Психологический анализ культурных установок
Скачать 1.41 Mb.
|
Религиозная позиция Религиозная позиция часто маскируется или искажается социальной установкой, заряженной этическим пафосом и служащей ей с миссионерским усердием. Эта тенденция особенно заметна сегодня, когда религиозная позиция, как и эстетическая позиция в XIX веке, видимо, может стать социально иррелевантной (не найти своего места). Фрейдистская психология заклеймила позором религиозную позицию как инфантильную, и, если она проявляется во взрослом человеке, то как регрессивное явление. Но конечно, Фрейд был прав, разграничивая инфантильные религиозные чувства и их последующее развитие во взрослом человеке. На самом простом уровне религиозное чувство может быть передано от родителей детям бессознательно или может являться результатом религиозного обращения в детстве или юношестве, но оно не образует зрелой религиозной позиции. Любой ребенок может опуститься на колени и молиться перед идеальным образом Бога, произведенным из образов отца или матери, но эти переживания являются настолько преходящими, насколько они пылко служат исполнению желаний. Религиозная позиция может действительно проявиться только тогда, когда человек перерастет замещение детско-родительских отношений или зависимость от свидетельств веры других людей. Это обычно происходит в пору юношества, когда некоторые важные образовательные ритуалы перехода в новое качество нейтрализуют эмоциональную зависимость от семьи в сочетании с пробуждающимся осознанием того принципа самости, которому эго добровольно подчиняется [19]. Если это произошло как чисто социальное явление, то самость, вероятно, просто подняла эго в позицию власти. Т. Элиот сравнивал эту первичную покорность эго высшей организующей власти с «моментом отдачи, который никогда не вернет назад времена благоразумия» [20]. Истинная религиозная позиция зависит от непоколебимого чувства ее ценности, а не от логических доводов. Она характеризуется детской простотой (не инфантильностью) и непосредственной убежденностью, что дух пропитывает всю жизнь. Но аффективной природы религиозного чувства недостаточно. Оно также требует некоторых знаний, некоторого понимания того, что переживается. Хотя психолог не может добавить ничего нового к исследованиям теологии и должен отрицать, что в любом формальном смысле занимается исследованием духовных факторов в материале пациентов, он может и должен видеть, что его метод исследования учитывает основные принципы теологии. Я напомню здесь заявление Эдварда Эдингера, что юнгианский аналитик, если его пациент сталкивается с религиозной проблемой, не только имеет право исследовать, но даже должен принять объективность метафизического измерения жизни [21]. Тогда, вероятно, он сам сможет узнать что-то о персональной значимости религиозной позиции из упражнений в области своей специализации. Пауль Тиллих сделал яркое утверждение в этой связи: Всякая теология включает три элемента. Первый — это iheos, Бог, он заставляет себя проявляться, элемент откровения. Второй — это iogos, Логос, рациональный дискурс о том, что Бог сообщает, когда он передает самого себя. И третий — это kairos — соответствующий момент во времени, время, когда теолог должен проповедовать своей эпохе. Ни одна систематическая теология не может обойтись без этих элементов. Если теряется элемент откровения, мы имеем дело не с теологией, а, возможно, с философией религии. Если логос, рациональное слово, теряется, у нас больше не теология, но экстаз или чудо, или и то и другое. Если третьего элемента — kairos — не хватает, то традиция мертва, и, несомненно, это часто и происходит с систематической теологией [22]. Применяя эту схему к настоящему исследованию, я должен прежде всего перевести его на наш психологический язык. В этом смысле theos — это самость Юнга, образ Бога, воспринимаемый и переживаемый аффективно при его возникновении из мира архетипи-ческих образов. Тогда логос становится вразумительным описанием этого образа. Kairos — это связь, которая должна быть установлена между индивидуальным духовным внутренним конфликтом и общими проблемами современной жизни. Психологический анализ, конечно, сильно расходится с теологией и подходит близко к религиозному мистицизму в тех формах, которые делают акцент на внутреннем переживании смерти, ведущей к новой жизни. Это переживается как инициация того типа, которую я упомянул как опыт в позднем юношестве, когда или случайно или в соответствии с обычаем молодой человек наставляется и вдохновляется пережить Бога наедине с собой, что отличалось бы от его прежнего восприятия духовности людей его среды. Ритуал отделения — это тип очищения, избавляющий от старых отношений. Он сопровождается тяжелым инициирующим испытанием покорностью, каким бы изменениям не предрешено было появиться через призывание образа Бога в любой из его многих форм. В действительности эти формы не бесконечно разнообразны, и могут быть сведены к нескольким довольно простым темам. Theos как образ Бога часто появляется во снах как один из четырех первоэлементов: воздух, земля, огонь, вода или их комбинация. Они, в свою очередь, сочетаются или эволюционируют в божественное растение, животное, ребенка, мужчину, женщину или мужчину-женщину (как божественная пара или как гермафродит). Примеры этого символизма могут быть найдены в любой великой мировой мифологии, но лучше всего они нам известны в образах греческих богов и богинь из рассказов об их происхождении и транс- , формациях. Мы можем воспринимать их как мужчин и женщин, как их описывали Гомер или другие поэты, такие, как Овидий. Но если мы познакомимся с ними по описаниям современных греческих исследователей типа Кереньи или Жака Харрисона, то узнаем, что они имели целую серию предыдущих воплощений. В одной традиции Зевс был дятлом, потому что поведение дятла говорило крестьянину, какую погоду ждать. Так что Зевс был в начале гадательным природным божеством. Легенда об Афине, которая родилась, выйдя взрослой из головы Зевса, является поздней версией, а вначале Афина была змеей, или змеиной колдуньей. Вы можете увидеть ее тунику, вышитую извивающимися змеями, даже на официальных изображениях. Эти божества могли прийти и из более далеких времен. Мы знаем, например, что Гера первоначально не была женщиной, но самой землей; Посейдон однажды был водой и также землей, как колебатель земли; Гефест был огнем; Гермес был парой переплетающихся змей, прежде чем он стал божеством и приобрел крылья. Крылья отмечают в свою очередь идентичность с воздухом, так что в одной из своих форм он несет значение божества интуитивных импульсов. Так он стал духовным посланником, движущимся между жизнью и смертью, между верхним (сознательным) и нижним (бессознательным) мирами. Помещая подобные образы в один ряд вместе с архетипами смерти и возрождения, мы можем найти свой путь среди всех возможных комбинаций религиозного символизма в мировых культурах. Однако существует культурная разница в религиозной позиции между приверженцами монотеизма и теми, чья религия преимущественно политеистична. Религиозный опыт смерти является общим для всех (универсальная «темная ночь души»), но последующее возрождение может идти двумя очень разными дорогами к просветлению: монотеистический вариант с ведущим образом воскресения, характерный, в основном, для патриархальных религий; политеистический вариант с доминирующим мотивом перерождения, имеющий матриархальную окраску. Первый — линейный (в историческом понимании) и трансцендентный, действительно предполагающий «конец света». Второй — вечное возвращение через зоны и сезоны — видится скорее циклическим, а не линейным, по Мирче Илиаде, «вечным возвращением всех вещей» [23]. В отличие от образа трансценденции, религии перерождения дают нам важный образ «сосуда». Ритуалы инициации, представленные каждым из этих образов, также различны. Для одного ритуал рассматривается как «путешествие», мистическое приближение к божественному, ведущее к духовному совершенству, тип «паломничества». Другая форма трансформации — форма перерождения — происходит на тайной территории в подземной камере или в подземной стране. И образ Бога является символом возникновения и роста, происходящих внутри, как растение прорастает в хорошо культивируемом саде. Иногда эти две тенденции встречаются и сливаются. Особенно хороший пример — сновидение одной пациентки, в (Котором ей привиделся рисунок. Она сказала: Это был впечатляющий рисунок, показывающий ступени человеческих устремлений. Рисунок напоминал древний храм или только семь больших ступеней, вырубленных в камне. Самая низшая ступень представляла соитие мужчины и женщины... На верхней ступени было высечено: «образ Бога». На меня это произвело сильное впечатление, словно это было что-то, делающее человеческую жизнь осмысленной и разумной. На диаграмме ступеней, ведущих от союза мужчины и женщины к образу Бога, она представила мужчину и женщину их биологическими символами; далее — семь ступеней и образ Бога в виде круглой капли, изображающей архетипическое и поэтому непознаваемое с чисто культуральной точки зрения. Что особенно удивительно в ее рисунке — это то, что в нем есть и храм, символ оболочки, места, где существует сакральный эротический союз, и лестница к высшему уровню, представленному символом трансценденции. Эти два символа объединены числом семь, которое архетипически обозначает опыт инициации в традиции тайных религий античности. Как я покажу позже на материале снов, храм указывает на второе рождение, а лестница — на символизм воскрешения или достижения будущей жизни после смерти. Тем не менее, символ также служит выражению общей религиозной тенденции любого исторического периода, его kairos. Мы находим в работе Уильяма Блейка упоминание необходимости отстаивания ; индивидуальной человеческой религиозной потребности. Она, видимо, находилась целиком в конфликте с современными религиями того времени. Тем не менее мы знаем, что она отражает повторяющуюся религиозную проблему его времени, на которую мы можем откликаться и по сей день. С одной стороны, Блейк был хорошим христианином и неоплатоником, с другой стороны, кем-то вроде религиозного натуралиста и поэта, в котором религиозный опыт проявился архетипически вне связи с предшествующим культурным опытом. Но существует третий аспект символизма в его работе, который представляет нечто иное. Он исторически выражен в потоке алхимической религиозной философии и иконографии, которая продолжает тайную традицию Парацельса и Якоба Беме. Эта позиция занимает нейтральное положение между христианской иерархией божественного с небесными созданиями и земной религией, где противоположности все еще слиты вместе в состоянии природы. В отличие от религии трансценденции и религии простого перерождения в природе, сегодня более определенно, чем во времена Блейка, новый синкретизм продолжает алхимическую традицию, ища реализации себя как в произведениях искусства не вполне сознательного характера, так и через символизм сновидений современных религиозно мотивированных людей. Это напоминает нам предостережение Джеральда Дона в Museum Hermeticum: Заставить вещи, прячущиеся в тени, проявиться и удалить тень от них — это Бог позволил разумному философу сделать через природу... Все эти вещи происходят, и глаза обычного человека не видят их, но глаза знания и воображения воспринимают их истинным и самым истинным виде-ньем [25]. Аниела Яффе, цитируя этот пассаж, суммирует алхимическую традицию следующим образом: Все повторяющиеся попытки описать загадочные качества и трансформации материи, содержали такое обилие религиозных идей, так много аллювий по поводу скрытого смысла, что это наделяло алхимию значимостью религиозного движения. ...По Парацельсу, материя приобрела безошибочные качества Increatum и поэтому стала со-существующей и со-вечной Богу. Т.к. она рассматривалась как духовная и даже божественная субстанция, удивительно, что алхимическая экспериментальная работа в лаборатории, философствования, подобные погружения в трансформации материи и практическое исследование ее качеств принимало характер религиозного ритуала, opus divinium ^26]. Идея существования новой жизни в мертвой материи потребовала совершено другой религиозной задачи, отличной от всего, что мы знаем в наших христианской и иудейской традициях. Ближайший путь ее реализации — это помнить, что алхимики говорили о своих экспериментах, как о высвобождении духа из материи в «свет природы». Этот lumen naturae объясняется Юнгом. следующим образом: Как только Запад начал исследовать природу, до сих пор еще совершенно непознанную, сразу стала зарождаться доктрина lumen naturae. Эккле-зиастическая доктрина и схоластическая философия оказались совершенно несостоятельными в том, чтобы пролить свет на природу физического мира. Закономерно возникло предположение, что точно так же, как ум раскрывает свою природу в свете божественного откровения, так и природа сама должна обладать определенной светимостью, которая могла бы стать источником просветления... Более серьезные алхимики, если верить их утверждениям, были религиозными людьми, которые и мысли не имели критиковать природу откровения... т.к. они старались доказать, что таинство веры отражено в мире природы [27]. К алхимии можно отнести и современный индивидуальный поиск нового Бытия, чего-то такого «нового», типа научного открытия атомной энергии с ее конфликтом между созиданием и разрушением (в соответствии с духом двуликого Меркурия), выражающим нашу современную ужасную потребность найти некоторую новую форму объединения, с помощью которой «ы могли бы решить проблему обучения тому, как использовать ядерную энергию; не убивая себя или не разрушая мир. Юнг так описал образ двуликого Меркурия: Здесь противоположности, присущие божеству, ясно разделены. Алхимическая параллель с этой полярностью является двойной природой Меркурия и, в то же время, их объединяющим символом, выступающим иногда как смертельный яд, как василиск, иногда как панацея, как спасительное средство [28]. Философская алхимия как «божественная работа» особенно близка по духу людям типа Юнга, для которых традиционная христианская религиозная идентичность оказалась несостоятельной в такой степени, что они вынуждены были поднять из культурального бессознательного новые религиозные установки для kairos своего времени, которые некоторым образом продолжают старые традиции греко-римских религий. В этих традициях Христос не был сакральной жертвой человеческой неспособности понять жизнь духа; он был добрым пастырем в духовной линии Орфея. Я уже описывал Орфея как бога, напоминающего Диониса, и предшественника Христа: Орфей, вероятно, был реальным человеком, певцом, пророком и учителем, который был замучен, и чья могила стала часовней. Неудивительно, что ранняя христианская церковь видела в Орфее прототип Христа. Обе религии вносили в поздний эллинский мир возможность будущей божественной жизни [29]. Орфей отличается от Христа тем, что продолжает связь с древними тайными религиями, которые «обращались с символами, связанными с богочеловеческим и андрогинным персонажем, который предположительно имел глубокое понимание животного и растительного мира». [30] И таким образом эта традиция предвидела то, что мы описали как философскую алхимию и доктрину lumen naturae. Но она также отражает трансцендентную природу поздней христианской мистерии, утверждающую возможность обретения бессмертия, которую я собираюсь описать детально. Именно из-за легкости, с которой некоторые анализируемые могут принимать дохристианские и восточные религиозные формы верований, мы, аналитики, имеем слишком оптимистический взгляд на способность современного человека обнаруживать подходящие сны или фантазии с образами божеств и не учитываем только слабую способность понимать и далее использовать эти образы для сознательной интеграции. Этот оптимизм никак не оправдан. Когда образ Бога определенно мужской и единственный, т.е. монотеистический, мы не должны рассматривать его как некоторый любимый мифологический образ. Вместо этого он может оказаться таким устрашающим, как гностический Абракас, или Сатана — фигуры, которые предполагают преследование или обструкцию, и, если они приняты в этом облике, могут толкать своих жертв в полную встречу с тенью. Чтобы проиллюстрировать, что я имею в виду под «тенью» в религиозном смысле, я напомню сон женщины, которая пришла в церковь, полную огромного темного враждебного присутствия, которое, как она подумала, относилось к Богу, но очень сильно отличалось от благосклонного покровительства Бога ее детских верований. Она прошла дальше в церковь и очень удивилась, когда это присутствие обернулось очень просто появлением непривлекательного материалиста-бизнесмена. Она распознала его как теневую сторону своего прежнего идеализма, и последующее обсуждение позволило ей признать ее собственный материализм, основанный на необходимости финансовой поддержки. Это осознание могло прийти только после ревизии всей ее религиозной позиции, с тем чтобы установить ее новым способом. Истинное спасение заключается в нашей способности гуманизировать эту негативную часть священного образа Бога. В соответствии с этим процессом позже может проявиться исцеляющая сила фемининного с ее политеистической окраской, трансформируя деструктивный гнев в исцеляющее и излучающее любовь единство. Таков был опыт Данте, чей поход в «Божественной комедии» является религиозной инициацией такого типа. Первоначальная встреча с тенью как с наказанной Богом греховностью человечества показана в образе Ада, за которым последовало возросшее осознавание фемининного (Беатриче), что принесло исцеление в Чистилище и привело к тому чувству совершенного союза в Рае, где мужские и женские образы подходящим образом балансируются. Но это может произойти только тогда, когда личностная идентичность индивидуума достаточно сильна, чтобы справиться с напряжением между враждующими полярностями. Данте должен был найти свою идентичность между жалким смирением (стыдом) с одной стороны и грехом гордыни (самовозвеличиванием) с другой. С психологической точки зрения это как раз та фундаментальная пара противоположностей, которая переживается нестойкими людьми в одиночестве, когда они колеблются между истощением и инфляцией. Огромная опасность лежит в тенденции к инфляции, потому что она рождается из неосознаваемого желания духовного всемогущества. Различные писатели вслед за юнговским первоначальным описанием архетипического паттерна, известного как puer aeternus (вечный юноша), показали, как определенные молодые люди впадают в позицию грандиозности, которая имеет много общего с комплексом неполноценности по Альфреду Адлеру [31]. Такие молодые люди идентифицируются не с этой позицией неполноценности, но с позицией превосходства, возникающей в качестве гиперкомпенсации. Т.е. инфляция эго-сознания часто проявляется (или имеет тенденцию проявляться) как героическая позиция. Но образ героя в этом случае все еще связан по происхождению с трикстерной фигурой, которая не знает различий между правильным и неправильным, и не принимает никаких обязательств, предпочитая собственное экспериментальное отношение к жизни. Для многих людей трикстерный импульс дает сильнейшее сопротивление инициации, потому что он выглядит как божественно санкционированное беззаконие, которое, возможно, становится героическим [32]. Сон моего пациента может продемонстрировать относительность этого символизма. Сновидец был молодым человеком, совершено неориентированным в своей жизни. У него были серьезные профессиональные навыки и хорошее образование, но не было специфической идентичности или реальной цели. Его отношения были постоянно переменчивыми, и он постоянно менял место работы; он был продуктом потакающей его слабостям семьи, и его религиозные верования взращивали ложное чувство безопасности. Он действительно думал, что Господь всегда все обеспечит. Было трудно ему помочь, потому что я не знал, как нанести подходящий удар по его самодовольству, как дать ему почувствовать столкновение с жизнью, вместо искусственной защиты от нее. Он, однако, страдал из-за своей жизненной ситуации и имел сильное религиозное чувство, что он должен в христианском смысле потерять самого себя, чтобы обрести себя снова. У молодого человека был сон, который произвел на него большое впечатление. Этот сон дал ему почувствовать, что проблема каким-то образом ускользает из его рук, и что дает о себе знать первичный религиозный опыт, который он не смог бы самостоятельно раскрыть на уровне сознания. В этом сне молодой человек видел, что стоит у стола, на котором лежит огромная старая пергаментная книга, раскрывающаяся перед ним. Когда он начал ее разглядывать, слева подул такой сильный ветер, что стал очень легко по очереди переворачивать страницы. Это был не обычный ветер, он словно исходил от невидимого присутствия, от призрака. Справа стояла его знакомая, и ее присутствие его успокаивало. Он ассоциировал ветер из сна с дыханием святого Духа. Книга оказалась философской по содержанию, воплощающей мудрость, которую он стремился найти, но которую в реальности, как он чувствовал, он никогда не сможет запомнить, независимо от того, как много' он прочтет. Женщина рядом с ним была недавней знакомой, одинокой пожилой женщиной, жизнь которой он охарактеризовал как гармоничную, спокойную, отвечающую определенным культурным запросам. Она была гостеприимной хозяйкой и приглашала его в гости одного или в компании с друзьями. Между ними не было эротического физического притяжения, но ее общество было ему приятно: она могла сделать мудрое замечание и была восприимчива к его идеям. Эти описаннные отношения между ним и его знакомой повторяли семейный паттерн, наблюдаемый у определенных мужчин, которые еще не открыли их истинную идентичность и которые полагаются на приятное и стимулирующее влияние духовной матери, femme inspiratrice, которая может выслушать их и помочь раскрыться без чрезмерных эмоциональных требований для себя самой. Может возникать и настоящий эротический интерес, но лишь как вторичный по отношению к цели на обучение такого молодого человека созданию модели для решения его профессиональных задач. Во сне эта женщина стояла справа, что предполагает сторону, с которой он лучше всего адаптирован к миру. Она была культурным человеком, и из дальнейших ассоциаций стало ясно, что сновидец имел много общего с ней благодаря сходству их социальных обстоятельств жизни. Он был тем типом мужчины, который с ранних лет научился чувствовать себя как дома в психической атмосфере женщин. Как у всех людей пуерильного типа, эта его черта происходила из позитивной идентификации с матерью. Вместо чистой фигуры анимы, представленной мечтательной принцессой или belle dame sans merci, или заманивающей куртизанкой, ему нравились определенные реальные женщины — женщины, которым не нужно мистифицировать или заманивать мужчин ради их любви, но которые могут просто радоваться товарищеским отношениям. В таких отношениях, конечно, существует некоторая степень личной проекции, но именно того типа, который позволяет мужчине отличать реальную женщину от образа анимы, который затем становится, так сказать, внутренним фемининным спутником, вдохновляющим любовь к мудрости, а не желание сиюминутного удовольствия. Можно вспомнить Диотиму из Сократических диалогов Платона. И мы узнаем ее специфические религиозные формы в гностической Софии, или в Шекине из Каббалы, или в Таре в буддизме. Этот молодой человек был совершенно наивным в отношении любых таких сознательных ожиданий от его подруги, и она не была склонна к той роковой роли, которую могла бы сыграть в жизни его сновидений. Оба не были готовы к дуновению Святого Духа, проносящегося через их отношения. Во сне она стояла перед древней, громоздкой книгой, содержание которой он с трудом удерживал в памяти. Должен ли он продолжать изучение книги или вместо этого развивать их отношения? В действительности — ни то ни другое, т.к. каждое в отдельности вело бы его к патовой ситуации, к становлению книжным червем или к застреванию надолго в материнско-сыновних отношениях. Соответственно, маскулинная сила ветра, перелистывающего страницы, подразумевает, что внутреннее знание мертво по сравнению с динамической силой духа, и он должен теперь стать человеком в своих собственных правах. Только некоторая сверхъестественная сила, вероятно, может вдохнуть новую жизнь в эти старые страницы или заместить их мудростью, происходящей из естественного источника. Но дух в этой форме слишком примитивен, чтобы быть просветляющим, и главным образом внушает страх, как при некотором присутствии нечистой силы, которая может разрушить его, книгу или их дружбу. Довольно много людей встречают дух только в форме некоторого вызывающего озноб видения, парапсихологического опыта, обычно стимулированного отношениями с человеком, имеющим бессознательный медиумический талант. Но этот талант не всегда бессознателен; иногда он культивируется теми, кто действительно способен стать медиумом и целителем. Возможности таких спиритических явлений представляют только отдаленный психологический интерес, потому что они проявляются слишком неожиданно и у слишком непредсказуемых типов людей. Каждый раз, когда они демонстрируются одним из моих пациентов, я должен еще раз удостовериться, что такой человек действительно является медиумом, а не неизлечимым истериком. Часто истерия сопровождает истинный талант, и все, что мы видим — это человек, чьи трансы, видения или голоса видимо являются попытками достичь власти или привлечь внимание. И, несомненно, игры за власть могут представлять особую опасность, как показал И.М. Левис [33]. Но нам следует быть внимательными, чтобы не недооценить таланты таких людей к пророчеству и поэтическому пониманию происхождения истинного религиозного переживания. Когда эти таланты могут быть приняты, терапия помогает развитию религиозной позиции как совершенно законной формы культурной идентичности. Такие люди учатся, и мы можем учиться у них искусству самодисциплины, которая проходит, как Данте познал на опыте, между противоположностями инфляции и истощения. Молодой человек, сновидением которого я занимался, не был медиумическим типом вообще. Он был, как показал сон, обречен на развитие в максимальной степени философской позиции. Но чтобы это реализовалось, он должен был вначале приобрести религиозный духовный опыт, который оживляет любую истинную философию. Соответственно, он последовал за философскими интересами своим собственным путем, с новым энтузиазмом вникая в их содержание с помощью подходящего личного анализа. Оглядываясь на прошлое гораздо позже, он чувствовал, что тот сон был внутрипсихическим событием, которое инициировало его впервые в осознавание того, каково это — иметь религиозную позицию. Вдохнув новую жизнь в его интеллектуальные интересы, сон также принес новое ощущение жизни через посредничество женщины. В сновидении этого мужчины образ Бога представлен воздухом. Но первичная природа образа Бога может быть представлена и в других формах типа огня, воды, земли. Мы рассматриваем эти элементарные формы типа воздуха не сами по себе, а в движении (как ветер). Если покопаться в любой современной работе по истории религий, можно найти бесчисленные ссылки на божественную природу четырех элементов, и во всех случаях движение — постоянная черта их проявления. Святой дух также может быть огненным или водяным. Христос был крещен водой на Иордане, но также и Святым Духом как огнем. Ритуал крещения был инициирующим опытом обновления, направленным на очищение человечества от первородного греха, и включал проживание состояния смирения, необходимого для пробуждения духовного осознавания. Огонь, с другой стороны, представляет силу духа в движении вперед, т.е. способность действовать со всем своим миссионерским пылом. Как Жан Даниелу напоминает нам: Именно с Пентекоста началась миссия церкви. Когда ученики собрались в Иерусалиме, неожиданно «прогремел звук с небес, как будто стремительный могучий ветер ворвался в дом, в котором они сидели». И появились расколотые языки пламени, и опустились на голову каждого из них [34]. Иллюстрация из Rabula Codex A.D. 586 является самым ранним сохранившимся представлением Пентекоста [35]. Дева Мария стоит в центре с шестью апостолами по обе стороны. Над ней опускается голубь Святого Духа, и над каждой головой «расколотые языки пламени», упомянутые автором Деяний. Столь близкие к источникам христианской духовности огонь и ветер обозначали бессознательную активность, которая и до наших дней охватывает церковь. Если она повторяется, то как мы узнаем тогда, что она не будет порождать то же реформаторское усердие для изменения существующей церкви, как было в первом веке? В отличие от этого символизма Дева выражает дух ненасилия, компенсирующий пафос Иоанна в обращении в веру [36], и ее мирная натура поощряет дух смирения, а не агрессии. В отличии от обычной византийской дифференциации этих элементов, выраженных антропоморфно, мы не должны забывать, что первоначальный дух Бога был действительно воздухом, или водой, или огнем, как если бы они произошли из одного источника. В христианском мистицизме все стремится вверх. Так, молитвы верующего относятся наверх «на крыльях голубя» [37]. Этот образ происходит из Псалмов 57:4: «Кто даст мне крылья, как у голубя, чтобы я полетел и обрел покой?» С другой стороны, тот же голубь опускается с Пентекостальным огнем, чтобы вдохновлять религиозное действие здесь, в этом мире. Тем не менее, по их месту происхождения в архетипическом духе, они являются одним и тем же. Едва ли стоит напомнить, что в этих элементарных христианских формах Духа явно отсутствует элемент, называемый древними землей. Земля — с растениями или без них — появляется обычно в современных снах точно так, как она проявлялась в алхимии в принципе коагуляции (coagulalio) или трансформации материи. Этот элемент был пропущен в христианстве так же, как и в иудаизме, потому что в те времена думали, что все «земное» чуждо небесному духу. Считалось, что эта форма духа найдет выход через свою собственную активность, свой собственный процесс брожения и роста, как в «свете природы» Парацельса. Какими бы просветленными или возвышенными ни были наши религии, современные люди страдают от глубокого чувства отчуждения от земли, от которой наши предшественники прослеживали свое происхождение и которой они приписывали свое главное таинство, помещая землю космогонически в самый центр их вселенной. Один мужчина однажды пришел ко мне с вопросом, что я Думаю о смысле впечатляющего сна, который у него был после смерти его отца. Смерть отца имеет для мужчины огромную важность с психологической точки зрения, и обычно так и воспринимается большинством мужчин. В свете их сновидений это, по-видимому, тесно связано с их религиозным развитием. Мужчина, отец которого умер прежде, чем сын был внутренне готов к этому событию, мог бы переживать критический период сомнений в себе, поскольку ему выпало взвалить на плечи психологическую ответственность за свою жизнь и за семью до того, как он стал полностью готов к этому. Если, напротив, он был готов к этому событию, то он может ощутить радость наступающей новой эры, предназначенной осуществить его собственную зрелую культурную задачу. Мужчина, принесший мне сон, был зрелым в этом смысле, т.к. он длительное время жил, освободившись от влияния отца, и был внутренне готов к его смерти — немного слишком свободен, потому что он думал, что мог бы питать больше любви и уважения к отцу, особенно в юношеские годы. Вместо 4тото он смотрел на отцов других мужчин, учась у них, как вести себя. Было трудно понять, почему так случилось, ведь его собственный отец сделал довольно успешную карьеру шахтного инженера, и пользовался любовью и уважением коллег и друзей. Но сын чувствовал, что упущено что-то, что он мог описать только как недостаток некоторой формы культурного сознания. Он сказал: «Мой отец в действительности вообще не знал культурную жизнь. Всякий раз, когда мы ходили в театр, или на концерты, или в музеи, или в церковь, он не имел своего собственного мнения и, вероятно, никакого реального опыта в этом плане. В конце у него не было религиозных интересов, необходимо проявляющихся в пожилом возрасте, хотя моя мать была естественным образом религиозной женщиной со значительными интеллектуальными способностями. Он иногда беспокоился по поводу своей физической слабости и в пожилом возрасте позволял, чтобы ему читали практики христианской науки, но никогда не выражал никакого намерения признать ее как удовлетворяющую его религию. Этически он был безупречен, и о его моральности соседи отзывались в сентиментах о христианской любви. Но я удивляюсь, почему он никогда не выражал собственных религиозных чувств.» На таком фоне этот мужчина рассказал мне сон: Мой отец не присутствует во сне, но все происходит в одной из тех пещер, которые он исследовал много раз в поисках драгоценных металлов. Пещера напоминает мне один покинутый туннель близ Вирджинии, куда однажды отец меня взял. В те времена он рассказывал мне увлекательные истории о Comstock Lode и мужчинах, которые раскапывали его, многих он знал в молодости. Идя по туннельной пещере, я набрел на нечто огромное, погруженное в серо-желтую землю, в которой это нечто пролежало несчетное количество лет. Это было яйцо динозавра. Я был очень удивлен, и вместо того, чтобы думать о нем как об ископаемом, я размышлял, не содержит ли он все еще живой эмбрион, который может вырасти, пробуждая животное вырваться из скорлупы несмотря на то, что яйцо пролежало здесь много веков. Этот сон произвел на него сильное впечатление, потому что яйцо динозавра давало ему чувство, что оно относилось к нереализованному потенциалу его отца в достижении некоторого типа культурного сознания, особенно религиозного типа. Но он удивлялся, почему оно приняло столь нелепую, гротескную форму. Дальнейшее обсуждение семьи этого человека открыло некоторые интересные факты, которые привели меня к заключению, что его отец никогда не развивал в себе самом никакую культурную установку, особенно религиозную позицию, потому что его собственный отец и другие члены семьи с обоих сторон были слишком заняты физическим трудом, необходимым для обустройства пионерских общин на Диком Западе. Культурные проблемы не касались их и были отданы тем женщинам, которые имели возможность занимать себя подобными вещами. Жизнь этих мужчин с реальными, практическими и политическими проблемами была погружена в сумерки и текла размеренно год за годом. Они любили соревнования и выходили на них с азартом. Технологический прогресс был единственным, что их реально интересовало; и многочисленные увлекательные возможности, даваемые его развитием, практически целиком заполняли их время. Только простые радости и огорчения семейной жизни представляли собой ту культурную жизнь, в которой они нуждались. Мне кажется, что сон рассказывал сыну часть истории, которую он не знал: что мужчины поколения его отца заплатили дорогой ценой за неучастие в культурной жизни своих семей. Они пренебрегли основным религиозным принципом второго рождения, позволяющим расцвести и духовной и биологической жизни. Когда такая важная культурная задача игнорируется, она не просто остается ждать, пока будет продолжена ее разработка. Она регрессирует, принимая архаические формы. В этом сне присутствует даже нечеловеческая форма вроде эмбриона ископаемого создания, принадлежащего доисторическим временам. Нечто настолько древнее и связанное с землей, насколько это было необходимо, чтобы символ показал, как далеко этот мужчина мог бы копать, чтобы открыть тот религиозный принцип, который остался нерожденным в его непосредственной наследственной линии. Мог ли этот образ вновь родиться к жизни, несмотря на отсутствие правильных условии для зарождения, или его следует признать мертвым навсегда? Я предложил эти альтернативные интерпретации мужчине, и он долго над ними размышлял, прежде чем ответил. Он сказал, что впоследствии у него было печальное чувство по поводу этого яйца. Ему неприятно признать правду, что его отец и, возможно, он сам, как его сын, должен пройти через жизнь без некоторого витального опыта второго рождения или обновления. С другой стороны, он чувствовал, что пережил подлинные психологические изменения, и что он может продолжить свое развитие в том же ключе сейчас, когда его отец умер. То, что его удивило, но теперь внушало надежду, — это намек на форму обновления, совершенно не духовную в общепринятом смысле. Он нашел ее в земле, в той самой земле, посмотреть которую отец брал его с собой, когда все еще был полон гордости за свою мирскую (т.е. земную) карьеру. Только взглянув по-другому на технологический паттерн, он смог увидеть теперь, что в нем было позитивного, что он не должен искать духовного инсайта или руководства только вне этого паттерна, но должен допустить возможность его возникновения «снизу», из неожиданно древнего источника жизни. Так неумышленно отец мог оказать ему особую помощь. Этот инсайт помог исправить односторонность его собственной интеллектуальной позиции, с ее предвзятым подходом, что духовное переживание должно посылаться с небес, а то, что приходит «снизу», — не более чем обычная глина. Этот образ сна напомнил ему необходимость включения земного измерения религиозных чувств, которые могут в смысле религиозной философии Тейяра де Шардена примирить находки современной науки с традиционными религиозными верованиями. Почему Святой Дух не может быть имманентным научным утверждениям, принятым трудами Галилея, Ньютона, Дарвина, Эйнштейна, точно так же как и древним космогониям, которые также были созданы лучшими умам своего времени? [38] Действительно, существуют явные причины считать, что мы вступаем в период, когда христианство должно приземлить себя снова через некоторую ревизию теологии в соответствии с биологическими и физическими принципами. Но мы не должны заглаживать (из-за одних только научных свидетельств) реальный конфликт в людях, чья религиозная ориентация все еще связана с доктриной, что душа пленена в жизни, в теле, и тоскует по возвращению в свой небесный дом! Христианство все еще бессознательно, если не сознательно, основывается на идее грехопадения человека, и его главная функция ~ учить людей, как подняться снова, как трансцендировать смертное состояние. Эта традиция содержит врожденную надежду многих людей на чудесную возможность достижения некоторого типа бессмертия, и она усилилась в истории христианства сильным влиянием неоплатонизма, происходящего из ранней орфической традиции, которая привнесла в христианство доктрину тела как тюрьмы [39]. За всей традицией стоит сильная опорная структура монотеизма, которая в ранних племенных сообществах могла строиться из первоначального духа шаманизма. Там, где такая традиция проявляется в более высоких культурах, мы обнаруживаем, что об этом обновлении размышляют, как о достижении окончательного состояния духовной безмятежности внутри себя или во внешнем мире. В основной христианской традиции мы обнаруживаем борьбу за реализацию конечной цели, определяемой как Страшный Суд. Буддизм постулирует трансцендентное духовное состояние, которое, как считают, состоит в освобождении от всего, временного или конечного, ради достижения свободы от всех воображаемых человеческих потребностей. Христианская же религия утверждает реальность этого мира как основы обучения бытию в последующем, и она внушает жизненные эгоистические амбиции достижения блаженного состояния. Она заявляет: «Я знаю, что мое искупление наступит и... в моем теле я встречу Бога». (Бытие 19:25). Обе эти традиции, хотя они и разные, напоминают один шаманский экстаз: буддисты воплощают шаманский «волшебный полет», а христиане отказываются признавать существование реального барьера между жизнью и смертью. Для каждой из них принятие некоторого типа духовного мира является имплицитным, но они обе смешаны с поиском сущностной природы Будды или достижения подобия Христу. Византийские мистики, как и буддийские йоги, стремились к совершенному освобождению, но первая традиция, как мы видим, апеллировала к гораздо более тонкой форме, «волшебному полету» на «крыльях голубя». Поэтому дальнейшая разработка этого образа Даниелом становится исторически значимой: Т.о. 'платоновская тема крыльев и евангельская тема голубя сводятся вместе в «крыльях голубя» из Псалмов... Связь между «крыльями души» и голубем над Иорданом отсылает нас к гностицизму. Ипполит, описывая систему Василида, утверждал: «Этот (второй) уподобляет крылья тем крыльям, которыми Платон, учитель Аристотеля, снабжает душу в «Федре», а Василия называет то же не крыльями, а Святым Духом [40]. Великолепная часть греко-еврейского синкретизма, которую этот пассаж раскрывает, не признавалась догмами христианства и была подавлена как ересь ранними отцами церкви. Как отмечает Левис, экстатические аспекты главной религии были морализированы, потеряв таким образом свой мистический религиозный характер [41]. Так шаман стал священником, а священник незаметно стал политическим распорядителем свободы совести или даже социальным диктатором.5 Эта цепочка событий иллюстрируется политическими разногласиями в христианстве, начавшимися с Прокламации Лютера и продолжавшимися до конца XVII века. Затем на короткое время снова произошло оживление архетипа трансценденции в XVIII веке, когда средневековая социальная структура была близка к разрушению. Оно заключалось в оживлении интереса к Платону и неоплатонизму, которое окрасило поэзию и литературу последовавшего за французской революцией романтического периода. Суммируя характеристики всей этой традиции, мы можем выделить эстетическую тенденцию, предпочитающую дух материи и совершенствующую условия этой земной жизни только для того, чтобы душа после смерти могла покинуть тело и вознестись к небу с минимальными усилиями и задержками. Крылья в традиции являлись средствами, которые мы обретаем в этой жизни через самоограничение, терпение, страдание, самопожертвование и личную преданность высшим вещам, признаваемым созданными по воле Бога. Этот подход упускает любое соприкосновение с ориентированной на землю религией второго рождения, которая, в силу компенсации, появляется в сознании современных людей с новой силой. Здесь прочитывается ненаписанное автором «но шаман снова стал шаманом в психотерапевте и психоаналитике». Культурный образ не может исчезнуть, но может лишь трансформироваться и видоизменяться. Часто, чтобы высветить истинную природу феномена, полезно отправиться в глубь истории и раскапывать, подобно археологу, культурные образы в их самой архаической форме, потому что именно в такой форме они действуют из бессознательного. Таким образом, круг религиозных верований делает полный оборот, как он всегда делал и, вероятно, всегда будет делать. Только человеческое бытие через принятие и посредничество своей парадоксальной природы временно может объединить их индивидуальным способом в свете духовного откровения свыше или, в определенный момент, в свете природы «снизу». Т.о. религия, несмотря на ее происхождение в экклезиастическом ритуале или в практике магии, может стать средством индивидуального развития, усиливая не религию как догму, но истинную религиозную позицию в гармонии с психологической индивидуацией. |
Похожие:
 | Борис Юрьевич Хигир Психологический анализ в большом футболе Борис... Цель изучения курса: развитие исследовательской компетентности учащихся посредством освоения ими методов научного познания и умений... | | Программа дисциплины Социология риска для специальности 040201. 65... Экономический, психологический и социально-психологический подход к исследованию риска |
| Учебно-методический комплекс по дисциплине «социально-психологический тренинг» Фомичева Н. С. Социально-психологический тренинг. – М.: Ноу впо «Институт психоанализа», 19 с | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... «Психологический анализ есть едва ли не самое существенное из качеств, дающих силу творческому таланту» |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Потребность, стимул, наказание, методы стимулирования результативности труда, трудная жизненная ситуация, психологический стресс,... | | Программа дисциплины Парапсихология и эзотерика: психологический... Акимова, Т. А. Экология. Природа – Человек – Техника: учебник / Т. А. Акимова. – М.: Экономика, 2007. – 510с |
| Учебно-методический комплекс дисциплины красноярск 2011 пояснительная... Дисциплина «Психологический практикум» относится к общепрофессиональному блоку дисциплин Государственного образовательного стандарта... |  | Маркетинговое исследование и анализ рынка буровых установок Объем и структура рынка в разрезе ассортиментной сегментации в натуральном и денежном выражении |
| Сравнительный анализ традиционных и автоматизированных буровых установок... К числу конкретных задач, направленных на повышение производительности, относятся | | Курсовая работа по дисциплине «эксплуатация судовых энергетических установок» Профиль «Эксплуатация корабельных дизельных и дизель-электрических энергетических установок» |
| Лабораторная работа. «Кинетика и катализ» Разработка рациональной технологической схемы нефтеперерабатывающего завода с подбором технологических установок и определением наиболее... | | Ананьева К. И. Общий психологический практикум Ананьева К. И. Общий психологический практикум – М.: Ноу впо «Институт психоанализа», 17 с |
| Контрольная работа Психология потерпевшего. Психологический анализ показаний потерпевшего Психология потерпевшего связана с уголовным правом, криминологией, уголовным процессом, психологией личности | | Реферат по биологии на тему «Центр Происхождения Культурных Растений» ... |
| Курсовая работа по «Общей психологии» на тему: «История развития проблемы памяти в психологии» Целью данной курсовой работы является отображение и анализ различных теорий памяти с точки зрения представителей различных психологический... | | Теоретические основы социально-культурных практик французского ситуационизма: философский анализ Политическая жизнь и властные отношения. Роль и место политики в жизни современных обществ. Социальные функции политики |
