Глава 3. УГРОЗА ДЛЯ РОССИИ: ДЕГРАДАЦИЯ ФУНКЦИИ ПРЕДВИДЕНИЯ И ЦЕЛЕПОЛАГАНИЯ
Важным «срезом» рационального сознания является способность предвидеть состояние и поведение важных для нас систем и окружающей среды.
Способность предвидеть будущее, то есть строить его образ в сознании (воображение ) — свойство разумного человека. Прежде чем сделать шаг, человек представляет себе его последствия, строит в сознании образ будущего. Во всех случаях производится одна и та же мыслительная операция — создание образа будущего.
Для общества необходим поток сообщений особого типа — Откровения тайн будущего (апокалиптика ). Выполнение социальной функции добывать и передавать эти сообщения оформилось в древности и приобрело изощренные формы. Апокалиптика — изначально и поныне составляет столь важную часть общественной жизни, что, по выражению немецкого философа, «апокалиптическая схема висит над историей».
В истории была эпоха пророков . Их деятельность закладывала основы мировых религий как систем. Пророки, отталкиваясь от злободневной реальности, задавали траекторию ее движения в очень отдаленное будущее, объясняли судьбы народов и человечества. Их прорицания задавали матрицу для строительства культуры, политических систем, социальных и нравственных норм. В их лице соединялись духовные и общественные деятели, выполнявшие ключевую роль в «нациестроительстве».
Пророчество как система построения образа будущего не утратило своего значения и в наши дни. В переломные периоды это проявляется наглядно, достаточно вспомнить роль Маркса или Махатмы Ганди, которые были прежде всего пророками.
Эпохи пророков можно, в качестве аналогии, уподобить периодам научных революций, приводящих к смене парадигм. В период стабильности, а тем более упадка, предвидение будущего организуется подобно «нормальной науке». В отличие от пророков, эта деятельность напоминает работу безымянных научных коллективов. Их тексты более систематичны и упорядочены. Они не претендуют на то, чтобы сообщать Откровение самого Бога, а дают трактовку прежних пророчеств.
В апокалиптике возникают формы абстрактного, обезличенного и не привязанного к конкретно-исторической обстановке знания. Его можно уподобить теоретическому знанию «объективных законов исторического развития». Эти тексты были востребованы, поскольку служили людям средством ободрения, особенно в обстоятельствах кризиса. Прогнозы апокалиптиков включали в себя множество сведений из самых разных областей, что придавало им энциклопедический характер. Апокалиптическая литература такого рода — необходимый продукт культуры в периоды революций, войн, реформ.
Казалось бы, сама постановка задачи такого предвидения является ложной: из многообразия исторической реальности берется ничтожная часть сигналов, строится абстрактная модель, в которую закладываются эти предельно обедненные сведения — и на этом основании предсказывается образ будущей реальности.
Почему же эти «откровения», стоящие на столь зыбком фундаменте, так востребованы во все времена? Потому, что они задают путь, который, как верят люди, приведет их к светлому будущему. И вера эта становится духовной и политической силой — люди прилагают усилия и даже несут большие жертвы, чтобы удержаться на указанном пути.
Поэтому прогнозы и имеют повышенный шанс сбыться, хотя реальность с изменчивостью условий и многообразием интересов множества людей, казалось бы, должны разрушить слабые стены указанного прорицателем коридора. Макс Вебер писал: «Интересы (материальные и идеальные), а не идеи непосредственно определяют действия человека. Однако картины мира, которые создаются «идеями», очень часто, словно стрелки, определяют пути, по которым динамика интересов движет действия дальше».
Чтобы «откровение» стало движущей силой, оно всегда должно включать в образ будущего свет надежды. Светлое будущее возможно! Пророчеству, собирающему людей (в народ, в партию, в класс или государство), всегда присущ хилиазм — идея тысячелетнего царства добра. Он может быть религиозным, философским, национальным, социальным. Это идея прогресса, выраженная в символической форме. Во время перестройки академик С. Шаталин иронизировал над хилиазмом русской революции с ее поиском града Китежа и крестьянским коммунизмом — и как будто не замечал, что сам проповедует поразительно приземленный хилиазм «царства рынка».
Мобилизующая сила хилиазма колоссальна. Более ста лет умами владел хилиазм Маркса с его «прыжком из царства необходимости в царство свободы» после победы мессии-пролетариата. По словам С. Булгакова, хилиазм «есть живой нерв истории, — историческое творчество, размах, энтузиазм связаны с этим хилиастическим чувством… Практически хилиастическая теория прогресса для многих играет роль имманентной религии, особенно в наше время с его пантеистическим уклоном».
Для нас сегодня актуально изучение апокалиптики русской революции, замечательно выраженной в поэтической форме стихов, песен и романсов Серебряного века и 20-х годов. Корнями она уходит в иное мировоззрение, нежели иудейская апокалиптика (и производная от нее апокалиптика Маркса). В ней приглушен мотив разрушения «мира зла» для строительства Царства добра на голом месте. Скорее, речь идет о нахождении утраченного на время града Китежа, об очищении добра от наслоений зла, произведенного «детьми Каина».
Таковы общинный и анархический хилиазм Бакунина и народников, социальные и евразийские «откровения» Блока, крестьянские образы будущего земного рая у Есенина и Клюева, поэтический образ Маяковского «Через четыре года здесь будет город-сад».
Стоит заметить, что этой русской апокалиптике противостоит прогрессизм и классического марксизма, и либерализма. Перед нами — поучительная война альтернативных «образов будущего», знание о ней актуально.
Каково же наше положение сегодня? Во-первых, русская советская культура конца ХХ века утратила инструменты и навыки для войны «образов будущего». Мы не только проиграли эту войну, но и отравили свой организм внедренными нам вырожденными образами-вирусами. Без излечения мы не выберемся из той экзистенциальной ловушки, в которую угодили в 90-е годы, но излечение идет очень медленно. Поражение этой части нашего общественного сознания является системным.
Во-первых, предвидение требует мужества, недаром Кант считал, что девиз разума — Aude saper («имей отвагу знать»). Это мужество подорвано у нескольких поколений. А.С. Панарин трактует этот большой сдвиг в сознании как “бунт юноши Эдипа ”, бунт против принципа отцовства, предполагающего ответственность за жизнь семьи и рода. Начатый с распродажи страны «праздник жизни» затянулся сверх меры. Созревают угрозы, но их не желают видеть и слышать. Будущее идет к нам шагами Каменного гостя.
Наши реформаторы и часть среднего класса впали в крайнее состояние — грезы наяву . Исходя из социального запроса этой «элиты» и фабрикуются нынешней апокалиптикой в лице политологии и футурологии приятные образы будущего. Между тем для власти особенно важно предвидеть угрозы и риски.
Предвидение позволяет власти проектировать будущее , осуществляя целеполагание . Это — едва ли не важнейшая обязанность государства. В цивилизованном обществе только государство способно координировать усилия огромных масс людей, задавая им общий вектор и критерии успеха. Это соединяет людей в народы и нации, наполняет действия каждого общим смыслом.
Проектирование будущего, определение общего вектора развития и конкретное целеполагание, осуществляемые властью и принимаемые (или отвергаемые) обществом, требуют постановки и осмысления фундаментальных вопросов бытия.
Власть формулирует их в форме национальной повестки дня, как череду «перекрестков судьбы», актуальных исторических выборов, давая и обоснование своего выбора той или иной альтернативы. На разных уровнях общества эта повестка дня обсуждается в ходе «каждодневного плебисцита», обмена информацией через сложившуюся в обществе систему каналов.
Снижение качества власти и управления во время реформы выразилось в настойчивом уходе от постановки и осмысления фундаментальных вопросов. Это было неожиданно видеть у образованных людей, наделенных властными полномочиями. Для них как будто и не существовало неясных вопросов, не было никакой возможности поставить их на обсуждение.
Можно даже сказать шире. Современный кризис России замечателен тем, что между властью и обществом как будто заключен негласный договор: не ставить не только фундаментальных, но и вообще трудных вопросов, уже не говоря о том, чтобы отвечать на них. Депутаты не задают таких вопросов правительству, избиратели депутатам, читатели газете и т.д.
Уже М.С. Горбачев принципиально отверг целеполагание как одну из главных функций государства. Он с самого начала заявил: «Нередко приходится сталкиваться с вопросом: а чего же мы хотим достигнуть в результате перестройки, к чему прийти? На этот вопрос вряд ли можно дать детальный, педантичный ответ» [12].
Никто и не просил у него педантичного ответа, спрашивали об общей цели, о векторе движения страны в переходный период. Когда писатель Ю. Бондарев задал разумный вопрос («Вы подняли самолет в воздух, куда садиться будете?»), его представили чуть ли не фашистом.
Здесь возникает особая проблема, в которую мы углубляться не будем, но обозначим. Отказ от явного целеполагания может быть избран как тактический прием по разным причинам. Первая — желание уйти от ответственности (или смягчить эту ответственность) при провале авантюрной программы достижения вполне позитивной цели. Если авторы программы видят ее дефекты, создающие высокий риск провала, то цель не объявляется, а после провала говорится, что «мы этого и хотели» — с идеологическим оправданием того, что реально «получилось». Если в руках сохраняется контроль над СМИ (и организованной «оппозицией»), то катастрофу всегда можно представить как следствие «тоталитарного прошлого», «отсталости народа» и пр.
Вторая причина — принятие властью целей, настолько противоречащих интересам подавляющего большинства населения («страны» как целого), что их было невозможно огласить вплоть до надежного ослабления, подавления или разрушения страны и народа. Иными словами, истинная цель оглашается только после достижения необратимости.
Какая из двух причин является исходной, выяснить в ходе событий трудно. Часто эти причины совмещаются — начав авантюрную программу и заведя страну в тупик, власть может пойти с повинной не к собственному народу, а к правителям геополитического противника и «сдать» страну. При измене верховной власти сопротивление невозможно.
Перед нами — красноречивый случай поведения М.С. Горбачева, хороший учебный материал.
В годовщину ликвидации Берлинской стены, 5 ноября 2009 г., Информационное агентство «Евроньюс» взяло у Горбачева интервью, в котором его спрашивают: «СССР развалился. Почему не удался Ваш проект?» На это бывший президент СССР и генеральный секретарь ЦК КПСС отвечает: «Я, во-первых, не согласен с вашим выводом, что наш проект не удался. Он настолько удался, что в Советском Союзе начались демократические реформы, и теперь, уже после распада, в России идет развитие и формирование рыночной экономики, плюрализм всякого рода: политический, идеологический, религиозный и так далее. Больше того, в результате этих перемен мы дошли до такой точки, что хотя перестройка и оборвалась насильно, но возврата нет. Никто не способен вернуть страну назад. Так что перестройка победила» [14].
Если верить его словам, он с самого начала поставил себе целью разрушение СССР, ликвидацию советского общественного строя и построение на постсоветском пространстве «рыночной экономики» (капитализма). Но поверить в это трудно. Скорее, перед нами совмещение причин. Будучи по своей квалификации и способностям не на высоте требований к управлению СССР, Горбачев привел к краху свою дефектную программу (разработанную в существенной мере антисоветскими группами интеллектуалов). Затем он пошел на государственную и национальную измену и «сдал» полуразрушенную страну противнику в «холодной войне».
В любом случае уход власти от ясного целеполагания — очень плохой симптом. За ним может скрываться фундаментальная угроза для России.
У нас сейчас, говорят, «переходный период», власть нас ведет куда-то. Первая обязанность ведущего — объяснить людям, куда идем, какое болото у нас на пути, по каким кочкам или мосткам будем переправляться. Не говорить этого или обманывать может или Иван Сусанин, ведущий врагов в болото, или конвоир, ведущий тебя к яме, уткнув дуло в спину. Наша власть, надо полагать, ни Сусанин, ни конвоир. Однако молчит. А если говорит, то так, что каждое слово порождает кучу недоуменных вопросов.
Речь власти стала не средством объяснения (от слова «ясно»), а средством сокрытия целей и планов, если таковые имеются. Недаром при власти кормится целая рать толкователей («политологов»). Сама власть, как сфинкс, на вопросы не отвечает и в пререкания с обществом не вступает.
В самом начале, когда власть стала уходить от фундаментальных вопросов, это выражалось в отказе от определения категорий и их места в иерархии. Это приводило к смешению ранга проблем, о которых идет речь. Причем, как правило, это смешение имело не случайный, а направленный характер — оно толкало сознание к принижению ранга проблем, представлению их как простого, хорошо освоенного явления, не сопряженного ни с каким риском для страны.
На деле мы раз за разом сталкиваемся с принципиально новыми явлениями и проблемами, которые требуют ответственного осмысления совместно государством и обществом. Этого нет. Не определив цели движения, власть становится слепой и вместо определения стратегического курса захлебывается в ситуативных решениях.
Вот в 2008 г. произошла акция боевиков в Нальчике, крупном городе, столице региона, центре сосредоточения федеральных военных сил. Ясно, что это признак качественного изменения ситуации. Это — не Чечня, где войну двадцать лет готовили западные спецслужбы с целью разжечь разрушающий СССР пожар. Раскрутить войну в Чечне смогли лишь огромными усилиями, подключив и большие финансовые ресурсы, и политиков, и преступный мир.
Что же произошло в Кабардино-Балкарии? Власть после событий в Нальчике хранила полное молчание, а выступления должностных лиц среднего уровня многих просто возмутили. Эти события опять пристегнули к «международному терроризму».
Где тут терроризм? Террористы вселяют страх в население , чтобы шантажировать государство, а здесь открыто штурмовали здания силовых структур, цитадель государственности. Речь идет о мятеж-войне , новом типе войн, возникшем в конце ХХ века. Это явление для России очень опасно, но по своей природе и структуре оно никак не сводится к терроризму — зачем же обманывать и себя, и общество?
Но самое тревожное в том, что стратегические установки власти находятся в противоречии с теми причинами событий, которые вслух изложили руководители силовых структур самой Кабардино-Балкарии. Они сказали, что вооруженное подполье в их республике возникло вследствие целого ряда причин:
— из-за массовой безработицы, выбросившей из общества целые поколения молодежи;
— из-за произвола властей, который озлобил большую часть населения;
— из-за резкого снижения образовательного уровня и даже грамотности молодежи, что делает ее беззащитной против влияния упрощенных радикальных идеологий с религиозной окраской.
Это здравые суждения, и это все знают, просто наконец-то это сказали вслух. Но ведь все эти причины — прямой результат реформ. А неизменность курса этих реформ утверждается всеми структурами нынешней власти — президентом, правительством, Госдумой при диктате «Единой России».
Каковы же перспективы? Если противоречия, породившие мятеж, быстро не разрешаются, он будет тлеть долго — даже если исходные причины отпали сами собой.
Важным проявлением отказа от целеполагания стало равнодушие к различию векторных и скалярных величин. Определить главный вектор — значило бы снизить риск тяжелых срывов политического процесса и, в принципе, уже в среднесрочной перспективе это отвечало бы интересам подавляющего большинства населения, в том числе и самих реформаторов. На это власть не пошла, предпочтя “набрать очки” обещанием улучшения “всего”, наращиванием “скалярных благ”.
Потеря навыка видеть фундаментальную разницу между векторными и скалярными величинами привела к глубокой деформации понятийного аппарата и нечувствительности даже к очень крупным ошибкам. Например, во время перестройки и в начале реформы власть стала подменять понятие “замедление прироста ” (производства, уровня потребления и т.д.) понятиями “спад производства ” и “снижение потребления ”. Скалярную величину подменяли векторной, что приводило к принципиально неверным выводам.17
Вспомним целевую установку перестройки, которую огласила академик Т.И. Заславская: «Перестройка — это изменение типа траектории, по которой движется общество». Предлагалось кардинально изменить вектор развития страны, произвести не улучшение каких-то сторон жизни, а смену самого типа жизнеустройства. Однако понять, каковы ориентиры этого изменения, в сторону какого образа будущего власть направляет государственный корабль, было невозможно. Карта и компас были разрушены.
Утрата способности к предвидению будущего развития как движения по разным возможным векторам превращает целеполагание в магическое действо . Это сразу ликвидирует все барьеры, которые защищали властное сообщество от господства аутистического мышления. Отодвигается в сторону рациональный расчет, начинаются «грёзы наяву».18
Эти идеологизированные грёзы стали необходимым ритуальным довеском к целеполаганию, а потом и заменили само целеполагание. Вот, в 2003 г. Министерство обороны Российской Федерации опубликовало отчет о ходе военной реформы. Начинается этот документ со странного идеологического заявления: «За прошедшие после обретения Россией суверенитета годы российские Вооруженные Силы прошли сложный путь».
Вот как понимают военные власти суверенитет России! От кого же Россия обрела суверенитет — от Белоруссии? От Абхазии? А до 1991 г. Россия была их колонией или доминионом? И это извращенное понятие исходит из Министерства обороны, которое обязано было оберегать целостность державы. А если теперь от России оторвут Приморье, Министерство обороны РФ опять назовет это обретением суверенитета России от данной территории?
Дальше следует странная фраза со странными словами: «Фактически российские Вооруженные Силы находились в центре процессов формирования новой парадигмы национальной безопасности Российской Федерации». Зачем здесь это слово — парадигма ? Спросите у генерала, что оно означает. И как могут Вооруженные силы находиться «в центре процессов формирования парадигмы», причем не аллегорически, а именно «фактически»?
Как же в этой новой парадигме видится главная роль Вооруженных сил? Вот главный вывод доклада: «В результате принятия законодательных актов, а также формирования полноценной законодательной и судебной власти в России была сформирована система гражданского контроля над Вооруженными Силами, что полностью соответствует требованиям демократической политической системы. Несмотря на определенные трудности, удалось добиться создания основ для общественного контроля над деятельностью Вооруженных Сил… Сегодня мы можем говорить и о невиданной прежде открытости информации по проблемам военной политики и реформирования армии. Одним из показателей гражданского контроля может служить количество жалоб и исков с учетом арбитражных и общей юрисдикции к Министерству обороны РФ» [13].
Все это не имеет отношения к главной функции армии как важнейшей несущей структуры государства. И примененные здесь слова и понятия неадекватны даже в рамках новой «парадигмы». Какой общественный контроль? Никогда ранее в обозримый период общество не было в такой степени лишено даже информации о том, что происходит в Вооруженных силах, в каком состоянии находятся их главные структурные элементы.
Восьмое (2007 г.) Послание В.В. Путина Федеральному собранию очень поучительно в методологическом отношении. Оно показывает, что ряд типов смешения категорий стал нормой в работе экономического блока Правительства.
Так, важной темой политических деклараций стали программы развития . Это понятие обозначает векторную величину — процесс созидания новых структур, укрепляющих страну и улучшающих фундаментальные показатели ее бытия. Лейтмотивом Послания служит формула: «Следует принять долгосрочную программу развития…», — а дальше обозначается какая-то сфера (дороги, судостроение и пр.).
Каждый раз эта вводная фраза противоречит описанию реальности, ибо вслед за ней речь идет о |
