Правительство Российской Федерации
Федеральное государственное автономное образовательное
учреждение высшего профессионального образования
«Национальный исследовательский университет
"Высшая школа экономики"»
Санкт-Петербургский филиал федерального государственного
автономного образовательного учреждения высшего профессионального образования
«Национальный исследовательский университет
"Высшая школа экономики"»
Отделение прикладной политологии Факультета менеджмента
Кафедра прикладной политологии
БАКАЛАВРСКАЯ РАБОТА
На тему: «Глобализация и политическое насилие: проблема исламского терроризма»
Направление 030200.62 Политология
Студент группы № 640
Савищенко Александр Николаевич
Руководитель ВКР
Доцент, к.полит.н.
Балаян Александр Александрович
Санкт-Петербург
2013
Аннотация
Выпускная квалификационная работа посвящена анализу проблемы политического насилия в целом и международного терроризма в частности. Главной целью данной работы является выявление причин широкого распространения этой проблемы. Содержательно работа состоит из двух глав, введения и заключения. В первой главе рассмотрены теоретические подходы к исследованию политического насилия и влияния процесса глобализации на него. Вторая глава включает в себя историческое рассмотрение эволюции организаций исламского терроризма и исследование их дискурсивных практик. Практическая часть работы основана на том информационном материале, который был собран из открытых источников в интернете. Теоретические рамки работы заданы сочетанием философского и исторического подхода, а также метода дискурс – анализа.
Abstract
Graduate paper is devoted to the analysis of the problem political violence in the whole and international terrorism particularly. The main goal of this work is to identify the cause of Islamic terrorism widespread in modern world. Conceptually, the work consists of two chapters, introduction and conclusion. The first chapter describes the theoretical approaches to investigation of political violence and influence of globalization process to it. The second chapter includes historical vision of Islamic terrorist organization evolution and research of their discourse practice. The practical part is based on information that was gathered in internet open resources. Theoretical framework is based on combination of philosophical, historical approach and method of discourse analysis.
Оглавление
Введение. ………………………………………………………………………...4
Глава 1. Теоретико-методологические предпосылки исследования политического насилия в условиях глобализации………………………………………………………………….....9
1.1 Основные подходы к изучению политического насилия………………………………………………………… ..……………....9
1.2 Глобализация и кризисные явления в культуре XX-XXI веков…......23
Глава 2. Особенности развития и специфика исламского терроризма……………………………………………………………..………..32
2.1Эволюция организаций радикального ислама……..……………………………………………………………………..32
2.2 Дискурс насилия радикального ислама…................................................................................................................57
Заключение……………………………………………………………………...78
Список использованной литературы и электронных источников……...79
Введение.
Насилие, агрессия, войны, терроризм – эти явления всегда занимали лучшие умы человечества, как философов и религиозных деятелей, так и реформаторов и политических деятелей. И если последние чаще сами способствовали или противодействовали непосредственно подобным проявлениям человеческой природы, то мыслители пытались оценить и понять их. В частности, практически вся религиозная/этическая мысль пыталась и пытается найти выход из порочного круга насилия, которое сопровождает человека от рождения до смерти. Рецепты, ей предложенные многообразны: от буддистского отказа от желаний до христианской «любви к ближнему». Однако насилия на всем протяжении человеческой истории не становится заметно меньше (хотя А. П. Назаретян подсчитал, что все же его стало меньше, если принимать во внимание тысячекратное увеличение количества населения за века, последовавшие за возникновением цивилизации1). Это заставляет все новых и новых мыслителей обращаться к теме человеческой агрессивности, ее роли в истории и политике.
Главная проблема при исследовании насилия, в частности, насилия политического – это невозможность обращения к этой теме строго объективировано. Если можно легко представить себе исследователя, который без всякого личного отношения глубоко погружается в проблемы его лично мало затрагивающие, то в случае политического насилия такое представить трудно. Из века в век совершается одна и та же ошибка – текущая эпоха видится последней, из тех, которые были охвачены террором и насилием. За последние сто лет можно вспомнить три переломных момента, когда интеллектуалы были охвачены надеждой и уверенностью – больше такое повториться не может. Это конец Первой мировой войны – тогда Г. Аполлинер провозгласил «огненную благодать», которая отныне будет определять судьбы народов и тем самым отразил мироощущение тех лет в интеллигентной среде. Это окончание Второй мировой с беспримерным ужасом холокоста и затянувшимся на десятилетия попытками осмыслить опыт иррационального террора (чего стоит только признание Ж. Дерриды: «Я не думаю, что мы можем… осмыслить, что такое нацизм2»). И, наконец, крах СССР и распад Варшавского блока. В конце восьмидесятых – начале девяностых было немало тех, кто считал, что после окончания Холодной войны и конца одной из двух супердержав, исчез сам повод для противостояния – ведь либеральная идеология победила. Тезис о «конце истории» стал популярен в среде не только политических философов, но и среди журналистов и обывателей. И не столь важно сегодня, что Ф. Фукуяма отказался от многих положений нашумевшей тогда книги. Она отразила переживание и надежды времени, которое освободилось от угрозы на востоке и от необходимости постоянной мобилизации сил для идеологического противостояния. Но вскоре исторический оптимизм был поколеблен – в 1993 году вышла статья, вскоре ставшая книгой3, С. Хантингтона в «Foreign Affairs» под громким названием «Столкновение цивилизаций?». Она отрезвила многих и указала на новый источник угроз в посткоммунистическом мире – чуждые Западу культуры Азии и Востока. Когда же одиннадцатого сентября 2001 года США были атакованы террористами, всем стало ясно – «безопасный мир» оказался иллюзией, краткой передышкой перед новым вызовом всему цивилизованному миру.
За последние десять лет террористически акты стали привычны не только для мусульманских стран, но и для стран Европы, Африки, юго-восточной Азии. Недавно братьями Цорнаевыми был совершен второй акт исламистского террора после одиннадцатого сентября в США. Международный терроризм стал терроризмом всемирным. Ни одна страна не может чувствовать себя отныне в безопасности. Это обуславливает актуальность данной темы.
Нельзя не отметить, что литература по современному терроризму разнообразна и богата самыми разными подходами к проблеме и способами раскрытия тематики. В ней можно встретить как сугубо научные труды, так и журналистские расследования. Даже один только обзор этой литературы может послужить основой для научной работы. Какой же вклад может внести еще одна работа по данной тематике? Мы считаем, что исследованию проблемы исламского терроризма не хватает широты обзора темы. Многие исследователи лишь вкратце упоминают о философских и социологических концептах перед тем как перейти к «самой сути», другие же (как автор книги «Фигуры террора4») много и подробно рассматривают их, занимаясь тем, что раньше называли «спекулятивной философией» и теряют «жесткое ядро» самого вопроса. Именно поэтому мы в данной работе предпринимаем попытку, пусть и в ущерб детальности исследования, к «широкоугольному» обзору проблематики, пытаемся соотнести такое явление как исламский терроризм с теми кризисными (в широком смысле этого слова, а не только экономическом) явлениями, которые существуют в сегодняшнем мире. По этой же причине мы обращаемся к теоретическому осмыслению политического насилия и самого феномена человеческой агрессии, поскольку считаем, что без этого понять современный международный терроризм, а также пути противостояния ему, просто невозможно. Мы не придерживаемся той точки зрения, которую считаем идеалистической, что терроризм (и насилие вообще) исчезнет в результате экономического прогресса или вследствие распространения современных европейских ценностей. Более того, мы попытаемся показать в данной работе, что экономический или технический прогресс практически не влияет на распространение идей и практик «обновленного» Ислама, а западные ценности, захватывая немногочисленные прослойки общества, вызывают гораздо более широкое и сильное им сопротивление, которое оформляется в радикальные учения. Мы считаем, что проблема гораздо более серьезна, чем принято считать, и теракты и акции террора лишь знаки процесса куда как более значительного, который способен определить судьбу современного мира. В этом общественная значимость проведения подобных исследований.
Объектом данного исследования выступает феномен политического насилия и современный международный исламский терроризм как его частный случай в нынешней исторической ситуации. Предметом же является конкретные особенности политического насилия в глобализированном мире, наиболее ярко проявляющиеся в международном терроризме.
Цель исследования – соотнести особенности политического насилия в современном мире с происходящими в нем глобальными процессами, выявить истоки и причины развития исламского терроризма в последние десятилетия. В ходе достижения данной цели, будут выполнены также следующие задачи:
Определены источники человеческой агрессивности.
Описаны те механизмы, которые обеспечивают обществу возможность контролировать политическое насилие.
Будет предпринята попытка выявить особенности политического насилия в современном мире.
Будет рассмотрена динамика развития исламского терроризма, его методов и особенностей его мировоззрения на протяжении последних ста лет.
Гипотеза исследования – агрессивность является неизживаемой особенностью существования человечества, но она «утилизируются» в динамическом процессе символического функционирования национальных культур, в сложности их иерархической структуры. Глобализация вызывает необратимые изменения в этом процессе, и тем самым высвобождает агрессию, которая, в частности, принимает форму международного исламского терроризма.
Структурно работа разделена на две части, каждая из которых, в свою очередь, поделена на два параграфа. Первая часть посвящена теоретическому осмыслению феномена политического насилия и рассмотрению его в контексте процессов, которые определяют общемировые тенденции, а также предлагается особый взгляд на проблему национальных культур и их связи с явлением агрессивности. Во второй, практической части, описывается история исламского терроризма в целом, история отдельных организаций и осмысливаются причины их появления, а также те мотивы, которые приводят отдельных людей к участию в акциях терроризма.
Глава 1. Теоретико-методологические предпосылки исследования политического насилия в условиях глобализации
1.1 Основные подходы к изучению политического насилия
Перед тем как перейти к рассмотрению понятия политического насилия, необходимо обратиться к проблеме соотношения насилия, агрессии и агрессивности. Все концепции, которые обращаются к проблеме агрессии, можно условно поделить на два вида. Основанием деления является представление о генетической врожденности или о «приобретенности» агрессии. К первой группе можно отнести Фрейда с учением об эросе и танатосе, К. Лоренца и его усилия по естественнонаучному объяснению агрессии, и эволюционную психологию. Ко второй группе относятся: модель фрустрации Берковича, Долларда Миллера, теория социального научения Бандуры, философско-психологическое учение Фромма.
Вкратце опишем основные представления каждой концепции. Свой взгляд на насилие Фрейд изложил в письме к Эйнштейну, которое носит название «Почему война?5». Начинает он его с противопоставления насилия и права, притом насилие у него прямо сопоставляется с понятием «власть». Право же вырастает из насилия общины против насилия одного, множества против индивида. Так устанавливается равновесие, но равновесие неустойчивое, поскольку постоянно присутствуют две проблемы: стремление некоторых индивидов выйти за пределы права и прибегнуть к насилию и желание сообщества добиться равных прав для всех его членов. Отсюда естественность многочисленных войн, бунтов и восстаний. В то же время Фрейд отмечает благотворность расширения завоеваний, поскольку в рамках более крупных сообществ конфликт интересов находит разрешение куда легче. Потому единственный способ разрешить проблему войн – передать власть в единый орган, прообразом которого Фрейд видит Лигу наций. Здесь Фрейд вводит оригинальное представление о двух типах инстинктов: одни направлены на развитие и распространение жизни и связаны с эротическими устремлениями, а другие направлены на уничтожение и деструкцию и объединяются символически в фигуре Танатоса. При этом «Один инстинкт столь же необходим, как и другой; все проявлении жизни происходят из позитивно или негативно направленного взаимодействия обоих». И это означает, что агрессивные устремления человека не могут быть уничтожены и единственным естественным противовесом «инстинкту смерти» является Эрос («возлюби ближнего своего») и разум.
Фрейд сам указывает на то, что опирается на мифологические представления. Его представления легко критиковать как ненаучные. Но самое главное в его подходе не дуалистическая концепция Эроса и Танатоса, а представление об утопичности любых попыток искоренения агрессии из человеческого сообщества, а также указание на роль культуры как на естественный ограничитель агрессии. Фрейд так и не создал цельной модели агрессии и, по словам его дочери на Международном конгрессе по психоанализу в 1971 году, проживи он больше, «он радикально пересмотрел бы свою концепцию агрессии6».
Особый интерес для нас представляет фундаментальное исследование Конрада Лоренца «Агрессия7». Те параллели, которые он провел между поведением животных и человека показали множество интересных закономерностей. Лоренц исходит из представления о том, что существование агрессии в животном мире отнюдь не случайно, а необходимо в эволюционном развитии. Он утверждает, что агрессия существует лишь внутри вида и играет важнейшую роль в его сохранении. Так хищник во время охоты не испытывает никакой злости: «когда лев убивает буйвола, этот буйвол вызывает в нем не больше агрессивности, чем во мне аппетитный индюк, висящий в кладовке, на которого я смотрю с таким же удовольствием8». У внутривидовой же агрессии можно выделить три главных функции:
Равномерное распределение между особями доступного пространства обитания.
Отбор лучших особей для продолжения рода.
Защита потомства.
Лоренц делает вывод, что агрессия является инстинктом и именно потому она так опасна, поскольку спонтанна. Это означает, что она активна, а не реактивна, как принято считать обычно9. Если инстинкт «накапливается» долгое время, происходит снижение порога раздражения, вплоть до его полного исчезновения и порог этот тем быстрее снижается, чем ближе знают друг друга члены сообщества. С точки зрения Лоренца, эволюция создала механизм, позволяющий снимать эту повышенную агрессивность – это смещение, переориентация объекта нападения, вплоть до замещения объекта реального на символический. Это процесс ритуализации, который приводит к созданию нового инстинкта, который выступает против инстинкта агрессивности в том, что Лоренц назвал «Великим Парламентом Инстинктов10». Он приводит пример подобного ритуала в человеческом сообществе – раскуривание «трубки мира» у североамериканских индейцев. Подобную же роль играют правила этикета. Становится понятным почему в воинственных обществах, среди военной аристократии (рыцарского сословия в Европе, самураев в Японии) столь важную роль играют многочисленные и сложные ритуалы. Лоренц делает вывод, что «когда иконоборцы считают пышность ритуала не только несущественной, но даже вредной формальностью… они ошибаются. Одна из важнейших, если не самая важная функция, какую выполняют и культурно – и эволюционно возникающие ритуалы, состоит в том, что и те и другие действуют как самостоятельные, активные стимулы социального поведения11». Более того, именно на основе ритуалов вырастает человеческое искусство, и лишь позже, на более поздних этапах развития, приобретает самостоятельную значимость. Именно привычки и ритуалы отделяют одно этническое сообщество от другого и вызывают агрессию к «иным». Позже мы обратимся к этим важнейшим выводам, поскольку они ясно указывают на опасность, которую несет глобализация. Так же мы укажем на схожесть этих выводов с представлениями Рене Жирара.
Идеи Лоренца были во многом восприняты эволюционной психологией. Но главную роль в объяснении агрессии играет у них не агрессия как инстинкт, а как передающаяся по наследству программа адаптации, активизации которых способствуют соответствующие средовые условия12. Оригинальную концепцию в рамках данного подхода предлагает А. П. Назаретян. С его точки зрения, агрессия внутренне присуща самому жизненному процессу, понимаемому как деятельность, которая противостоит возрастанию энтропии. Поскольку живому для этого необходим постоянный приток излишка энергии, способность к разрушению становится необходимой составляющей эволюции живого мира. Динамику движения обуславливают бесчисленные конфликты в природе и две соответствующие адаптивные схемы: агрессия и избегание: «агрессия – преобразование среды… для сохранения и распространения собственных параметров системы-агента. Избегание – преобразование собственных параметров системы-агентов, повышающих шансы на сохранение других ее параметров при наличных условиях среды13».
Среди тех концепций, которые противостоят представлению о врожденности агрессии следуют особо выделить классическую работу Л. Берковица «Агрессия: причины, последствия и контроль». Он исходит из представления о решающей роли фрустрации для активизации агрессии. С его точки зрения, агрессия тем сильнее, чем сильнее реакция человека или животного на неблагоприятные условия, например на высокую температуру воздуха14. Из этого естественно вытекает представление о том, что агрессивные действия в социуме зависят от социально-экономического положения в обществе и что насилие тем больше, чем больше неблагоприятных факторов в нем. Так Берковиц замечает: «люди, неудовлетворенные жизненными условиями, которые большинство из нас воспринимают как само собой разумеющееся, вполне способны обижаться на существующие различия, и эти обиды могут сильно воздействовать на формирование агрессивных наклонностей15». Автор критикует позиции Фрейда и Лоренца, указывая на то, что в их исследованиях недостаточно эмпирической базы, на то, что понятие «инстинкт» теряет значение в новой науке16. Мы считаем, что здесь скорее сказываются мировоззренческие установки автора и всех социальных наук в последние десятилетия. Отказ от представления об обусловленности некоторых признаков, как психологических, так и биологических как «пол», связано с определенными идеологическими влияниями на науку о человеке. Характерно, что Берковиц приводит выдержки из Севильского Заявления о насилии, подписанное рядом известных ученых в 1986 году: «С научной точки зрения, некорректно утверждать, что от наших животных предков мы унаследовали тенденцию развязывать войну… Биология не обрекает человечество на неизбежную войну17». Каждый абзац в заявлении начинается с вводной фразы «с научной точки зрения», что еще раз указывает на стремление убедить, а не доказать. То есть проблема здесь как раз в различии мировоззрения, а не большей или меньшей научной достоверности утверждений об агрессивности человека. Отметим так же то, что с точки зрения эволюционной психологии, которую мы поддерживаем в данной работе, человек не унаследовал агрессивность от животных, а превзошел их в ней, многократно ее усложнив, ведь «говоря об интеллекте как органе антиэнтропийной активности… мы почти автоматически признаем, что он изначально формировался как инструмент агрессии18». Конечно, не совсем корректно сравнивать узкое и широкое понимание агрессии, но уже в нем самом ярко проявляется разделение между двумя фундаментальными способами понимания активности человека в природной и социальной среде.
Теория социального научения А. Бандуры19 отводит основную роль в объяснении агрессивного поведения восприятию ребенком моделей агрессивного поведения взрослых. Это восприятие сопровождается либо негативным, либо позитивным подкреплением, которое и обуславливает закрепления модели агрессивного поведения. Такой подход к объяснению агрессии делает ее еще более зависимой от внешних факторов, условий существований в обществе и существующих в ней паттернов поведения. С одной стороны, это позволяет делать вывод о возможности воспитания поколения без агрессии, с другой – такая инструментальная и чисто механистическая позиция лишает агрессию всякой самостоятельной роли, «вычищая» человека от агрессии, она в каком-то смысле, лишает его «человеческого». Такая теория легко может стать основой для масштабных социальных экспериментов с самыми непредсказуемыми и отрицательными результатами. Подобный утопический сценарий был показан в книге и фильме «Заводной апельсин», в котором главного героя «отучают» от агрессии, негативно подкрепляя образцы связанного с ней поведения. В результате он лишается роли «агрессора», но становится жертвой общества.
Еще одна теория, которая отводит агрессии роль болезни, подобию вируса захватившего человечество – это представления Фромма о феномене человеческой деструктивности. Подробное изложение эти взгляды получили, например, в его книге «О добре и зле». Главный вопрос, который он ставит в ней: чего больше в человеке, добра или зла, а если добра (как считает он), то почему в мире столь много насилия и преступлений. Фромм придерживается фрустрационной модели агрессии: «поскольку фрустрация потребностей и желаний в большинстве обществ была и по се день остается обычным явлением, не стоит удивляться, что насилие и агрессия постоянно возникают и проявляют себя20». Но оригинальной составляющей представления Фромма о насилии является деление людей на склонных к добру, биофилов и склонных ко злу, некрофилов (здесь очевидно сказывается влияние Фрейда). Примером последнего является для Фромма испанский генерал времен гражданской войны в Испании Миллан Астрей, чьим любимым лозунгом было выражение «Viva la muerte!», который переводится как «Да здравствует смерть!». С некрофилией связывается обширный комплекс психических реакций и предпочтений, таких как любовь к грязи, смерти, насилию, безжизненным конструкциям, презрение к слабости и стремление к силе. Такой личностный комплекс можно сопоставить с представлением Т. Адорно об авторитарной личности. Так же его легко проследить в модернистском искусстве: от футуризма и экспрессионизма, до индустриальной и готической музыкальных субкультур. Дуальная концепция Фромма утверждает, что несправедливые социальные порядки позволяют придти к власти некрофилам, в которых и находится источник зла и насилия. Отмечая гуманистический и идеалистический пафос Фромма, а также многие ценные и точные психологические наблюдения, все же следует отметить, что его взгляды не выдерживают серьезной критики. Само по себе выделение в мире чистых сущностей добра и зла не только полностью идеалистично, но и по - манихейски ограничено - вся сложность исторических и социальных отношений теряется в субъективных представлениях и оценочных суждениях. А отнесение некоторых людей к «касте» некрофилов само по себе может привести к расизму наоборот, «положительной дискриминации» людей, которых видят источниками смут и беспокойства.
Мы рассмотрели два основных типа концепций, которые видят агрессию либо как естественную составляющую человеческой природы, обладающей спонтанностью, либо как результат неблагоприятного влияния внешней среды. Хотя в целом в данной работе мы встаем на сторону первых, это ни в коем случае не означает, что мы не признаем механизм фрустрации как необходимую составляющую агрессивного действия. Нам представляется, что истинная природа агрессии не может быть сведена к представлению о ней как только об активной и спонтанной силе, или как о силе ре-активной. Сформулируем же определение агрессии и насилия, взяв за основу представления эволюционной психологии. Агрессия – это естественное и спонтанное стремление органического мира к максимальному расширению своего ареала существования. Соответственно, человеческая агрессия – это стремление индивида или группы индивидов к максимально возможной самореализации и самоактуализации. Это стремление может быть реализовано в любой сфере: социальной, политической, научной. Философским эквивалентом данного определения является, к примеру, «воля к власти» Ницше, «война» Гераклита, «творческий порыв» Бергсона. Человеческое насилие же – это непосредственное столкновение индивидов или группы индивидов в случае невозможности реализации агрессии (фрустрация).
Для определения понятия «политическое насилие» обратимся к еще одной классической работе по теме насилия, к книге Т. Гарра «Почему люди бунтуют?».
В своем исследовании Т. Гарр опирается на теорию Берковица. Потому для него исследование каждого случая политического насилия заключается в поиске фрустрирующего фактора, который и вызвал насилие. Суть аргументации Гарра сводится к изучению трех факторов:
Выяснение причин недовольства.
Анализ представления целевой группы о риске бунта или восстания.
Сопоставление с готовностью государства к противостоянию действиям прибегших к насилию
«Политическое насилие представляет собой ряд событий общим свойством которых является реальное или угрожаемое применение силовых акций… Это понятие относится и к революции, определяемой обычно как фундаментальное социальное изменение, осуществляемое через насилие. Оно включает в себя также партизанские войны, государственные перевороты, бунты и мятежи21».
Общие контуры теории Гарра таковы: развитие неудовлетворенности в обществе приводит к ее политизации, что, в свою очередь, ведет к насилию.
Определяющее понятие здесь – относительная депривация, напряжение между «надо» и «есть», ценностными экспектациямии ценностными возможностями, которое и вызывает насилие22. Это, очевидно, «рациональная» конструкция, попробуем представить «иррациональную»: существующее в некоторых индивидах напряжение вызывает у них неприятие реальности и стремление к ее изменению. Здесь легко прослеживается введенное представление Жилем Делезом о разнице между силами активными и силами реактивными. Те теории, которые считают агрессию интегральным свойством человеческой природы, относятся Гарром к инстинктуальным и сопоставляются с представлением Гоббса об изначальности и естественности насилия в социуме23.
Гарр указывает: «фрустрация – это препятствие на пути целенаправленного поведения; агрессия – это поведение, предназначенное для нанесения вреда… тому, на кого она направлена24». С этим трудно не согласиться, но естественней предположить, что само целенаправленное действие уже несет в себе агрессивный заряд, а насильственные действия есть лишь побочный путь его исчерпания. Активность сущностно едина с агрессией, что отражается в представлениях о мире бизнеса и политики. Тот аргумент, который используется Гарром далее, когда он указывает на то, что нападение разгневанного объекта происходит тогда, когда он видит объект достойный атаки, скорее говорит в пользу представления о спонтанности агрессии, а многочисленные случаи переориентации объекта насилия описаны Конрадом Лоренцем.
Гарр также указывает на то, что интенсивность реакции пропорционально уровню депривации, которая определяется расхождением между ценностными ожиданиями и реальностью. При этом считается само собой разумеющимся то, что ценностные ожидания внесены извне, а не уже присущи социальной реальности исследуемого общества. Это деление крайне важно в связи с рассматриваемым далее феноменом глобализации. Конечно, неверно считать, что в случае, когда ценности являются «внутренним продуктом» уровень насилия меньше, это показывает история Китая, где замкнутость от внешнего мира не повлияла на кровопролитность многочисленных восстаний (с другой стороны, представление о единстве Китая – ложно и внутренняя его сложность, этническая и культурная, заметна внимательному наблюдателю). Гарр указывает на этот случай привнесения новых ожиданий незападным народам носителями западной культурой с последующим ростом депривации и называет такой эффект «демонстрационным25». Это название довольно точно отражает суть происходящего: демонстрация западного образа жизни вызывает повышенные ожидания, которые не могут быть удовлетворены.
Мы будем в дальнейшем использовать определение политического насилия Т. Гарра как политического насилия в узком смысле.
Для рассмотрения более широкого контекста политического насилия, обратимся к эссе Б. Г. Капустина «К понятию политического насилия». Он формулирует следующие тезисы:
Насилие является по отношению к политике «не акциденцией, а составляющей ее субстанции26». Это означает, что насилие нельзя отделить от политики, что основной акцент стоит сделать именно на этой связи, а не на средствах насилия.
Рационалистическая традиция отделения разума от насилия неправомерна. Привычной формуле «где разум – там нет места насилию» возможно противопоставить формулу Гегеля: «способность осуществить насилие конституирует нечто в качестве разума, равно как и его противоположность (неразумие, преступление, зло…), насилие над которой представляется «разумным».
Историческая смена форм «насилия» и «разума» представляет собой постоянный процесс, где одно борется с другим и становится им же.
В этом постоянном конфликте нет место для морализирования и ценностного предпочтения «разума» или «насилия».
Поскольку «разумное» в исторической эпохе определяется обычно post factum, оно есть только один из вариантов насилия в данный момент времени и не определяется объективно.
Таким образом, у нас есть возможность выделить линию напряжения в различных подходах к политическому насилию посредством противопоставления «рациональность» - «иррациональность». Для рационального сознания всякое насилие есть эксцесс, прорыв «неведомого», которое должно быть объяснено, а еще лучше, немедленно удалено из общества, подобно тому, как громоотвод забирает разряд молнии. Это основная стратегия либерального сознания. Представление о других способах обращения с насилием, может дать классификация типов политического мышления у К. Маннгейма. Три первых типа: бюрократическо - консервативный, исторически – консервативный и либерально – демократический, каждый по-своему справляются с иррациональностью насилия. Так бюрократическое мышление объясняет его «происками врагов», для него оно может быть инспирировано только вражеской бюрократической структурой, но никогда – спонтанным ходом событий. Отличительной особенностью трех этих типов мышления является стремление институционализировать насилие, оставив право на него либо только рационально организованным институтам (у бюрократического и либерального мышления), либо исторически обусловленным обычаям (исторически – консервативное мышление). Революции, восстания и акты террора не могут быть для них средствам достижения политических целей, только источником опасности. Более того, либеральное мышление крайне чувствительно к любым обвинениям в применении избыточного насилия, да и насилия вовсе. Потому критика Франкфуртской школы марксизма современной цивилизации во многом строилось на поиске тех репрессивных механизмов, что заложены в ней.
Именно поэтому столь интересны два других типа политического мышления: социалистическое и фашистское. Первое сочетает приверженность рационализму с безусловным приятием актов политического насилия (речь идет о классическом социализме конца XIX - начала XX века). Второе же конституируется вокруг него. Не случайно Умберто Эко называет одной из основных черт фашизма «культ действия ради действия27». Само же действие является, несомненно, насильственным. Для того чтобы повелевать политическим насилием, фашизм обращается к политическому мифу.
Тесную связь между насилием и мифом впервые установил Жорж Сорель в «Размышлениях о насилии». Для него необходимость насилия очевидна, но в его представлении оно не имеет ничего общего с неконтролируемым террором французской революции. «Творческая» роль насилия заключается в расширении пространства свободы, «оно необходимо лишь для мобилизации людей и отличается ответственностью, благородством, моралью самопожертвования28». Он видит историческую вину тех социалистов, которые идут на компромиссы с буржуазией (он имеет в виду Жореса), поскольку они тем самым снимают напряжение противоречий между классами и этим останавливают возможность разряжения напряженности в новую социально - экономическую формацию. Значит – главная задача социалистов в том, чтобы высветить конфликт с наибольшей четкостью и вызвать гнев пролетариата, для чего «придется прибегнуть к помощи образов, способных вызвать без всякого предварительного анализа, силой одной только интуиции, чувства, соответствующие различным проявлениям войны, поднятой социализмом против современного общества29».
Сорель обращает особое внимание на роль эмоционального фактора в политическом насилии. Именно значение этой роли мы подчеркиваем в предварительном выводе, который мы можем сейчас сделать: для того, чтобы понять причины политического насилия в современном мире, нам необходимо обратиться к проблеме современной культуры и к ее ценностям
|
