Ильенков и революция в психологии
Скачать 0.64 Mb.
|
Ильенков и революция в психологии. Сурмава А.В. Каждый прошедший год все больше отдаляет нас от времени, когда жил и творил Эвальд Васильевич Ильенков, от эпохи Ильенкова. Сегодня на дворе 2007 год, а, значит, Ильенкова нет с нами уже более четверти века. Это не может не определять сам жанр посвященных ему работ. Первые «ильенковские» сборники переполняла боль утраты, в них не было, да и не могло быть какого-то отвлеченного (от его личности) теоретического анализа, а значит и речь чаще всего шла не столько об Ильенкове как теоретике, сколько о нас самих, о том, чего мы все лишились с уходом из жизни этого человека. За четверть века вышло уже много подобных сборников и сам их жанр стал подходить к естественному пределу, пределу полагаемому тем печальным обстоятельством, что и мы - ученики Эвальда Васильевича, увы, тоже не бессмертны. Подающие надежды студенты и аспиранты семидесятых – давно стали солидными кандидатами и докторами, ну а старшее поколение – поколение его «взрослых» друзей и учеников и вовсе сильно поредело. Последняя невосполнимая утрата из этого ряда – Феликс Трофимович Михайлов. На одни-два сборника нас еще хватит… А дальше? А дальше окончатся сборники и с последним из нас сойдет в могилу уже сама школа Ильенкова. Первое – небольшая потеря, диалектическая философия вполне обойдется без нашего заупокойного лепета, а вот если мы допустим гибель школы, если эстафета живой мысли оборвется на наших скромных персонах, это будет куда досаднее. Да и подведем мы учителя. Не допустить это можно, как мне кажется, единственным способом, перейдя, наконец, от ученически скромных деяний, к деяниям нескромным, от благоговейного повторения уже однажды сказанного Учителем, и сказанного в заведомо лучшей, классической редакции, к собственным исследованиям, от воспоминаний об учителе к продолжению его дела, к попытке теоретически и практически продвинуться в решении реальных социальных и культурных задач, над решением которых в гораздо более тяжелые и несвободные времена весьма успешно работал наш учитель Эвальд Васильевич Ильенков. Немного лишнего Автору данных строк относительно легко последовать собственному совету в части воздержания от личных воспоминаний, за… незначительностью последних. Впрочем, исключительно для того, чтобы избежать упрека в гордыне, я вопреки собственным настоятельным советам, все-таки расскажу короткую историю моего личного знакомства с Э.В.Ильенковым. Впервые я услышал имя Эвальда Васильевича, осенью 1971 года от моего научного руководителя на кафедре демографии экономического факультета МГУ – Юлиана Николаевича Козырева. Пол года спустя он же и представил меня Эвальду Васильевичу как студента сочинившего нечто умственное на тему общей теории народонаселения. Представление «самому Ильенкову», разумеется, привело меня в полный восторг, но… Эвальд Васильевич с явной опаской поспешил заверить, что ничего не понимает в теоретической демографии и очевидно был удовлетворен тем, что я благоразумно воздержался от изложения ему своих эпохальных открытий. Эта наша первая встреча предопределила стиль нашего последующего общения. В том смысле, что он и тогда и в дальнейшем едва ли запомнил как меня зовут, что, впрочем, нисколько не помешало ему перевернуть всю мою последующую жизнь. Между тем, и моя скромная персона, как это ни забавно оставила небольшой след в биографии Эвальда Васильевича. Я имею в виду маленький (в противоположность «большому» - Давыдовскому) семинар, который Э.В.Ильенков вел с группой молодежи, объединенной искренним интересом к диалектической культуре, и не в последнюю очередь к личности и идеям самого Эвальда Васильевича. Основу группы составляли физики, экономисты, историки и кибернетики - выпускники МГУ, которых связывали общие романтические воспоминания о ТМЭФП’е1 и интерес к марксизму. Так вот первым пропагандистом ильенковских идей в ТМЭФП’е был ваш покорный слуга, а орудием пропаганды - приватизированная мной из библиотеки книжка «Об идолах и идеалах». Пропаганда была настолько успешной, что через два года после разгона ТМЭФП’а и моей фактической ссылки в Тбилиси бывшие тмэфповцы предводительствуемые Женей Андрюшиным обратились к Эвальду Васильевичу с просьбой руководить философским семинаром. Э.В.Ильенков согласился, а А.Н.Леонтьев помог ему в этом, предложив психфак МГУ в качестве, как теперь бы сказали, «крыши» для этого семинара. Семинар просуществовал вплоть до смерти Эвальда Васильевича и был, если я не ошибаюсь, вторым и последним случаем, когда он получил возможность общаться с молодежью в стенах МГУ. Переехав летом 1976 года из Тбилиси в подмосковный Подольск, пополнил список участников семинара и я. Собственно все немногие мои встречи с Эвальдом Васильевичем и были связаны с нашим семинаром. Из них одна - носила особый формат. Взявшись делать на семинаре доклад о воле и сознании в философии Гегеля, я получил право на личную встречу с Э.В.Ильенковым и в назначенное время явился к нему домой. Увы, едва я переступил порог его квартиры, как раздался телефонный звонок и кто-то из его среднеазиатских поклонников пригласил его в «Узбекистан2». Так что время активного общения ограничилось получасом, который понадобился нам, чтобы дойти из Камергерского переулка до Трубной площади. Впрочем, и этого времени нам вполне хватило: ему, чтобы спросить меня о моих жизненных планах, а мне, чтобы отрапортовать нечто в том смысле, что я мечтаю поступить на философский факультет дабы во всеоружии профессионального философского образования двинуться по его стопам. В ответ на это мое признание он и бросил судьбоносную для меня реплику: « А у кого Вы там собираетесь учиться? Асмус – умер, Лосев – в МГУ не преподает, а больше на философском факультете никого и нет. Идите на психфак, там, пока живы старики выготскианцы, царит настоящая творческая атмосфера.» Летом следующего года я последовал его совету и поступил на психфак. Так одна реплика Эвальда Васильевича изменила мою судьбу. Так началось мое знакомство с одним из величайших психологов XX века – Эвальдом Васильевичем Ильенковым. Ильенков и Выготский Здесь, правомерен вопрос: не оговорился ли я, назвав Э.В.Ильенкова психологом? Тем более одним из величайших? ХХ век был, как известно, щедр на крупных психологов, но имени Э.В.Ильенкова мы не найдем ни в одном психологическом словаре или энциклопедии. Да что словари, даже люди близко знавшие и почитавшие его к психологам его не относили, хотя и признавали его заслуги перед теоретической психологией. Русский психолог это, конечно, прежде всего, Л.С.Выготский, это конечно же А.Н.Леонтьев, А.Р.Лурия, это А.В.Запорожец, Д.Б.Эльконин и П.Я.Гальперин, это В.В.Давыдов, наконец. Тот самый Давыдов, который к 80-летнему юбилею друга напишет статью «Вклад Э.В.Ильенкова в теоретическую психологию». Статья начинается словами: «Известный отечественный философ Эвальд Васильевич Ильенков (1924— 1979) многое сделал в таких дисциплинах, как диалектическая логика, история философии, эстетика. Вместе с тем в своих работах он рассматривал и некоторые фундаментальные проблемы теоретической психологии (природа идеального и сознания, воображения и мышления, личности и индивидуальности и др.), искал пути их решения, используя средства философского анализа психологического материала3». Далее В.В.Давыдов совершенно справедливо замечает, что Ильенков не только был знаком «с основными работами Л.С.Выготского», но и с ведущими отечественными психологами – учениками Л.С.Выготского, принимал участие в «психологических совещаниях и семинарах», «много внимания уделял теоретическим вопросам педагогической психологии». И, наконец, резюмирует: «главное состоит в том, что он дал глубокое логико-философское обоснование основных положений культурно-исторической теории и теории развивающего обучения Л.С.Выготского». Все кроме вывода здесь абсолютно бесспорно. Действительно Эвальд Васильевич весьма неплохо знал работы Л.С.Выготского, причем и те, которые при его жизни существовали только в рукописи4. Прежде всего рукопись «Спиноза» (“Учение об эмоциях”). Впрочем, при его дружеских отношениях с ведущими психологами-выготскианцами было бы странно обратное, если бы рукописи Л.С.Выготского были бы ему неизвестны. Неоднократно, причем с большим уважением Э.В.Ильенков упоминал Л.С.Выготского и на нашем семинаре, упоминал по разным поводам, но прежде всего в контексте их общего интереса к Спинозе. Все это так. Только вот вывод В.В.Давыдова о том, что Э.В.Ильенков, де, подвел теоретический фундамент под культурно-историческую теорию Л.С.Выготского, не кажется нам убедительным, ибо ильенковские теоретические идеи не всегда стыкуются с тем набором идей, который известен как «культурно-историческая теория». Здесь собственно необходимо отметить две принципиальные вещи: первую, что сам набор этих идей едва ли может претендовать на статус научной теории с точки зрения того критерия научности, который разделяли оба мыслителя, то есть и Э.В.Ильенков, и сам Л.С.Выготский, и вторую, что в работах Э.В.Ильенкова просто нет анализа теоретических идей Л.С.Выготского. Само имя Л.С.Выготского упоминается им едва ли не единственный раз в его совместной с Л.К.Науменко статье «Три века бессмертия» и звучит оно так «Об актуальности принципов Спинозы… не раз убедительно писал выдающийся советский психолог Л. Выготский5»6. Согласитесь, что для подведения логико-философского обоснования под основные положения теории было бы не лишним эту теорию хотя бы раз упомянуть. В чем же причина подобной сдержанности? Боюсь, что прямого ответа на наш вопрос в виде текста самого Э.В.Ильенкова или свидетельства близко знавших его людей мы сегодня едва ли сможем получить. Впрочем, отгадка на наш взгляд достаточно очевидна и ее нетрудно усмотреть, сопоставляя теоретические позиции Э.В.Ильенкова и Л.С.Выготского и рассматривая все это в контексте исторического времени, в котором жили и творили оба теоретика. Перечислим сначала то, что сближало двух мыслителей. Невозможно не начать с того, что они оба марксисты, причем марксисты не в казенно-идеологическом, а в содержательно-культурном смысле. Оба теоретика абсолютно едины в своей мечте о подлинно свободном, всесторонне развитом человеке и в сознании своей исторической и культурной миссии, своей исторической ответственности как носителей марксистской теоретической культуры за решение этой задачи. И это, пожалуй, самое главное, что делает их теоретическими союзниками. Едины они оба и в признании социальной, культурно-исторической природы человеческой психики, в своем антинатурализме. Наконец они едины как диалектики, полагающие метод марксова «Капитала» единственно верным научным методом, позволяющим от слепого эмпиризма перейти к построению подлинно монистической теории. Отсюда и поиск так называемой абстрактной «клеточки», теоретический анализ которой только и может позволить воспроизвести в теории все конкретное богатство исследуемого предмета – в данном случае человеческой личности. Объединяет их и понимание психологии, не как позитивистской эмпирической науки, но как науки подлинно теоретической, науки - двумя ногами прочно стоящей на профессионально философской базе, науки - соотносящей свои теоретические понятия не с искусственно и небескорыстно сконструированной самими же психологами «практикой» психотерапевтического диванчика, но с «высокоорганизованной практикой – промышленной, воспитательной, политической, военной7». В связи с последним стоит отметить еще и то, что обоих теоретиков очевидно объединяет неприятие многочисленных школ и школок «модной» идеалистической философии, в роде «философии жизни», феноменологии, эмерджентизма и т.п. Л.С.Выготский, как и Э.В.Ильенков целиком стоит на почве философской классики. В сознательном обращении к философско-психологической классике, намеренно игнорируемой позитивистски ориентированной эмпирической психологией Вундта-Титчерена и состоял главный пафос исследований Л.С.Выготского. С его точки зрения, и в этом они с Э.В.Ильенковым безусловные союзники, историю психологии надо исчислять, по крайней мере, с Сократа, а значит психологическая классика началась не с опытов по измерению времени реакции, а с сократовских диалогов. Потому, между прочим, вошедшее нынче в моду эльконинское определение Л.С.Выготского, как неклассического психолога, представляется не просто недоразумением, но серьезной теоретической ошибкой, искажающей и выхолащивающей подлинную позицию Л.С.Выготского, ошибкой принижающей его как теоретика. Собственно список совпадений в позициях Л.С.Выготского и Э.В.Ильенкова можно было бы продолжать и дальше. Так, мы не упомянули поразительное почти мистическое совпадение, резонанс между двумя мыслителями – то, что они оба после своей смерти оставили неоконченную рукопись под названием «Спиноза», в которой и тот и другой так и не успели дойти до анализа теоретических идей самого Спинозы, но остановились на критике картезианства. Впрочем, именно здесь, в этом пункте пора от перечисления многочисленных совпадений между двумя мыслителями перейти, наконец, к их несовпадению. Действительно, в своей рукописи, опубликованной в 6 томе собрания сочинений под заголовком «Психология эмоций» Л.С.Выготский только обещает перейти от критики картезианства к позитивному, собственно спинозистскому видению обсуждавшихся им теоретических проблем. Но, увы, обещания своего он так и не выполняет. Рукопись обрывается буквально на полуслове, так что спинозовского решения той же психофизической проблемы по версии Л.С.Выготского мы так и не узнаем. Остается, правда, небольшая надежда, связанная с ожидаемой публикацией научных дневников Л.С.Выготского. Быть может в кратких «для себя» заметках в маленьких блокнотах, на библиотечных каталожных картах, на обороте случайных бумаг, и конечно на полях «Этики» он оставил нам хотя бы намек на то, каким он видел спинозовское решение психофизической проблемы? Первая публикация двух фрагментов этих дневников одновременно и обнадежила и разочаровала. Дневники содержат ряд блестящих афоризмов, подтверждающими напряженную работу мысли Л.С.Выготского над спинозистским выходом из теоретического тупика картезианства, афоризмов, под которыми с удовольствием мог бы подписаться и Э.В.Ильенков. Вот некоторые из них:
Между тем, фрагмент, посвященный собственно психофизической проблеме, не оставляет впечатления, что у Л.С.Выготского было сколько-нибудь завершенное представление о том как выбираться из картезианского тупика. Его главная позитивная мысль заключается в том, что ключ к решению загадки надо искать в отношении мышления и речи и что соответственно содержание психофизической проблемы для человека и животного принципиально различно. Он пишет: « Вся психофизич.<еская> проблема, как все остальные проблемы, в зоопсихологии стоят совершенно в ином отношении друг к другу и в ином разрезе, т.е. иначе, чем в психологии человека. Из незнания этого вытекают все ошибки зоопсихологии». Л.С.Выготский предлагает решение, носящее явно артикулированный знаково-семиотический характер. Несвободная, по-существу механическая марионетка обретает, как ему кажется, свободу тем, что снимает природную детерминацию (SR отношение, механическую обусловленность реакции внешним стимулом) в акте опосредования культурным знаком – в общем случае словом. При этом слово однозначно толкуется им как конвенциональный, условный знак. (Смотри, например, «Орудие и знак в развитии ребенка»). Оттого, бессловесное животное и выпадает у него из его схемы преодоления психофизического дуализма. Выготский обещает для зоопсихологии какое-то особое решение, но так и не сообщает его нам. Мало сказать, что Э.В.Ильенков в этом пункте не совпадает с Л.С.Выготским, он расходится с ним самым радикальным образом. Попытка семиотического решения психофизической проблемы не просто неприемлема для Э.В.Ильенкова, она противоположна его основным теоретическим принципам как марксиста и спинозиста. Впрочем, он столь же противоречит и базовым теоретическим принципам самого Л.С.Выготского. Противоречит, разумеется, не своей нестыковкой с некими «идеологическими принципами» марксизма, а нестыковкой с элементарной логикой, с элементарной научностью. Не поленимся напомнить, что для Л.С.Выготского «дело должно обстоять так: наша наука в такой мере будет становиться марксистской, в какой мере она будет становиться истинной, научной; и именно над превращением ее в истинную, а не над согласованием ее с теорией Маркса мы будем работать». Сегодня нам, читающим тексты Л.С.Выготского с высоты ильенковской «Диалектической логики» совершенно очевидно, что никакие знаки неспособны заткнуть пропасть между двумя картезианскими субстанциями, неспособны не по нашему антисемиотическому капризу, но по существу дела. Напомним, что впервые знак появляется у Л.С.Выготского, для того, чтобы с его помощью разрушить механический детерминизм SR отношения, на котором стояла и стоит практически вся биология и физиология9. Разрушить же этот детерминизм Л.С.Выготскому необходимо для того, чтобы дать субъекту шанс на обретение свободы реакции10. Понятно, что если бы механическая стимул-реактивная марионетка была самосознающим субъектом, то она должна была бы сильно переживать, что у неё нет «свободы реакции», что она вынуждена подчиняться чужой воле – воле отвратительных как власть рук кукловода. И тогда она могла бы использовать некий придуманный ею самой тайный знак, как напоминание о том, что помимо начальственных стимулов есть и высшее, духовное предназначение её как субъекта, и, созерцая этот знак, восстать против власти с ее жалкими в свете её высокой духовности стимулами. Увы, весь этот поэтический бред основывается на совершенно нереальной посылке, что механическая стимул-реактивная марионетка может быть субъектом, что «…человек использует естественные свойства своей мозговой ткани и овладевает происходящими в ней процессами11». Здесь очевидная логическая ошибка. Если «человек» представляет собой нечто сверх происходящих в его мозгу и теле процессов, то он, быть может, и способен так или иначе овладеть происходящими в нем процессами, но тогда мы благополучно возвращаемся к классическому картезианству, а значит и к трудностям, которые выявил своим анализам Рене Декарт. Тогда, чтобы ответить на вопрос как бестелесно-духовная сущность человека может изменять течение его телесных процессов, нам придется измыслить второе издание телекинетически шевелящейся «шишковидной железы», что-то вроде проживающего в синаптической щели «демона Экклза»12. Напротив, если природа человека вполне телесна, в чем нет ничего невозможного, ибо согласно любимой Л.С.Выготским мысли Б.Спинозы «...того, к чему способно тело, до сих пор никто еще не определил...13», то «человек», согласно приведенному нами положению Л.С.Выготского, и есть эти самые «мозговые процессы», а значит овладеть ими ему принципиально не дано по той простой причине, что он нацело с ними совпадает. Тогда в лучшем случае одни мозговые процессы овладеют другими мозговыми процессами, один SR детерминизм подчинит себе другой SR детерминизм, что, как нетрудно понять, от самого по себе SR детерминизма эмансипировать не может, ни к какой «свободе реакции» не приведет. Все сказанное выше лежит буквально на поверхности и не могло не быть очевидным Э.В.Ильенкову. Спрашивается, почему же он не высказался по этому поводу? Да в том то и дело, что высказывался и высказывался более чем определенно. Другое дело, что высказывался он на эту тему судя по всему не после, а до прочтения работ Л.С.Выготского, а, следовательно, и безотносительно к ним. Причем высказался теоретически настолько исчерпывающим образом, что вряд ли считал необходимым добавлять к сказанному что-либо. Не говоря уже о том, что публичное критическое высказывание в адрес Л.С.Выготского было в это время решительно опасным для дела. Вспомним, как Л.С.Выготский был представлен в литературе в шестидесятые – семидесятые годы прошлого века. После того, как в середине пятидесятых после многолетнего запрета удалось «пробить» публикацию его работ, само его имя публично упоминалось его учениками исключительно комплиментарно. Это не значит, что они во всем с ним соглашались, но публичное обсуждение каких бы то ни было разногласий с Учителем считалось «несвоевременным». И в такой осторожности был определенный и очевидный для современников резон. Л.С.Выготский, хотя и «реабилитированный», оставался фигурой для идеологического начальства неудобной, неудобной своим по их мнению неуместно искренним марксизмом. В том то и дело, что самыми неприятными для властей фигурами в советские годы были не немарксистские мыслители – последние обычно четко соблюдали правила игры – не высовываться со своими подлинными теоретическими симпатиями, а выступать «как бы» с критикой последних14, тогда как крайне немногочисленные мыслители-марксисты в принятые правила не вписывались15. Они «не понимали», что с точки зрения власти марксизм не философия или культура, к которой может быть причастен любой, давший себе труда перечитать и осмыслить тома Маркса, но идеологический символ, знак, пользование которым есть исключительная монополия власти. А незаконное пользование атрибутами власти есть против этой власти преступление. В лучшем случае опасное юродство. Большинство, за редчайшим исключением, к которому в первую очередь относятся Л.С.Выготский, и Э.В.Ильенков, эти правила игры понимали и им подчинялись - деловито цитировали И.П.Павлова, очередные установочные документы партии и правительства, скромно воздерживаясь от претензий на создание какой-то особой марксистской психологии, «критиковали» западную буржуазную науку и… не имели слишком больших проблем. Напротив, и сам Л.С.Выготский, и его ученики со своей марксистской психологией были вынуждены постоянно оправдываться перед начальством в том, что они идеологически не враждебны властям. Власти выслушивали их ритуальные16 заявления о лояльности марксизму и… запрещали проведение конференции, посвященной Л.С.Выготскому, прозрачно намекая, что за ее организацией стоит мировая сионистская закулиса. Понятно, что в этой ситуации любая публичная полемика с учителем-марксистом была бы немедленно использована его противниками как явка с повинной, как чистосердечное признание в тайной антимарксистской природе его теории с вытекающими отсюда практическими и организационными выводами. Поэтому ученики Л.С.Выготского благоразумно предпочитали критически обсуждать его теорию за плотно закрытыми дверями своих квартир. Поэтому и Э.В.Ильенков не считал возможным публичную полемику со своим коллегой. Разумеется, от такого умолчания страдала наука, ибо не кто иной как Э.В.Ильенков всегда подчеркивал, что развитие теоретической мысли возможно только в открытой полемике, в столкновении противоположных взглядов, в преодолении противоречий в теоретической культуре. В этой вынужденной сдержанности - корень и серьезных проблем с преемственностью в школе Л.С.Выготского. Прямые ученики, среди которых были исследователи мирового класса, у Л.С.Выготского были в изобилии, а вот с третьим поколением вышла некоторая заминка17, ибо научная школа жива, пока она критична к самой себе. Как только на смену критическому анализу приходит апологетика, пусть и вынужденная обстоятельствами, школа обречена на смерть. Вернемся, однако, к героям нашей главы. Оба мыслителя остро сознавали, что ключ к новой, подлинно научной психологии лежит в рациональном преодолении пропитавшего всю психологию психофизического дуализма, что до тех пор, пока этот дуализм не будет снят, психология будет обречена оставаться сферой магически-знахарской практики, а не областью, в которой господствует рациональная научная теория и основанная на ней революционная практика18. Но в решении этой проблемы Л.С.Выготский и Э.В.Ильенков идут разными путями. Первый, как мы уже говорили, предлагает знаково-семиотическое «решение» психофизической проблемы, а значит помимо своего желания объективно идет в этом вопросе в противоположном от Спинозы направлении, - второй, напротив, идет именно к Спинозе. В «Диалектической логике» Э.В.Ильенков артикулирует свое принципиально новое прочтение Спинозы и, отталкиваясь от него, предлагает подлинно революционный выход из тупика психофизической проблемы. Выход этот строится на понятии «мыслящего тела» - того самого тела, возможности которого, «до сих пор никто еще не определил...19», тела, чье телесное действие в соответствии с универсальными формами предметного мира и есть мышление как таковое. Впрочем, в начале прошлого века, когда жил и творил Л.С.Выготский природа человеческого тела ассоциировалась не с ильенковско-спинозовской идеей мыслящего тела, но с безраздельно господствовавшим в физиологии и биологии павловским представлением о рефлекторной стимул-реактивной машине20. Во второй половине века усилиями великого русского физиолога Н.А.Бернштейна, ситуация начала меняться, но каждый шаг в этом направлении стоил огромного мужества и огромных усилий. Значительный вклад в преодоление стимул-реактивной парадигмы, исчерпавшей к этому времени свой эвристический потенциал, и ставшей препятствием на пути развития научной мысли принадлежит Э.В.Ильенкову. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Реферат по истории на тему: Содержание Этот стереотип сложился у нас за период 1917-1991. Но была и другая революция. Революция, которая не преследовала цели захватить... |  | Тема: Украинская национальная революция (1917 1918 гг.) Февральская революция в России и ее последствия для Украины. Создание Украинской Центральной Рады |
| Тематика рефератОВ Великая Французская буржуазная революция и Великая социалистическая революция: исторические уроки | | Тема Содержание работы Определение психологии как науки. Этапы становления психологии как науки. Предмет и задачи психологии. Отрасли психологии. Взаимосвязь... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Психология как наука. Предмет, функции и задачи различных отраслей психологии (психологии человека, психологии развития, педагогической... | | Первая управленческая революция. Вторая управленческая революция Политическая жизнь и властные отношения. Роль и место политики в жизни современных обществ. Социальные функции политики |
| В политическом отношении диапазон оценок и путча, и развития после... В политическом отношении диапазон оценок и путча, и развития после него, исключительно широк. С одной стороны «великая революция,... | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Сегодня мы начинаем работу над темой «Революция и культура» и посвятим наш урок раскрытию таких разделов как «Политика советской... |
| Объект, предмет и задачи психологии Исторические этапы развития психологии Методы психологии Методические указания разработаны кандидатом психологических наук, доцентом кафедры психологии личности Е. В. Прокопьевой | | Для ограниченного пользования России в Москве просто невозможна, её загасят в первый же момент возникновения. В москве возможна только цветная революция, в основе... |
| «Спор рационализма и эмпиризма» в философии Нового времени В последней трети XVI начале XVII века происходит буржуазная революция в Нидерландах, а с середины XVII века буржуазная революция... | | Пояснительная записка При поступлении в аспирантуру соискатель должен... Использовать эссе как форму, отражающую диалогичность содержания интегрированного курса |
| Э. В. Ильенков Учитесь мыслить смолоду Структура и объем диссертации. Диссертация состоит из 120 страниц текста, содержит введение, четыре главы, заключение, список литературы... | | Темы рефератов со списком литературы и кратким содержанием реферата... Предмет социальной психологии. Место социальной психологии в системе социальных наук. Проблематика социальной психологии. Прикладные... |
| Коммуникативный стиль педагога как фактор инициации смыслообразования старшеклассников Работа выполнена на кафедре общей психологии и психологии развития факультета психологии Южного федерального университета | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Становление предмета психологии. Определение психологии как науки, ее задачи. Классификация отраслей психологии |
