остричь волосы. Правда, тогда ей не удастся заполучить мужчину, который неравнодушен к неж­ным: может и так случиться. Итак, эта история в боль­шой степени захватывает перипетии жизни.
1   ...   11   12   13   14   15   16   17   18   19

Похожие:

Мария штайнер iconМария штайнер
Государственное общеобразовательное учреждение – средняя общеобразовательная школа с углубленным изучением иностранного языка
Мария штайнер iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Григорьева Мария Александровна работает в школе-интернате с 2009 года, в должности учителя изобразительного искусства — 17 лет. Мария...
Мария штайнер iconБорданенко Мария Васильевна учитель истории и обществознания 2010...
Сведения об авторе: Борданенко Мария Васильевна учитель истории и обществознания
Мария штайнер iconM. Штайнер Предисловие к первому изданию (1927)
Материалы по результатам диагностики, анкетирования, собеседования с классными руководителями, педагогами доп образования, педагогам-организаторам...
Мария штайнер iconРудольф Штайнер Духовное водительство человека и человечества
Место проведения, организация, ответственная за проведение мероприятия (индекс, почтовый адрес, телефон, факс, e-mail)
Мария штайнер iconПредисловие марии штайнер
Омский институт водного транспорта (филиал) фбоу впо «Новосибирская государственная академия водного транспорта»
Мария штайнер iconФауст человек стремления
Издано на русском: Штайнер Р., "Фауст ищущий человек. Духовнонаучные комментарии к "Фаусту" Гёте", издательство "Новое Время", Одесса,...
Мария штайнер iconДополнительная образовательная программа «горизонты истории отечества»...
Возраст учащихся: 15-17 лет, срок реализации дополнительной образовательной программы: 3 года, авторы программы: Минецкая Мария Владимировна,...
Мария штайнер iconМария Страхова Роман Михайлович Масленников

Мария штайнер iconРудольф Штайнер Ступени высшего познания ga 12 Пер с нем. И. И. Маханьков Вступление
Рабочая программа по чтению и развитию речи разработана на основе государственной учебной программы «Программы специальных (коррекционных)...
Мария штайнер iconРеферат по литературе на тему «Мария в произведениях А. С. Пушкина»
Вступление
Мария штайнер iconТанцевальный вечер
Мария Викторовна Задорожная, заместитель директора школы по воспитательной работе
Мария штайнер iconЛитература призеры
Редакция: Главный редакторУхабина Мария Григорьевна,учитель русского языка и литературы
Мария штайнер iconНалоговое право согласовано
Григорьева Мария Александровна, преподаватель кафедры административного, финансового и коммерческого права
Мария штайнер iconКсения Шлезингер «Диско. Вводный урок»
«Show и перспективные смешанные направления LadyStyleDance», педагог Харчева Мария
Мария штайнер iconТематическое планирование в группе продленного дня на 2012-2013 учебный...



Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск