Сергей Минаев Сергей Минаев The Телки. Повесть о ненастоящей любви Роман оглавление
Скачать 4.47 Mb.
|
СПАСТИ НИКОГО НЕ УДАЛОСЬПеред вами, господа, человек вполне разумный. Вы его слышат, не так ли? Он умеет отвечать на вопросы. Он знает цену словам. И уж никак нельзя сказать, что он действовал, не отдавая отчета в своих поступках. Альбер Камю. Посторонний. Кажется, он открывает глаза… когда-то я любила проснуться раньше него и лежать рядом в ожидании, когда он откроет глаза. В такие моменты он походил на ребенка. Как же я его любила тогда! Точно, он просыпается… Уйти? Встать, тихо выскользнуть отсюда — и все. Забыть эту историю. Забыть о нем, словно его не было. Словно я придумала все это — и его заодно. Так просто… встать и незаметно уйти в другую жизнь. В свою жизнь. Господи, как долго я ждала этой минуты! Сколько раз представляла себе наш диалог — что я скажу, что он ответит, представляла, как уничтожу этого человека одной-единственной фразой. И теперь, когда все закончилось, у меня не осталось ничего. Ни одной эмоции. Ни ненависти, ни желания отомстить. Только пустота. Такая же, как тем утром… Я чувствую, как солнце прорывается сквозь неплотно задернутые шторы, скользит по моим векам и наконец выдергивает меня изо сна. Я открываю глаза и вижу какую-то телку, которая сидит у моей постели. Медсестра? С каких это пор медсестры вот так дежурят у постели больных? Может, у меня ухудшение? Гангрена и все такое… От мыслей о гангрене я мгновенно потею. Стоп-стоп-стоп, медсестры не носят деловые костюмы бежевого цвета. Ну, во всяком случае, не носили до того момента, когда я сел в этот чертов поезд. Я начинаю разглядывать ее из-под полуприкрытых век. Интересно, давно она здесь? Заметила, что я проснулся? Девушка сидит нога на ногу, обхватив руками колени. Ухоженные руки, тонкие пальцы. Высокая шея, достаточно красивая. Большие солнцезащитные очки в пол-лица. Никаких украшений. Бондиада какая-то! Ей бы еще платок на голову — и вылитая Никита. Рыжая. Среди моих знакомых девушек нет ни одной рыжей. Кстати, надо бы восполнить это упущение… не в этой жизни… Интересно, сколько ей лет? Никогда не умел определять женский возраст. Она достает сигарету, зажигалку и прикуривает от самого тонкого стебелька пламени. От того, который похож на нитку, выдернутую из ярко-желтого языка огня. От спички так не прикуришь. У спички огонь ровный, а у огня зажигалки всегда есть пара таких ниточек. Когда прикуриваешь так сигарету, приходится держать ее над огнем дольше обычного, зато раскуривается она очень ровно. Черт, о чем я думаю? Кто же из моих знакомых любит заниматься такой херней? — С добрым утром! — говорит она, прикуривая. Голос… Какой у нее знакомый голос! Неужели какая-то из моих бывших подруг решила меня проведать? Случайно. Или все-таки я кому-то по-настоящему небезразличен? — С добрым утром. О, черт! — Я пытаюсь сесть, но резкая боль в ноге заставляет меня брякнуться обратно на подушку. — Sorry. А что, в медицинских учреждениях теперь разрешили курить? Я бы тоже не отказался от сигареты. — Продолжаешь играть в американца, Андрюша? — Девушка снимает очки. …Господи, лучше бы я не просыпался! Нет, не может быть, это не она, просто очень похожа, только и всего… Ольга уехала из страны, мне же говорили. Откуда она знает про американца? Нет, ее здесь просто не может быть. Даже случайно. Я делаю последнюю попытку доказать себе, что это не Оля, но паранойя охватывает каждую клеточку моего тела. — Мы знакомы? Я что-то не припоминаю. Заранее извиняюсь, просто я не в лучшей форме. Голова болит. Не каждый день попадаешь во взорванный поезд, понимаете? — Я пытаюсь улыбнуться, но даже без зеркала могу сказать, что это не улыбка, а гримаса. — Так мы знакомы… — Зайка. Ты забыл добавить — зайка, Андрей! — Она глубоко затягивается и отворачивается к окну. — Мы знакомы. Во всяком случае, когда-то были… — Оля! — У меня пересыхает во рту. — Как ты здесь оказалась? Кто тебе сказал? То есть… — То есть мне никто не мог сказать, что ты в Питере, в больнице, с переломом ноги и легким cотрясением мозга. Об этом никто не знает. Кроме меня, конечно. — Она улыбается и снова отворачивается к окну, кажется, у нее в глазах блеснули слезы. Или мне показалось? — Никто не знает, что я в больнице, — вслух размышляю я. — Да, невеселые времена. Кто бы мог подумать, что эти гребаные террористы доберутся и до поездов! Правда, Оль? Она молча кивает. — И главное, как-то быстро все получилось, — продолжаю я. — Бах — и сразу вагон стал крениться вправо, стенка стала полом, а потолок — стенкой, а потом… потом помню как сквозь сон… Она снова кивает. — Что-то говорили пассажиры, которых не задело… «Скорая помощь», врачи… Кто-то говорил про потерю крови. Я сказал медсестре… а дальше как в тумане, — вспомнив, что рассказал медсестре про СПИД, я снова покрываюсь холодным потом. — Ты сказал медсестре? — Она поворачивается ко мне. — У тебя хватило смелости сказать про СПИД? Не узнаю тебя. Неужели тебя сподвигли на это мысли о каких-нибудь лузерах, которых заразят иглой, выдернутой из твоей вены? Да брось! Тем более что теперь не начало 90-х, и вероятность того, что твоей иглой уколют кого-то еще, ничтожна. Так зачем же ты признался, милый мальчик? — Она тушит сигарету о ножку стола и прикуривает новую. Мне становится страшно. Так страшно, как никогда еще не бывало. Даже когда меня во второй раз били негры на американском школьном дворе. — Ты… — кажется, мне не хватает воздуха. — Откуда ты знаешь? Как ты вообще здесь оказалась? Какое твое дело? — от злости перехватывает дыхание, и в тот же момент меня озаряет. — Ты следила за мной?! ТЫ СЛЕДИЛА ЗА МНОЙ?! — Прекрати истерику, — говорит она холодно. Глаза ее больше не блестят. Реально, показалось. — Не бросать же мне тебя в самом конце пути. — (Кажется, последнюю фразу она говорит сама себе.) — Зачем? Какого черта ты шпионила? И откуда ты знаешь про то, что со мной случилось? Пришла издеваться надо мной? Да, у меня СПИД, но я не боюсь в этом признаться. Мне все равно! Я ничего больше не боюсь. — Слезы льются по моим щекам, и я даже не пытаюсь их скрывать. — Что тебе нужно? Пришла посмотреть, как я буду подыхать, да? Упиваешься? — Я опять порываюсь встать, но не могу. От беспомощности мне становится безумно жаль себя. Я лежу на подушке, задрав подбородок, хлюпаю носом и сглатываю слезы, текущие мне прямо в рот. — Ты еще совсем ребенок. Маленький, избалованный ребенок. Красивый, но жутко злобный. — Она встает, подходит к окну, отдергивает шторы и застывает, опершись руками о подоконник. — Теперь смешно вспоминать, но я любила тебя без памяти. Странно. Я прощала тебе все — твои истерики, безумные фантазии, твою лень, твою патологическую зацикленность на самом себе. Я просто не обращала внимания. — Это было очень давно. — Я лежу, закрыв глаза, и пытаюсь вставить хотя бы полслова в свое оправдание, но получается какой-то бред, а Ольга, кажется, меня и не слышит. — Я ничего не замечала и никого не видела. Кроме тебя. Странно, теперь я не прощаю своему мужу и полпроцента того, что делал ты. Я тебя просто любила. Хотя какое теперь это имеет значение, правда? — Ты вышла замуж? Давно? «Успокойся, успокойся. Возьми себя в руки. Она же не убивать тебя пришла!» — говорю я себе, но паника держит меня своими липким руками. Мне так страшно, что я прошу ее позвать сестру. — Она вышла. — Ольга возвращается, садится на стул и продолжает монолог: — Даже в тот день, когда ты сказал, что не хочешь ребенка, я все еще строила планы. Представляешь, какая идиотка?! По ее щеке катится слеза. В этот раз точно не показалось. И от этого мне становится еще страшнее. Хочется убежать, выпрыгнуть в окно, исчезнуть! — А потом ты пропал. Не отвечал на звонки, сменил квартиру, говорили даже, что ты уехал в Питер. Ты же не уезжал, правда, Андрюш? Ты жил у папы на даче, да? — Я… я не помню. Для меня, как и для тебя, понимаешь… это было так внезапно, так… — Так не вовремя, да? А я почему-то думала, что если люди любят друг друга, появление детей всегда вовремя. Но, как показала реальность, ошибалась. Мы просто жили в разных мирах. В моем мире был ты, наш ребенок, и я. А в твоем мире был ты и ты. Ну, пара друзей, пара телочек, что там еще? — Я был не готов, понимаешь? Мне было двадцать три года, я… — Неправда. Тебе всегда семнадцать. Ты вечнозеленый, как елка. Она обхватывает лицо ладонями и замолкает. Молчит долго. Пять, может, десять минут. А мне кажется, целый час. Изредка Ольга хлюпает носом, и это ввергает меня в отчаяние. Мне хочется выключить ее. Заткнуть. Стереть. Убрать отсюда. МАТЬ ВАШУ, ДА ЗАЙДИТЕ В ПАЛАТУ КТО-НИБУДЬ! — Я ждала, что ты вернешься. Неделю, две, месяц. Меня не было. Я пропала. Вычеркнула себя отовсюду. Я просто ждала. Ждала, что когда-то утром, или ночью, или днем ты хотя бы позвонишь. А потом вернешься. Ты не звонил. Я не могу тебе передать, что со мной было… — ПРЕКРАТИ. Я тебя умоляю! — Я перехожу на шепот. — Зачем снова все вспоминать? Ты хочешь сделать мне еще больнее? Я лузер, лох, урод, тварь. Меня выгнали с работы, меня выставили на деньги, заразили СПИДом, заставили бежать, понимаешь? Я прошел через все! ПРЕКРАТИ, ПОЖАЛУЙСТА! — снова кричу я, но Оля не слышит и продолжает монотонно говорить, как сомнамбула. — Ты вернешься, и мы снова окажемся в нашем мире, где будут ты, я и наш ребенок. Что такое ребенок, я уже не узнаю. Глупая история. Я слишком долго тянула с абортом, и когда утром врач сказал мне… — Н-Е-Е-Т! — Я зажимаю руками уши, чтобы не слышать, что ей сказал врач, хотя и так понимаю, что именно. — НЕ-Е-Е-Т, ПОЖАЛУЙСТА! Я захожусь в рыданиях. Меня буквально колотит. — …Что у меня больше не будет детей. В то утро я забыла про тебя. Кажется, это называется вытеснением. При воспоминании о тебе я натыкалась на пустоту. У меня отрицательный резус-фактор, понимаешь? Я тогда думала, что это пустяки. Современные технологии, и все такое. Знаешь, мы пытались несколько раз. Ничего не выходит. Ничего. Она говорит с абсолютно естественным недоумением на лице, словно речь идет о том, какие классные получаются пироги у мамы, а у нее — невкусные. Она опять встает и подходит к окну. Оля уже не плачет. Плачу я. В этот раз пауза затягивается. Она стоит у окна, а я просто лежу и стучу зубами. Наконец я немного успокаиваюсь. — Я поступил, как… впрочем, какая разница? Бог меня уже наказал. Сполна… — Сполна. Никогда раньше не слышала от тебя этого слова. Ему еще не хватало воздавать сполна мальчикам, бросившим своих беременных девочек. Или телочек, как ты любишь выражаться. Ненавижу это слово. Знаешь, когда Ленка сказала мне, что у нее любовь с американцем, меня это совсем не заинтересовало. — Лена была твоей подругой? — вырывается у меня. — Американец — и американец, какая разница? Но, как это бывает у влюбленных девушек — обсуждения, захватывающие рассказы, телефонные разговоры с придыханиями. А потом она мне показала «Одиозный журнал». Я же тебя с тех пор не видела. Странно, правда? Меня это тогда уже не трогало, пока она не сказала, что вы собираетесь пожениться и завести ребенка… — Она это сама себе придумала, — выдавливаю я. — Это она придумала… — Конечно, придумала. И ребенка, и женитьбу, и американца, сына миллионера. — Ольга садится на край кровати и проводит рукой по моим волосам. — Да ты вспотел весь, бедный! — Она берет полотенце и вытирает мне лоб. — Выслушав ее историю, я поехала домой, поругалась с мужем, выпила бутылку виски. Не брало, прикинь! Хотя мне и три бокала вина выше крыши, ты знаешь! Я снова плакала всю ночь, а утром будто рукой сняло. Я позвонила Лене, встретилась с ней и все рассказала. Нет, конечно, как всякая влюбленная дурочка она мне не верила, но в этот раз я знала, чем лечить. — Когда это было? — осколки последней недели начинают складываться у меня в голове. Я ловлю себя на мысли, что меня хватит инфаркт, сейчас — или минут через десять. — Четыре месяца назад. Тогда я и решила, что две пострадавшие от тебя влюбленные дурочки — это too much. Я посадила ее в машину, и мы проехались за тобой. Мы катались весь день. Интересно было, как в детективе. Стоит ли говорить, что спалили тебя, зайка, в эту же ночь. Ты наврал ей что-то про совет директоров, который проходил в «Опере». «Так получилось, зайка». Или как ты говорил в таких случаях? Как она рыдала… как рыдала… почти так же, как я тогда. Хотя нет, не так. Она, по счастью, не была беременной… ей повезло. — Я любил Лену, — зачем-то говорю я. — Конечно. Ты и меня любил. Ты всех любишь. Одновременно. Это же твоя философия. Зачем я тебе все это рассказываю? Глупо, как глупо все! Знаешь, я так хотела отомстить, а даже не пойму, что сейчас чувствую. Мне почему-то жаль тебя, Андрюша. Ты, в принципе, неплохой парень. Просто… просто подлец. И трус… — Я… я никто. — Меня уносит, мысли путаются, и хочется спать. Хочется домой. Хочется увидеть маму. Хочется стать глухим. Хочется…. — Удивительно, но ты прав. Я поняла это только теперь. Даже времени жалко. Комбинаторша! — Она смеется, встает, подходит к окну и садится на подоконник. Как кошка. Она реально очень похожа на кошку. Была похожа. — Потом я рассказала Лене свою историю в деталях. Что мне ты так же рассказывал про папу-американца, про идею свалить отсюда, и все прочее. Да, в то время ты еще не играл в менеджера WalMart. Тогда тебя увлекала журналистика. Не смотри на меня так. Да-да, журналистика — единственная девушка, которой ты не изменяешь. Я рассказывала ей нашу лав-стори порционно. Вечерами, как сериал «Санта Барбара». Дня через два она начала успокаиваться. Я ведь ее никуда не отпускала. Она жила прямо у нас. Ха-ха-ха. Муж в те дни ходил на цыпочках. Даже сок нам с утра выжимал. Я ему ничего не объясняла. Просто сказала, что у подруги драма. И все. Он понял. Или нет. Впрочем, какая разница? Тьфу. Приклеилась ко мне эта твоя дурацкая фразочка. Мы спланировали все спонтанно. Сидели вечером перед телевизором, смотрели какую-то криминальную хронику про мошенников. Все придумалось само собой. Странно, да? Решетникову, кстати, нашла Ленка, не я. Она работает в агентстве, которое устраивало пару корпоративов для Ленкиной компании. Приехала из Ставрополя, обжилась. Поклонники, случайные романы, клубы, дискотеки. Обычная история про золушек, которых так много. И принцев, которых так мало. Ее даже уговаривать долго не пришлось. «Ничего мальчик», — сказала Ритка. И потом, я пообещала ей двадцать тысяч. Круто, да? Не смотри на меня как на лохушку. Я платила ей по пятерке. — А ты… — Нет, не боялась, что сдаст. Во-первых, какая ей разница, с кем трахаться за бабки? С менеджерами среднего звена или с журналистами? «Мальчик ничего», опять же. Она умная девочка, все понимает. Даже с телефоном сумела выкрутиться. — Ольга достает мобильный и демонстрирует мне ту самую Nokia с узором под «Палех». — Ты, наверное подумал, что это ей любовник подарил? Ну да, что же ты еще мог подумать? Логично. На всякий случай я соврала ей, что мой муж — офицер ФСБ. Нет, реально, если бы она меня кинула, я бы нарисовала ей проблем. Научилась за это время, как с людьми общаться. Кстати, деньги на машину ей реально были нужны. Этого в моем сценарии не было. Банальный кидняк — как-то мелко, правда, зайка? У меня тогда не было, а у мужа занимать не хотелось. Мы предложили ей занять у тебя десятку. По-честному. Она бы тебе в любом случае отдала. И кинуть их тебе в лицо — тоже ее инициатива. Когда ты предположил, что СПИД — отмазка, чтобы не отдавать тебе бабло, у нее взыграли эмоции. Вошла в роль, ничего не скажешь. Отличный ход, я даже не додумалась. Когда кидают в лицо десятку, в любую болезнь поверишь. Даже в бубонную чуму. С твоей-то мнительностью! — Поверишь? — я чувствую, как немеют пальцы на ногах. — Что значит поверишь? Врач ошибся? То есть…. то есть… ты хочешь сказать, что… КАКАЯ ЖЕ ТЫ МРАЗЬ!!! — На твоем месте я бы сказала «спасибо» за хорошую новость. СПИДа у тебя нет. То есть я твои анализы, конечно, не видела, но у Решетниковой его точно нет. Может быть, это научит тебя пользоваться презервативом? Я просто мать Тереза. Минздрав должен мне благодарность объявить за сексуальное воспитание молодежи. Ольга вновь садится у моей постели и резким движением тушит очередную сигарету о ножку стола. Почти в том же месте. Я смотрю на угольное пятно, и мне кажется, она тушит их о мой лоб. Пульсирующая боль над переносицей то пропадает, то возникает снова. Когда прикрываю глаза, мне кажется, что цвет боли — красный. — Самым сложным моментом мне казался врач. Я испугалась, что ты не ограничишься посещением медсестры-лаборанта, которую тебе подставила Решетникова, а побежишь перепроверять в пяти разных клиниках. Ха-ха-ха. Я снова тебя переоценила. Скажи, ты не пошел к другому врачу просто потому, что был в шоке? Или денег на анализы пожалел? Шучу-шучу, не отвечай. Теперь я понимаю, каким для тебя это стало ударом, Андрюша. Гораздо большим, чем беременность Ленки, да? Надо отдать тебе должное, ты постарался оградить ее от всего этого. Почти уговорил пойти к своему доктору, который наплел бы ей… интересно, какими аргументами он убедил бы ее не рожать, а? Что вы с ним придумали? И главное, сколько ты за это обещал ему заплатить? — Столько же, сколько ты занесла лаборантке! — сжав зубы, говорю я. — Как я тебя понимаю! — Ольга картинно заламывает руки. — Все такие меркантильные, прямо врачи-убийцы. Или это только нам с тобой так везет с врачами, милый? Тебе не приходило в голову, что, будь Лена действительно беременна, она не ограничилась бы одним доктором? Знаешь, влюбленные девушки готовы на все, чтобы сохранить ребенка. А пойди она к другому врачу, анализы тут же выявили бы, что заразил Ленку ты. И что бы ты тогда делал? Попытался бы устроить истерику в стиле «какая ты шлюха» или попросту слился? — Я бы что-нибудь придумал, не парься! Страх и отчаяние сменяются злобой и ненавистью. Я готов уничтожить ее, встать, пересилив боль в ноге, и забить табуреткой. Или схватить за плечи, пробить ее головой стекло и выбросить из окна. Сделать что угодно, лишь бы эта тварь никогда больше не появлялась в моей жизни! — Значит, беременность — тоже фуфел… — У тебя потрясающие способности к аналитике. Может, тебе сменить профессию? — бросает Ольга. — Идиот, какой же я идиот! Сам всех убеждал, что верить телкам нельзя ни при каких обстоятельствах! Я слишком доверял этим сучкам! Кто мог подумать, что ты… — Меня начинает нести. Жестокость и вместе с тем простота ее комбинации выводят меня из себя. — Если б я хотя бы на час отпустил эмоции и включил голову, все встало бы на свои места. Вы даже не представляете, что бы я с вами сделал! Слово «изувечил» — самое мягкое, что мне сейчас приходит на ум. — Доверял? У тебя, трусливая скотина, еще поворачивается язык произносить это слово? Кажется, Ольге передалась моя злоба. Она сжала пальцы в кулаки так, что костяшки побелели. Я забеспокоился, а не психическая ли она? Может, дать ей выговориться? Спустить дело на тормозах, и все такое… Если она выйдет из себя, не исключено, что жертвой стану я. Ольга подходит к кровати и продолжает визжать, как ошпаренная кипятком помойная кошка: — Ты доверял?! ЭТО ОНА ТЕБЕ ДОВЕРЯЛА, УБЛЮДОК! Лена, как и я, до последнего момента пыталась верить тебе! Каждую нашу встречу она предлагала бросить начатое! Оставить все как есть. Нам приходилось снова садиться в машину и ездить по клубам и ресторанам, где ты тусил с Ритой или с другими. Кстати, пару раз я организовала «случайные» пересечения вас троих в одном месте, так просто, из озорства. Думала, неужели эти «звоночки» ничего тебе не прозвенят? Ленка часто говорила, что все забудет, что простила твое предательство и не хочет, чтобы с тобой обошлись так жестоко. Господи, да разве она знает, что такое ПРЕДАТЕЛЬСТВО И ЖЕСТОКОСТЬ?! По сравнению с тем, что делаешь с женщинами ты, наша комбинация — невинный розыгрыш. — Тебе просто повезло, что все совпало с моими головняками на работе. Я обязательно бы вскрыл вашу схему. Со временем. И тогда постарался бы превратить твою жизнь в один большой праздник, зайка! Твою и твоих телок! — Самообладание постепенно возвращалось ко мне. Новости про отсутствие СПИДа и ложную беременность придали мне сил. — Впрочем, еще не вечер… — Конечно не вечер. Еще даже не конец истории. Я слегка поторопилась похвалить твои аналитические способности. — Ольга подходит к двери, дергает за ручку, убеждается, что дверь заперта и, прислонившись к ней спиной, продолжает: — Черт тебя подери, что ж так все несправедливо, а? Я разыгрывала для тебя кино, заморачивалась на том, как бы ты не побежал к другому врачу, просчитывала варианты параллельных знакомых, способных случайно спалить всю затею, дергалась, старалась действовать более изобретательно и осторожно. А все оказалось так просто. Скажи, ты прикалываешься? Или ты до того протусил мозги, что так до сих пор и не врубился во всю историю? Боже мой, оказывается, я три года жила не просто с трусом и подлецом, а еще и с законченым идиотом. За что мне, девочке из хорошей семьи, обладательнице красного диплома, такая пощечина? — Надо было вести разнообразную сексуальную жизнь в студенческие годы. Тогда бы научилась вычислять несовместимых с тобой партнеров, отличница! Она подбегает ко мне и дает две звонкие пощечины. Кровь приливает к щекам, зато голову окончательно отпускает. — Слушай ты, ублюдок, держи рот на замке! Или ты хочешь, чтобы я набрала семь цифр и сказала службе безопасности «Транс-бетона», в какой больнице тебя искать? — Решетникова! Какой же я баран, это же… — боль в переносице снова начинает пульсировать, я стискиваю голову руками и шепчу: — Это же Рита вывела меня на корпоратив… — И поменяла диск в компьютере, подключенном к видеопроектору. Ты же сам всегда говорил, что искусство должно принадлежать народу, Андрюш. Вот народ и насладился просмотром твоего домашнего порно. Были ли окружающие готовы к нему в тот момент? Это уже другой вопрос. Удивительно! Единственное, чему ты в жизни научился — это производить хорошее впечатление. Даже Решетникова, неплохо узнав тебя за те четыре месяца, в последний момент хотела соскочить. Или предложить что-то более мягкое, «Его же разорвут». Не волнуйся, милая, успокаивала ее я, не успеют. Он уедет в изгнание. Как видный революционер. Спрячется у папы на даче. С дачей, правда, я ошиблась. — Я расскажу им, кто на самом деле все это организовал! — Кажется, в приступе ярости я прикусил себе язык: сплевываю на одеяло, но крови нет. — И они, конечно, тебе поверят, звезда хип-хопа! И даже назначат группу по поиску террористок, срывающих корпоративные вечеринки. Конечно, они сразу поверят, что Ольга Гомельская, жена известного адвоката, на досуге занимается такой хуйней. Попробуй, может, и правда поверят. Кто знает? — Ты замужем за Гомельским? Он же старый! Как же надо любить бабло! — кривлюсь я. — Тебе еще раз по морде треснуть, альтруист ты наш? Знаешь, когда у тебя отнимают возможность любить детей, начинаешь любить простые мещанские радости. Деньги, например. Кстати, он исключительно порядочный и любящий человек. Впрочем, для тебя это не достоинство. В самом деле, хип-хоп он не сочиняет. И сына американского миллионера из себя не разыгрывает. Он русский миллионер. Кстати, об альтруизме: когда тебе Даев предлагал бабки за заказуху, в твоей голове ничего не щелкнуло? Ты же в тусовке вращаешься, неужели никто тебе о нем не рассказывал? Так чувствуешь себя, когда смотришь фильм с лихо закрученным авантюрным сюжетом и вдруг на середине понимаешь, чем он закончится. Кто главный враг, кто хороший парень, а кто — просто статист. Сценарий раскрывается тебе со всей очевидностью. И все-таки досматриваешь кино до конца, чтобы в очередной раз поймать себя на мысли: ты сечешь фишку, тебе бы самому сценарии писать, чувак! Но это не кино. Это мерзкая, грязная интрига, разыгранная вокруг тебя тремя телками. Тремя циничными, бессердечными тварями. Тебя подставили. Запутали. Развели как лоха. — Ты подговорила Вадика, этот ублюдок дал мне подставной текст, — думаю я вслух, — а потом вы организовали звонок Всеславского в компанию Вадима. Не исключено, что тот звонил как раз Вадиму, он же за пиар отвечает. Как все просто! И главное, все свели в пару дней. СПИД, псевдо-беременная тварь, подстава на корпоративе, увольнение… Аниматоры! Русские старатели! Ольга снова курит. На этот раз стряхивает пепел в пачку. Она ее уже всю выкурила? В моей голове звенит пустота. Полная абстяга… Странно, но у меня даже злость пропала. Осталась тоска. Унылая, серая депрессуха. — Слушай, а как вам удалось стереть запись в диктофоне? — зачем-то спрашиваю я. — В каком диктофоне? — не понимает Ольга. — Чего ты дурой-то прикидываешься? Я записал интервью с Бухаровым, передал его в редакцию, а мне сказали, что на пленке ничего нет. — У тебя удивительная способность заострять свое внимание на мелочах, Адрюша. Почему именно диктофон? Почему ты не спросил, какое отношение я имею к теракту в поезде, например? — Оля начинает собираться. Закрывает пачку сигарет, кладет ее в сумочку и осматривается. — Я про диктофон в первый раз слышу. Учитывая твою вечную несобранность, допускаю, что ты забыл нажать на record. Или просто забыл включить. С тобой всякое бывает. Кстати, про поезд я пошутила. Это одно из немногих совпадений в нашей истории. Ладно, я у тебя засиделась, мне пора. У меня самолет через три часа. — Ты уходишь? Вот так просто уходишь? — Почему-то мне хочется, чтобы она осталась. Теперь, когда мне все известно, когда СПИД и беременная Лена оказались выдумкой и заодно сгладили остроту моих переживаний с корпоративом и увольнением, мне хочется, чтобы она осталась. На полчаса или час. Она могла бы просто молчать и курить, а я смотрел бы на нее и вспоминал время, когда всех сегодняшних проблем еще не было. Когда эта история еще не планировалась. Более того, ее могло не случиться вообще. Я смотрю на Ольгу и почему-то вспоминаю времена, когда мы еще были вместе. Когда все могло пойти по-другому, не так, как сейчас. Я лежу и представляю, что никакого аборта не было и что мы просто вернулись в точку отсчета. Только в палате лежит не она, готовясь к операции, а я, почему-то сломавший ногу. И она пришла меня навестить. Рассказать, что происходит в городе, пока я тут валяюсь. Как друзья, как работа, какие новости, в общем. Опять хочется плакать… — Знаешь, меня в последнее время постоянно преследует слово «зачем», — говорит Ольга. Она открывает дверь, задумывается и снова закрывает. — «Зачем» попадается мне даже в виде граффити, в самых неожиданных местах. — И мне. — Я снова не могу сдержать слез. — Я его в последнее время тоже постоянно вижу. — Ага, — согласно кивает Ольга. — Я видела его на Садовом, на Красина, где-то еще. Кажется, даже в Питере видела. Я сейчас подумала, а действительно, зачем? Зачем я все это сделала? Что будет потом? Когда все подходило к концу, я поймала себя на мысли, что хочу не просто отомстить. Я хочу что-то изменить, понимаешь? Когда ты относишься к женщинам как к телкам, ты сам превращаешься в быка. В тупое, безмозглое бычье. Но где-то там, в глубине, ты же не бык, правда? Ты человек, Андрюша. Может, после всего, что произошло, ты поймешь, что бывает больно не только когда режешь десну. Бывает гораздо больнее… — Постой, Оля, я умоляю тебя, не уходи! — пересиливая боль, я приподнимаюсь и сажусь на постели. — Останься со мной. Я ублюдок, я скотина, я полный урод, но… не до конца. Я… мы… с тобой… — Перестань! Она грустно улыбается и открывает дверь. — Мы с тобой — это уже не для нас. — Мы можем… я могу… — У меня какой-то словесный ступор, хочется блеять, потому что связно сформулировать свою мысль я не успеваю. — Ты поймешь… Она отрицательно качает головой и говорит всего одну фразу: — Я надеюсь, что ТЫ поймешь… И уходит. Я падаю навзничь и закрываю глаза. — Ну вот, недели через две поедете домой, — говорит мне пожилая медсестра, забирая поднос с недоеденным ужиной. — Доктор сказал, срастись должно нормально. — Угу, — киваю я. — Девушка ваша такая взволнованная вышла. — Медсестра смотрит на меня, улыбаясь. — Хорошая. Сразу нашла, в какой больнице, навестила. Договорилась о переводе в отдельную палату. — Угу, — снова киваю я. «Господи, когда же ты уйдешь?». Раньше она была немногословной, и еще она покупала мне сигареты. Это уже много. Но сегодня ее как будто подменили. — Вас когда в больницу везли, вы бредили. Сказали, что больны СПИДом. Мы даже анализы сделали на всякий случай. — Я был без сознания все последнее время. — Ага, — кивает она, — ага. Именно что без сознания. Ну ладно, поправляйтесь! — А придвиньте меня к окну! — Я грустно улыбаюсь. — Хоть на улицу посмотрю. — Курить в палате вообще-то нельзя, — в сотый раз напоминает она, двигая мою кровать. Когда медсестра выходит, я приподнимаюсь, сажусь, подоткнув под спину подушку, открываю окно и закуриваю. Это единственное мое развлечение. Рассматривать людей на больничном дворе и придумывать им истории. У меня уже есть постоянные фигуранты — немногочисленные навещающие и кое-кто из персонала. Вот молодой врач, который постоянно выходит сюда покурить, а вечерами тут же, на углу, обжимает молоденьких медсестер. Вот бабушка, которая приходит сюда каждый день. Иногда я вижу, как она разговаривает по мобильному. Продвинутая такая бабка. Вот из-под навеса крыльца появляются два студента, ржут во весь голос, наверное, бухие. Навестили друга «с фруктами». Глядя на одного из них, я пытаюсь себе представить, кто он, чем занимается, что делал до того, как приехал в больницу, и куда отправится потом. Эти студенты, конечно, поедут сейчас в бар или в клуб на окраине города. Сегодня ведь пятница. Там встретятся со своими девушками или познакомятся с новыми. Потом двинут на съемную квартиру или к девушке, у которой родители уехали на выходные, а значит, там можно зависнуть. Возьмут бутылку вермута или две белого вина. Себе водки или… нет, скорее всего водки. На любителей изменить сознание они не похожи, лица слишком розовые. Или это просто возраст? Я могу придумать историю для каждого из них. Чем чаще я их вижу, тем ярче разыгрывается мое воображение. Не исключено, что, выйдя отсюда, я стану писателем. Но уж точно не хип-хоппером. Я могу придумать историю для каждого, только не для себя… Во двор въезжает «девятка». Из нее выходит парень лет двадцати трех и бежит ко входу. Водитель вылезает следом за ним и закуривает. Дверь машины открыта, поэтому музыка слышна очень хорошо: You're hardcore, you make me hard, You name the drama and I'll play the part It seems I saw you in some teenage wet-dream, I like your get-up if you know what I mean. Это «Pulp» — «This is Hardcore». Я очень люблю «Pulp», знаю их репертуар практически наизусть. Мне нравится эта английская депрессуха. Точнее, сейчас нравится, а когда-то я любил другие песни, поживее. Например, «Disco 2000», или «Common People». Это было давно. В детстве. Да уж, иначе как хард-кором последние события моей жизни и не назовешь. Мрачное и злое hardcore movie. Не в смысле порнухи, а в смысле сюжета. Хотел бы я, чтобы было наоборот. Главное — не нырнуть в паранойю, выйдя отсюда. А что? После рассказа Ольги можно всю оставшуюся жизнь полагать, что все происходящее с тобой — чей-то сценарий. Хотя, если вдуматься, ничего просто так не происходит. Провидение… «I've seen all the pictures, I've studied them forever», вторит мне Jam's Cocker. Типа, выучил ли я наизусть то, что произошло. Сделал ли выводы? Хм… Первые дни после встречи с Ольгой я снова и снова прокручивал в голове всю эту историю. Сначала я поражался тому, как детально продуман ее план, потом тому, как достоверно сыграли Рита с Леной. Заядлый киноман скажет, что сценарий слабоват. Реально, не могут три телки, пусть даже самые хитрые, так банально разводить одного не самого глупого парня. Оказалось, еще как могут! Такого самовлюбленного идиота, как главный герой, чувака, не видящего дальше собственного носа, может сыграть только очень талантливый актер. Я. Если б такую историю мне рассказал еще месяц назад приятель, я бы ответил стандартно: «Как-то сложно все». А в действительности все оказалось просто. Проще не бывает. И этот поразительный вывод я сделал вчера, покуривая у открытого окна. Я понял, почему все участвовавшие в постановке девушки со всеми их примитивными мечтами о карьерном росте/собственном клубе/семье/переезде в Америку, пьяными разговорами о романтике, циничными оценками подруг, их мужей и знакомых, со всей своей сжигающей ревностью и деструктивной любовью выглядели в этой истории так естественно. Они продолжали делать то, чем занимались и до меня, — играли в любовь. С появлением Ольги все стало даже проще. Им подсказывали нужные реплики, поступки и эмоции. Все, что от них требовалось, — продолжать жить своей жизнью, совершая в нужный момент определенные поступки. Им стало гораздо легче, потому что кто-то третий взял на себя контроль над ситуацией в отношениях мужчины и женщины. КТО-ТО ТРЕТИЙ ВЗЯЛ НА СЕБЯ ОТВЕТСТВЕННОСТЬ, тогда как в обычной жизни они вынуждены решать все сами. Единственный вопрос, оставшийся занозой в моей голове, — ЗАЧЕМ? Какого черта они ввязались в эту игру? На первый взгляд, все понятно: Рита хотела денег, Лена, как и Ольга, — отомстить. Но мне кажется, деньги и месть здесь не при чем. Я где-то читал, что самая сильная женская страсть — участие в чужой судьбе. Вспомоществование, мать его! Помните, как в школе, когда одну из девчонок ребята доводили до слез, все остальные ее окружали и принимались лицемерно утешать? Приносили воду, жаловались учительнице, строго выговаривали обидчикам, и все такое. На самом деле легче никому не становилось, зато они получали громадное удовольствие от вовлеченности в процесс. Это вроде того как позвонить приятелю из Лондона, и, услышав, что его компания обанкротилась, спросить: «Я могу тебе чем-то помочь, брат?», зная, что ты находишься за тысячи километров и ничем помочь не можешь. Ощущение того, что ты проявил участие к чужой беде, — кайф, сравнимый с наркотическим. Твоя душа поет! Она за секунду пролетает тысячи километров, разделяющие Москву и Лондон, приземляется на плечо человеку, нуждающемуся в помощи, осматривается и… улетает обратно. Так и здесь. Ольга стала для них той самой девочкой, плакавшей в углу классной комнаты. И еще: сильнее всего их грело то, что Ольга, оказавшись в подобной истории, в отличие от них, пережила настоящий кошмар. Историю Ольги можно пересказывать под большим секретом подругам, смаковать, каждый раз добавляя новые подробности, и заканчивать рассказом о том, как ты помогла ей отомстить «этому козлу». Обладание чужой тайной и роль орудия возмездия делает людей поистине неуязвимыми… Хотя, возможно, все было еще примитивнее. Они вписались во все это ради забавы. Just for fun. Наконец парень выходит из больницы, уже с девушкой. Она беременна. Интересно, тут чего, еще и женская консультация? Они останавливаются у машины, девушка говорит с водителем. Они смеются. Простые радости. Такое могло быть и у тебя, чувак! Я думаю об Ольге. Мы могли бы… точнее, я мог бы в тот раз… если бы хватило мозгов и смелости принять решение. Сколько мне было тогда? Столько же, сколько этому парню. Двадцать три. Всего четыре года назад. Сегодня кажется, что это было позавчера, тогда как позавчера казалось, что наша история имела место лет десять тому назад. Я мог бы попытаться удержать ее тут, наверное. Как-то глупо все… Четыре года назад мне вообще не стоило никаких усилий удержать ее. Да что там удержать — просто остаться с ней. Она хотела любви, а я… я тоже хотел любви. Выходит, мы по-разному понимали это чувство. Но ведь это было так недавно — она и я. Потом я и Лена, я и Рита, я и еще много разных имен. Я и я. Oh this is hardcore, there is no way back for you, — Jarvis берет самую высокую ноту, выходя в финал композиции. Oh this is hardcore, this is me on top of you, — подпеваю я, практически не разлепляя губ. Странно, да? Пройти через сотни имен, чтобы снова вернуться к ней. Чтобы узнать, что тебя так отчаянно любили. And I can't believe that it took me this long… Странное дело: мне бы радоваться негаданному спасению. Радоваться, что все так счастливо разрешилось. Я не заболел СПИДом, меня не изуродовали быки, я не заставил Лену убить ребенка, меня не взорвали в поезде, даже Ольга, так долго готовившая свою месть, в сущности, не сделала со мной ничего ужасного. Я жив и здоров. В этой истории все живы и здоровы. Однако даже мой извечный цинизм не подсказывает мне ничего, кроме строчки прочитанного когда-то газетного заголовка: СПАСТИ НИКОГО НЕ УДАЛОСЬ… Единственное, чего я хочу, — чтобы все, наконец, закончилось. Чтобы произошедшее со мной в Москве осталось в прошлой жизни. Мне говорили, люди меняются. Прогресс — естественное состояние человечества, и все такое. Я готов поменяться. Покончить с вечеринками, отказаться от наркотиков и алкоголя. Все, что мне нужно-просто начать сначала. В Москве или Питере, или еще где-нибудь. Не имеет значения. Парни и девушка садятся в машину и уезжают. Я смотрю вслед удаляющейся «девятке» и думаю о том, что там, в машине, живые люди. В том смысле, что они живут, а не исполняют роль в чьем-то спектакле. Oh what a hell of a show but what I want to know What exactly do you do for an encore? Cos this is hardcore, — повторяю я последние слова песни, которые не успел услышать. Я думаю о том, что они по-настоящему счастливы, эти люди. Им незнакомо мое выражение «смотря как себя позиционировать», потому что им не нужно ничего этого. Они и есть они, а не те, в кого они играют. Еще я думаю о том, что и мне, наконец, больше не нужно себя «позиционировать», и что вместе со стрессом, ужасом и отчаянием последних дней из моей жизни ушла игра. Мне больше не нужно быть разным с разными людьми, не нужно врать, разруливая ситуации, врать, «избегая напряжения». Я думаю о том, что, может быть, из моего лексикона исчезнут слова «тотально люблю» и «телки». Люди меняются, когда у них есть надежда. Какая-то громоздкая фраза получилась, да? Хотя точнее и не скажешь. Я думаю о том времени, когда выйду из больницы. Не в смысле «что со мной будет», а так, вообще. Изменятся ли мир, люди, отношения. И что-то мне подсказывает, что ни хера не изменится. «Девятка» исчезает за углом. Я хочу оказаться героем, которого играл Ривер Финикс в «Моем собственном Айдахо». Героем, который в финале картины лежит на пустынном шоссе и дрыгает ногами в эпилептическом припадке. Помните? Сначала останавливается автомобиль, из него выходит человек, и, убедившись, что герой без сознания, разувает его и уносится прочь. А потом подъезжает другой автомобиль, и водитель просто затаскивает парня в салон. Закрывает дверь со стороны Финикса, садится, заводит двигатель и трогает с места. Голубые небеса, пустынный пейзаж, титры… Я докуриваю и выбрасываю в окно окурок. Темнеет. Через час я усну. Тут режим. Через восемь часов я проснусь — в завтра. Тишину палаты нарушает какой-то писк. He найдя источника звука, я собираюсь выглянуть в коридор, но вдруг понимаю, что звонит мой мобильный. Теоретически по этому номеру меня никто не может искать. Да что там, я и сам его не помню! И знает его только тот, кто звонит. Звонит настойчиво — минуту, две, три… Звонит так, как может звонить человек, желающий срочно сообщить что-то важное. Модуляции звонка все выше. Идиотская мелодия. Меня снова охватывает паника. Я не знаю этого абонента, ни у кого нет для меня новостей. Я сажусь перед телефоном, не сводя с него глаз, гипнотизируя. Заставляя замолчать. Где-то за стенкой начинает играть «Radiohead». Сначала тихо, потом громче, потом еще громче, словно в унисон этому чертовому мобильнику: No alarms and no surprises. No alarms and no surprises. No alarms and no surprises. No alarms and no surprises. No alarms and no surprises. No alarms and no surprises. Please… Литературно-художественное издание Минаев Сергей Сергеевич The Телки Роман Блог Сергея Минаева в Живом Журнале по адресу: http://amigo095.livejournal.com Компьютерная верстка: Enzo Sterro (email: enzo.sterro@live.ru, ICQ: 311088) Корректор: Enzo Sterro Отдельное спасибо HEX’у за предоставленную книгу, Fiancee (fiancee@live.ru) и Эдуарду (edik1973@inbox.ru) — за помощь с исправлением ошибок Дополнительная информация о книге по адресу http://pickuptime.net При конвертировании книги в другие форматы, не удаляйте, пожалуйста, копирайты. 1 «Ты же знала, сука, что я змея». Это фраза из басни про девушку, согревшую змею, которую рассказывал старый индеец Микки и Мэлори в к/ф «Прирожденные убийцы». После рассказа Микки убила старика-индейца выстрелом в голову, чем вызвала недовольство Мэлори.  ©2008 All rights reserved by http://pickuptime.net |
Похожие:
 | Громов Сергей, реферат по химии Оглавление | | Сергей Георгиевич Кара Мурза, Александр Александрович Александров,... Электропривод и автоматика промышленных установок и технологических комплексов (ЭП) |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Александр Александрович Александров... Первый заместитель Председателя Национального статистического комитета Республики Беларусь | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Батчиков Неолиберальная реформа в России Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Телегин Неполадки в русском доме Рабочая программа составлена на основании гос впо специальности 03060062 – журналистика (квалификация журналист) | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Телегин Царь-Холод, или Почему вымерзают русские Подготовить эссе на тему «Можно ли искоренить преступления и что для этого надо сделать» |
| Сергей Георгиевич Кара-Мурза Сергей Анатольевич Батчиков Сергей Юрьевич... Настал торжественный миг. Наша цель, как я полагаю, известна всем нам. Но уважаемому мистеру Бэггинсу, а может быть, и кому-нибудь... |  | Рассказ “Антоновские яблоки” Повесть “Деревня” Повесть “Суходол”... Так знать и любить природу, как умеет Бунин, мало кто умеет. Благодаря этой любви поэт смотрит зорко и далеко, и красочные и слуховые... |
| Сергей Горин, Сергей Огурцов Соблазнение Охватывает рыбу и дикую фауну; "растение" леса и дикую флору; "вредители" сорняки; и "загрязняющие вещества" пестициды и остатки... | | Электронное пособие по геологии кафедры географии игпу сергей Николаевич Коваленко ... |
| Ягнюк Борис Николаевич Список научных и учебно-методических трудов Шунгский Б. Е., Минаев В. Ф., Агава Ф. М., Ягнюк Б. Н. Сортамент клееных профилей из шпона // Некоторые проблемы современного строительства... | | Сергей Георгиевич Кара-Мурза Александр Александрович Александров... Основания для разработки программы, дата принятия решения о разработке программы, дата утверждения программы (реквизиты... |
| Сатанизм: история, мировоззрение, культ Автор: Панкин Сергей Фёдорович... Синегноев Бенедикт Аркадьевич, соавтор Петрушанко (калечит его своими навыками), Зося, состоит с Петрушанко в запутанной связи | | Кокаш Сергей Васильевич Зубастая Пучина Повесть : Детектив Вышла в книге "Зубастая пучина": Минск, "Книгосбор", 2007. В водах нового водохранилища заводится некто, средь бела дня хватающий... |
| X международная конференция hems-2014 Высокоэнергетические материалы: демилитаризация Геннадий Сакович (Россия), Keiichi Hori (Япония), Guy Jacob (Франция), Bernie Kosowski (сша), Юрий Соломонов (Россия), Wilhelm Eckl... | | Модель урока Роман о любви и творчестве. Проблема эпилога: свет, покой, память. Роман Булгакова как культурный миф |
