Виктор Левашов. Придурки или Урок драматического искусства
---------------------------------------------------------------
© Автор: Виктор Владимирович Левашов
---------------------------------------------------------------
Постановка комедии А.Н.Островского
"Без вины виноватые"
во 2-м отделении "Норильлага"
в апреле 1945 года
в двух действиях
ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА
СПИВАК Ефим Григорьевич - руководитель лагерного
драмколлектива, за 50 лет
ШКОЛЬНИКОВ Петр Федорович - старший лейтенант НКВД,
оперчекист
Участники спектакля:
ФРОЛОВА Лариса Юрьевна
ЗЮКИНА Серафима Андреевна
БОНДАРЬ Иван Тихонович
ЖУК Николай Евдокимович
КОНВОЙНЫЙ - молодой парень с Тамбовщины
Действие происходит в одном из клубов "Норильлага"
в конце марта и начале апреля 1945 года.
ДЕЙСТВИЕ ПЕРВОЕ
Картина первая
НАШЕСТВИЕ
Загудел рельс на вахте - пробили "съем".
Закулисье лагерного клуба. Что-то вроде общей, человек
на десять, гримуборной - с узкими тусклыми зеркалами, табу-
ретками и дощатым столом. Печка-буржуйка в углу. Очень много
афиш: "Наталка-полтавка", "Сильва", "Весна в Москве", "Пое-
динок", "Инженер Сергеев", "Пошився у дурня", "Звезда первой
величины". Афиши разномастные, от руки, на кусках картона,
на оберточной бумаге, редко на ватмане.
Рядом с гримуборной, отделенная брезентовым полотнищем
кулис: черная, страшная, промерзшая пустая сцена. На ней
смутно угадываются очертания стола под кумачом,
транспарант над сценой - следы недавнего то ли
торжественного заседания, то ли другого какого-то
мероприятия.
В гримуборной появляется ЖУК. Ему лет 35 - 40. В обыч-
ной одежде лагерника. На груди, на левом колене и на спине -
белые нашивки с номером. В руках у него ведро с углем и жес-
тяной совок. Подсыпает угля в топку, ставит на печку большой
алюминиевый чайник, пристраивается у огня.
Входит СПИВАК. Он в овчинном кожушке-безрукавке, на шею
артистистично намотан вигоневый шарф.
СПИВАК. Никого еще нет?
ЖУК. Та ни, наши уси. Опера тильки немае.
СПИВАК. Уси. Немае.
ЖУК. Все. Нету.
СПИВАК. А не наши - никого не было?
ЖУК. Не наши?
СПИВАК. Да! Да! Не наши! Никого не приводили?
ЖУК. А кого треба?
СПИВАК. Николай Евдокимович, я всего лишь спросил, не
приводили ли кого-нибудь. И это все, что я спросил!
ЖУК. Никого.
СПИВАК. Что ж, никого - значит, никого. Извините.
ЖУК. На вахте сказали - костюмы сейчас привезут.
СПИВАК. Костюмы - это хорошо. Несите сюда. А я взгляну,
что у нас с декорациями.
Жук и Спивак уходят.
Появляется ЗЮКИНА. Ей около 25 лет. Как и все лагерни-
ки, она в ватнике и в ватных штанах с номерами. Но одежда
чистая, ушитая по фигуре, на ногах - новые валенки, поверх
ушанки - теплый платок. Быстро, цепко осматривается. Не об-
наружив ничего угрожающего, нашаривает у печки
папиросный окурок, пытается закурить. Но охнарик выкурен до
бумаги. С досадой выбросив его, снимает платок и шапку,
подкрашивает у зеркала губы.
В глубине темной сцены появляется КОНВОЙНЫЙ, молодой
парень в белом овчинном тулупе, с винтовкой на плече. Впере-
ди себя он подталкивает ФРОЛОВУ.
КОНВОЙНЫЙ (почти умоляюще). Ну, двигай же, мать твою!
Двигайся, сука старая! Пришли уже!
ФРОЛОВА. Это же клуб.
КОНВОЙНЫЙ. В клубе тоже разные постановки бывают. Да
шевелись же ты, падла!
От сильного толчка Фролова делает несколько шагов и
опускается на скамейку.
КОНВОЙНЫЙ. Гля, куда села, а? Как знала! Самое твое
место! Тут как раз давеча такие же сидели, навроде тебя.
Толковая была постановка!.. Подымайся. Подымайся, блядина!
Я кому говорю!
ЗЮКИНА (выглядывает на сцену). Эй, вы там! Это же сце-
на! Храм! Тут даже шапку надо снимать! Базар устроили!
КОНВОЙНЫЙ. Сам черт в вашем храме ногу сломит!.. Дви-
гай, падаль!.. (Вталкивает Фролову в гримуборную.)
ФРОЛОВА опускается на пол и придвигается к печке.
ЗЮКИНА. Фу, вони-то! Из какой помойки ты ее выволок?
КОНВОЙНЫЙ. Упарился. Валится, падла, и все. Пройдет де-
сять шагов и валится!.. (Достает портсигар.)
ЗЮКИНА. Нелегкая у тебя служба, землячок. Но почетная,
верно? Давай покурим.
КОНВОЙНЫЙ. Кто покурит... (Выбрав папиросу, защелкивает
портсигар и прячет в карман.) А кто и посмотрит. Вот так,
землячка! (Довольный, гогочет.)
ЗЮКИНА. Ах ты, валенок тамбовский! А ну брось папиросу!
Здесь курить могут только режиссер и артисты!
КОНВОЙНЫЙ. А не шибко ль ты, шалава, остра? А ну как я
тебе пасть заткну, а?
ЗЮКИНА. Ты, вертухай говенный, гляди, как бы самому не
заткнули! Война-то не кончилась, как бы тебе не пришлось с
немцами повоевать, а не с бабами на зоне! Вот пожалуюсь, что
ты с актрисой грубо разговариваешь...
КОНВОЙНЫЙ (ухмыляясь). И меня за то с брони снимут?
ЗЮКИНА. Тебя, лапоть, не за то с брони снимут. А за то,
что спирт блатарям продаешь!
КОНВОЙНЫЙ. Ты чего несешь, ты чего несешь, сука? Ты ви-
дела, да? Видела?
ЗЮКИНА. А нет? Таких, как ты, любого копни. Брось, кому
сказано, папиросу!
Пораженный ее наглостью, Конвойный колеблется. Входит
ШКОЛЬНИКОВ. Он в черном офицерском полушубке с
погонами. Конвойный бросает папиросу и вытягивается.
Зюкина хочет незаметно поднять папиросу, но в это мгновение
Фролова с неожиданным для ее изможденного вида
проворством хватает папиросу и быстро прячет в рукав.
КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, по вашему
приказанию зэка доставлена!
ФРОЛОВА (с усилием вставая). Зэка Фролова, двадцать
четвертая строительная бригада. Срок пять лет, окончание -
июль сорок пятого.
ЗЮКИНА. Ух ты! Считай, вольняшка!
ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.
ЗЮКИНА. Виновата, гражданин начальник. Молчу.
ШКОЛЬНИКОВ. Серафима Андреевна.
ЗЮКИНА. Извините, Петр Федорович. У вас в форме такой
вид... язык не поворачивается по имени-отчеству.
ШКОЛЬНИКОВ. На совещании задержали, не успел
переодеться. (Конвойному.) Ждите в караулке.
КОНВОЙНЫЙ. А долго, товарищ старший лейтенант?
ШКОЛЬНИКОВ. Кру-гом! (Конвойный выходит. Фроловой.)
Ждите и вы.
Фролова опускается на прежнее место у печки.
ЗЮКИНА. Какие новости на воле, Петр Федорович?
ШКОЛЬНИКОВ (выкладывая из кармана на стол цыбик чая и
кулек с колотым рафинадом). Особых новостей нет. Будапешт
взяли, это знаете. Контрнаступление немцев на Балатоне зах-
лебнулось. Чайник поставили? Очень хорошо. Судя по всему,
на очереди Берлин. (Из другого кармана извлекает кулек
побольше, с сушками. Бумага разворачивается, сушки
рассыпаются по столу.)
ЗЮКИНА. Балуете вы нас.
ШКОЛЬНИКОВ. Я и сам поужинать не успел.
ЗЮКИНА. А правда, Петр Федорович, что после победы бу-
дет амнистия?
ШКОЛЬНИКОВ. Ну зачем вам, Серафима Андреевна,
амнистия? Здесь вы первая актриса, окружены любовью. А
выйдете - снова воровать?
ЗЮКИНА. Обижаете, Петр Федорович!
ШКОЛЬНИКОВ. Ну, грабить.
ЗЮКИНА. Совсем же другое дело! Нет, с этим все. А вый-
ду, я знаю, куда пойду. Я к вам в домработницы попрошусь.
Готовить вам буду, пуговицы пришивать, постель... стелить.
Возьмете, Петр Федорович?
ШКОЛЬНИКОВ. До победы еще нужно дожить.
Входит СПИВАК.
ШКОЛЬНИКОВ. Здравия желаю, Ефим Григорьевич.
СПИВАК. Добрый вечер, голубчик.
Воспользовавшись моментом, Фролова хватает со стола
несколько сушек и кусков рафинада и рассовывает по
карманам. Это происходит на глазах у Зюкиной, но Фролова не
обращает на нее внимания.
СПИВАК. Там привезли костюмы из городского театра, из
подбора, требуют принять под расписку.
ШКОЛЬНИКОВ. Сейчас приму.
СПИВАК (Зюкиной). Я вас попрошу: позовите Бондаря из
столярки, нам пора начинать работу.
ЗЮКИНА. Удаляюсь, удаляюсь, удаляюсь! (Выходит.)
ШКОЛЬНИКОВ (негромко, кивнув в сторону Фроловой). Я вы-
полнил вашу просьбу.
СПИВАК. Вижу. Спасибо.
ШКОЛЬНИКОВ. Это было очень непросто. У нее уже два от-
каза от выхода на работу.
СПИВАК. Два?!
ШКОЛЬНИКОВ. Да, два. Второй - вчера. Вы уверены, что ее
участие в спектакле необходимо?
СПИВАК. Да.
ШКОЛЬНИКОВ. Я вам доверяю.
СПИВАК. Я это ценю.
Школьников уходит. Спивак подходит к Фроловой.
СПИВАК. Лариса... Лариса, Лариса!..
ФРОЛОВА. Страшна?.. Припухаю я, Ефим Григорьевич...
совсем дохожу.
СПИВАК. Лариса!.. Лариса!..
ФРОЛОВА. Так это к вам меня дернули? А я думала - в
БУР. Или в ШИЗО... Закурить бы.
СПИВАК. Я... не курю. Но я сейчас возьму у кого-нибудь.
ФРОЛОВА. Не надо. (Прикуривает от угля брошенную Кон-
войным папиросу.)
СПИВАК. Это я, я во всем виноват! Старый дурак! Еще
полгода назад тебя нужно было забрать! Сразу, как только уз-
нал, что ты здесь! Настоять, заставить! Как я мог с тобой
согласиться?! Ну и что, что взяли Сундукова? Кому в голову
пришло бы искать здесь его актрису! Тем более - какую-то
Фролову! И работала бы себе тихо-мирно!
ФРОЛОВА. Не казнитесь... не заставили бы. Я должна бы-
ла... дожить. Отсидеться.
СПИВАК. На общих! Отсиделась! Ты посмотри на себя!
ФРОЛОВА. И смотреть не хочу... зачем?.. Как вы узнали,
что я здесь?
СПИВАК. Случайно... тебя узнали.
ФРОЛОВА. Неужели меня еще можно узнать?
СПИВАК. Полгода назад было можно... Я тебе больше ска-
жу: Федотова тоже взяли. После Сундукова он был главным ре-
жиссером.
ФРОЛОВА. Откуда вы знаете?
СПИВАК. Откуда мы здесь все знаем? Оттуда и знаю.
ФРОЛОВА. За что?
СПИВАК. А самого Сундукова за что? А Курбаса? А Мейер-
хольда? Меня, наконец?
ФРОЛОВА. Вот видите.
СПИВАК. Сейчас это уже не имеет значения. Два отказа!
Сумасшествие! Это не БУРом пахнет. Контрреволюционный
саботаж! Или ты думаешь, что раз ты женщина... Слышала, что
здесь было вчера? Тут, на этой вот сцене! Читай! (Протягива-
ет местную многотиражку "Металл - фронту!") Вот эту заметку.
Вслух!
ФРОЛОВА. "Приговор за контрреволюционный саботаж... Вы-
ездная сессия Окружного суда приговорила за злостный отказ
от работы Давыдова, Шилягина и Белову к высшей мере
социальной защиты... Приговор приведен в исполнение..."
СПИВАК. Белову. Понятно?
ФРОЛОВА. Кто она?
СПИВАК. Женщина... Я тяну уже восьмой год. И только
сейчас в придурках. Я четыре раза доходил на общих. Но одно
знал: доползти до карьера. Хоть на карачках. Там - лежи. Но
доползи!
ФРОЛОВА. Уже не было сил... никаких.
СПИВАК. Силы у человека всегда есть. Если он хочет вы-
жить.
ФРОЛОВА. Мне уже - все равно.
СПИВАК. А вот это - грех! Грех! У тебя есть сын. Ты
обязана выжить! Чтобы у него осталась хотя бы мать! Чтобы
рассказать ему правду! Тебе осталось-то всего ничего!
ФРОЛОВА. Многих вы видели на воле, у кого по пятьдесят
восьмой вышел срок? Пересидчики. Отложить освобождение
до победы.
СПИВАК. Но ведь когда-нибудь она кончится, эта прокля-
тая война!.. Не хочу больше ничего слушать. С этого дня ты
работаешь здесь. Помрежем, ассистентом, все равно. И ничего
не бойся, никто тебя не узнает и не найдет.
ФРОЛОВА. Господи, как я хочу вам верить!
СПИВАК. И верь, верь! Все будет хорошо. Подкормишься,
отойдешь. Это быстрей , чем кажется... Сейчас я налью тебе
чаю. Бери сахар. Бери - сколько хочешь...
Пока Спивак наливает чай в жестяную кружку, Фролова
выхватывает из кулька куски рафинада и рассовывает по
карманам, за пазуху. Она и рада бы сдержать себя, но не может.
Вернувшись к столу, Спивак обнаруживает в кульке лишь два
небольших куска. Бросает их в чай, ставит кружку перед Фро-
ловой.
СПИВАК. Все в порядке. Не думай ни о чем. Пей. Потом я
тебе сгущенки дам. Только сразу всю не ешь - пронесет...
Входят с охапками одежды ЖУК, БОНДАРЬ и ЗЮКИНА, раскла-
дывают костюмы по табуреткам.
ЖУК. Кому что, Ефим Григорьевич?
СПИВАК. Сейчас разберемся... Сюртук - это вам. Ну-ка
прикиньте.
ЖУК (примеряя). "Муров, Григорий Львович! Честь имею
представиться. Я учера два раза заезжал к вам у гостини-
цу..."
СПИВАК. "Учера"!
ЖУК. Извиняюсь. Вчера.
БОНДАРЬ. А мне что?
СПИВАК. Примерьте-ка вот этот пиджак.
БОНДАРЬ. Велик.
СПИВАК. И прекрасно. Шмага. Нищий актер. Все с чужого
плеча: велико, мало.
БОНДАРЬ. "Мы - артисты, наше место в буфете!"
СПИВАК. Очень хорошо. Так, этот фрачок - для Незнамо-
ва... А вот это нечто бархатное - это мне. (Накинув бала-
хон.) "Обыватели у нас большей частью люди солидные,
тяжеловесные, богатые... Но относительно нравов и
умственного развития находятся еще в первоначальном
невежестве и о существовании драматического искусства имеют
представления самые смутные..."
ЗЮКИНА (перебирая платья из театрального подбора). А
я-то кто, Ефим Григорьевич? Коринкина или Кручинина?
СПИВАК. Не понимаю, драгоценнейшая, чем вам не нравится
Коринкина? Ну, репетируйте пока Кручинину, потом уточним.
Распределение ролей - тут не дай Бог ошибиться!.. Так, это
мы для Миловзорова отложим... незадача у нас с
Миловзоровым, даже не знаю, как быть...
ФРОЛОВА (вдруг). Кручинина. Миловзоров. Что мы ставим?
СПИВАК. Друзья мои, разрешите представить вам нового
члена нашего коллектива: Лариса Юрьевна Фролова.
Профессиональная актриса, закончила ГИТИС, работала в
московском театре.
ЗЮКИНА. В каком?
СПИВАК. В хорошем. В очень хорошем.
ЗЮКИНА. В Большом?
СПИВАК. Нет, не в Большом. Но и не в Малом.
ФРОЛОВА (резко). Что мы ставим?
СПИВАК. Вы очень хорошо знаете эту пьесу. Хотите, чтобы
я назвал? Пожалуйста: "Без вины виноватые".
Пауза.
СПИВАК. Мы ставим комедию великого русского драматурга
Островского "Без вины виноватые".
Входит ШКОЛЬНИКОВ. Он в ловко подогнанной гимнастерке,
в щегольских сапогах.
ФРОЛОВА. Гражданин начальник, вызывайте конвой.
ШКОЛЬНИКОВ. В чем дело?
ФРОЛОВА. На зону меня отправляйте.
ШКОЛЬНИКОВ (Спиваку). В чем дело?
СПИВАК. У меня такое ощущение, что Лариса Юрьевна счи-
тает выбор пьесы для нашего нового спектакля несколько...
сомнительным.
ФРОЛОВА. Несколько сомнительным? Да вас же всех переса-
жают! Верней, чем любого отказчика!
ЖУК. А мы и так сидим.
ЗЮКИНА. "Уси".
ЖУК. Все.
ФРОЛОВА. И еще по десятке сунут! "Без вины виноватые".
Я уже и забыла, когда последний раз смеялась.
ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаю.
СПИВАК. Возможно, Лариса Юрьевна усматривает в
названии некий... вызов.
ШКОЛЬНИКОВ. Вызов? Какой? Кому? Кто-то считает себя без
вины виноватым? Неправильно осужденным? (Оглядывает
присутствующих.)
Под его взглядом каждый поднимается и четко докладыва-
ет, как того требует лагерный устав.
ЖУК. Статья пятьдесят восьмая, пункт пятый, контррево-
люционная пропаганда против колхозов, двенадцать лет.
СПИВАК. Пятьдесят восьмая, АСА - антисоветская агита-
ция, десять лет.
БОНДАРЬ. Пятьдесят восьмая, сдача в плен, шпионаж в
пользу японской разведки, двадцать пять лет.
ЗЮКИНА. Шестьдесят вторая, организация преступной груп-
пы, бандитизм, шесть лет.
ШКОЛЬНИКОВ. Все признали свою вину, получили возмож-
ность искупить ее честным трудом. (Фроловой.) Может, вы счи-
таете себя без вины виноватой?
ФРОЛОВА. Я - ЧСИР. Если это вина...
ШКОЛЬНИКОВ. Член семьи и родственник врага народа!..
Садитесь. Если кто и страдает тут без вины, так это я. Вмес-
то того, чтобы с оружием в руках добивать фашистского зве-
ря... Ладно, приказы не обсуждают. Внесу полную ясность. Ко-
мандование одобрило выбор пьесы. Обращение к русской
классике, к комедии Островского "Без вины виноватые",
признано правильным. Спектакль послужит повышению
культурного уровня контингента. Опыт показывает: если
ограничить жизнь заключенного работой и зоной, поселяются
апатия, равнодушие. Недаром бригады, лишенные права
смотреть спектакли, сами подтягиваются и подтягивают самых
злостных филонов. Скажу еще: сегодня на совещании принято
решение приравнивать работу драмколлективов всех
отделений к ударному труду на производстве. И наиболее
активные участники будут поощряться сокращением сроков и
даже досрочным освобождением.
Зюкина громко аплодирует.
ШКОЛЬНИКОВ. А теперь, если вопросов больше нет, давайте
попьем чаю и приступим. Выпустить хороший спектакль к
открытию третьей городской олимпиады искусств - в этом все
мы должны быть заинтересованы.
ЗЮКИНА. Петр Федорович, а вы что с этого будете иметь?
ШКОЛЬНИКОВ. Я? Да ничего. Для меня это - отдых. После
службы у нас кто в карты, кто (щелкает по горлу), а я вот с
вами... (Разливает чай в кружки.)
Тотчас же, по неистребимой лагерной привычке, перед ним
выстраивается очередь.
ЗЮКИНА. Ну разве так это делается? Зона! А на раздаче
опер! К столу, коллеги, прошу к столу! (Рассаживает всех за
столом, берет у Школьникова кружки, ставит перед участниками
спектакля. Школьникову.) Вот как нужно в хорошем доме! А на
мне будет крахмальный фартучек и кокошничек. Угощайтесь,
гости дорогие: вот сахар... (С удивлением смотрит на пустой
кулек.)
ШКОЛЬНИКОВ. Я же вроде брал... полкило.
СПИВАК. Это я, простите великодушно. Понервничал. А
когда я нервничаю... Дурная привычка, незаметно и сгрыз.
ЗЮКИНА. Полкило.
ШКОЛЬНИКОВ. Ничего, попьем с сушками...
Участники спектакля берут сушки, стараясь сохранять де-
ликатность.
СПИВАК. Мне хотелось бы кое-что прояснить до конца. Мы
берем "Без вины виноватые". Почему? Как, по-вашему,
Николай Евдокимович?
ЖУК. А больше нечего. Усе усе поставили. Все все. В
каждом лаготделении театр, да городской для вольняшек. По
пятьдесят премьер в год. За что ни хватись, ан уже постави-
ли. (Показывает на афиши.)
СПИВАК. Да, когда-нибудь искусствоведы назовут наше
время расцветом театрального искусства. А вы что скажете,
Иван Тихонович, про пьесу?
БОНДАРЬ. Хорошо разойдется. То, что нам надо.
СПИВАК. Профессиональный подход. Петр Федорович?
ШКОЛЬНИКОВ. Я же сам предложил эту пьесу. В Москве пе-
ред войной шел спектакль. Я ходил на него восемь раз. Забь-
юсь на галерку и плачу, честное слово, платок мокрый. Кручи-
нину там играла поразительная актриса, в Москве ее до этого
почти никто и не знал. Лариса Юрьевна...
ЗЮКИНА. Тоже Лариса Юрьевна?
ШКОЛЬНИКОВ. Тоже? (Мельком взглянул на Фролову.) А, да.
Лариса Юрьевна Рейн. Ей не было и тридцати, но Кручинина у
нее была... вот уж веришь, что купец Мухобоев мог запить от
восторга с первого акта!.. Ее мало где видели. После спек-
такля ее ждал черный "зис", она садилась и уезжала. У моего
отчима был такой же "зис"...
ЗЮКИНА. У отчима?
ШКОЛЬНИКОВ. Да, мать развелась с отцом очень давно. Вот
тогда, после одного из спектаклей, я и понял, что стану ак-
тером.
ЗЮКИНА. Почему же не стали?
ШКОЛЬНИКОВ. Так вышло.
СПИВАК. Спасибо за откровенность, но ответа я не полу-
чил. Попробую объяснить, почему мы берем Островского. Как
это понимаю я. Роли у всех есть? Читаем. По очереди. С любо-
го места, неважно - начало, конец. Не играем, просто читаем.
Задание понятно? (Фроловой.) Вы пока отдыхайте. Начали. Се-
рафима Андреевна.
ЗЮКИНА. "Ну, уж и бесподобное!.. Нет, вот я вчера к
портнихе за выкройкой для воротничка ходила, так видела
платье... вот то, так уж действительно бесподобное. Таисе
Ильиничне подвенечное шьют..."
СПИВАК. Николай Евдокимович.
ЖУК. "Что ж делать... Виновато во всем мое воспита-
ние; я человек забитый, загнанный. Извини меня, - ну, я
просто боялся..."
СПИВАК (читает многотиражку). "В трудовом соревновании
в честь 27-й годовщины Красной Армии значительных
успехов добился котлопункт 10-го лаготделения..." Шмага.
БОНДАРЬ. "Я подозреваю, что у вас есть намерение угос-
тить нас, первых сюжетов, завтраком; по этому случаю вы да-
дите денег; а я уж, так и быть, услужу вам: схожу, куплю пи-
рогов, колбаски, икорки и прочего..."
СПИВАК (читает). "Сурово наказывать промотчиков вещдо-
вольствия". Незнамов.
ШКОЛЬНИКОВ. "Актриса! актриса! Так и играй на сцене.
Там за хорошее притворство деньги платят. А играть в жизни
над простыми, доверчивыми сердцами, которым игра не
нужна, которые правды просят... за это казнить надо... нам
обмана не нужно, нам подавай правду, чистую правду!.."
СПИВАК. Дудукин.
ЖУК. "Да ведь надо же вам чем-нибудь питаться; гостини-
цы у нас в плохом состоянии. А что такое эти безделки: чай,
да икра, да и все наши букеты и лавры. Об них и говорить-то
не стоит..."
БОНДАРЬ. Как говорят! Господи, как они говорят!
Пауза.
СПИВАК. Остались вопросы?
ШКОЛЬНИКОВ. Я знаю вас второй год, а все не привыкну.
Почему бы вам просто не сказать то, что вы сказали всем
этим?
СПИВАК. А что я сказал - всем этим?
ШКОЛЬНИКОВ. Что мы берем пьесу, потому что она написана
хорошим русским языком.
СПИВАК. Эти заметки тоже написаны не по-немецки. Вещдо-
вольствие, промотчик, разблюдовка, литраж.
ЗЮКИНА. Пайка, зона, параша, кум.
СПИВАК. Вражеское нашествие всегда приносит в язык на-
рода новые слова. Соцсоревнование, доходяга, фитиль, приду-
рок.
БОНДАРЬ. Млеко-яйко, ахтунг, аусвайс, хенде хох.
СПИВАК. Ликбез, продразверстка, лишенец, нэп.
ЖУК (поспешно). Ксива, сявка, филон, баланда, клифт.
СПИВАК. Социально близкий, социально чуждый, враг наро-
да, колхоз.
ФРОЛОВА. Хватит!
СПИВАК. И у нас есть только один союзник в борьбе про-
тив этого нашествия. Только один. "А коли спрашивать станут,
скажи: здесь, мол, где-то!.." Если вопросов больше нет, пой-
демте на сцену.
ЗЮКИНА. Переодеваться не будем?
СПИВАК. Завтра. Костюмы нужно еще подогнать.
ЖУК. Тогда под замок надо усе. Стырят. И на портянки
пустят, тут же бархат!
БОНДАРЬ. Точно - сопрут. (Школьникову.) В столярке чу-
ланчик есть. С замком. Если бы ключ...
ШКОЛЬНИКОВ. Так и сделаем. Берите костюмы.
Жук, Бондарь и Спивак уносят одежду. Школьников выходит
вслед за ними. В гримуборной остаются Зюкина и Фролова.
ЗЮКИНА. Ты что ж нас, падла, позоришь? А ну выкладывай
сахар! Я кому, тварь, сказала!
Приподнявшись, Фролова хватает ее за волосы, резко при-
гибает, почти бьет лицом о свои колени.
ФРОЛОВА (вполголоса). Вякнешь еще - задавлю. На тебя у
меня сил хватит. (Заметила, что в гримерку заглянул ШКОЛЬНИ-
КОВ. Без перехода.) "Помешаешь ей! Да кто ж на ее капитал не
польстится, какая бы она ни была. Нет, таким-то всегда
счастье; а хорошие барышни жди да пожди. (Гладит Зюкину,
поправляет ей волосы.) Вот вы, скоро ль дождетесь хорошего
жениха! Другой бы, может, и взял... да приданого нету..."
Школьников с интересом наблюдает за происходящим. Зюки-
на тоже замечает его.
ЗЮКИНА. "Так ты думаешь, что только за тем и дело ста-
ло?"
ФРОЛОВА. "А то за чем же? Нынче народ-то какой? Только
денег и ищут; а не хотят того понимать, что коли у вас при-
даного нету, вы зато из хорошего роду, образование имеете,
всякое дело знаете. А что ваши родители померли да вам ниче-
го не оставили, так кто ж этому виноват!"
ЗЮКИНА (поднимаясь с колен и отходя в сторону). "Так,
так, отлично ты рассуждаешь. А вот погоди, и я разбогатею,
так замуж выйду..." (Фролова молчит.) Ну? (Подсказывает реп-
лику.) "А что ж мудреного вам разбогатеть!.."
ФРОЛОВА. Нет... Дальше не помню.
ШКОЛЬНИКОВ. Очень интересно. (Фроловой.) Вы - Аннушка?
Но она же молодая.
ФРОЛОВА. В лицах сказано: горничная Отрадиной. Может
быть и старая дева.
ШКОЛЬНИКОВ. Но Отрадина говорит... как там?
ЗЮКИНА. "А ты девушка молоденькая, ты не все говори,
что слышишь".
ФРОЛОВА. Шутит.
ШКОЛЬНИКОВ. А почему такая мизансцена? Отрадина на ко-
ленях - перед горничной!
ФРОЛОВА. Она же утешения ищет. Предчувствует беду. И
плакать может...
Возвращаются СПИВАК, ЖУК и БОНДАРЬ. Спивак отдает
Школьникову ключ от чулана.
ШКОЛЬНИКОВ. Удивительно. Лариса Юрьевна умеет
объяснять необъяснимое точно так же, как вы.
СПИВАК. В театре все можно объяснить. В отличие от жиз-
ни.
ШКОЛЬНИКОВ. А в жизни - не все?
СПИВАК. А по-вашему - все?
ЖУК. Ефим Григорьевич, вы сказали - на сцену.
СПИВАК. Да-да, давайте походим, начнем осваивать пло-
щадку.
Спивак, Школьников, Жук и Бондарь проходят на сцену.
ЗЮКИНА (Фроловой). Как ты это сделала? Как ты э т о
сделала? Ты - жалела меня! Как сестра! Ты - ты заставила ме-
ня плакать! Как ты это сделала?!
ФРОЛОВА. Уймись.
ЗЮКИНА. Научи! Как это делается? Мне нужно, я должна
научиться!
ФРОЛОВА. В домработницы опер тебя и так возьмет.
ЗЮКИНА. Нужен он мне! Фраер! Сушки таскает. Лучше бы
табаку притащил, пайку опять урезали. Выйду - в театр пойду.
В вольный. Возьмут. Тут была одна, до тебя. Приняли. По бы-
товой шла, мужа убила. Она Кручинину должна была играть. Ни
кожи, ни рожи. Взяли. И меня возьмут.
ФРОЛОВА. А второй - Миловзоров?
ЗЮКИНА. С резьбы сорвался.
ФРОЛОВА. Сбежал?!
ЗЮКИНА. Сбежал! Тут сбежишь! Вошел в запретку.
ФРОЛОВА. И... что?
ЗЮКИНА. Первый раз замужем? Что! Два выстрела. Один в
него, второй в воздух. Будто предупредительный. Вертухаю от-
пуск. Научишь? Я заплачу. У меня две банки свиной тушенки
заныкано. Даже три.
ФРОЛОВА. Три! А сама охнари сшибаешь.
ЗЮКИНА. Я же говорю: заначка. Мало ли. И еще достану.
ФРОЛОВА. Как?
ЗЮКИНА. Этот способ - он уже не для тебя. Договорились?
ФРОЛОВА. Тушенку вперед.
ЗЮКИНА. Завтра же притараню. Только не наваливайся -
пронесет.
СПИВАК. Дамы, ждем вас.
Все выходят на темную сцену.
СПИВАК. Электрик на месте? Первый софит, пожалуйста!
Высвечивается стол под красным кумачом и три стула -
для судей.
СПИВАК. Второй софит!
Освещается длинная деревянная лавка - скамья подсудимых.
СПИВАК. Третий софит!
Прожектор вырывает из темноты большой транспарант над
сценой:
"СУРОВЫЙ ПРИГОВОР САБОТАЖНИКАМ ОДОБРЯЕМ!"
СПИВАК. Давайте работать.
Под руководством Жука рабочие сцены опускают и уносят
транспарант, устанавливают выгородку, изображающую номер
в провинциальной гостинице конца прошлого века.
Картина вторая
ЛИЦА И ИСПОЛНИТЕЛИ
За сдвинутым к краю сцены столом, превращенным в режис-
серский пульт, - СПИВАК. Он в бархатном балахоне Дудукина.
Рядом с ним, с блокнотом и текстом пьесы, - ФРОЛОВА. Она в
новом ватнике и в новых ватных штанах. Все остальные участ-
ники спектакля в сценических костюмах, а их ватники висят в
гримуборной рядом с полушубком и гимнастеркой Школьникова.
И кажется, что и лагерные взаимоотношения остались здесь
же, за границей сцены.
СПИВАК. Продолжаем. Акт второй, явление четвертое. Кру-
чинина одна.
ЗЮКИНА входит в выгородку.
ФРОЛОВА (по тексту пьесы). "Входят Незнамов и Шмага,
дожевывая кусок бутерброда".
СПИВАК. Начали.
Школьников и Бондарь входят в выгородку.
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах! (С испугом отступает.)"
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ничего, чего вы боитесь?"
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Извините".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по ис-
кусству, или, лучше сказать, ремеслу. Как вы думаете: по ис-
кусству или по ремеслу?"
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Как вам угодно. Это зависит от
взгляда".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вам, может быть, угодно
считать свою игру искусством, мы вам того запретить не можем.
Я откровеннее, я считаю свою профессию ремеслом и
ремеслом довольно низкого сорта".
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Вы вошли так неожиданно..."
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да мы уж в другой раз сегодня".
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. "Ах, да, мне сказывали".
СПИВАК. Стоп. (Зюкиной.) А в самом деле, чего вы испу-
гались? Откуда это "ах"?
ЗЮКИНА. Ну, от неожиданности. Я стояла, одна, а тут
вошли какие-то...
СПИВАК. А если бы вошел кто-то другой? Дудукин, напри-
мер? Вот я вхожу... (Входит в выгородку.)
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. Вы вернулись, Нил Стратоныч?
СПИВАК. Хорошо. А если входит один Шмага? "Дожевывая
кусок бутерброда". Иван Тихонович.
БОНДАРЬ. А с чем бутерброд?
СПИВАК. С чем бы вы хотели?
Бондарь глубоко задумывается.
ЖУК (подсказывает). С салом.
БОНДАРЬ. С салом.
СПИВАК. А с семгой? С икрой?
БОНДАРЬ. Нет. С салом.
СПИВАК. С осетриной? Со страстбургским паштетом? С
ростбифом? С копченой грудинкой? С бужениной? С
котлеткой де-воляй?
БОНДАРЬ. С салом! В два пальца. В три!
СПИВАК. Пусть с салом. Входите.
Бондарь-Шмага входит в выгородку, дожевывая воображае-
мый бутерброд.
ЗЮКИНА-КРУЧИНИНА. О Господи! Что вам угодно?
СПИВАК. Значит, дело все-таки в том, что входит именно
Незнамов? То есть, ваш сын. Что-то дрогнуло в вашей душе?
ЗЮКИНА. Но... Я не видела его семнадцать лет. И вообще
- он же умер.
СПИВАК. Отчего же это "ах"?
ЗЮКИНА. А если... Допустим, я поправляю подвязку. (По-
казывает.) А тут входят двое мужчин. "Ах!.."
СПИВАК. Это, конечно, очень оживит атмосферу в зритель-
ном зале. Да, очень. Весьма. У вас есть дети?
ЗЮКИНА. Нет.
ЗЮКИНА. А любимый человек? Неважно - муж, не муж?
ЗЮКИНА. Муж.
СПИВАК. Сидит?
ЗЮКИНА. Нет. Воюет. Танкист. При чем тут все это?
СПИВАК. Объяснения - потом. А пока представьте: кончи-
лась война, объявили амнистию, вы вышли, вернулись в
родной город. Поселились в гостинице...
ЗЮКИНА. Со справкой об освобождении? Кто меня пустит в
гостиницу? У тетки.
СПИВАК. Пусть у тетки. Вы знаете, что ваш муж в городе,
в любой момент может прийти. Но вы не знаете, что он... До-
пустим, он обгорел в танке. Стал неузнаваемым - внешне. По-
нимаете? Он - и не он. Попробуем. (Школьникову.) Войдете по
моему знаку. (Зюкиной.) Начали.
Зюкина входит в выгородку. Постепенно движения ее обре-
тают свободу, с лица исчезает привычная для всех лагерников
настороженность и ожесточенность. Но если бы режиссер
спросил ее "Что вы сейчас делаете?" - она не ответила бы:
"Жду мужа". Нет, с ней происходит что-то совсем другое.
Спивак поднимает руку, готовясь подать знак Школьнико-
ву. Но прежде чем он успевает это сделать, за кулисами раз-
дается грохот: в темноте зацепившись за что-то винтовкой,
на сцену вваливается КОНВОЙНЫЙ.
С криком ужаса и отчаяния Зюкина отступает к стене.
КОНВОЙНЫЙ. Тю! Чего она?
ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной.) Что с вами?
СПИВАК. Текст!
ШКОЛЬНИКОВ. "Чего вы боитесь?"
ЗЮКИНА. Не могу больше... не могу! Да что же это за
треклятая жизнь?! Кругом вертухаи, лягавые! Даже в мыслях, в
мечтах!.. Я больше не могу!..
СПИВАК. Текст!
ШКОЛЬНИКОВ. "Не бойтесь! Я ваш собрат по искусству,
или, лучше сказать, ремеслу..."
Пауза.
СПИВАК. Прервемся. Все верно, Серафима Андреевна. Не из
нашей пьесы, но все верно. Все правильно. Все. Все.
Фролова наливает в кружку воды, дает Зюкиной. Зюкина
пьет.
КОНВОЙНЫЙ. Товарищ старший лейтенант, разрешите, это...
тут посидеть? А то третий день в караулке. Гогочут, ржут. Ну
их. Как кони. Грубый народ. Я, это, тихо. А?
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич?
СПИВАК. Пусть сидит.
Конвойный пристраивается в глубине сцены.
ШКОЛЬНИКОВ (Зюкиной). Лягавый - это вы про меня?
СПИВАК. Не отвлекаться! Продолжаем работать. Теперь я
отвечу на вопрос Серафимы Андреевны. "При чем тут все
это?" (Обращаясь, в основном, к Школьникову.) Принято
думать, что в театре все ненастоящее. Величайшее
заблуждение. Театр существует две тысячи лет и будет
существовать, пока люди остаются людьми. Именно потому, что
в театре все всегда настоящее. Ибо творится воображением
артиста и зрителя. Вот - стул. (Опускается на него.)
"Ты, отче патриарх, вы все, бояре,
Обнажена моя душа пред вами:
Вы видели, что я приемлю власть
Великую со страхом и смиреньем.
Сколь тяжела обязанность моя!.."
Стул? Трон! Реальность воображения. (Показывает на
Бондаря.) Артист? Боевой офицер? Японский шпион!
Реальность сознания. Жизнь может быть наполнена
чудовищными нелепостями, человеческое сознание, этот
жалкий раб обстоятельств, может мириться с ними.
Воображение - никогда! Воображение всегда свободно! Но
чтобы воображение артиста вызвало в ответ воображение
зрителя, оно должно питаться не химерами сознания, а плотью и
кровью души. Вся наша боль, счастливейший и горчайший опыт
жизни, благороднейшие порывы и самые стыдные и низ-
менные бездны души - вот из чего мы творим сценическую ре-
альность. И в пустейшей комедии. И в величайшей трагедии.
Другого материала нет. (Зюкиной.) Поэтому я не извиняюсь,
что невольно причинил вам душевную боль. Нет, не
извиняюсь. Это - театр!.. (Школьникову.) И вы же понимаете,
что все происходящее здесь нельзя принимать буквально. А
тем более - обижаться на случайное слово.
ШКОЛЬНИКОВ. Я-то понимаю...
СПИВАК. Продолжим. С реплики: "Шмага кланяется".
ЗЮКИНА. "Что вам угодно, господа?.." Не могу... Извини-
те... (Отходит в глубину сцены.)
Пауза.
КОНВОЙНЫЙ (придвинувшись к Зюкиной, раскрывает
перед ней портсигар). На, закури... землячка. Надо же, нервная ка-
кая. Как кобылка! (Негромко.) Слышь, кобылка. Тушенка есть.
Американская. А?
ЗЮКИНА. Уйди... от греха... мерин!
БОНДАРЬ (почти по пьесе). О, меценат! Просвещенный пок-
ровитель искусств и всяких художеств! Ну-ка, меценат, изволь
сигарочку. Из пьесы великого русского драматурга Островского
ты знаешь, конечно, что я курю только один сорт?
КОНВОЙНЫЙ. Эта... какой сорт?
БОНДАРЬ. Чужие! (Выгребает из портсигара все папиросы и
покровительственно похлопывает Конвойного по плечу.)
"Норд". И как люди эту дрянь курят?
КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот это артисты! (Отсаживается
в угол.)
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, пусть Лариса Юрьевна за
Кручинину почитает. В качестве помрежа.
СПИВАК. Но... она не одета.
ШКОЛЬНИКОВ. Это не помешает. Лариса Юрьевна?
ФРОЛОВА. Я готова. С какого места?
ШКОЛЬНИКОВ. Под монолог Незнамова. "Я не понимаю, гос-
пода, что вам угодно от меня".
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я не понимаю, господа, что вам
угодно от меня? Мне сказали, что господину Незнамову грозит
большая неприятность..."
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ну, так что ж? Вам-то что за де-
ло?"
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Но если я имею возможность без
особого труда избавить кого бы то ни было от неприятности,
так я должна это сделать непременно. Я считаю это не правом,
а обязанностью, даже долгом".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Счастливить людей,
благодетельствовать?"
БОНДАРЬ-ШМАГА. "(смеется). И притом, без большого тру-
да. Нет, уж вы счастливьте кого угодно, только (грозя паль-
цем) не артистов. Артист - горд!"
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Ну что ж делать. Извините! Я посту-
паю так, как велит мне моя совесть..."
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я вам предлагаю прогнать нас:
это было бы для вас покойнее".
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Нет, зачем же гнать! Я и теперь вас
не прогоню. И обид, и оскорблений, и всякого горя я видела в
жизни довольно; мне не привыкать стать. Мне теперь больно и
в то же время интересно; я должна узнать нравы и образ мыс-
лей людей, с которыми меня свела судьба. Говорите, говорите
все, что вы чувствуете!"
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Да-с, я говорить буду. Вот уж вы
и жалуетесь, что вам больно. Но ведь вы знали и другие ощу-
щения; вам бывало и сладко, и приятно; отчего ж, для разно-
образия, и не испытать и боль! А представьте себе человека,
который со дня рождения не знал другого ощущения, кроме бо-
ли, которому всегда и везде больно. У меня душа так наболе-
ла, что мне больно от всякого взгляда, от всякого слова; мне
больно, когда обо мне говорят, дурно ли, хорошо ли, это все
равно; а еще больнее, когда меня жалеют, когда мне благоде-
тельствуют. Это для меня нож вострый! Одного только я прошу
у людей; чтоб меня оставили в покое, чтоб забыли о моем су-
ществовании!.."
Фролова молчит.
ЗЮКИНА (подсказывает). "Я не знала этого".
Фролова молчит.
ЗЮКИНА. "Я не знала этого!"
ФРОЛОВА. Нет, здесь что-то не так. (Спиваку.) Пока он
нападает, провоцирует - все так. А как только начинает о се-
бе... (Школьникову.) О чем это вы, гражданин начальник? Вы
молоды, здоровы, сыты. У вас почетная служба, повышения
быстрей, чем на фронте. Начальство к вам благоволит, самые
красивые женщины мечтают попасть к вам в домработницы. А
для души - театр. И не какая-нибудь самодеятельность -
профессионалы. Чем же так наболела ваша душа?
СПИВАК. Лариса Юрьевна, здесь нет "гражданина начальни-
ка". Есть товарищи по искусству.
ШКОЛЬНИКОВ. Мне кажется, я не давал вам повода говорить
обо мне... так.
ФРОЛОВА. Я и пытаюсь помочь товарищу по искусству. Про-
фессионал еще может питаться чужим опытом. Любитель -
никогда. (Школьникову.) Я только это имела в виду.
ШКОЛЬНИКОВ. Можно это сцену еще раз? С реплики Кручини-
ной.
СПИВАК. Серафима Андреевна, вы можете работать?
ЗЮКИНА. Да, могу.
ШКОЛЬНИКОВ. Если можно - пусть Лариса Юрьевна.
СПИВАК. Что ж...
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Говорите, говорите все, что вы
чувствуете".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ (с нарастающим озлоблением).
"Да-с, я говорить буду. Вот вы и жалуетесь, уж вам и больно.
Но ведь вы знали и другие ощущения; вам бывало и сладко, и
приятно; отчего ж, для разнообразия, и не испытать и боль! А
представьте себе человека, который со дня рождения не знал
другого ощущения, кроме боли, которому всегда и везде боль-
но... Одного только я прошу у людей; чтоб меня оставили в
покое, чтоб забыли о моем существовании!"
ФРОЛОВА-КРУЧИНИНА. "Я не знала этого".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Ну, так знайте и не расточайте
своих благодеяний так щедро! Вы хотели избавить меня от пу-
тешествия по этапу? Для чего вам это? Вы думаете, что оказа-
ли мне услугу? Нисколько. Мне эта прогулка давно знакома;
меня этим не удивишь! Я уж ходил по этапу чуть не ребенком и
без всякой вины с моей стороны".
БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, ксивы не было".
СПИВАК. Виду! "Ксивы". Мы же только что об этом говори-
ли!
БОНДАРЬ. Не поймут.
СПИВАК. Поймут. Человек человеческий язык всегда пой-
мет. Впрочем, скотский, если постараться, тоже. Еще раз.
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Я уж ходил по этапу чуть не ре-
бенком и без всякой вины с моей стороны".
БОНДАРЬ-ШМАГА. "За бесписьменность, виду не было.
Ярлычок-то забыл прихватить, как его по имени звать, по
отчеству величать, как по чину место дать во пиру, во беседе".
ШКОЛЬНИКОВ-НЕЗНАМОВ. "Вот видите! И он глумится надо
мной! И он вправе; я ничто, я меньше всякой величины!.."
Пауза.
СПИВАК. По-моему, хорошо. Лариса Юрьевна?
ФРОЛОВА. Другое дело.
СПИВАК (Школьникову). Запомните это состояние.
БОНДАРЬ. Перекурить бы, Ефим Григорьевич.
СПИВАК. Перерыв. Всем можно переодеться. Захватите мой
балахон. (Отдает балахон Жуку.)
Бондарь, Жук, Школьников и Зюкина проходят в гримубор-
ную, берут свою одежду. Бондарь и Жук скрываются за
кулисами.
ЗЮКИНА (Школьникову). А вы, оказывается, изменщик, Петр
Федорович! Не захотели со мной играть? Вот уж верно
Аннушка говорит: "Мужчины-то нынче сначала очень
завлекательны, а потом часто бывают и очень обманчивы".
ШКОЛЬНИКОВ. Нам с вами, Серафима Андреевна, надо бы
здесь уши прижать, и только сидеть тихонько и смотреть и
слушать. И спасибо говорить, что не гонят.
ЗЮКИНА. А это еще почему?
ШКОЛЬНИКОВ. Не понимаете? Ну, поймете. (Вместе с Зюки-
ной уходит за кулисы.)
Дождавшись, когда гримерка опустеет, Фролова подходит к
печке, извлекает из-под хлама начатую банку тушенки и начи-
нает есть, тщательно выбирая пальцем и хлебом содержимое
банки. Появляется СПИВАК. Фролова не замечает его. Спивак
молча смотрит, как она ест, затем тихо уходит на сцену.
В гримуборную, переодевшись, возвращаются участники
спектакля. Фролова быстро прячет банку. ШКОЛЬНИКОВ, не за-
держиваясь, проходит на сцену. ЖУК останавливает БОНДАРЯ.
ЖУК. Слышь, Иван Тихоныч, я усе понимаю. Одного не по-
нимаю. Почему ты японский шпион? Ладно бы немецкий или
румынский.
БОНДАРЬ. Да сначала так и хотели. А потом следователь
прикинул: больно много получается у нас немецких шпионов.
Органы, выходит, прошляпили? А на румынских еще моды не
было. Так и решили: пусть буду японским, перед войной я как
раз в театре во Владивостоке работал.
ЖУК. Вон оно что! Тогда понятно.
Бондарь одаряет всех папиросами. Конвойный с досадой
вертит в руках пустой портсигар.
ЗЮКИНА (дает ему взятую у Бондаря папиросу). На, зем-
ляк, закури. И помни нашу доброту.
БОНДАРЬ. А в другой раз запасайся "Казбеком".
КОНВОЙНЫЙ (задохнувшись от возмущения). "Казбеком"?! А
дерьма сушеного не жалаешь?
ЗЮКИНА. Будешь грубить, пойдешь курить на мороз.
КОНВОЙНЫЙ. Ну, артисты! Вот уж одно слово - артисты!..
Конвойный и участники спектакля курят. На сцене - СПИ-
ВАК и ШКОЛЬНИКОВ.
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, у меня в самом деле хоро-
шо получилось? Или вы просто для поощрения?
СПИВАК. В самом деле. Один вопрос - чтобы помочь вам
зафиксировать ваше внутреннее состояние. Кто был перед
вами, когда вы произносили монолог?
ШКОЛЬНИКОВ. Мать. (Помолчав.) Последнее время меня
преследует ощущение раздвоенности моей жизни.
Расщепленности на-двое. Даже на-трое. В первой жизни я
должен был стать актером. Если бы не война, поступил бы в
театральный. Я обязательно стал бы актером. Может быть -
неплохим. Особенно если бы повезло поработать с хорошими
режиссерами. Пусть даже не с такими, как вы, но есть же
хорошие молодые режиссеры - Товстоногов, Гончаров,
Завадский.
СПИВАК. Как знать, как знать. Может, вам удастся пора-
ботать и с ними.
ШКОЛЬНИКОВ. Каким образом?
СПИВАК. Таким же, как и со мной.
ШКОЛЬНИКОВ. Ефим Григорьевич, я настоятельно прошу
вас оставить шутки подобного рода!
СПИВАК. Виноват. Задумался. И забылся. А когда я заду-
мываюсь, я всегда забываюсь.
Пауза.
БОНДАРЬ (Конвойному). Как дела на фронте, земляк? Как
там наши?
КОНВОЙНЫЙ. Как ваши - этого мы не знаем. А наши ведут
наступление на Сандомирском плацдарме. Захвачен ряд страте-
гический пунктов.
БОНДАРЬ. Каких?
КОНВОЙНЫЙ. Сказано тебе - стратегических!
ЗЮКИНА. Да он и сам не знает.
КОНВОЙНЫЙ. А вот и знаю! Этот, Кенигсберг, взяли. И
этот, Рутен... брутен...
ЗЮКИНА. Бутерброд.
БОНДАРЬ. Рутенберг?
КОНВОЙНЫЙ. Он самый. Название у них - даже говорить
противно. То ли дело у нас: Ленинград, Сталинград!
ЗЮКИНА. Сыктыквар.
КОНВОЙНЫЙ. Вот ты вроде и не по пятьдесят восьмой си-
дишь, а нет в тебе никакого патриотизьма!
БОНДАРЬ. Рутенберг. Это в Восточной Пруссии. Километров
двести пятьдесят до Берлина.
ЖУК. Не так и много.
БОНДАРЬ. Это если на поезде. А ползком, да под огнем...
ЗЮКИНА. Все равно - скоро. Скоро уже! Победа, а потом
амнистия! Обязательно будет! Нам надо выложиться, корешки!
Надо такой спектакль зафуячить, чтобы вся эта сволочь в три
ручья зарыдала: два из глаз, один из жопы!
ЖУК. Сима!
ЗЮКИНА. Ну, ладно, ладно - из носа! (Проходит по гри-
мерке в лихом приплясе.)
Гоп-стоп, Зоя,
Кому давала стоя?
Я давала стоя
Начальнику конвоя!
БОНДАРЬ. Чтобы зэк зарыдал, ему много не надо.
ЗЮКИНА. Какой зэк, какой зэк? Я про первый ряд говорю!
Чтоб кителя у них от соплей намокли, а у ихних жен чтоб всю
штукатурку с морд смыло! Вот какой нужен спектакль! Сделаем
- опер нам все устроит. У него даже на самом верху отчим-фу-
етчим. Старлей, а даже к начлагу дверь ногой открывает!
(Фроловой.) Позанимаешься со мной сегодня еще? Есть
сгущенка.
ФРОЛОВА. Лучше тушенка.
ЗЮКИНА. Нету. Сгущенку сразу даю.
ФРОЛОВА. Годится.
ЖУК. Весна, а усе под тридцатник держит. За ночь всю
еду из тела холодом вынимает...
Пауза.
ШКОЛЬНИКОВ. Во второй своей жизни я должен был
воевать. Всем классом пришли в военкомат. Через три дня уже
грузились в теплушки. В последний момент меня срочно - в
штаб. Перед штабом - "зис" отчима. Спасать прибыли. Так и
вышло. Мать руки заламывала, отчим ногами топал, грохотал:
что я хочу убить ее... Прямо из штаба меня - в училище. Эшелон
ушел без меня. Почти все ребята погибли. Первой же зимой, под
Москвой.
СПИВАК. Вы тоже могли погибнуть.
ШКОЛЬНИКОВ. Я не боюсь смерти. Погибнуть за Родину -
это большая честь. Хотя, конечно, никогда не представлял се-
бя мертвым. Наверное, этого человек вообще представить не
может.
СПИВАК. Может.
ШКОЛЬНИКОВ. Смерть - это несуществование. Как можно это
представить?
СПИВАК. Смерть может быть и освобождением.
ШКОЛЬНИКОВ. Извините, Ефим Григорьевич. Вы больше
меня знаете о театре, вообще о жизни. Но о смерти я знаю
больше вас.
СПИВАК. Вам приходилось участвовать в расстрелах?
ШКОЛЬНИКОВ. Проведение подобных мероприятий входит
в наши обязанности.
СПИВАК. Поверьте, я не хотел вас задеть.
ШКОЛЬНИКОВ. Задеть - чем? Это - служба. Она часто труд-
ней, чем на фронте. И важней. Без нашего металла не будет
брони, без брони - танков. Я всегда понимал важность и нуж-
ность моего дела. Но иногда, и в последнее время все чаще, я
будто бы возвращаюсь в мою первую, несбывшуюся жизнь.
И спрашиваю себя: это - я?.. (Помолчав, убежденно.) Я смогу
сыграть Незнамова. Потому что понимаю его, когда он говорит:
"Я ничто, я меньше всякой величины..."
СПИВАК. А когда он говорит: "Я чувствуя, что по ка-
кой-то покатости, без участия моей воли, я неудержимо вле-
кусь к острогу"? Это - понимаете?.. Вы чем-то взволнованы.
Что-то произошло?
ШКОЛЬНИКОВ. Да. И это поразительно. Неожиданно, стран-
ным зигзагом судьбы свершилось то, о чем я даже мечтать не
мог бы в той своей первой жизни. Это было невозможно,
немыслимо, для этого мне не хватило бы везения и таланта.
Это просто какой-то не заслуженный мною подарок судьбы.
Из гримерки на сцену возвращаются БОНДАРЬ, ЖУК,
ЗЮКИНА и ФРОЛОВА.
ФРОЛОВА. Ефим Григорьевич, на завтра кого вызывать?
СПИВАК. Сейчас скажу. Черт, блокнот в балахоне забыл.
(Жуку.) Если вас не затруднит...
Школьников отдает Жуку ключ от чулана. Жук уходит.
СПИВАК. Так в чем же этот подарок судьбы?
ШКОЛЬНИКОВ. Лариса Юрьевна, могу я попросить вас
пройти со мной маленький отрывок - где Кручинина дает
Незнамову деньги на пальто для Шмаги?
ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу". Этот?
ШКОЛЬНИКОВ. Да.
ЗЮКИНА. Изменщик, изменщик!
ФРОЛОВА. "Деньги, сколько нужно, я заплачу. Вы потруди-
тесь?"
ШКОЛЬНИКОВ. "Да здесь и труда никакого нет".
ФРОЛОВА. "До свиданья".
ШКОЛЬНИКОВ "(помолчав). Позвольте мне у вас руку поце-
ловать!"
ФРОЛОВА. "Ах, извольте, извольте..."
ШКОЛЬНИКОВ (берет руку Фроловой, Спиваку). Вот в чем
этот странный подарок судьбы... Здесь, на этой сцене, я,
безродный любитель, волей случая работаю с вами, с одним из
лучших режиссеров страны, и с самой поразительной
актрисой предвоенной Москвы - с ни с кем не сравнимой
Ларисой Юрьевной Рейн!
В панике, в животном смертельном ужасе Фролова вырывает
руку и забивается в самый дальний угол сцены.
ФРОЛОВА. Нет! Нет! Не знаю никакой Рейн! Я Фролова!
Фролова! Фролова!
ШКОЛЬНИКОВ. Эта ваша фамилия по мужу. А девичья - Рейн.
Под ней вы и играли на сцене.
ФРОЛОВА. Не знаю никакой Рейн! Нет никакой Рейн! Я Фро-
лова" Зэка Фролова, двадцать четвертая бригада, ЧСИР, пять
лет!
ШКОЛЬНИКОВ. Прошу вас, Лариса Юрьевна, успокойтесь!
ЗЮКИНА (Школьникову). Вы говорили, ей не было тридцати.
Сейчас, значит, не больше тридцати пяти?
ФРОЛОВА. Да! Да! Ей тридцать пять лет! Тридцать пять!
Тридцать пять! А мне сто! Посмотрите же на меня! Посмотрите
на меня: я старуха! Старая падаль! Старая падаль! Старая па-
даль!
ШКОЛЬНИКОВ. Вам тридцать пять лет. И никогда больше не
будет. У таких актрис, как вы, нет возраста.
ФРОЛОВА. Боже милостивый! Боже милосердный! Да за что
же мне это проклятье?! Почему Ты не оставишь меня в безвест-
ности даже в этом аду?!.
ЗЮКИНА. Вон оно что. Рейн. Лариса Рейн. Ни фуя себе
фуя!.. (Отводит Конвойного в сторону.) Тушенка, говоришь,
есть?
КОНВОЙНЫЙ. Ну. Сколько?
ЗЮКИНА. Три.
КОНВОЙНЫЙ. Да у тебя она что - золотая?! Одну!
ЗЮКИНА. За одну на зоне ищи. Две.
КОНВОЙНЫЙ. Когда?
ЗЮКИНА. Сговоримся...
ШКОЛЬНИКОВ. Успокойтесь, Лариса Юрьевна, все будет хо-
рошо. Все будет очень хорошо! Это же замечательно, что вы с
нами! Да принесите же, черт возьми, воды!
Зюкина выходит в гримерку, наливает в кружку воду, по-
дает Школьникову.
ШКОЛЬНИКОВ. Пейте, Лариса Юрьевна.
КОНВОЙНЫЙ (Бондарю). Слышь, артист... а эта вот поста-
новка, что вы разучиваете, она про чего?
БОНДАРЬ. Как тебе сказать... Молодой человек обманул
девицу благородного происхождения и женился на другой...
КОНВОЙНЫЙ. Такое в жизни бывает.
БОНДАРЬ. И сказал ей, что ее ребенок умер.
КОНВОЙНЫЙ. А он не умер?
БОНДАРЬ. А он не умер.
КОНВОЙНЫЙ. Нагнул, значит? Вот сучий потрох!
БОНДАРЬ. Она стала знаменитой актрисой, через семнад-
цать лет приехала в родной город и узнала, что сын жив. Они
встретились... Вот, собственно, и весь сюжет комедии Ост-
ровского "Без вины виноватые".
КОНВОЙНЫЙ (подумав). Жалостливая история. Народ это лю-
бит.
ШКОЛЬНИКОВ. Ну, успокоились?.. Все в порядке?..
На сцене появляется ЖУК. Он в растерянности вертит пе-
ред глазами ключ, изумленно хлопает себя по бокам.
СПИВАК. Что с вами, Николай Тихонович?
ЖУК. Там... это... Костюмы стырили! А замок целый!
СПИВАК. Как - стырили?!. Все?
ЖУК. Все.
Пауза.
БОНДАРЬ (Конвойному). А это вот у нас на театре называ-
ется знаешь как?
КОНВОЙНЫЙ. Это и у нас так же называется: амбец!
БОНДАРЬ. Нет, любезный: антракт!..
Конец первого действия.
|
