Николай Михайлович Амосов Мысли и сердце
Скачать 3.21 Mb.
|
Воображаю, сколько было волнений с этой операцией. Почка — это меньше. Это от отчаяния, полная обреченность. Поможет — хорошо, нет — не их вина. — А как Олег со своими синими мальчиками? Продолжает? Петро, тебе известно? Успокоились. Шеф не ругается. За что ругать? Новое нужно пробовать, без этого — застой. — По моему, Олег провел уже около двадцати наблюдений. Ни одного осложнения, у всех хорошо. Операцию потом лучше переносят. — Все ясно. Виктор делает опыты? — Они проводят, даже ругаются, что мы камеру занимаем. А мы ведь только по необходимости. Даже по вечерам опыты ставят. Но я не очень в курсе дела. — Неважно, я сам спрошу после работы. В общем вы действовали хорошо. И количество и качество. А операция — это вообще... Не подберу слов. Но если бы девочка была жива! А пока только не ругать. — Да, а как с новыми клапанами? Никаких несчастий не произошло? — Нет. То есть я не знаю. Я получила письмо от Ларисы и от Тамары, они довольны. Обе уже работают. А Лену сами посмотрите. Посмотрю. Неужели из всех семи спасется только одна? Кошмар какой! Новые клапаны. Самый большой срок — восемь месяцев — у Ларисы. Пока все хорошо, сердце значительно уменьшилось в размерах. У тех, с лепестковыми, почти не изменилось, хотя тоже хорошо чувствовали себя. Это разница. Но еще не убедительно. Вот когда пройдет год, тогда да. — Ну что, больше никаких происшествий не было? Куда еще? Хватит и того. Смотрю на них. У Петра листок в руке. — Вот телеграмма сегодня пришла. Извините, я вскрыл. Читаю: «Клара умерла неделю назад, потому что вы оперировать отказали. Мать». — Что теперь? Не вернешь. Действительно, что теперь? А что дальше? Оперировать всех тяжелых? У нее были шансы, у Клары, хотя очень мало. Новый клапан. Просили дедушка, родители. Не решились. Теперь проклинают меня. «Если бы он...» — Пойдемте. Где Сашу положили? — У меня, на третьем, в той же палате, где раньше лежал. — Хорошо, пойдем, Марья, я один не могу. Вот и опять он у нас. Снова ходить смотреть, как было тогда. Что же, прожил больше года. Да, но он прошел и цены уже не имеет. «Умер бы тогда, на операции, не мучился бы теперь». Так, наверное, думает. И я бы уже переболел. Стыдись! Пошли. Знакомый коридор. Ничего не изменилось. Детишки играют, все незнакомые. За месяц меняется весь состав. Какой он — Саша? Обозленный? Грустный? Отчаялся? Дверь тихонько. Маску спокойствия. Палата. Вторую койку вынесли. Правильно. Цветы. Букет. Теперь — он. Читает. Не вижу лица из за газеты. Худое тело под одной простыней. Жарко еще. — Саша, здравствуйте! Да, изменился. Желтуха. Не сказали, щадили. — Здравствуйте, Михаил Иванович! Спокойный голос, слишком спокойный. Пал духом. Пал. Сажусь на стул рядом с кроватью. Мария Васильевна стала, опершись на спинку кровати. О чем же говорить? Все ясно. «Как себя чувствуете?» Молчать? Беру руку, ищу пульс. Так, для вида. Смотрю на грудь — сотрясается. Недостаточность клапана. Я знаю теперь, что с этим клапаном. Он жесткий, не закрывается и не открывается, проклятие! Слушаю сердце. Саша молчит, задерживает дыхание. Ногти синие. Печень щупаю: увеличена умеренно, морщится — болезненна. — Дайте историю болезни, Мария Васильевна. Дает. (Догадалась, взяла по пути, не заметил.) Толстый пакет. Почему? Ага, там старая история. Очень много снимков — все наблюдения в динамике. Ждали, что сердце уменьшится. Черта с два! Перелистываю анализы. Опять подводит печень, как и тогда. Венозное давление приличное, и моча идет. Что же сказать? Нужно прямо. Я не имею права давать ему умирать так, без последней борьбы. — Ну что? Пал духом? Совсем? Улыбнулся иронически весело. Но все равно вижу — отчаяние, жалко себя. Старается не показать. — Как видите. — Я хитрить с тобой не буду, Саша, не бойся. Дело трудное, но сдаваться нельзя. Будем вшивать новый клапан. Сразу стал серьезным. Не ждал. Иронию как рукой сняло. Все мы люди, даже если такие умные... — Неужели не откажете? — Нет, не откажу. Конечно, не откажу. Иначе нет надежды. Пусть потом говорят что хотят. — Понимаешь (пока нужно на «ты»), понимаешь, наши возможности возросли. Камера себя оправдывает. Слышал об операции? Хотя девочка и умерла, но это потом, от осложнения, а так погибла бы на столе. И эта почечная больная — слышал? Исследования Олега? — Да, он приносил мне кривые, видел. Очень доказательно. — Так вот это и вселяет в меня надежду. На операции не умрешь, а после мы уже больше вооружены... Вот. Улыбаюсь весело, почти торжествующе. Он не обижается на меня за клапан, я знаю. Понимает, что тогда выхода не было. Впрочем, не знаю. Психика меняется, когда болен. Все оценивается иначе. — Когда? — Ну нет, не спеши. Нужна подготовка. Вот ты всего десять дней пролежал, а анализы уже улучшились. Нужно печень привести в порядок. Подбодрил. Лицо сразу стало другое, естественное. — Ну, расскажите о Париже. — Нет, дорогой, в следующий раз. Некогда. Пока. Ушел. Как это ужасно! «Сделаем операцию». «Перешьем клапан». А печень вон какая. Еще в тот раз были неприятности. Сердце большое, предсердие, наверное, мешок. «В камеру». До камеры надо дотащить. Если оно не будет сокращаться сразу, так что камера? Вот если бы уже большая была, чтобы оперировать в ней, а это... Но все таки есть кое что. Спасли же того парня с отеком легкого и еще одну больную. Несомненно. И с почкой у них здорово получилось. Думай не думай, выхода нет. Обязан. Разве что совсем плохо будет? Нет. Не должно. В больнице — режим, лечение — дотянет. Ну что же, пойдем к следующей. Может быть, завтра? Не все же сразу. Может быть, лучше пойти к Лене? Она хорошая. Уже ходит. Второй клапан — это здорово! Можно описать. Снова «описать». В июне на конференции честно все рассказал о старых клапанах. «Ошибся». «У всех наступило ухудшение». Злорадствовали некоторые: «Обогнал!» Были такие мыслишки. Мария у Саши осталась. Рассказывает, что шеф сообщил. Нравится он ей, заметно по лицу. — Тетя Феня, где Гончаров лежит? — С приездом вас, Михаил Иванович. А Тиша в шестой палате, в шестой. Мать у него была вчера, плакала. Неужто нельзя помочь парню то? А? — Посмотрим. Ты еще будешь меня упрекать, старая болтушка. Почему нет? Ее труд тоже вложен в него. Вхожу. Ему бы нужно на втором этаже лежать, но раньше здесь был, после первой операции, привык. Парень довольно серый, с детства все болеет, не выучился. «Все люди одинаковы». Нет, не все. Как себе ни внушаешь — не все. Здороваюсь. Молчат. Кто то один робко: «Здравствуй...» Все сменились. Всего два знакомых лица. (Что то они задержались? Кровь не подобрали?) Где же Тиша? Вон. — Здравствуй, как ты живешь? Мальчишка еще, сколько ему — восемнадцать? А дашь меньше. — Худо, доктор. Опять задыхаться стал, и живот вырос. Неужели асцит? Смотрю. Вся картина декомпенсации. Оперировать, но не сейчас. Подготовить. Парень какой то безразличный. Не понимает. — Когда родители будут? — Не знаю. Дома делов много. — Лежать. Ходить нельзя. Понял? Ни в коем случае, иначе хуже будет. Вызвать отца. Кого раньше? Его, потом Сашу. Посмотрим. Сделал все неприятные визиты. Времени — первый час. Как хочется быстрее закончить все неприятное! Посмотрим Лену. Это приятно, если она такая хорошая, как говорят. Трудно было оперировать. Еще труднее — предложить. Долго не решался, но уж очень быстро у нее прогрессировала декомпенсация. А тут умирающего Козанюка привезли. Набрался духу. «Лена, тебе хуже, клапан испортился. Нет, не беспокойся, я сделаю операцию — вошью новый. Хороший. Помнишь Ларису?» Согласилась и перед родителями настояла. Хорошо, когда верят врачу. Она еще на послеоперационном — слышал, когда докладывали. Вот она, наша коммунистическая бригада. Приятно их видеть. Кроме тех моментов, когда что нибудь случается. Тогда всех бы сожрал. — Покажите мне больных. Хожу, смотрю. Все незнакомые лица, настороженные. Лена на правах выздоравливающей — в маленькой палате. Было нагноение, так там и осталась. Книжку читает. Хорошо. — А, здравствуйте, Михаил Иванович. Я еще утром узнала, что вы приехали, все ждала — и нет, и нет. Неужели, думаю, не зайдете к своей крестнице? Словоохотливая девчонка. — Как можно, что ты! Я слышал, что ты уже ходить учишься. — Я бы даже бегать готова, так Нина Николаевна не разрешает. Правда, Мария Дмитриевна? — Больно быстрая. Венозное давление еще высокое, погоди. Мария Дмитриевна, как доктор, все знает. Слушаю, смотрю, анализы перелистываю. Все хорошо. Не хуже, чем после первой операции. Зря они ее в постели держат, перестраховываются. — Можно тебе ходить понемногу. И в палату переведите. Сижу в кабинете. Курю сигарету. Сегодня у меня нет операций, пожалуй, можно уйти домой пораньше. Да, уже около часа. Сколько было всяких разговоров! Леночка пришла из школы. У нее четыре урока. Кто то ее встречает сегодня? Лиза или жена? Рассказывают: приходит, поест и сразу за уроки. Приучена к труду, к ответственности. Соседки упрекали: «Зачем вы мучаете ребенка?» Еще нужно бы с Володей поговорить. Запустили уже эту сортировку или еще нет? Перевели ли на перфокарты истории болезни митральных больных? Как же, много хочешь. Как будто ты не месяц отсутствовал, а год. Горы свернули, держи карман. Завтра операция. Больного нужно самому посмотреть. Зачем смотреть — они опытные. Нет, обязательно. А Париж еще незримо присутствует здесь. Марсово поле. Эйфелева башня — такая знакомая по картинкам — оказалась действительно большой. Поднимались. Виден весь Париж — крыши, крыши... Вон, на севере, Монмартрский холм, там Дом инвалидов. Марья — молодец. Операцию в камере. Сенсация! Если бы не это кровотечение. В общем все бы ничего, если бы не Саша, не эти старые клапаны. Но Лена хорошая с новым клапаном. Значит, еще есть надежда спасти. Не всех. Одного уже нет. Сима — вот вот. Юлю вызвать. Да... На камеру надежда. Чуть не забыл — сходить в лабораторию, узнать, что сделали. Вот память! Их работа чрезвычайно важна... Кто то бежит. Что такое? Виктор. Лицо. Ужас. О боже! Что... — В камере несчастье! Скорее... Подхватываюсь, бегу вниз, он — впереди. Сердце сжалось, а голова ясная. Привычка: «Кровотечение?!» Там хуже. Смерть. Война. Слова: — Не знаю... пришел — они в камере... все хорошо... вызывали в академию... потом это. Я — к вам... Помогите! Уже не поможешь. Конец. Всему конец. Маленькая мысль: «Паникует! Несобранный...» Нет, кричат. Нет! Случилось. Не надо, не надо... Боже! За что? Взорвалась? Не слышал... Веранда. Нет, камера цела. Пар, шум воды. Крики. Люди. Коля. Алла. Сестры. Дима. Женя. Кто то кричит: «Носилки! Носилки!» Больные. Прогнать. Командовать. Должен. — Марш отсюда, чтобы ни одного! Сестры — забрать! Люк уже открыт. Коля льет туда воду. Пар. Пожар. Кошмар. Командую, не думая. Как при операции, когда кровь. — Стерильные простыни! На носилки! Виктор — в камеру! Коля — тоже! А из нее жар. — Женя — воду! Обливай их! Сам помогаю вытаскивать... Еще живые. Может быть, чудо? Нет, безнадежны. — В перевязочную! Анестезиологов! Наркоз! А вдруг они еще чувствуют? Нет, не могут. Все равно наркоз. Не знаем. Положили на носилки. Черный цвет. Белые простыни. Понесли. Все кончено. Кончены операции. Клапаны. Детишки. Леночка. Но спокоен. Пустота. Родственникам. Нет, немного подождать. Пока обработают, забинтуют. Прокурору. Отогнать всех, чтобы не трогали. Преступление. «Несчастный случай со смертельным исходом». Я виноват. В чем? Я придумал эту дурацкую камеру. Я. — В перевязочную! Одного на первый этаж, другую — на второй! Вызвать сестер из операционной. Дима — интубация, наркоз. Закись. Готовьте. Вызвать хирургов, свободных от операций. Выполняется четко. Привыкли к хирургическим катастрофам. Но уже бесполезно. Я вижу по ним. (На войне, помнишь? Такие же.) Там — за идею. А здесь — за что? Для тебя? Нет! Нет! Нет! Все равно виноват. Надя год назад как вышла замуж. Счастливая. Была. Алеша... Алеша, круглолицый, веселый инженер. Подавал надежды. Почему он в камере? Не знал... Обязан знать. Но Виктор? Кандидат уже, не мальчик. А, что Виктор... Позвонить в министерство. В обком. Катастрофа. Да, директору. Наверное, уже знает. Что директор? Он ни при чем. Твои выдумки — камеры, клапаны. Сидел бы тихо, как все... Если голова дурная. Не лез бы. Везде сообщить: «Пока живы...» На тормозах. Нет, по честному: «... но безнадежны...» Перевязочная. Быстро все организовать. Да, уже ждут. Нина в перчатках, в маске. Спокойная. Безразличие? Нет, выдержка. Положили на стол. Открыли. Смотри, смотри, не отвертывайся! Но трех больных уже спасли вот этой камерой. Брось, разная цена. То — больные. Эти — здоровые. Молодые. Но тот после операции с отеком легкого тоже был молодой. Еще неизвестно, что с ним будет. Может быть рецидив. Дима: — Не могу ввести трубку. Отек. — Нина, делайте трахеотомию. Обработка только после наркоза, с выключением движений. Все ясно? Я пойду на второй. Нина, потом освободите палату у себя, на третьем. Оттуда почти всех больных можно вывести. Коридор. Лестница. Коридор. Там опытные. Какая разница? Все таки. А вдруг? Мы будем лечить по последнему слову — искусственное дыхание, длительный наркоз, вливания, поддержание всех балансов. Как сердечных больных. Но все равно есть пределы возможного. Перевязочная. Надя закрыта простыней. Правильно. Сам Петро делает трахеотомию. Леня: — Интубация не удалась. — Знаю. Капельное вливание уже налажено. Наркотик введен. Уже выключены из жизни. Теперь навсегда. Так лучше. — Леня, наркоз закисью, непрерывный. Дыхание выключить. Петро, взять все анализы, как после АИКа. Я пойду звонить. — Куда? — Прокурору, начальству. — Может быть, подождать? — Нет, безнадежно. Ты не был на войне, не видел. Я знаю. С обидой: — Зато я был в шахтах. Тоже видел всякое. Почище этого. — Нет. И за родственниками послать. Успеете обработать? — Наверное. Это же не скоро — пока разыщут. Им еще неизвестно. Занимаются своими делами и ждут родных обедать. Я их не знаю — сколько, кто? Скоро узнаю. Представляешь? Что ты им скажешь? «За науку»? «На благо человечества»? А где Виктор? Почему не он был в камере? Почему Алеша? Потом. В кабинет, звонить. Где то был телефон прокуратуры. Просили какую то справку по экспертизе. Теперь по мне будет экспертиза. Неважно. Нашел, набираю. — Прокуратура? Мне нужно кого нибудь из ответственных лиц. Спокойный голос: «Я прокурор». Объяснил ему, что случилось. «Во время проведения опыта в камере...» Я и сам еще не знаю толком как и что. Обещал приехать. Входит Алла. — Михаил Иванович, это, наверное, от прибора... Я видела — он обгоревший. Может быть, выбросить его? Чтобы никто не видел. Прибор? Да, да, Виктор: «Без него нельзя. Разрешите?» — «Если очень нужно, то поставьте. Только смотрите». Значит, не усмотрели. А разрешил я. Я виноват! Суд. Страх. — Да, выбрось. Она поглядела на меня, пошла. Значит, выбросить? Чтобы не нашли причину. «Причина пожара осталась невыясненной...» |
Похожие:
 | Николай Михайлович Амосов Энциклопедия Амосова. Алгоритм здоровья Европейский Суд по правам человека (Первая секция), заседая Палатой, в состав которой вошли | | Николай Михайлович Амосов Голоса времен. (Электронный Следующие условия проведения запроса предложений являются неотъемлемой частью настоящей Закупочной документации уточняют и дополняют... |
| Николай Михайлович Амосов Книга о счастье и несчастьях. Дневник с... Фз «Об энергосбережении и о повышении энергетической эффективности и о внесении изменений в отдельные законодательные акты Российской... | | Николай Михайлович Амосов Книга о счастье и несчастьях. Дневник с... Учащиеся 11 классов конкурсанты секции 1 участвуют только с индивидуальными работами (в показе коллекций не участвуют). На другие... |
 | Концепция ... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... «золотое сердце» и что это значит «отдать своё сердце детям», «сердце не на месте» (что часто бывает с учителями), «сердце радуется»... |
| Николай Михайлович Карамзин История государства Российского. Том VI Рабочая программа утверждена на заседании кафедры «Связи с общественностью» протокол № от 20 г | | Николай Амосов ппг-2266 или Записки полевого хирурга Данный период был обозначен неизбежным моментом, который в любом случае наступил в результате перехода от феодализма к капитализму.... |
| Бюллетень новых поступлений за июнь 2011 года Текст] / Данилевский, Николай Яковлевич; сост., авт вступ ст и коммент. А. В. Репников, М. А. Емельянов-Лукьянчиков. М.: Росспэн,... | | Николай Михайлович Карамзин История государства Российского. Том I Охватывает разнообразные виды творческой деятельности, которые выделены в три основных направления: декоративно-прикладное, художественно-эстетическое... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Канонихин Николай Михайлович, труженик тыла («Урок мужества» в 1-б классе) «70-летию Сталинградской битвы» (3-а класс) | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Николай Михайлович Карамзин завершает публикацию «Истории государства Российского» (т. 1-8,1816-1817; т. 9 1821; т. 10-11, 1824;... |
| Николай Константинович Рерих Сердце Азии Пути благословения Омский институт водного транспорта (филиал) фбоу впо «Новосибирская государственная академия водного транспорта» | | Методическая разработка урока по курсу: «технология. Технический... Обучающая: закрепление навыков использования оператора ветвления при составлении и реализации программ, набора и отладки программы,... |
| Николай Михайлович Карамзин История государства Российского. Том IX Суде в отношении тех Высоких Договаривающихся Сторон, которые выразили свое согласие применять на временной основе положения Протокола... | | Николай иванович лобачевский Он высказал замечательные мысли, что геометрические свойства должны находиться в зависимости от движения материи и действующих сил.... |
