Скачать 0.51 Mb.
|
Дмитрий Васильевич Шаманский, соиск. канд. филол. н. СПбГУ, редактор издательства «Златоуст» Образ России в русской художественной литературе Введение Россия – страна логоцентричная. Словесность, вбирая в себя все соки жизни, становилась и целью, и средством в самоопределении нашего народа: русская литература всегда была и искусством, и политикой, и философией, и религией. Вера в силу слова в России такова, что чтение для русского человека традиционно не остается только чтением: в книге мы ищем какой-то неслыханной, особенной правды, словом спасаемся, словом живем, в слово верим. В XIX веке, например, эта вера вызывала в части читающей публики искренний гнев на роман Н.С. Лескова «На ножах» (1871) – за клевету на просвещенную российскую молодежь, на роман «Соборяне» (1872) – за клевету на российское духовенство. Разве уместным аргументом был бы тогда тезис о свободе творчества или о принципиальной нетождественности художественного мира реальному?.. Все та же вера в слово заставляла одного из читателей романа Ф.М. Достоевского «Идиот» (1868) нарочно обходить Павловск в поисках описываемых романистом дач и резюмировать с серьезнейшим упреком, что «эдаких дач нет в Павловске» [1]. (Объясняется ли это вполне ситуацией реализма – царящего тогда в искусстве направления? Вовсе нет: уже в новом веке – не просто календарном, но литературном, культурном – А.П. Чехова обвиняли в том, что нигде в России не могло быть такого вишневого сада, который он изобразил в одноименной пьесе 1903 года.) С того самого момента, когда Россия начала свое самоопределение через слово – то есть буквально с самого зарождения ее ментального, культурного потенциала, от бескорыстного подвижничества Кирилла и Мефодия, давших нашему народу уникальное слово, которое было «Бог», до «Повести временных лет», – с того самого момента писательство понималось как миссия. Дело даже не в исторически сакральной цене слова, а в том, что писателю была внутренне присуща вера в Богом данные силу и право на особое созидательное участие в жизни нации. Однако в ходе российской истории эта вера претерпевала различные этапы переосмысления как со стороны творцов, так и со стороны читателей. В XX веке сентенция Е.А. Евтушенко «Поэт в России – больше чем поэт» воспринималась как заведомый трюизм, однако трактовалась уже неверно и к концу века даже иронично: не как руководство к действию, не как традиционный призыв, которым эти слова в действительности были, а почти как национальный приговор. Это явилось результатом характерной не только для России (но для России – в особенности) мутации отношений «писатель – текст – читатель». При этом даже XX век – с его экспериментами, диссидентством и антикультурой – не изменил отношения к статусу писателя. Может быть, даже усилил понимание непреходящей силы слова. Начало века насквозь пропитано этим сознанием: символизм, например, мыслился как «жизнетворчество» – сакральное действо, выходящее за пределы искусства, и даже только его литературная ипостась представляла собой систему многокомпонентную (этика, эстетика, философия и проч.). Советская эпоха навязала утопию – можно ли винить писателей, подвизавшихся оправдать ее литературой? С другой стороны, возникли бы М.М. Зощенко, А.П. Платонов, Е.И. Замятин и многие другие, не будь этой утопии?.. Писатели-диссиденты противопоставляли себя не нации и ее развитию, а ложной государственности – и выполняли все ту же писательскую миссию. Идея столь непопулярного ныне «служения народу» традиционно определяла репутацию писателя в России. Конечно, речь идет не о деятельности функционеров, литераторов-госслужащих, выступивших на литературный аванпост в советский период нашей истории, а именно о традиции служения. Е.А. Евтушенко, предвосхищая «Братскую ГЭС» упомянутой сентенцией в «Молитве перед поэмой», не столько выполнял госзаказ, сколько встраивал свое творчество в конкретную российскую литературную традицию. Понятно, что плоское понимание предназначения (пред-назначения!) писателя только в духе «поэтом можешь ты не быть, но гражданином быть обязан» не только недопустимо, но и прямо губительно для литературы. И если в определенные периоды своей эволюции литература понималась именно так и делом писателя было решение именно таких задач, значит в такой трактовке была объективная, исторически обусловленная необходимость. И в этом – великая отзывчивость литературы. В новейшей русской литературе почти редуцировалось не только это исконное видение писательской миссии, но и вообще представление о деятельности писателя как о следовании какой-либо миссии. Провозглашенные в постсоветский период свобода творчества, плюрализм художественных методов, отсутствие каких-либо запретов, ограничений и «государственного заказа» в литературе побудили большинство художников слова обратить свои творческие усилия в область «чистого искусства», а в крайних выражениях – за область искусства. В какой-то момент некоторые современные писатели захотели ощутить такую степень свободы от всяких определений и условий, что стали отказываться и от звания писателей. В таких условиях не могла идти речь ни о гражданственности, ни о патриотизме, ни об облике родины – все, что хотя бы отдаленно напоминало стилистку имперского соцреализма, вызывало устойчивое отторжение. Однако феномен искусства – особенно такого многомерного, как литература, – заключается в том, что даже при отсутствии эксплицированного выражения каких-либо национальных идей, даже при отсутствии какой бы то ни было политической ангажированности и проч., русский писатель остается русским писателем в глазах читающей аудитории – как у себя в стране, так и за ее пределами. Произведение, написанное на русском языке, уже хотя бы через язык оказывается проводником в русскую культуру, тем самым отражая, так или иначе, образ России – ее, как сказали бы классики, «дух», ее психологическое здоровье, ее творческий потенциал и в конечном счете – ее роль в движении мировой истории, ее статус среди других держав. Именно потому рефлексии образа России в русских художественных произведениях так важны и стоят отдельного исследования, что зачастую в формировании этого образа активно участвуют и те тексты, авторы которых демонстрируют свою непричастность развитию этой темы. Порой в глазах читателя подобная писательская позиция может добавить к образу страны больше, нежели рьяная патриотическая патетика. Высокая же патетика в патриотической теме мало изменилась со времен первых русских литературных памятников. Например, в тексте «Слова о погибели русской земли», которое ориентировочно датируют первой половиной XIII века, угадываются все основные тематические узлы, которые найдут развитие в дальнейших литературных произведениях, объектом которых так или иначе будет образ России: О светло светлая и украсно украшена земля Руськая! и многыми красотами удивлена еси: озеры многыми удивлена еси, реками и кладязьми месточестьными, горами крутыми, холми высокыми, дубравоми чистыми, польми дивными, зверьми разлычными, птицами бещислеными, городы великыми, селы дивными, винограды обителными, домы церковьными, и князьми грозными, бояры честными, вельможами многами. Всего еси испольнена земля Руская, о прававерьная вера християньская! Отселе до угор и до ляхов, до чахов, от чахов до ятвязи, и от ятвязи до литвы, до немець… Здесь слышится не только «лирический гимн СССР» – «Песня о Родине» И. Дунаевского и В. Лебедева-Кумача: Широка страна моя родная, Много в ней лесов, полей и рек... От Москвы до самых до окраин, С южных гор до северных морей... – здесь намечены и те «проблемные зоны», которые столетия спустя найдут развитие в литературе в широком смысле диссидентской – особенно по части «грозных князей», «честных бояр» и «многих вельмож». Особой темой является и последующая (до наших дней развивающаяся) литература о России, стержнем которой стала мысль о «православной вере христианской». Если же говорить о русской художественной словесности, начиная с того периода, в который складывался определенный литературный канон, то логика ее развития естественным образом явится в тесной связи с преобразованиями в России, во-первых, политическими, во-вторых, собственно литературными. В силу характерных особенностей российской истории сегодняшний облик нашей литературы во многих своих чертах становится ясно виден и понятен только в контексте многих десятков и даже сотен лет, с одной стороны, развития традиции, а с другой – энергичного отталкивания от нее. Каким был образ России в ранней русской литературе? Каким изменениям подвергался впоследствии и почему? Что прежде всего характеризует современную литературу по этой теме? Обращению к этим вопросам посвящен настоящий раздел. В связи с рассмотрением данной темы также в учебном контексте – преподавания русской литературы в комплексе гуманитарных дисциплин, – в анализе учитывались некоторые существующие на сегодняшний день предметные пособия, учебники и антологии для средней и высшей школы. Имена авторов и произведения, актуальные для темы исследования, выделены полужирным начертанием. XVIII – нач. XX вв. Русская художественная литература имеет своим истоком несколько традиционных функциональных потоков: фольклор (устное народное творчество, частью зафиксированное в печатных памятниках: легенды, былины, сказки, песни и проч.), учительная литература (передача знания, фиксация правил, наставлений), историческая (запечатление исторических событий, хроника), духовная (перепись и толкование священных текстов, патристика, агиография), торжественная (патетические, прославляющие произведения, «слова», «хвалы»), юридическая (официальные тексты указов, законов, договоров) и некоторые др. Довольно рано эти потоки начали объединяться в новые жанрово-стилистические образования (причем не только на собственно русской почве, но и при участии иноязычной, переводной литературы). Яркое тому свидетельство – «Слово о полку Игореве», памятник древнерусской литературы конца XII века, в которым причудливо переплелись книжная и фольклорная традиции, христианский канон и языческая лирика. Другой пример – «Повесть временных лет», общерусский летописный свод XII века, объединивший в себе едва ли не все названные функциональные течения. Однако, несмотря на подобные совмещения и даже смешения, к XVIII веку в литературе сложилось нормативное направление – классицизм, – предполагающее четкую иерархию жанров: «высоких» (трагедия, эпопея, ода, история и т. д.) и «низких» (комедия, сатира, басня и т. д.). В высокой сфере властвовала поэзия – куртуазная, т. е. (в прямом значении) придворная: воспевающая помазанника Божия, монарший род, восхваляющая военную и политическую мощь правителя – а значит, и всего народа, всего государства. Такова, например, торжественная патетика М.В. Ломоносова: Российский род, коль ты ужасен В полях против своих врагов, Толь дом твой в недрах безопасен. Ты вне гроза, ты внутрь покров. Полки сражая, вне воюешь; Но внутрь без крови торжествуешь. Ты буря там, здесь тишина. […] О, сколь монарх благополучен, Кто знает россами владеть! Он будет в свете славой звучен И всех сердца в руке иметь. Тебя толь счастливу считаем, Богиня, в коей признаваем В единой все доброты вдруг, Щедроты, веру, справедливость И с постоянством прозорливость И истинно геройской дух. («Ода Екатерине Алексеевне на ея восшествие на престол июня 28 дня 1762 года») Важно подчеркнуть: XVIII век (и много позднее, о чем будет сказано ниже) – эпоха, когда поэт обязан был быть активным патриотом, а образ России напрямую зависел от образа монарха. Патриотическая тема в русской художественной литературе (в развитом, уже теоретически обоснованном виде), отсчитываемая от времени царствования первого российского императора Петра I Великого, которому Россия обязана авторитетом великой державы, чей образ и по сей день связывается с образом России, – строилась в соответствии с так называемой «культурой готового слова», т. е. оперировала устойчивыми формами и понятиями, которые не вызывали проблем с адекватным восприятием того или иного произведения искусства. Образ России был неизменно связан с ее географической обширностью, военной мощью и, как следствие, ее политическим превосходством в мире (Россия вела множество войн, которые в подавляющем большинстве были победоносными для России), что своеобразно совмещалось с самыми трогательными интонациями в отношении ее красоты, гостеприимства и терпимости. Порой доходящее до агрессивной насмешки, патриотическое слово удивительно сочетало в себе «плач» по России невинно страдающей. Иллюстрацией таких причудливых совмещений, а также устойчивости культуры готового слова (счет на века!) может стать стихотворение Ф.М. Достоевского «На европейские события в 1854 году», которое писатель создал в Семипалатинске после четырехлетней каторги с целью убедить правительство в своей благонадежности (речь в стихотворении идет о конфликте между Россией, с одной стороны, и Англией и Францией – с другой): С чего взялась всесветная беда? Кто виноват, кто первый начинает? Народ вы умный, всякой это знает, Да славушка пошла об вас худа! Уж лучше бы в покое дома жить Да справиться с домашними делами! Ведь, кажется, нам нечего делить И места много всем под небесами. К тому ж и то, коль всё уж поминать: Смешно французом русского пугать! Знакома Русь со всякою бедой! Случалось ей, что не бывало с вами. Давил ее татарин под пятой, А очутился он же под ногами. Но далеко она с тех пор ушла! Не в мерку ей стать вровень даже с вами; Заморский рост она переросла, Тянуться ль вам в одно с богатырями! Попробуйте на нас теперь взглянуть, Коль не боитесь голову свихнуть! Итак, в XVIII веке гражданский долг мог видеться писателю исключительно в служении престолу, следовательно – в превознесении престола, воспевании побед российского оружия и созидания высокого и грозного образа России перед лицом мира. Разумеется, печатная литература была строго подцензурной, до определенного момента даже не предполагавшей и намека на критическую оценку действий монарха. Одними из первых на прямую печатную дискуссию с самодержавием пошли просветители: Н.И. Новиков в журналах «Трутень», «Живописец», «Кошелек» позволял себе довольно едкую политическую сатиру и прямое выступление против крепостного права. Некоторое время Екатерина II позволяла журналистике и сатиру, и критику, и даже дискуссию, отвечая в печати под псевдонимом, но ни память о крестьянской войне под предводительством С. Разина (1670–1671), ни назревавший пугачевский бунт (1773–1775) не способствовали мягкому отношению к «оппозиции» даже просвещенной императрицы. В 1792 году масон Новиков был заключен в Шлиссельбургскую крепость. В 1790 году А.Н. Радищев пишет «Путешествие из Петербурга в Москву», где, рисуя широкую картину российской жизни, сочувственно описывая быт крестьян, подвергает критике самодержавие и крепостничество. Радищев был сослан в Сибирь, книга была конфискована, но долгое время распространялась в списках и имела сильнейшее влияние на писателей и мыслителей еще многие годы. Русское Просвещение по-новому представляло себе задачи литературы. Образ Российской империи был для просветителей по-прежнему величав и грозен, однако ими была открыта неслыханная прежде возможность критического высказывания в отношении российской действительности в широкой печати. Как в XVIII веке особую высоту облику Российской империи придавали ее военные победы, так и в новом – XIX – веке именно война примирила на время многие социальные и политические противоречия внутри империи, начинающие давать о себе знать все громче, все чаще. Необычайный подъем патриотического чувства сопровождал победу России в Отечественной войне 1812 года. В истории литературы осталось множество произведений о вторжении наполеоновской армии и победы над нею – как непосредственных участников этих событий, так и тех, для кого эти события стали уже легендарными. Александр I становится царем-освободителем, о котором молится великий, несломленный, народ-победитель. России царь благочестивый, Герой в душе миролюбивый! Он долго брани не хотел; Спасал от бурь свою державу: Отец чад-подданных жалел И ненавидел крови славу; Когда ж меч правды обнажил, Рек: с нами Бог! и победил. (Н.М. Карамзин. Освобождение Европы и слава Александра I. 1814) Как видно по этому карамзинскому тексту, готовые формулы, заданные традицией, продолжали жить еще долго, однако постепенно (и не в последнюю очередь – в связи с памятью о войне) в литературу, периодику и нелегальные органы информации проникало совсем иное изображение внутреннего устройства России – со всей ее социальной, классовой драматургией. Уже с 1816 года начинает деятельность «Союз спасения», огромная часть золотой аристократии оказывается в оппозиции царственному режиму. Уже в 1818 году А.С. Пушкин пишет знаменитое «К Чаадаеву»: Товарищ, верь: взойдет она, Звезда пленительного счастья, Россия вспрянет ото сна, И на обломках самовластья Напишут наши имена! И уже 14 декабря 1825 года, в междуцарствие после смерти Александра I, вчерашние герои-офицеры, ветераны Отечественной войны 1812 года, участники заграничных походов русской армии 1813–1815, а ныне – революционеры подняли обреченное на провал восстание против самодержавия и крепостничества. Монолитный образ державы начинал разрушаться, нуждался в историческом пересмотре, глубоком философском переосмыслении, требовавшем погружения в историю государства. А.С. Пушкин пишет трагедию «Борис Годунов» (1824–1825, опубликована в 1831) – о событиях рубежа XVI–XVII веков, поэму «Полтава» (1828) – память о Северной войне 1700–1721 гг., поэму «Медный всадник» (1833, опубликована в 1837) – об имперской воле Петра I, роман «Капитанская дочка» (1836) – о сути народной войны; работает над историей пугачевского бунта, говорит о народных брожениях и бездне, отделяющей самодержавие и дворянство от народа. Поэзия начала сдавать позиции, на авансцену литературного процесса вышла проза. |
2. Автор программы: Гафаров Р. М., канд филол наук, доцент кафедры... Федерального государственного стандарта, Примерной программы основного общего образования по литературе и авторской программы по... | Методическое пособие по курсовой работе москва 2009 Разработано М.... Динамическая эквивалентность как способ преодоления различий в национальных картинах мира | ||
Издательство с. Петербургского университета Рецензенты: канд филол наук Т. Г. Иванова (Институт русской литературы (Пушкинский дом)) | Учебно-методический комплекс дисциплины Автор программы: Пожидаева О. В., канд филол наук, доцент кафедры русской филологии | ||
Учебно-методический комплекс учебной дисциплины Доцент кафедры русской и зарубежной литературы, канд филол наук Калашникова Н. Б | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Кудреватых Анастасия Николаевна, канд филол наук, доцент кафедры русской и зарубежной литературы Ургпу | ||
Под общей редакцией С. А. Ляшко Е. В. Сухорукова — доц., канд пед наук; С. И. Шумарин — доц., канд филол наук; В. В. Назаров — доц., канд ист наук; А. И. Золотухин... | Курс лекций по истории русской философии. Спб.: Изд-во СпбГУ, 2009.... Федеральное государственное бюджетное образовательное учреждение высшего профессионального образования | ||
Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Священная гора России. Образ Кавказа в русской литературе (география – литература, 2 часа) | Чтение научной литературы Составители: д-р филол наук, проф. С. Г. Воркачев, канд филол наук, доц. Е. А. Воркачева, доц. Н. Ю. Граббе | ||
2. Автор программы: Пожидаева О. В., канд филол наук, доцент кафедры... Физика. Основное общее образование. Приказ Минобразования России от 05. 03. 2004 №1089 «Об утверждении федерального компонента государственных... | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... М. Н. Малахова, канд филол наук, доцент, зав кафедрой ин яз. Омской академии мвд россии | ||
Тема урока: «Образ России в музыке» Цели урока: Создать обобщенный музыкальный образ России на различных примерах русской музыкальной культуры: классической музыки,... | Обеспечение дисциплины основная литература: № п/п Современные философские проблемы естественных, технических и социально-гуманитарных наук. Учеб для асп и соиск ученой степени канд... | ||
Семинар по современной журналистике Классицизм, сентиментализм и романтизм в русской литературе. Становление реализма в русской и мировой литературе. Жанровое богатство... | Образ «маленького человека» в русской литературе Рабочая программа по изобразительному искусству для 2 класса разработана на основе |