Региональная идентичность как категория политической практики

На правах рукописи Карпенко Анна Михайловна Региональная идентичность как категория политической практики Специальность 23.00.02 - Политические институты, этнополитическая конфликтология, национальные и политические процессы и технологии Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата политических наук Москва – 2008 Работа выполнена в секторе философии российской истории Учреждения Российской академии наук Институт философии РАН. Научный руководитель: доктор политических наук Малахов Владимир Сергеевич Официальные оппоненты: доктор исторических наук, профессор Яхимович Зинаида Павловна кандидат политических наук, доцент Судаков Сергей Сергеевич Ведущая организация: кафедра политологии Казанского государственного университета Защита состоится 27 ноября 2008 г. в 15 часов на заседании диссертационного совета Д.002.015.05 при Учреждении Российской академии наук Институт философии РАН по адресу: 119991, г. Москва, ул. Волхонка, д. 14 стр. 5. С диссертацией можно ознакомиться в библиотеке ИФ РАН. Автореферат разослан «22 » октября 2008 г. Ученый секретарь диссертационного совета кандидат политических наук С. Г. Ильинская I. Общая характеристика работы Актуальность темы исследования Регионализм, понимаемый как политическая идеология и стратегия элит, нацелен на перераспределение властных компетенций между «центром» и «периферией»1. В последние десятилетия возникают новые формы региональных политических отношений и институтов, конструирование и осмысление которых происходит с помощью метафоры «проектного подхода», в терминах «регионостроительства»2, «горизонтальных форм взаимодействия между партнерами», «гибкости», «сетевой концепции», «децентрализации»3. В успешной регионализации видится основа для институционального воплощения политического принципа федерализма. В центре проекта «нового регионализма» находятся такие типы регионов, где национальные государства уже не являются главными и единственными акторами, определяющими условия сотрудничества и интеграции. «Традиционный» регионализм был ориентирован на решение четко очерченных функциональных задач в сферах экономики или безопасности. «Новый» регионализм более многомерен: он включает в себя как экономический и политический, так и социальный и культурный аспекты4. С одной стороны, изменившаяся роль регионов свидетельствует о детерриториализации социального взаимодействия и пост-национальном характере европейской политической сцены. С другой стороны, она говорит о том, что региональные процессы «ретерриториализируют» пространство, поскольку именно региональная конструкция взаимодействия позволяет эффективнее, чем традиционное национальное государство, решать практические вопросы в условиях глобализации. Это иная форма репрезентации власти: она не обязательно исходит из верховенства национального государства, но и не растворяется в глобальной динамике5. Регионализм в таком понимании является воплощением принципа «различия»6. Региональная идентичность рассматривается исследователями в качестве своего рода «точки сборки» в процессе конструирования социально-политического пространства региона7. Региональная идентичность задает рамки социально-политического действия разноуровневых акторов. Идентификация с территорией становится инструментом социально-политической мобилизации, и осознание важности этого политического ресурса происходит весьма активно. Системы разделяемых и оспариваемых смыслов и переживаний, связанных с жизнью в определенном пространстве, становятся предметом как публичной, так и академической дискуссии в России и Европе. В 1990-е гг. в России наблюдалась волна регионализации, которая происходила стихийным образом и носила выраженный «этнический» характер, в силу особенностей предшествовавшей советской политики, проводившей дифференциацию крупнейших административно-территориальных образований по этническому признаку. Одним из лидеров регионализации такого типа стал Татарстан. «Лавинообразная» регионализация усилила асимметричный характер федеративного устройства страны. С начала 2000-х гг. субъекты федерации стали объектом политики централизации со стороны федеральных властей. Вместе с тем, ряд экспертов считают, что в России наблюдается и регионализация «нового типа», происходящая не столько на традиционной политико-административной, сколько на культурно-экономической основе8. В этой связи особый исследовательский интерес представляют процессы в регионах, где достаточно выражены как внешние (экономические, международно-политические, учитывающие расширенное понимание безопасности), так и внутренние (культурные, но не сугубо этнокультурные) факторы «новой» региональной мобилизации. Приграничные территории относятся именно к такому типу регионов9. Основным полем исследования выбрана Калининградская область. В 1991 г. административно-территориальная единица с населением около 900 тысяч человек перестала быть частью единого советского пространства, а в 2004 г. превратилась в российский анклав внутри ЕС. Важно отметить, что официальный дискурс Брюсселя не является единственной репрезентацией Европы во внешнеполитической среде Калининграда. Калининград включается в проекты «регионостроительства» на Балтике и в Северной Европе, которые, по мнению ряда экспертов, оспаривают попытки Брюсселя, своего рода «мягкого имперского центра», поддерживать достаточно централизованную и иерархизированную версию «крепости Европа». Политические проекты «измерений» и «инициатив» являют пример подхода конструирования региона «снизу вверх10. Внешнеполитические измерения «калининградской проблемы» достаточно активно разрабатывались политической наукой. Не обделены вниманием и экономические аспекты жизнедеятельности региона. Вместе с тем, остается открытым целый ряд вопросов, касающихся политического измерения региональной идентичности. Какую роль в успешном осуществлении проекта «нового региона» играет идентификация жителей с пространством обитания? Где находятся границы конструирования региональной идентичности? Для ответа на эти вопросы стоит обратиться к советской и постсоветской истории Калининграда. Область была образована в результате передачи СССР в 1945 г. части территории Восточной Пруссии. Крайне важным для «советского проекта» освоения трофейного пространства было конструирование коллективной памяти новых жителей региона, советских переселенцев. Центральным элементом официального дискурса являлось отношение к Второй мировой войне как к точке отсчета истории региона, при соответствующем забвении или целенаправленном разрушении довоенного немецкого прошлого. Насколько удался этот проект? Исследования историков показывают, что отношения новых жителей области с регионом не были ограничены лекалами идеологической интерпретации. Практики жизни в контексте «чужой культуры», в первую очередь материальной, ограничивали суггестивность официального дискурса. В постсоветский период дискуссии о формировании образа калининградцев как группы, вместе с отрицанием или подтверждением «калининградской особости» «внешними экспертами», стали важной частью политико-коммуникативного регионального процесса. С начала 2000-х гг. калининградцы стали объектом повышенного внимания со стороны центра, направленного на «укрепление лояльности» по отношению к российской государственности и «возрождению российского патриотизма». Ряд российских политических акторов, опасаясь «латентного сепаратизма», проводит ряд мер по «смещению вектора мироощущения калининградцев с европейского на российский»11. Подобные политические действия добавили новое измерение в дискуссии об идентичности. Таким образом, Калининград представляется релевантным случаем для анализа эффективности символических «стратегий идентичности» как на внутреннем, так и внешнем политическом уровнях. Обращение к этому российскому региону поможет проследить механизм влияния важнейшего ресурса современной политики. Предметом исследования являются дискурсы региональной идентичности и практики, в которых она актуализируется в политическом процессе. В качестве практической категории, региональная идентичность используется политическими акторами с целью убедить людей понять свои интересы и затруднения посредством идентификации с региональной общностью, с тем, чтобы организовать и легитимировать коллективное действие. Обращение к региональной идентичности наблюдается в повседневных практиках, когда она выступает в качестве когнитивной рамки, придающей смысл себе, своей деятельности, тому, в чем обитатели определенного региона сходны друг с другом и чем отличаются от других. Степень разработанности проблемы Начало интенсивного исследования вопросов регионализма в Западной Европе и США относится к середине 1970-х – началу 1980-х гг. Региональные исследования связаны с категориями территории (места), идентичности и власти, поэтому представляют собой поле взаимодействия и интереса таких дисциплин как социальная география (human and cultural geography), политическая социология, социология пространства, социальная психология, политическая регионалистика, политическая экономия, сравнительная политология, социальная и культурная история, культурные исследования (cultural studies). В западной традиции изучения европейских регионов «нового типа» и региональной идентичности, не претендуя на исчерпывающую полноту списка, необходимо назвать имена М. Китинга, П. Андерсона, О. Вэвера, И. Нойманна, П. Йонниеми, К. Браунинга, А. Пааси. В 1990-е гг. в России сформировался целый ряд школ и центров, изучающих проблемы регионализации и региональной политики12. Исследованием различных аспектов регионов «нового типа» и региональной идентичности занимались, в первую очередь, российские учёные И.М. Бусыгина, Л.Б. Вардомский, В.Я. Гельман, С.В. Голунов, Д.Н. Замятин, Н.М. Межевич, А.С. Макарычев, Е.В. Морозова, Л.В. Смирнягин. Этими авторами была проделана важная работа по критическому осмыслению западных подходов к проблеме региона и федерации и выработке критериев для комплексного анализа российской ситуации. Социокультурные аспекты «калининградской проблемы» интересовали историков, культурологов, социологов и политологов как в России, так и на Западе. Необходимо отметить исследования регионального «исторического сознания» российского историка Ю.В.Костяшова, под чьим руководством был осуществлен проект по сбору воспоминаний первых советских переселенцев13. В целом ряде работ немецких ученых преодолеваются крайности взглядов на Калининград как место без прошлого, характерного для советских идеологем, или как место без настоящего и будущего, превалировавшего в послевоенной Западной Германии14. «Пионером», открывшим не только административно-управленческие и экономические, но и политико-культурные реалии советского Калининграда Западу еще в конце 1970-х гг., стал П. Вёрстер15. К вопросам «регионального самосознания» калининградцев неоднократно обращался Э. Маттес16. Недавние работы представителей молодого поколения немецких историков Б. Хоппе и П. Бродерзена успешно реконструируют сложный контекст дифференцированной социально-политической жизни советской области периода 1945-1971 гг.17. Сравнительно малоизученным остается период 1970-1980-х гг. Среди исследований региональной идентичности Калининграда в 1990-2000-е гг. наиболее близкими нам по оптике взгляда на проблему являются работы О. Сезневой18, К. Браунинга и П. Йонниеми19. Международным измерением участия Калининграда в регионализме «нового типа» занимались А. Макарычев и А. Сергунин20. К проблематике социальной идентичности калининградцев неоднократно обращался коллектив авторов РГУ им. И. Канта21. В работах калининградских учёных изучение региональных идентификаций проводилось с помощью метода социологических опросов. В данной диссертации автор исходит из результатов, полученных упомянутыми исследователями. Вместе с тем, тема региональной идентичности требует дальнейшей разработки, одну из попыток которой и представляет настоящая работа. Цели и задачи диссертационного исследования Цель работы состоит в осмыслении региональной идентичности в качестве категории политической практики. Для достижения поставленной цели необходимо решить ряд следующих задач: 1) проанализировать основные теоретико-методологические подходы к исследованию проблемы взаимосвязи категорий власти, региона и идентичности в социальных науках; 2) определить политические условия, при которых происходит актуализация региональной идентичности политическими акторами различных уровней, а также инструменты, посредством которых происходит такая актуализация; 3) оценить границы возможностей конструирования коллективной памяти; 4) изучить взаимосвязь нарративов региональной идентичности и социально-политических установок граждан с помощью инструментария социологии и социальной психологии; 5) рассмотреть актуальные проблемы конструирования европейских регионов нового типа и выявить дискурсивные механизмы включения в них российских регионов. Теоретико-методологические основы исследования В социальные науки категория «идентичность» вошла во многом благодаря феноменологии, символическому интеракционизму и социальному конструктивизму. Как практическая категория, «идентичность», с одной стороны, может быть использована индивидами для выделения себя, подчеркивания своего отличия от других. С другой стороны, акторы, наделенные символической властью, могут обращаться к «идентичности» как средству групповой мобилизации для достижения политических целей. Дискурс «идентичности» является важным элементом политической борьбы. Согласно П. Бурдье, способность осуществлять эффективную символическую деятельность является исключительным по своим возможностям ресурсом политики. С помощью знаков политика производит социальное и конструирует группы. С помощью символов политика производит таксономию социального пространства22. Брубейкер и Купер подчеркивают важность различения двух разных ипостасей концепта «идентичность» – как категории практики и как категории научного анализа23. Если воспринимать «идентичность» в качестве практической категории, то ситуации, в которых она употребляется, реально наблюдаемые феномены (например, риторика политических деятелей, программы политических партий, образы СМИ), становятся вполне доступными и легитимными для научного исследования. Совсем другое дело, когда сама «идентичность» становится центральной категорией научного анализа. В этом случае практическая категория, продукт социальных отношений, превращается в вещь, т.е. реифицируется24. Исследователь начинает относиться к «идентичности» как к данности, совокупности имманентно присущих некоторой группе характеристик, которые можно «открыть», «описать», «определить», «классифицировать», «исследовать». Результатом реифицирования идентичности становится представление, что любой человек и социальная группа «имеют идентичность», даже если сами этого не сознают. «Идентичность» всегда существует, независимо от нашего знания о ней, и ждет подходящего случая для того, чтобы проявиться. Оборотная сторона такой позиции – возможность отказа группе в «наличии» у нее определенной идентичности. Стоит отметить, что отношение к идентичности как к некому неизменному свойству, данному человеку самим фактом его социализации в рамках той или иной культуры или, того определеннее, генетически, стало уже делом прошлого, по крайней мере, в западной научной среде. В последние годы общим местом стало описание идентичности в терминах «множественной», «гибридной», «текучей», «конструируемой». Реверанс в сторону множества идентичностей и/или «множества лояльностей» не должен вводить в заблуждение: продолжая употреблять этот термин в качестве центральной категории научного анализа, исследователи, по сути, остаются на эссенциалистской платформе. Более того, если «идентичность» множественна и текуча, то какую функцию она призвана исполнять, отказываясь от своих «отличающих», «выделяющих» целей, становясь фактически неуловимой? Какой смысл остается в использовании этого понятия? Именно поэтому Брубэйкер и Купер предлагают отказаться от употребления вводящей в заблуждение концепции «идентичности» в социальном анализе25. Наиболее продуктивным подходом для достижения поставленной цели исследования, на наш взгляд, является методологическая рамка социального конструктивизма. Это, прежде всего, работы П. Бергера и Т. Лукмана, Ф. Барта, П. Бурдье, Б. Андерсона, Р. Брубейкера26. Для наших целей важно понять взаимодействие дискурса и практик, правил, процедур. Последние определяют, ограничивают и сдерживают применимость дискурса. Дискурс определяет практики, но и практики влияют на дискурс. Социальная жизнь фундаментально текстуальна. В терминологии М. Роуза, «текст» становится значимым посредством его «воплощения» (enactment), которое определяется как «материальные акты и жесты, которые делают тексты распознаваемыми чертами социальной жизни»27. В работе мы рассматриваем дискурсы и практики как взаимно конституирующие аспекты места и идентичности. В исследовании использовались методы дискурс-анализа, а также анализировались фокус-групповые и глубинные интервью, проведенные автором.

Похожие:

	Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Иначе говоря, любая политическая теория, как и формы политической деятельности, укоренены в культуре и выражают дух своего времени....		Место научно-исследовательской практики в структуре ооп Выбор базы практики определяется самостоятельно студентом. Базой практики может быть как компания, занятая в сфере международных...
	Контрольные вопросы Расскажите об основных политико-психологических... Основные вехи истории бихевиоризма, его достоинства и недостатки. Психологическое содержание политики как сферы деятельности. Психологические...		I. Методологические проблемы истории и теории политической науки Цели урока: создать первоначальные представления о политических элитах, теориях возникновения элит В. Парето и Г. Моски, как обязательном...
	Институт европы Рассмотрены роль идеологии в формировании политичес-ких и иных интересов, соотношение политической теории и практики		Диалог и парадиалог как формы дискурсивного взаимодействия в политической... Работа выполнена на кафедре политической теории факультета социологии и политологии Федерального государственного автономного образовательного...
	Взаимосвязь науки и практики воспитания как феномен социальной стратегии и практики Городская научно-практическая конференция молодых исследователей «шаг в будущее 2010»		«Анализ применения информационных технологий (ИТ) в сфере политической социализации молодежи» Целью его является воспитание самостоятельной, ответственной и активной личности. При этом необходимо учитывать как положительные...
	Трудовые ресурсы как социально-экономическая категория и объект управления Без людей нет организации. Без нужных людей ни одна организация не сможет достичь своих целей и выжить. Несомненно, что трудовые...		Программа вступительного экзамена по специальности 08. 00. 05 «Экономика... Плисецкий Е. Л., Глушкова В. Г. Программа дисциплины «Региональная экономика» для поступающих в аспирантуру по специальности 08....
	Самодина Н. И. Эриксон Э. Э 77 Идентичность: юность и кризис: Пер... ...		Анализ работы мо учителей русского языка и литературы за 2009 2010 учебный год Варданян Н. А. (высшая квалификационная категория), Якуничева О. В. (первая квалификационная категория), Хренова Е. Ф. и Горшихина...
	Конспект развлечения в средней группе Общение как категория психологии, как одна и важнейших фаз формирования личности младшего школьника		Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Гражданская идентичность школьника есть результат процесса соотнесения себя с гражданской общностью, с ее ценностями и нормами, который...
	Рабочая программа дисциплины «Региональная политика рф» Целью освоения дисциплины «Региональная политика рф» является формирование у студентов теоретических и практических знаний о закономерностях...		Робоча програма переддипломної практики для студентів 6-го курсу напряму "Менеджмент" Керівник підприємства бази практики видає наказ, в якому визначає порядок організації та проведення практики, заходи по створенню...