6
На моих часах уже полпятого, когда я паркую свой Бьюик на заводской стоянке. Одна из вещей, с которыми я сегодня удачно справился - увиливание от работы. Я достаю свой портфель и выхожу из машины. Стеклянная коробка офиса тиха, как смерть. Это засада. Я знаю, что все они там тихонько ждут меня, ждут, пока я не начну разнос. Я решаю всех разочаровать. Я решаю зайти в обход, через завод. Я всего лишь хочу взглянуть свежим взглядом на то, что там происходит.
Я прохожу к дверям завода и вхожу внутрь. Достаю из своего портфеля защитные очки, которые я всегда ношу с собой. У входа находится полка с защитными касками, я беру одну из них и прохожу дальше.
После того, как я заворачиваю за угол, я с удивлением обнаруживаю троих парней сидящих на скамейке около открытой панели приборов. Они читают газету, читают и обсуждают ее друг с другом. Один из них замечает меня. Он толкает остальных. Газета перегибается и убирается прочь с изяществом исчезающей в траве змеи. Все трое с беззаботным видом целеустремленно исчезают в разных направлениях.
В другой раз мне следовало бы проследить за ними. Но сегодня меня это выводит из себя. Постоянные рабочие знают, что завод в трудном положении. Со всеми увольнениями которые были, они должны об этом знать. Ты думаешь, они будут напрягаться, чтобы сохранить свою работу? Тут у нас трое рабочих, которые зарабатывают десять или двадцать баксов в час, просиживают свои задницы. Я иду поговорить с их мастером.
После того, как я говорю ему, что трое из его работников сидят и ничего не делают, он объясняет мне, что они только что сделали свою часть работы и теперь ожидают пока подойдут новые заготовки.
- Если ты не можешь обеспечить их работой, я найду цех, который сможет это сделать, - говорю я ему. - Найди чем их занять. Либо ты используешь этих людей, либо они у тебя больше не работают. Понял?
В конце прохода я оборачиваюсь назад. Эти трое уже заняты тем, что передвигают материалы с одного конца прохода в другой. Я понимаю, что это только имитация работы, по крайней мере, они заняты. Сколько бы они еще бездельничали, если бы я ничего не сказал.
Потом до меня дошло: эти трое что-то делают, но помогает ли это делать нам деньги? Да они заняты, но повышает ли это производительность?
На мгновение я представляю, что возвращаюсь к мастеру и говорю ему, чтобы они занялись тем, чем действительно необходимо. Однако... может им сейчас на самом деле нечем заняться? И хотя я могу перебросить их на другую работу, откуда я знаю, поможет ли это делать деньги нашей компании?
Это отрезвляющая мысль.
Могу ли я сделать вывод, что занять людей работой и делать деньги одно и то же? Мы постоянно так и поступали. Основное правило, которого придерживаются все и везде - постоянно работать, выпихнуть готовую продукцию за двери цеха. И даже когда нечего производить, что-то производится. И когда мы не можем занять людей, мы заставляем их бегать по кругу. А когда мы достаточно долго не можем занять их - мы их увольняем.
Я смотрю по сторонам - практически все работают. Бездельники не в счет. Практически все работают от начала до конца смены. Но мы не зарабатываем денег!
Какие-то лестницы поднимаются зигзагом по стене. Это лестница к крану у меня над головой. Я поднимаюсь по ней, пока, с одного из пролетов, не становится виден весь завод.
Каждый момент внизу происходит множество событий. Практически все, что я наблюдаю непостоянно. Сложность этого завода, как и любого другого, не укладывается в голове, если попытаться его осмыслить. Ситуация там постоянно изменяется. Как я могу контролировать, что там происходит? Как я могу предположить, что могу знать, приближает ли каждое из этих действий к цели или нет?
Ответ, я подозреваю, лежит в моем портфеле, который тянет мою руку. Он весь забит отчетами и распечатками, которые дал мне Лау.
У нас есть куча показателей, которые предполагается, показывают нам нашу производительность. Но что говорят нам эти цифры о том, какую часть оплаченного времени проработал рабочий. Они говорят нам только, соответствует ли реальная выработка в час нашим нормам или нет. Они говорят нам какая 'себестоимость' или 'колебания прямых затрат' или что-то в этом роде. Но как я могу решить, ведет ли какое-то действие нас к цели или нет? Или мы опять играем в бухгалтерские игры? Должна же быть связь. Но как ее определить?
Я волочу свои ноги вниз по лестнице.
Может мне надо написать гневную записку об этих читателях газеты. Думаю, это всего лишь снимет мое напряжение, но не решит проблемы.
Через некоторое время я наконец направляю свои ноги в офис. Уже больше пяти часов и все люди, которые могли меня ждать, уже ушли. Фран, скорее всего одна из первых свалила отсюда. Но она должна была оставить мне все ее сообщения. Я могу просто посмотреть их около телефона. Половина сообщений от Билла. Я догадываюсь, что он заметил мое исчезновение.
С неохотой я снимаю трубку и набираю его номер. Бог миловал. Телефон звонит две минуты - никого. Я вздыхаю с облегчением и вешаю трубку.
Сидя в своем кресле и наблюдая за вечерним небом цвета червонного золота, я думаю о показателях и всех способах, которыми мы оцениваем производительность: выполнение графика и планируемые сроки, оборачиваемость запасов, общие продажи, общие издержки. Есть здесь простой способ понять зарабатываем ли мы деньги?
Легкий стук в дверь.
Я поворачиваюсь - это Лау. Я вспоминаю, что Лау заводской контролер. Это пузатенький старикашка, которому два года осталось до пенсии. В лучших традициях бухгалтеров он в двухфокусных роговых очках. И хотя он одет в дорогой костюм, выглядит он старомодно. Он пришел из корпорации сюда 22 года назад. Его волосы белые как снег. Я думаю, что он до сих пор жив потому, что мечтает доложить на съезде коммунистической партии Америки о нашем банкротстве. Большую часть времени он вежливый и обходительный, до тех пор, пока ты не попытаешься что-то от него добиться. Тогда он превращается в Годзиллу.
- Привет, - говорит он с порога.
Я махаю ему рукой, показывая, чтобы он вошел.
- Только хотел напомнить, что после обеда звонил Билл Пич, - говорит Лау. - Разве вы были не у него на встрече?
- Что он хотел? - спрашиваю я, проигнорировав его вопрос.
- Ему нужно некоторые уточнения некоторых цифр, - говорит он. - Похоже, он рассердился, что тебя там не было.
- Ты дал ему, что он просил?
- Да, я почти все отослал ему, он должен был получить это еще утром. Практически все из этого я тебе дал.
- А что осталось?
- Несколько вещей, которые еще надо свести вместе. Я думаю, сделаю это завтра.
- Дай мне посмотреть перед тем, как отправишь это, хорошо? Чтобы я знал.
- Да, конечно.
- Послушай, ты сейчас не сильно занят?
- Да, что случилось? - он спрашивает, вероятно, ожидая, что я расскажу ему, что произошло между мной и Биллом.
- Садись.
Лау отодвинул стул.
Я на секунду задумываюсь, пытаясь правильно сформулировать. Лау терпеливо ждет.
- Это все лишь простой фундаментальный вопрос, - сказал я.
- Я такие люблю, - улыбается Лау.
- Можешь ли ты сказать, что цель компании - делать деньги?
Он взорвался от смеха.
- Ты меня разыгрываешь или экзаменуешь?
- Нет, только ответь мне.
- Конечно же, делать деньги!
- Значит цель компании - делать деньги, правильно? - повторил я ему.
- Да. Мы должны производить продукцию.
- Подожди, производить продукцию - всего лишь способ достигать цель.
Я излагаю ему основные моменты своего сегодняшнего рассуждения. Он слушает. Он чертовки умен. Мне не приходится разжевывать ему все подробно. И в конце он соглашается со мной.
- К чему ты ведешь?
- Как мы можем узнать зарабатываем ли мы деньги или нет?
- Ну, есть много способов.
Следующие несколько минут Лау пустился в объяснения об общих продажах и доле рынка, прибыльности и дивидендах выплачиваемых на акцию и так далее. В конце концов, я поднял руку.
- Избавь меня от этого, - говорю я. - Представь, что ты собираешься переписать все учебники. Представь, что у тебя нет всех этих терминов и тебе нужно разработать их по мере необходимости. Какое минимально необходимое количество показателей, даст ответ на вопрос: делаем мы деньги или нет?
Лау приложил указательный палец вдоль щеки и покосился на свою обувь.
- А, ты хотел бы получить какой-то абсолютный показатель, - говорит он. - Что-то что скажет тебе, сколько в долларах, иенах или другой валюте ты делаешь денег.
- Что-то похожее на чистую прибыль, правильно? - спрашиваю я.
- Да, чистая прибыль, - говорит он. - Но тебе нужно что-то большее, чем это. Абсолютный показатель не сможет дать тебе достаточно информации.
- Да? Если я знаю, сколько денег я сделал, зачем мне знать что-то еще? Понимаешь? Если я возьму и вычту из тех денег, которые я заработал, свои расходы, я получу чистую прибыль. Что мне еще надо знать? Я заработал 10 миллионов или 20, или сколько бы там ни было.
На некоторую долю секунды Лау взглянул мне в глаза как будто я полный идиот.
- Ладно, - говорит он, - Допустим, я скажу тебе, что ты заработал 10 миллионов... в абсолютной величине. Хотя, это выглядит как большой заработок, как ты экспромтом все обобщил. Но сколько ты вложил?
Он театрально замолчал.
- Ты понимаешь? Как много ты потратил, чтобы заработать эти 10 миллионов? Всего миллион? Тогда ты заработал в 10 раз больше, чем инвестировал. Десять к одному. Это умопомрачительные деньги. Или допустим, ты инвестировал биллион. Тогда ты заработал каких-то жалких 10 миллионов баксов. Хуже не бывает.
- Хорошо, хорошо, я только спросил, чтобы убедиться.
- Поэтому тебе нужны и относительные показатели, - продолжает Лау. - Тебе нужно что-то типа возврата на инвестиции... ROI[9], какое-то сравнение заработанных денег с вложенными.
- Отлично, но с этими двумя показателями мы уж точно должны сказать, как хорошо работает компания, или нет?
Лау почти кивнул, но потом посмотрел вдаль.
- Ну...
Я тоже задумался над этим.
- Ты знаешь, - говорит он, - компания может показывать большую прибыль и ROI и при этом быть банкротом.
- Ты имеешь в виду, что у них нет свободных денег?
- Точно. Плохой кэш-фло[10] приводит большинство компаний к банкротству.
- Значит необходимо учитывать денежный поток в качестве третьего показателя.
Он кивает.
- Да, а предположим, что у нас достаточно денег каждый месяц, чтобы покрыть все расходы, - говорю я ему, - Значит, денежный поток не важен.
- А если не хватит, то все остальное не важно, - отвечает он. - Это показатель жизнеспособности: если ты выше линии, все нормально, ушел вниз - ты уже мертв.
Мы посмотрели друг другу в глаза.
- Это происходит с нами, да? - спрашивает Лау.
Я киваю.
Лау куда-то смотрит. Он молчит.
- Я знал, что это случится. Это был всего лишь вопрос времени.
Он замолкает и смотрит на меня.
- Что будет с нами? - спрашивает он. - Пич что-нибудь говорил?
- Они думают о том, чтобы закрыть нас.
- Нас с кем-то объединят?
На самом деле он спрашивает, будет ли он работать.
- Я честно говоря не знаю. Могу предположить, что некоторых переведут на другие заводы или в другие подразделения, но мы не попадем в их число.
Лау достает сигарету из нагрудного кармана рубашки. Я наблюдаю, как он непрерывно постукивает ей о ручку кресла.
- Каких-то два года до пенсии, - причитает он.
- Эй, Лау, - говорю я, чтобы поднять ему настроение, - в худшем случае тебе грозит ранний выход на пенсию.
- К черту! Я не хочу на пенсию!
Мы оба молчим. Лау зажигает сигарету. Мы сидим молча. Наконец я говорю.
- Смотри, я же еще не собираюсь бросать все.
- Эл, если Пич сказал, что он закрывает...
- Он не говорил этого. У нас еще есть время.
- Сколько?
- Три месяца.
- Забудь об этом, Эл. Мы никогда не сможем этого сделать, - на его лице все кроме смеха.
- Я же сказал, что я еще не собираюсь бросать все, О'кей?
С минуту он не говорит ничего. Я сижу, зная, что я не уверен, что говорю ему правду. Все на что я оказался способным, это сообразить, что заводу необходимо зарабатывать деньги. Прекрасно, Рого, теперь как это сделать? Я слышу, как Лау сильно выдувает табачный дым.
Со смирением в голосе он говорит.
- Ладно, Эл, я окажу тебе любую помощь, на которую способен. Но...
Он оставляет фразу недосказанной и машет рукой.
- Мне понадобится твоя помощь, - говорю я ему, - И в первую очередь мне понадобится, чтобы ты помолчал обо всем, что мы здесь говорили до поры до времени. Если что-то просочится, у нас даже не будет возможности пошевелить пальцем, чтобы что-то изменить.
- Хорошо, но ты же понимаешь, что это не сможет долго оставаться секретом.
Я знаю, что он прав.
- Так как ты собираешься сохранить этот завод?
- В первую очередь я собираюсь составить четкую картину того, что мы должны сделать, чтобы оставаться в бизнесе.
- О, так вот почему ты так возишься с этими показателями, - отвечает он. - Послушай, Эл, не теряй на это понапрасну время. Система есть система. Ты хочешь знать, что не так? Так я тебе скажу.
И он начал и говорил около часа. Большинство сказанного я уже слышал: это все ошибки объединения; если бы все работали лучше; никто не обращает внимания на качество; посмотри на японцев - они знают, как работать, а мы забыли и так далее и тому подобное. Он даже говорит мне, какой тип самобичевания мы должны применять, чтобы покарать себя за свои пороки. На самом деле Лау выпускает пар. Поэтому я даю ему выговориться.
Но я сижу и удивляюсь. Лау, в самом деле, способный малый. Мы все не дураки. В списке UniCo достаточно способных и высокообразованных ребят. Я слушаю. Все, что говорит Лау, звучит у него как прописные истины. И я удивляюсь, почему мы не можем проснуться из своего забытья, раз уж мы действительно такие умные.
Прежде чем зашло солнце, Лау собрался уходить. Я остаюсь. После того как Лау ушел, я беру блокнот и выписываю три показателя, которые мы с Лау договорились считать основными, чтобы узнать, как компания делает деньги: чистая прибыль, возврат на инвестиции и денежный поток.
Я пытаюсь выяснить, можно ли считать один из показателей более важным, чем остальные и позволит ли это мне приблизить компанию к цели. По своему собственному опыту мне известно много игр, в которые играют топ менеджеры. Например, они могут добиться кратковременной высокой прибыли за счет урезания всех расходов (например, за счет замораживания всех исследовательских работ). Они могут хвастать очевидными и безрисковыми решениями и выставлять напоказ одни показатели в то время, когда на другие лучше не смотреть. Подобно этому, соотношение между этой тройкой показателей по важности может изменяться в зависимости от текущих нужд бизнеса.
Тогда я пересаживаюсь.
Если бы я был Бартом Гранби и сидел на верхушке корпорации и если бы я имел полный контроль над ней, я бы не захотел играть в эти игры. Я не хотел бы, чтобы один из показателей увеличивался, когда остальные игнорировались. Я бы хотел видеть увеличение и чистой прибыли и возврата на инвестиции и денежного потока - всех трех. И хотел бы, чтобы все три показателя увеличивались постоянно.
Задумайся. Мы бы действительно делали деньги, если бы все три показателя росли одновременно и всегда.
Вот она цель:
Делать деньги, увеличивая чистую прибыль с одновременным увеличением возврата на инвестиции и увеличением денежного потока.
Я записываю это и кладу перед глазами.
Я почувствовал себя как на карусели. Пасьянс сложился! Я нашел одну четко формализованную цель. Я разработал три взаимосвязанных показателя, с помощью которых можно оценить успешность достижения цели компании. И я сделал вывод, что одновременное увеличение всех показателей это то, чего мы должны добиваться. Неплохо на сегодня. Я думаю, Иона порадовался бы за меня.
Теперь я задаю себе вопрос, как связать напрямую эти показатели и то, что происходит на моем заводе? Если я найду какую-то логическую связь между нашей каждодневными операциями и всеобщей эффективностью компании, тогда у меня будет базис для того, чтобы узнать является наша деятельность производительной или нет... двигаемся мы к цели или от нее.
Я подошел к окну и посмотрел в темноту.
Через полчаса у меня в голове стало также темно, как и на улице.
В моей голове шныряют мысли о пределах прибыли и капиталовложениях и составляющей прямых затрат, и прочие шаблонности. Это обычный стиль мышления, которому следуют уже сотню лет. Если я буду делать то же самое, то приду к тем же заключениям что и все, и это означает, что у меня не будет точного понимания что происходит, и что с этим делать.
Я застрял.
Я отворачиваюсь от окна. За моим столом стоит книжный шкаф. Я беру одну книгу, открываю ее и ставлю на место, беру другую и тоже ставлю обратно.
Все, уже поздно, пора домой.
Я смотрю на часы. Вот это да! Уже 10 вечера. Я неожиданно вспоминаю, что не сказал Джулии, что не собираюсь приезжать на обед. Она обязательно будет жаловаться, как обычно это делает, когда я не звоню.
Я беру телефон и звоню. Джулия отвечает.
- Привет, - говорю я, - угадай, у кого был сегодня трудный день.
- Да? Придумал бы что-нибудь новенькое? - ответила она, - У меня было тоже не фонтан.
- Отлично, значит, у нас у обоих был трудный день. Извини, что я не позвонил. Я был занят.
Длинная пауза.
- Ладно, я все равно не вызывала няню.
Тогда я вспоминаю, о чем мы говорили прошлой ночью и о чем договаривались сегодня на вечер.
- Прости Джули. Правда. Я совсем замотался.
- Я приготовила обед. Когда ты не показался к двум часам мы ели без тебя. Твоя порция в микроволновке, если ты хочешь.
- Спасибо.
- Помнишь свою дочь? Это такая маленькая девочка, которая тебя очень любит?
- Не нужно так саркастично.
- Она ждет тебя у окна весь вечер, и я пока не кладу ее в постель.
Я закрываю глаза.
- Почему? - спрашиваю я.
- У нее есть для тебя сюрприз.
- Послушай, я приеду через час.
- Можешь не спешить.
Она вешает трубку до того момента, как я успеваю сказать 'пока'.
В самом деле, нет причин торопиться домой пока она в таком настроении. Я беру свою каску и защитные очки, чтобы навестить Эдди, моего второго диспетчер смены, и посмотреть, как все работает.
Когда я дохожу к нему, его нет в офисе. Он где-то на этаже. Я нахожу его записку. Наконец, я вижу его внизу на противоположном конце цеха. Я наблюдаю, как он возвращается. Это занимает 5 минут времени.
Что-то есть в Эдди, что меня раздражает. Он компетентный диспетчер. Не гений, но свое дело знает. Его работа меня не беспокоит. Это что-то другое.
Я смотрю, как Эдди шагает. Каждый шаг очень четкий.
Тогда до меня доходит. Точно, вот, что меня в нем раздражает: то, как он ходит. И не только. Его походка отражает его. Он немного похож на простака. Как будто он идет по идеально прямой линии. Его руки как-то деревянно двигаются в такт движениям ног. Все его движения выглядят так, как будто он выполняет инструкцию о том, как должна выглядеть правильная походка.
Когда он подходит, я думаю о том, что он, вероятно, не сделал в своей жизни ни одного неправильного действия, если от него этого не ожидали. Прямо мистер Правильность.
Мы говорим что-то о поступивших заказах. Как обычно, все неуправляемо. Эдди конечно не догадывается об этом. Для него все нормально. А если нормально, значит, все будет хорошо.
Он описывает мне в деталях, что произошло сегодня вечером. К чему это? Я чувствую, как будто хочу спросить у Эдди в терминах прибыли и связанного капитала, что он делал сегодня вечером.
Я хочу спросить: 'Скажи, Эдди, как изменялся наш возврат на инвестиции? Да кстати, что твоя смена сделала, чтобы улучшить денежный поток? Мы сделали деньги?'
Конечно, Эдди знает эти термины. Просто он не рассматривает их как часть своего мира. В своем мире он оперирует штуками за час, часами затраченного времени, количеством выполненных заказов. Он знает рабочие инструкции, он знает нормы отходов, он знает время выработки и знает даты отгрузки. Чистая прибыль, возврат на капитал, денежный поток - об этом только управляющие говорят Эдди. Абсурдно думать, что я могу измерить мир Эдди тремя показателями. Для него, существует только смутная связь между тем, что происходит в его смене и тем как компания должна делать деньги. Даже если я смогу открыть сознание Эдди для другого мира, будет очень трудно однозначно сопоставить термины, существующие в цехе завода и термины управляющих UniCo. Они очень разные.
Эдди замечает, что я смотрю на него странно.
- Что-то не так? - спрашивает Эдди.
|
