Дмитрий Ахметшин
Скачать 2.8 Mb.
|
| Глава 19 Вечер начинается со стука в дверь, и с оглушительной тишины там, за дверью, такой, что становится понятно, то там не один человек. Людей там много. Собрались со всего этажа, а может, пришли и с других. Наташа отодвигает сумочку, в которой бесцельно копошится вот уже двадцать минут. Глаза, как будто томатный сок, которую вливают по лезвию ножа водку, стремительно наполняются страхом. - Не открывай. - Кто там? – спрашивает Хасанов. - Я. Ислам узнаёт Мишу. - Всё нормально. Он обещал зайти за кашей, - неуклюже шутит Ислам, надеясь подбодрить Наташу. Заглядывает под дверь. - Я? Раз, два… четыре пары ног. - Мы. С щёлканьем уходит в дверь язычок замка, и в комнате под испуганное пиканье Наташи становится тесно. Как будто хозяин открыл шкаф, в который до этого напихал одежды и разных крупногабаритных предметов, чтобы создать в комнате иллюзию простора и чистоты. Помимо Миши здесь ещё много народу, хотя он кажется больше всех их взятых, всё в той же тельняшке и адидасовских шортах с посеревшими от времени полосками на штанинах. Из-за плеч, словно птенцы из-под разъярённой мамаши-курицы, выглядывают Лёня, Павел, Фадеев Руслан по прозвищу Лоскут. Женька проползает под ногами у Миши, словно большой юркий жук. Вертят головами, у всех лица такие, как будто и впрямь попали в другую страну. - Чё ты визжишь-то? – сурово спрашивает Наташу Мишаня. - Не визжи. Мы только с пацанами поговорить. Решить проблему. У него под мышкой, вспотевших холодными каплями, два внушительных бурдюка с пивом, как будто бомбы под крылом самолёта. Третий в руках, и Миша, грозно надвинувшись на Ислама, сдвинув ребром ладони клавиатуру, чашку с присохшим пакетиком, тарелку с остатками риса и принтер, бухает его на стол. Женька деловито расставляет вокруг пластиковые стаканчики. - Нам нужно решить проблему, - внушительно повторяет он, глядя на всех по очереди. Открывает пиво, и в стаканчиках всплывает по шапке пены. - Вы – спрашивает он Наташу и Яно, - решать будете? Не дожидаясь ответа, наполняет ещё два стакана. Скоро оказывается, что стаканов не хватает, и кто-то исчезает за ними. Стол, неловко елозя ножками и покачивая шапки пены, выползает в центр комнаты. - Вы, - говорит Миша, - Два самых отчаянных камикадзе из всех чернорожих, что я знал. И я вас уважаю. Ты, сивенький, мужик, раз задумал, пошёл и сделал. А потом ещё и сдался, чтобы никого не подставлять. И ты, Исламыч, тоже мужик. Я тебя знал ещё во-от такусеньким. Но не подозревал, что ты вырастешь таким мужиком… - Хватит паясничать. - Хорошо, хорошо. Молчу. Ребята стараются вести себя тихо, и шарканье тапочек сливается в сонный гул, как будто где-то рядом играют в песочнице дети, бесконечно пересыпают из одной ёмкости в другую песок. Ислам не понимает, что на них произвело такое впечатление. Обычная комната в коммуналке, мало ли кто как обставляет своё жилище. То есть, конечно, обычное с позиции любого, кроме троих её обитателей. Вон, Лёня. Отчего он так восторженно пялится наверх? На стены, облепленные цветными прямоугольниками, как уличные стенды под афиши, где каждая новая клеится поверх предыдущих. И что же? Каждый из них втихую от администрации нет-нет, да и повесит на кнопках плакат с какой-нибудь Дженнифер Лопес, или безымянной моделькой. - У вас здесь, как в коммуне, - говорит Леонид. - У меня папа битник со стажем. Ислам фыркает: - Ты бы зашёл как-нибудь в кружок стихосложения. Сейчас он уже развалился, а вот раньше – то ещё было зрелище. Коммуна коммуной. И мыло варили. Лёня с досадой смотрит на Ислама. Качает головой. - Дело в атмосфере. Он собирается сказать что-то ещё, но с другого края стола перебивает Женька: - Я думаю, дело в женщине. Если бы у меня в комнате завелась женщина вместо этого длинного придурка, Володи Моржа, у меня бы тоже была такая атмосфера. - Ты путаешь причину и следствие, - замечает Леонид. Мишаня опрокидывает в себя порцию пива, с шумом, зачерпнув горстью, заедает сухариками. Спрашивает: - Когда? Ислам разглядывает крошки у него на подбородке. - Что? - Завтра? Я могу помочь тебе перевезти вещи. Самое главное – куда ты думаешь переезжать? Может быть, для начала поговорить с твоими китайцами, а потом… - Так мечтаешь меня спровадить? – ухмыляется Ислам, заставляя себя оторваться от зрелища мерно двигающегося кадыка. – Я никуда не собираюсь. Мы никуда не собираемся. - Я понимаю, что тебе плевать на то, что сказал тот лощёный пень. Мне тоже, откровенно говоря, по херу. - Нет, ты не понял. Ни завтра, ни послезавтра, мы отсюда не уйдём. Миша отодвигает в центр стола блюдо с сухариками. Смотрит на Ислама с прищуром, и тот понимает, что от разговора не отвертеться. Подыскивает слова, рассказывает с самого начала, скупыми красками пытаясь нарисовать нужную атмосферу. Выбирает невзрачные серые тона: очень сложно говорить о вещах, о которых никто до тебя не говорил. И Ислам ловит себя на мысли – что очень не хочется выворачивать наружу часть своей личной жизни. Она по-настоящему личная, розовая, как мясная вырезка, и сочится кровью, болит от прикосновений чужих пальцев. Яно и Наташа потерялись где-то в сигаретном дыму – Миша, вылив в себя литр пива, закурил, и его инициативу подхватил сначала Лёня, потом ещё два-три человека, и в итоге над столом между щуплыми пальцами замерцало созвездие из сигаретных огоньков – но Ислам чувствует, как внимательно они слушают, прильнув друг к другу и прислонившись спинами к прохладному оконному стеклу. - Мы придумали некую игру, - рассказывает Ислам. – Всё как-то само собой возникло, из разговоров о несправедливости и людях, которые, откровенно говоря, не достойны того, чтобы о них говорить, но тем не менее такие от которых мы зависим. Приходится зависеть… Мы попытались представить мир без них. Этакая сферическая свобода в вакууме… Представьте, что есть страна, настолько маленькая, что умещается в одной комнате. Бывают же страны в один город? Так почему не быть стране размером в несколько квадратных метров? У нас были свои законы – человеческие законы – и своя свобода. Целые коридоры свободы, свободная крыша, комнаты без строгих правил и самые миролюбивые жители. Откровенно говоря, жили там только мы трое. И мы просто не можем теперь разойтись. Если разбежимся здесь – то больше никогда и нигде не найдёмся. – Ислам лихорадочно думает, как бы понятней объяснить, его выводит из себя скептический, как ему кажется, блеск в глазах Миши. – Если ты разломаешь ломоть хлеба на три части, ты уже не соединишь их обратно. Приятелю будто бы этого объяснения достаточно. Скепсис медленно растворяется на лице, подбородок его, весь в рытвинах, из которых, как сорняки из рыхлой земли, лезет и клубится вокруг рта двухнедельной щетиной борода, клонится к стакану. - Не зря я тёмного взял. Под него грустится хорошо. Хоть и не люблю я это дело… эх Хасаныч, а сколько треска у нас с тобой было, а? Вспомни! Хасанов словно опомнился, и лихорадочно строит вокруг своего вывернутого нутра оборону. - Я серьёзно. Не хочешь верить – я тебя не заставляю. Если за свою страну нужно проливать кровь - мы с Яно сегодня это сделали. Миша скребёт затылок, звук такой, будто о брусок дерева сейчас точит когти кошка. - Ты надо мной стебёшься. Ты и раньше любил пошутить, а, Хасанов? – говорит он, впрочем, не слишком уверено. Толкает в бок Леонида. – Однажды он три часа рассказывал мне, что якудза, у которой он работает, заставляет чистить им автоматы. Если ты такой патриот, - Миша кивает на стену, где гордо распят апельсиновый флаг, - почему бы не любить свою настоящую страну? - Тряпка здесь не главное. Любить Россию – всё равно, что любить большую женщину. Не в смысле – полную, а в смысле – значимую и деловую. Такие, знаешь, всегда носят очки и забирают волосы в хвост. Пока её любовь дойдёт до тебя через многочисленные инстанции, будет задокументирована, заверена, и помещена в архив в виде копии, ты запросто можешь отбросить коньки. Мне кажется, чтобы любить друг друга, там - он тыкает в окно, - слишком много людей, и слишком много бюрократии. Миша снова погрустнел. - Везде так, брат. Знаешь, каких трудов мне стоило в детстве получить от мамы конфетку? Нужно было продемонстрировать пустую тарелку, и получить одобрение от бабушки. Значит ты, вроде как, патриот? Сошлись на этом, и Миша сгружает перед собой громоздкие, как каменные блоки, слова: - Да. Ты ведь понимаешь, что у вас будут проблемы? У нас будут проблемы. - Вы здесь ни при чём. - Теперь ужё – при чём. Мы пьём тут сейчас у тебя дома. И после этого запереться в своих коморках и сидеть, пока тебе выносят дверь? Ислам мотает головой, и не знает, что ответить. Возражает жалко: - Ты сгущаешь краски. Миша гогочет, так, что из глубин живота его доносится пивное бульканье. Взбивает воздух наполовину с дымом мощной отрыжкой. - Нет уж. Вот что, парнишки. Утром мы вытащим погулять дядю Володю, и закроем дверь. На замок. Я знаю, где они прячут ключи. А там уж подумаем, что делать. Если эта оранжевая тряпка произвела на тебя, Хасанов такое впечатление, я хочу попробовать тоже. Он запрокидывает голову, в наступившей плотной, как масло, тишине, хохочет, опустив тяжёлые веки, капли хмеля срываются с трясущегося подбородка ему на колени. Тычет в газетный лист заскорузлым ногтем. - Посмотрим, сумеешь ли ты со мной совладать. Я большой мальчик. Не то, что эти сосунки. Он оглядывает присутствующих, и видит обращённые к нему лица. Прищурившись, пытается уловить выражения. На улице заварился густой, по консистенции сравнимый с вишнёвым вареньем, вечер, но никто так и не озаботился зажечь свет. - Конечно, - говорит он, сбавив тон до гулкого рокота, - несогласных с политикой партии мы выпустим. Сходят в деканат и те что-нибудь придумают. Может быть, поселят к девочкам… Можно было подумать, что это пьяный бред, но Ислам слишком хорошо знает друга. Миша сейчас серьёзен так же, как он сам был серьёзным, когда рассказывал о том, что заставило его уйти в добровольное затворничество. Ислам отстранённо размышляет, что то, что задумал Мишаня, провалится. Уже провалилось – нет нужды собирать эту вязкую атмосферу в колбу, изучать её в лаборатории, чтобы понять – сейчас ребята понемногу начнут разбредаться по комнатам, до тех пор, пока здесь не останутся они с Яно и Натальей, да насупленный, медитирующей над своей идеей Мишаня. Ислам ошибся. - Не нужно насилия, – говорит Лёня. – Выманить охранника легко. На то он и охранник, чтобы следить за территорией. А потом запереть дверь перед его носом – хлоп. Он опускает ладонь на стол, и остатки янтарной жидкости колышутся в стаканах. - Очень просто. Резкий звук словно пробуждает ребят ото сна. Они срываются, словно стая воробьёв, бросаются обсуждать авантюру, наперебой предлагая различные варианты, вспыхивают, одна ярче другой, искры споров. Миша восседает посреди всего этого, как большой сытый кот. Устроил локти на столе, и с усмешкой смотрит на Ислама. Полчаса спустя решено: во-первых, ударная группа практически из всех присутствующих в четыре утра спускается выпроваживать охранника, а во-вторых, никто из присутствующих не собирается покидать здание. Смотрят друг на друга, зрачки в полутьме тлеющих сигаретных отсветах, в редких вспышках сигарет похожи на красные пуговицы, каждый чувствует себя причастным к тайне. К единому общему плану, как в детстве, когда вместе, быть может, собирались в соседний сад воровать бурно разросшуюся смородину, или швырять с балкона в прохожих пакеты с водой. И, опутанные этими сетями, расходятся по комнатам, чтобы за оставшиеся четыре часа немного поспать. Впрочем, вряд ли кто-то сможет сейчас уснуть. И действительно, через час в гостиной кто-то включил телевизор, и под сонное бормотание героев какой-то ночной мелодрамы туда начинает сползаться народ. Один только Миша удаляется, позёвывая, и увозя на плече последнюю, ещё наполовину полную бутыль. Свет они включать не стали, стол остался стоять посреди комнаты, в хаосе стульев, принесённых и забытых участниками прощальной попойки, превратившейся в военный совет. Да, вряд ли этой ночью кто-нибудь сможет заснуть. Кровать Яно просела под весом троих человек, рухнули прямо так, не раздеваясь, и Наташа умиротворённо устроила у них с Яно на груди руки, и Исламу через некоторое время начало казаться, что он через эти руки чувствует пульс всех троих. Растворятся в разнице ритмов и думает, что это странное чувство, будто танцуешь одновременно три разных танца. Весь вечер Ислам искал возможность спросить у Яно о причинах его поступка. Нет, это, конечно, было весело, особенно весело слышать и обсасывать подробности в курилке, но уж точно Яник не имел целью поднять авторитет среди старших курсов, или, напротив, завоевать любовь и уважение младших. Кто угодно, только не Яно. Теперь же понимание первопричин проникло через тепло ладони, через морзянку смешанных пульсов. Да, его, Ислама, вина, что подобное случилось, более того, оно произошло с его попустительства. Да, он должен извиниться… прежде, чем извинение сорвалось с губ, в голову просочилось понимание, что брат услышал его таким же образом. Простил. Так и пролежали, слушая бормотание ночных новостей, пока тихий удар в дверь не возвестил, что наступило то время. Глава 20 Только теперь Ислам поверил, что они на самом деле собираются это сделать. Кажется, ребята сами только начали это понимать. Огонь в жерле нарисованного камина встречает их накопившейся за ночь прохладой. Там, за кирпичиками мутного стекла, городу дремать ещё час, прежде чем в первых окнах загорится свет, и подъезды выдохнут первых работяг. А потом свет зажжётся в верхних окнах многоэтажек, поползёт, словно ртуть, в градуснике, к первым вместе с кровавым сгустком солнца. К этому моменту, согласно плану, общага будет целиком в руках бунтовщиков. Здесь сейчас собралась только мизерная часть её населения. Человек десять. На первом этаже, расплывшись на двух стульях и подставив лысую голову свету от единственной оставшейся в живых энергосберегающей лампочки, дрыхнет охранник. На столе перед ним недоеденные бутерброды в обёрточной бумаге, кружка с присохшим ко дну кофе и крупинками сахара. Звук удара в стекло колышет его сон, второй же – переворачивает, как налетевший шквал зазевавшийся парусник. Охранник спускает ноги, почёсывает отпечатавшийся на щеке рельеф обивки стула. Не может понять, что его разбудило. На всякий случай нащупывает большими пальцами через дырки в носках ботинки. Окно сотрясается от нового удара, на этот раз куда сильнее двух предыдущих, и Лёня с Женькой за ведущей на лестницу дверью переглядываются: только бы не перестарался, и вновь припадают, пихая друг друга, к замочной скважине. По стеклу сползает комок грязи, и с лица охранника таким же образом сползает сонливость. - Кто там хулиганит? – бурчит он, и топает, выбрасывая далеко вперёд себя развязанные шнурки, к двери. Грохочет замок, воздух, практически отфильтровавший за ночь городской смог, проползает между ног мужчины внутрь. На брелке у охранника фонарик, луч света шарит по газону, и видимо, кого-то выхватил в хаосе разросшихся кустов, потому как дядя Володя сетует на безалаберную молодёжь, которой только дай прогулять полночи, а к утру ползти в родные пенаты, выходит наружу. Лёня и Женька подлетают к двери, и грохот её, громоздкой и железной, встряхивает здание. Он ещё некоторое время стучит в дверь, заглядывает в окна, и брови, похожие на маленькие валики для краски, наползают на глаза, пытаясь вычленить в темноте отдельные детали. Через решётку стучит в стекло. На проходной, вокруг сдвинутых стульев возникает тихий суматошный спор – стоит ли сбросить из окна второго этажа ему куртку, или же лучше пока не высовываться. В конце концов, победило благоразумие. Пусть думает, что дверь, возможно, захлопнулась от сквозняка. Тем более, что дядя Володя уже исчез в разбавленным молоком тумана раннем утре. Поехал на одном из первых автобусов домой. Бедолага, только бы не простудился. Открывают дверь, чтобы впустить Лоскута. Он доволен собой, ухмыляется и показывает грязные по самые запястья руки. К подкладке куртки прилипли листья, штанины мокрые от росы и обозначают костлявые лодыжки, а кепка залихватски повёрнута козырьком назад. План расписан до мелочей ещё ночью, обкатан в мозгах всех его участников до гладкости голыша. Миша с Хасановым и с Яно обходят этажи, чтобы сообщить всем о военном положении. Миша – сама самоуверенность, на лице ухмылка чеширского кота, и услышав нездоровое оживление, многие сами выползают в коридор. Многие комнаты пустуют - около половины студентов разъехалось на выходные по домам ещё вчера, после занятий. Однако, думает Хасанов спокойно, однако народу достаточно, чтобы послать их с их затеей подальше. Миша это понимает, и говорит Хасанову: - Из меня хреновый оратор. Поэтому объяснять правила игры будешь ты. Однако тут же, громко и отчаянно фальшивя насвистывая какую-то мелодию, стучится в первую дверь. И тут же – в соседнюю, в дверь напротив. Говорит, и голос прокатывается по коридору, выбивая из-под дверей затычки сонного полумрака. - Эй, соседушки. Третий вызывает. Выходите, есть разговор. Прибавляет тихо: - Ты же герой, Исламыч! Вы с Яником можете собрать на этих выборах пару десятков голосов в свою пользу. Грубо перемешивает хохотом воздух, и идёт через весь коридор, чтобы распахнуть окно. Шаги его грохочут, и Ислам с Яно втягивают головы в плечи: так не хочется, чтобы большой дядя оставлял их одних. Москитную сетку натянуть ещё не успели, Миша с наслаждением подаётся вперёд, подставляет лицо утреннему воздуху. Кажется, кирпичного цвета кожа шипит, словно раскалённая сковородка под струями воды. Говорит оттуда: - Как можно что-то делать в такой духоте. И потом, невпопад: - Сейчас бы ещё пивка. А? Начинают выползать первые аборигены, на ходу приглаживая волосы и подтягивая трусы. - Пошлите, покурим, братцы. А можно прям здесь. Теперь можно, что там. Сейчас расскажу… Они в гостиной. Гостиные на каждом этаже типовые, только мебель может быть более или менее истёртой, на стеклянных столиках чуть больше или чуть меньше царапин. Миша разжигает сигарету, со вкусом раскуривает, сквозь дым оглядывая присутствующих. Двери хлопают и хлопают, гостиная наполняется людьми; Миша для верности стучит ногой в ближайшую дверь, и сланец полощется на пальцах, словно ставень на ветру. Допивает из забытой кем-то на столе кружки остывший чай, и начинает рассказывать. Говорит, что общежитие теперь, можно сказать, на осадном положении, конечно, у нас не война, хотя то, что происходит в соседнем здании, можно назвать войной, а его само - линией фронта, где в безопасности могут себя чувствовать только те, кто способен оплатить себе танк; и отёкшие после постели лица просыпаются напряжённым вниманием. Поначалу спрашивают, не пьян ли он, но Миша только хмыкает. Терпеливо он объясняет, что произошло. Предлагает присоединиться сейчас, или, пока есть возможность, добровольно покинуть оккупированную территорию. Только потом вернуться будет уже, скорее всего, нельзя. Конечно, всё зависит от обстоятельств, но нет, ребята, посмотреть пару деньков, пойдут ли у нас дела, а потом влиться в долю, уже не получится. Призадумались, и Ислам с Яно, скромно топчущиеся в сторонке, ощущают на себе любопытные взгляды. Они придают немалый вес выступлению Миши. Все здесь слышали о дневном происшествии, все в той или иной степени сочувствуют его главным действующим лицам. Закончив здесь, поднимаются выше. Третий, благодаря лихорадочной и шумной деятельности всех остальных, Женьки, Лоскута, Наташи, которая активно включилась в процесс подготовки к дневной осаде, уже в курсе всех событий, на четвёртом Леонид успел прозондировать почву, и троица попала уже на завершающую стадию спора. Счёт был не в пользу Лёни, но Миша, с ухмылкой пройдя по углям взглядов, ринулся в атаку. Он был убедителен, хотя около половины ребят отсюда изъявили желание выйти из игры сразу же. И тем не менее – это был результат, на который даже не приходилось надеялся. Ислам не может поверить, что им никто не попытался набить морду. И, что самое главное, тех, кто изъявил желание уйти, нашлось довольно мало. Правда, оставался один вопрос. Очень важный вопрос, который Хасанов, когда к пяти утра они разместились за стойкой вахтёрши, заварив на них двоих и на всех, кто пробегает мимо, огромную пивную кружку чая, задал Мише. - Слушай. Ради чего это всё? Миша поднимает брови: - Ты остаёшься с нами, со своим названным братцем и ненаглядной девкой, радость моя. Разве тебе мало? Ислам качает головой. Рассеяно перекладывает из одной стопку в другую старинные журналы – «Образование и карьера», что-то про автомобили и «мир ПК». Рассматривает обложки, словно мечтая выдавить нужные слова из броских заголовков. - Мишка, это касается только нас троих. Наше с Яно и Наташей дело. Не обижайся, но даже тебя это не касается. Как так вышло, что с нашей проблемой теперь носится вся общага? - Что-то поздновато ты спохватился со «своими личными проблемами». - Я был спокоен по одной причине – уверен, что вся эта затея провалится. Что нас с тобой пошлют куда подальше, и к вечеру, что бы я там себе не воображал, нам с Яно и Наташкой пришлось бы собрать вещи и освободить комнату. Миша трёт переносицу. Шевелит пальцами на ногах, разглядывая их с таким выражением, как будто только что осознал, что они у него есть, и могут для чего-нибудь пригодится. Например, держать сигарету. - Им всем нужно учиться. Получать знания, - на Хасанова снисходит приступ красноречия, - Плевать, что сейчас притесняют, сжать зубы, и карабкаться вверх, потому что сверху потом удобнее плеваться и кидаться камнями. Как они могут этого не понимать, если даже я понимаю? Я не такого уж далёкого ума человек. - Ты такой умный только когда дело касается других. В своём глазу не заметишь и полена. Ислам молчит, и Миша продолжает веско: - Наши с тобой рожи показались им достаточно убедительными. Или же – их настолько всё это заебало, насколько даже ты себе не можешь представить. Здесь у нас не папенькины сынки вроде тех, что подруливают на учёбу на пежо. Им папеньки сымают хаты. Нет, Хасаныч, я тебе говорю точно. Здесь – такие же, как мы, честные пацанчики, которых очень волнует денежный вопрос. Не знаю. Почему с тобой я – я могу тебе ответить, но не требуй от меня большего. - Почему же? Миша с досадой смотрит на Хасанова. - Разоткровенничался. Что это я. - Давай-давай. Говори, - Хасанов старается чтобы голос звучал как можно более ровно. - Мне это важно. - Ладно. Я к тому, Хасаныч, что я вряд ли смогу тебе вот прямо сейчас выложить. Это не умещается – стучит костяшками пальцев по себе лбу, - вот здесь. - Можно порциями. Ислам готовится слушать, но Миша говорит только: - Ты слишком беспечно живёшь. Поднимается, и пока Хасанов осмысливает эти четыре слова, вразвалочку топает туда, где стащили со стены план эвакуации и обсуждают грядущую оборону, отбирая друг у друга карандаш и делая какие-то пометки. Вскоре закипела работа. Запасные ключи, помимо уборщиц, вахтёрши, охраны в самом университете есть, наверное, у половины деканата, поэтому дверь нужно забаррикадировать. С грохотом пододвигают стол, отдирают от стены и тащат, рассыпая журналы и какую-то пыльную картотеку, стенной шкаф. Стулья с высокими спинками и тонкими металлическими ножками, напоминающими копыта, с разбегу впечатают в общую груду. Кто-то позвонил Паше, и Калинин примчался с двумя спортивными сумками, набитыми одеждой – едва успел прошмыгнуть внутрь прежде чем стол пододвинули настолько, что дверь невозможно стало открыть. - Вот и закрылось наше убежище, - сказал он, вспомнив не то какой-то фильм, не то компьютерную игру. Калинин из тех, кого Мишаня называл «папенькиными сынками», однако даже при наличии приносящего доход бизнеса у отца и вполне обеспеченного будущего он был свой в доску. Касательно него как раз Ислам был уверен. Весь этот бунт Паше нужен только в качестве развлечения, жизненного опыта, экзотических оттенков в калейдоскопе собственной жизни. Он всегда и везде чувствовал себя в главной роли, и поэтому от широты души стремился простереть руку до всего, до чего можно дотянуться, и во все стороны одновременно. Возможно, эта его самостоятельность и живое, неунывающее любопытство рано или поздно доведёт его до беды, но Исламу просто не верится, что этому тонкокостному молодому человеку с непослушными вихрами и открытой улыбкой хоть что-нибудь способно причинить вред. Бросив в угол сумки, Паша сразу принялся выяснять, где можно поселится – доставшаяся по наследству деловая хватка даёт о себе знать. - Подожди немного, - говорит Миша. - К полудню мы проведём перепись. Ребята не на шутку разошлись. В холле не смолкает смех, Лоскут черпает из бездонных карманов семечки, вместе с кожурой рассыпает дурацкие шутки, вызывающие взрывной, похожий на детские петарды, ржач. Нашли заныканную за креслом бутылку какого-то пойла, завёрнутую в газету, и пустили по кругу. Не пить, а всего лишь нюхать горлышко, чтобы поспорить относительно его профпригодности. - Пахнет смородиной! – орёт Паша. – Смородиновое долго не портится… Его ещё можно пить, говорю я вам! Сам же грозится попробовать, но не пробует, а только со счастливым выражением бегает вокруг, и орёт, что «срок выдержки у неё никак не меньше десятка лет». Потом кто-то выяснил, что газета аж девяносто четвёртого, все переместились к ней, передавая ворох жёлтой бумаги по всё тому же кругу, и громко зачитывая заголовки и целые абзацы. Бутылка стояла, забытая, в сторонке, до тех пор, пока кто-то в суете не опрокинул её на пол. Стали искать тряпку, потом забили, потому как в двери заскрежетал замок, и груда мебели опасно закачалась, рассыпая колпачки от ручек и использованные стержни. По одной из полок шкафа катался пластмассовый стаканчик. Выглянули в окно, чтобы нос к носу столкнуться с дядей Володей в красной спортивной куртке, разглядели за его спиной низенькую техничку с подвижным обезьяньим лицом, и гвоздь номера – сердито постукивающую каблуками деканшу - ту самую, что была вчера с Валютой и директором. Та же строгая форма, длинная юбка, обрисовывающая костлявые коленки, вместо хвоста на затылке – невзрачный узел, и зонт под мышкой, не смотря на то, что самое большое облачко на небе можно заключить в кольцо из большого и указательного пальца. Её выдернули из дома в выходной день в такую рань, и лицо это как никогда похоже на зачерствевший яблочный пирог. Возникла страшная суета, в дверь полетела всякая утварь. Одноразовые тарелки нанизывались на ножки стульев, кассеты разлетались пластиковой шрапнелью и магнитная лента стелилась по земле, оставляя след от разлитой настойки. Стали стаскивать с верхних этажей стулья, чтобы подпереть спинками хлипкую баррикаду. - Граната! – орёт Мишаня. Неуклюже вращаясь, размахивая за собой раздвоенным хвостом, как будто какой-то мифический дракон, в импровизированную баррикаду влетел телевизор. Посыпались стулья, одна из полок рухнула, увлекая за собой набросанную сверху мелочь, и по ту сторону двери наступила тишина. Он ржёт, молотя себя ладонями по бёдрам, кричит: - А, съели? - Мы тоже подавились, - говорит Лёня, убирая ладони от ушей. Миша замечает, как тихо стало вокруг. Тишина его раздражает, и поэтому хрустит суставами, обводя взглядом обращённые к нему и к дверям лица; кажется, щёлкают какие-то шестерни у него в голове. Женька встаёт на цыпочки и пытается разглядеть что-то в окно. - Ну, чего? – говорит Мишаня. – Чего? - Наверное, не надо было кидать телевизор, - говорит Женька, запустив в волосы пальцы. - Хорошо бы они не переломали рёбра, когда навернулись с того крыльца. Четыре ступеньки. С довольно острыми краями. Я там падал один раз, с месяц назад, когда ударили последние морозы. Куда-то торопился, и вот… В общем, не думаю, что с тех пор они затупились. Миша начал хохотать ещё на словах «с крыльца», и кажется, даже не слышал окончания фразы. Отсмеявшись, высокомерно говорит: - Херня. Вы хотели повыёбываться из-за закрытой двери, а потом свалить, когда её начнут ломать – так, что ли? - Не так, Миша… Миша наступает на низенького Женьку, ворочая своим огромным телом, швыряя ручищами и распихивая остальных здоровыми, как кувалды, локтями. - Так, я спрашиваю? - Нет, Миша… - Чтобы никто не пострадал во время драки – такого не бывает. Только когда дерутся дети. А мы тут не в игрушки играем. Трясёт головой, и от него, словно круги по воде от брошенного камня, разбегается тяжёлое тепло. Тельняшка пропотела, Миша похож на раскалившуюся под пальцами зажигалку, но огонёк уже потух, и он остывает, оставляя на душном воздухе ожоги. - Если хотите побушевать тут, а потом свалить, можете валить сразу. Да хоть через окно. Вон тот парень, мой командир, верно спрашивал, какого чёрта я завербовал столько народу. Они, говорит, разбегутся, уже когда тем, за стенкой, принесут мегафон. Надеюсь, вы не обманете моих ожиданий. Женька ничего не отвечает, только разводит руками, но видно, как он смущён. Миша собирает тельняшку у себя на животе в кулёк, оттягивает, создавая циркуляцию воздуха. - Кто-нибудь, откройте окно. Какая жара. - Кто же открывает окна во время осады, - робко замечает Леонид. - Какая разница. Думаешь, закидают нас через него гранатами? Он по-хозяйски оглядывает груду лома у дверей. Она теперь напоминает угол жилой каюты затонувшего корабля – такого, каким его изображают в фильмах. - Нужно подпереть всё это дерьмо. Пошли, ты, вылупастый, и ты, поможете. Нужно что-то тяжёлое… Нашли несколько лопат и грабли с обломанными зубьями, подпёрли шаткую конструкцию. Последним, елозя обивкой по старенькому линолеуму поехал диван. Прислонили, потом с матюгами развернули так, чтобы на нём можно было сидеть. И притащили ещё один табурет, сироту, оставшуюся без телевизора, на которую Миша, расположившийся на диване, положил ноги. Похлопал по обивке справа и слева от себя: - Садитесь, девочки, не стесняйтесь. И тащите пиво. Мы начинаем. |
Похожие:
 | Ахметшин Рифнур Фаилевич Субаш урта мәктәбе 10 нчы сыйныф Вооружение должно было включать в себя ракеты воздушного базирования (Х-45, х-2000 и др.), а также свободнопадающие и корректируемые... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Максименко Дмитрий в костюме, за ним флаг рф, в общем как президент на сцене раздвижные ширмы от квна, закрытые, за ними парта, стул,... |
 | Также Дмитрий Викторович отметил, что подведомственное ему Министерство извлекло урок По словам министра образования и науки рф, данная мера затруднит «слив» ответов в Интернет. При этом Дмитрий Ливанов не раскрыл новые... | | Дмитрий Васильевич Шаманский, соиск канд филол н. СпбГУ, редактор... Дмитрий Васильевич Шаманский, соиск канд филол н. СпбГУ, редактор издательства «Златоуст» |
| Глызин Дмитрий Сергеевич Ярославский государственный университет имени П. Г. Демидова, 150000, г. Ярославль, ул. Советская, 14 | | 03. 10. 06 Дмитрий Соколов-Митрич Полное наименование Общества в соответствии с Уставом: Закрытое акционерное общество «Морстрой» |
| Корнев Дмитрий Геннадиевич В 1983 году окончила среднюю школу и поступила в Сочинское педагогическое училище | | Темы Вашего учебного проекта Бурин Дмитрий Александрович, Чубин Григорий Владимирович, Евстафьев Евгений Игоревич |
| Дмитрий Юрьевич Суслин Тайна золотой медали, или Как стать отличником в школе, в вузе и в жизни | | Информационный бюллетень 20 апреля 2012 года Дмитрий Медведев встретился с министрами иностранных дел и обороны России и Италии |
| Мир, в котором я живу… Пупышев Дмитрий Геннадьевич «областной центр информационного и материально-технического обеспечения образовательных учреждений» | | Обзор сми и блогосферы по теме Дмитрий Медведев провел 29-е заседание комиссии по модернизации и технологическому развитию экономики России |
| Мурманский государственный технический университет ... | | Темы рефератов по философии Болдинов Дмитрий Владиславович Материалистическая теория познания. Критика современной феноменологической концепции человеческого знания |
| «Наследие Игр. Стратегия для Сочи после 2014 года» Дмитрий Николаевич Козак, заместитель Председателя Правительства Российской Федерации | | Кулигин Дмитрий Сергеевич студент группы ау-1-м-11 Московский государственный горный университет Система автоматического управления двухвальным газотурбинным двигателем с селектором |
