Образовательное учреждение высшего профессионального образования «воронежский государственный университет» (фгбоу впо «вгу») А. А. Цуркан история римской философии
Скачать 0.73 Mb.
|
ОСНОВАНИЯ ГЕРОИЧЕСКОГО: АЛЕКСАНДР и ЭДИП Исследование типологических характеристик имперского героя предполагает необходимость определения исходного понятия. Героическое давно стало метафорико-пропагандистским клише («героический подвиг советского народа», «пионер-герой Павлик Морозов» и т.д.). Это несколько затрудняет дело. Отдавая дань этим экстраординарным явлениям, все же считаем необходимым заметить, что они находятся всецело в рамках «человеческого, слишком человеческого» измерения и ценностей с ним сопряженных (главным образом, христианских). Мы же намерены истолковывать героическое исключительно как сверхчеловеческое – феномен мифологический par excellence - но имеющий вполне отчетливую социокультурную проекцию. Понятие «героическое» в данном случае не содержит (да и не может содержать) никакой этической коннотации. Иными словами, «герой» здесь – это совсем не обязательно «хороший человек». Скорее, наоборот, с точки зрения обыденного сознания, он чудовище. Пожалуй, такого героя трудно даже назвать человеком. И вот почему. С одной стороны, он сознательно изымает себя из контекста общепринятого, обыденного, «человеческого» и сопряженных с ним ограничений. С другой – отнюдь не склонен и сам считать себя человеком, но скорее – существом высшего порядка – «богом». Поэтому правильнее всего определить такого героя именно как существо, в котором «человеческое» систематически преодолевается и искореняется; существо, которое порывает с обыденным в его тотальности и последовательно разрушает его. Истолкованный таким образом героизм наиболее аутентичен и свободен от поэтических аббераций. Это – онтология (или точнее – нигитология) героического, позволяющая вскрыть его потаенные импульсы и механизмы. Делать это лучше всего на античном материале. Здесь, в силу отсутствия репрессивных духовно-религиозных установок, свойственных позднейшим этапам развития европейского социокультурного процесса, героическое предельно дистиллировано, экзистенциально нагружено и мифологично. В нем выражен персоналистический аспект. Оно монументально и завершено. Наконец, о героическом здесь можно судить, не рискуя оказаться неполиткорректным. Хотя героическое в античности проявляет себя главным образом в двух ипостасях – мифологической (Геракл, Ахилл) и исторической (Александр, Цезарь), они обнаруживают глубинную тождественность исходных установок, которыми руководствуется герой. Эти установки заключаются в предельном уподоблении божеству в аспектах Могущества, Силы, Величия, через преодоление любых ограничений и регламентаций, носящих для обыденного сознания сакральный характер. Герой в античности – это человек невозможного. Ведь создавая невозможное, он обретает то уникальное и новое качество, которое делает его богоподобным либо в памяти потомков, либо через формальное обретение нового статуса божества. Речь идет о свободе как стремлении к выходу за пределы любой детерминации. Подвергая десакрализации (а стало быть, и девальвации) прежнюю систему ценностей, герой создает новую сакральность – собственный культ, по отношению к которому выступает первым пророком и жрецом. При этом подвиг оказывается таким актом, в котором свобода героя познается с предельной очевидностью, обозначая при этом момент наивысшего сближения божественного и человеческого. Справедливости ради надо отметить, что это сближение в античности носит по большей части трагический характер. Герой ведет себя как бог, при этом – не будучи богом. В таком поведении есть много страданий и много величия. С каждым новым героическим усилием растет понимание того, что стать свободным от богов (Судьбы, Времени, Смерти) можно лишь изменив свою природу. Впрочем, и страдания героя отличаются поистине титаническим накалом и масштабами, утверждая его величие и в боли. Вечная слава и острова блаженных (а то и апофеоз) – неплохая компенсация последней. Античный герой буквально подминает реальность под себя. Коэффициент разрушения в героическом действии, деструкция в отношении «объективной реальности», ее ограничений, норм и установок, пожалуй, даже выше, чем коэффициент созидания (Ясон, Одиссей). Образ, которому стремится уподобиться герой, наиболее ярко проявляет себя через аннигиляцию – стихию разрушения. На этом, обычно, и заканчивается эстетико-философский дискурс о героическом в античности. Дальше идут одни иллюстрации. За скобками остается главная проблема: выявление парадигматических оснований героического невозможно без ответа на вопрос о том, насколько герой свободен не быть героем, какова психологическая предрасположенность «простого смертного» к тому, чтобы стать героем, каким должен быть его психотип? Иными словами, каковы необходимые (но, возможно, недостаточные) условия превращения обыденного в героическое? Не секрет, что скепсис и цинизм, которыми, подчас, грешит так называемый «конкретно-исторический подход», противны природе божественного, в котором должна быть с необходимостью доля непроявленного, недосказанного. Поэтому анатомию героического лучше всего рассматривать на примере тех, чьи биографии частью мифологичны, частью историчны. Мифологический аспект здесь отсылает нас к бессознательным установкам и импульсам. Исторический – сообщает ту меру достоверности, без которой выводы не могут быть признаны релевантными. Биография Александра Великого, с нашей точки зрения, подходит для этого наилучшим образом. Божественная интервенция в обстоятельства происхождения героя имеет чрезвычайно важное значение. Присутствие божества означает фактическую неукорененность будущего героя в сфере имманентного, земного, коррелятом чего является материнское начало. Герой связан с последним тесным образом, но, впрочем, не настолько, чтобы не быть в состоянии порвать эту связь, которая постепенно становится символической2. Божественное, как чужеродный элемент, лишает природу героя гомогенности, свойственной простым людям, вносит в нее разлом и раскол, сквозь которые просматривается реальность иного, не-бытийного, пребывающего по ту сторону пространственно-временных координат обыденного. В этой ситуации ценностно-смысловой статус последнего снижен до предела, без чего было бы невозможно для героя совершить главный, определяющий его статус акт – акт деструкции в отношении обычного (имманентного, материнского). В плоскости архаического мифа это действие разворачивается как победа героя над чудовищными хтоническими порождениями (Персей и чудовище, покушавшееся на Андромеду, Геракл и Лернейская гидра и т.д.), или стремление к разрушению центрирующей имманентной гештальт-модели реальности как целостной завершенной структуры, заключающей в себе архетип матери (Ахилл под стенами Трои). Пример последнего как в отношении комплекса матери, так и гендерной самоидентификации (Ахилл и Патрокл, Ахилл и Брисеида) с пугающей точностью соответствует психотипу Александра, как в гомосексуальном (Александр – Гефестион, Александр – Багоас), так и в гетеросексуальном аспектах (Александр – Роксана). Если исходить из того, что воля к разрушению есть необходимый компонент психотипа имперского героя, который коренится в экзистенциальном неприятии наличествующего бытия как временного, преходящего и вместе с тем, ограничивающего героическое сверх усилие, то становится понятно, почему миф о божественном происхождении потенциального героя играет в становлении последнего такое важное значение. Однако природа героического имеет не только мифологический, но естественно-биологический аспект. Как мы увидим позже, они теснейшим образом переплетены. Пожалуй, ключевым фактором здесь является отношение будущего героя с матерью и отцом, в особенности на начальном этапе становления ребёнка. Применительно к Александру мы можем констатировать почти патологическое неприятие им своего отца Филиппа, скрытую, а то и явную враждебность между ними, временами переходящую в откровенную конфронтацию. На фоне этой отчужденности, многократно усиленной мифом о божественном отцовстве (который, заметим, Александр принимал вполне серьезно), мы наблюдаем потрясающе близкие его отношения с матерью – Олимпиадой. Налицо, таким образом, классический «комплекс Эдипа». Соперничество между отцом и сыном за любовь и признание матери, собственнический инстинкт Александра в отношении Олимпиады (впрочем, носивший обоюдный характер) имел политическую проекцию, поэтому и хорошо описан. В этом случае все зашло так далеко, что Александр фактически потворствовал убийству Филиппа. Устранив отца, «Эдип» открыл себе дорогу к инцесту с матерью. В случае с Александром высокая степень отторжения отца была, по-видимому, обусловлена еще и тем, что Филипп был убийцей собственной матери – Эвридики, о чем хорошо знали в Пелле если не все, то очень многие. На фоне этого отчуждения близость Александра к матери не могла не приобрести гипертрофированный характер. Как следствие (и это, пожалуй, имеет особое значение) сначала латентная, а потом и явная гомосексуальность героя. Иначе и быть не могло. Ведь гомосексуальность – это тот вид сексуальной активности, который в полной мере «умервшляет» бытие, поскольку отрицает репродуктивность как квинтэссенцию естественно-природного бытия в модусе порождения (становления). Как видим, эта биологическая установка вполне корелирует с мифологической, в которой конфликт между земным и божественным в вопросе о происхождении героя, однозначно решается в пользу последнего. Стоит заметить, что гомосексуальность имперского героя как установка в высшей степени противо – естественная и есть своего рода некрофилический импульс, «любовь к ничто». Она чрезвычайно важна не только для адекватной оценки воли к разрушению наличествующей реальности, без чего имперский герой просто не состоялся бы, но – что не менее важно – для лучшего понимания скрытой суицидальной установки у героя, которую мы на ходим как у мифологических (Ахилл), так и исторических (Цезарь) персонажей. Суицидальный подтекст присутствует и в биографии Александра. Если не принимать во внимание генетическую обусловленность, то становится очевидной природа гомосексуальности Александра: она оформляется как результат сочетания страха перед совокуплением с матерью (инцест) и одновременно бессознательного стремления к последнему. Перенос материнских черт на ее пол в целом табуирует развитие гетеросексуальности, либо в случае ранней смерти матери, напротив, ведет к развитию «комплекса Дон Жуана» (К.Г.Юнг). В случае развития гомо-установки ее носитель мотивирован к поиску объекта - заместителя матери в себе, в другом, либо, что для имперского героя особенно важно, в искусственном аналоге матери. Имперский герой подчас открыто рвет отношения с матерью (Александр покинул Олимпиаду в возрасте двадцати лет и больше ее никогда не видел). Это, на первый взгляд, странное обстоятельство может иметь как бессознательный мотив, связанный с боязнью инцеста, так и его модификацию, подчас приобретающую почти осознанные очертания. Дело в том, что архетип матери воплощает в себе аспект порождения, отсылающий нас к биологической, природной обусловленности человеческого бытия и, как следствие, пространственно-временным ограничениям последнего. Для героического сознания мать всегда чрезмерно обременена заключенным в ней напоминанием о смертности героя, его бытийной укорененности в обыденном, которое он, собственно, и пытается преодолеть. Поэтому даже при наличии гипертрофированной любви к матери, герой идет на фактический разрыв с нею, замещая мать ее аналогом, но уже имеющим иную, мифологическую природу и, стало быть, извлеченным из потока становления. Речь идет об империи как о суррогате материнского начала. Единение с империей – это та разновидность инцеста, которая позволяет герою не только утолить свою бессильную страсть, но и стать богом. Это в подлинном смысле слова священнодействие, hyeros gamos («священный брак»), который только и достоин имперского героя. Иная разновидность брака для него была бы слишком обыденной и вульгарной. Поэтому имперский герой бессознательно или сознательно уклоняется от брака с земными женщинами, а если и прибегает к нему, то в силу политической необходимости. Во много это объясняется описанным выше гомосексуальным подтекстом героического сознания: не в одной из смертных женщин герой не видит полной замены матери и ее объекта-заместителя. Дети героя (если таковые вообще появляются на свет) – это просто «онтологический нонсенс», напоминание о смертной природе героя. Ненужная и обременительная их судьба, по большей части, печальна. Как правило, они вечно живут в тени своих отцов, ничего не достигая самостоятельно. Их отношение с отцами весьма напряжены и как следствие нередки случаи детоубийства со стороны самих героев. Своеобразным триггером в механизме становления имперского героя является его соперничество с отцом. В случае с Александром это можно считать как следствием гипертрофированного anima-комплекса, так и ответственности Филиппа за убийство собственной матери Эвридики. Данное обстоятельство, вероятно, стало дополнительным фактором отчуждения между отцом и сыном. Ссоперничество с отцом за любовь и признание со стороны матери, стимулируя в сыне стремление к некоему сверхусилию, одновременно сеет семена вражды, подчас доходящие до склонностей к патерциду. Примеров подобного рода в биографии Александра предостаточно. Но и у его мифологического alter ago Ахилла мы наблюдаем наличие сложных отношений с отцом Пелеем и весьма близкие с матерью – богиней Тетис (Фетидой). Вообще статус и образ отца в биографии имперского героя по большей части принижен. Подчас дело заходит так далеко, что герой даже вовсе отрицает за отцом факт его отцовства. Это было нередким в мифологии (Персей, Геракл, Одиссей). В биографии Александра это обстоятельство играет решающую роль в утверждении его божественности. И это не случайно. Если архетип матери заключает в себе фактор порождения (а значит и смертности), пространственно-временной детерминации, «корней земного», потенциальной множественности пифагорейской диады и т.д., потому должен быть отвергнут в пользу искусственного объекта-заместителя (империя), то архетип отца – это не только напоминание о биологическом ограничении земного, но, прежде всего, выразитель той стационарной модели гештальт-бытия, которая воспринимается героем как внешняя по отношению к последнему система подавления. Она непременно должна быть разрушена, чтобы, обретя свободу, герой смог сконструировать из обломков прошлого новую реальность. Кронос оскопил Урана, лишая его репродуктивной возможности и символа мужского властного начала. Зевс свергает Кроноса и строит свой собственный cosmos aesthetоs. Александр, по всей вероятности, подталкивает убийцу отца Павсания в нужном направлении и начинает великий восточный поход 334-324 гг. до н.э. Итак, апофеоз героического – создание империи. Это новая реальность есть момент объективации героического усилия, вещественное доказательство величия божественности ее творца, область сакрального, противостоящая пространственно-временной ограниченности, текучести обыденного (профанного). Но не только. С нашей точки зрения, однако, все это - лишь проекция во вне исходной психофизиологической установки героя. Речь идет о фундаментальной неукорененности в бытии, его неприятии и отрицании. Отрицании всего того, что ассоциируется с областью естественно-репродуктивного, конечного, временного. Поразительно, что источником этого выступает гипертрофированный anima комплекс, избыточная «Эдипова» любовь к матери и ненависть к отцу. Создавая империю как область искусственного, аналог материнского начала, герой наконец-то в полной мере утоляет давнюю страсть – он овладевает этим последним. В этом акте одновременно присутствует и некрофилический аспект (любовь к искусственному как любовь к мертвому, «любовь к ничто»), и сексуальный аспект (овладение в превращенной форме объектом заместителем матери), и мифологический аспект – империя как сакральная реальность «по ту сторону становления». В этом – апофеоз имперского героя и, одновременно, его трагедия. Империя как реальность искусственного в качестве антитезы обыденному и преходящему, требует жертвоприношения от своего творца. Пока он жив, в нем сохраняется слишком много человеческого. В монументальном храме собственного величия он живой и смертный, в чьих жилах, вспомнив грустные слова Александра, всего лишь кровь, а не ихор олимпийцев, - как последний отголосок земного и конечного, нелепый и, в конечном итоге, неуместный. У алтаря этого храма герой одновременно - иерофант и жертва. Чтобы стать мифом, он должен умереть. Ведь стать богом невозможно, не перестав быть человеком. Александр Великий, Megas Alexandros, - Тринадцатый бог Олимпа умер 13 июня 323 г. до н.э. за три недели до того как ему исполнилось бы 33 года. Литература: 1. Юнг К. Г. Психологические аспекты архетипа матери / Юнг К.- Г. // Структура психики и архетипы. Пер. с нем. Т.А.Ребеко. Москва : Академический проект, 2007. – 303с. 2. Плутарх. Избранные жизнеописания / Пер. с древнегреч. В 2-х т. Москва : Правда, 1987. – 608 с. 3. Шахермайер ф. Александр Македонский. Москва : Эксмо, Яуза, 2004. - 544с. 4. Светоний Г.Т. Жизнь двенадцати цезарей / Пер. с лат. М.Л.Гаспарова. Москва : Правда, 1991. – 512 с. 5. Philiph II and Alexander the Great. Edited by Elizabeth Carney and Daniel Ogden. Oxford University Press, 2010. 1 2 |
Похожие:
 | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение... | | Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение... Профиль подготовки (специализация) Системы подвижной цифровой защищенной связи (название профиля, магистерской программы, специализации... |
| Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение... Утверждены приказом Минобрнауки России от 16 марта 2011 г. №1365, программой кандидатских минимумов, учебным планом специальности... |  | Программа учебной дисциплины федерального компонента для специальности 032600. 00 «История» Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ульяновский государственный педагогический университет... |
| Программа учебной дисциплины федерального компонента для специальности 032600. 00 «История» Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования «Ульяновский государственный педагогический университет... | | «Мурманский государственный гуманитарный университет» (фгбоу впо мггу) Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| «Мурманский государственный гуманитарный университет» (фгбоу впо мггу) Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | «Мурманский государственный гуманитарный университет» (фгбоу впо мггу) Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| «Мурманский государственный гуманитарный университет» (фгбоу впо мггу) Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | «Мурманский государственный гуманитарный университет» (фгбоу впо «мггу») Федеральное государственное образовательное бюджетное учреждение высшего профессионального образования |
| Федеральное государственноебюджетное образовательное учреждение высшего... Федерации», Постановлением Правительства Российской Федерации от 14. 02. 2008 №71 «Об утверждении Типового положения об образовательном... | | Государственное образовательное учреждение высшего профессионального... Государственное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
| Программа профессиональной переподготовки разработана фгбоу впо «Новосибирский... Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования | | Российской Федерации Федеральное государственное бюджетное образовательное... М., Розенштейн М. М., Серпунин Г. Г., Авдеева Е. В., Шеховцев Л. Н., Уманский С. А. Калининград: Федеральное государственное бюджетное... |
| Учебно-методический комплекс по модулю «история и теория философии» М1В2 Факультет ... | | Пояснительная записка > Общие положения Программа вступительных экзаменов... Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования |
