Академия наук СССР философское общество СССР новые идеи в философии
Скачать 3.74 Mb.
|
| 210 в различных системах религии и теологии, он всегда имеет та кую власть над будущим, что на него нельзя просто надеяться. Он обрекает на упования, на расчетливые сделки с судьбой, на благодушный оптимизм, в атмосфере которого подлинная нравственность не может ни развиваться, ни существовать. Существеннейшей характеристикой морального действия Кант считал бескорыстие. Но чтобы бескорыстие родилось на свет, где-то в истории должна была иметь место ситуация, для участников которой всякая корысть, всякая ставка на выгодность и успешность действия сделалась бы насквозь проблематичной и даже невозможной. Моральный образ мысли — это преодоленное отчаяние. Ориентация на безусловное, отличающая подлинную нравственность, никогда не возникла бы, если бы ей не предшествовало ощущение ненадежности всех начинаний, принципиальной не-предвидимости и необеспеченности будущего. Мораль не могла созреть внутри религии именно потому, что религия маскирует отчаянность критических ситуаций, ограждает своих приверженцев от столкновений с «ничто», с «миром без будущего». Застраховывая от отчаяния, она застраховывает и от кризиса расчетливости. Одно из основных противоречий кантовской философии состояло в том, что в ней достаточно ясно сознавался стоический характер морального действия и в то же время предполагалось, что мораль исторически возникла из религии и внутри религии (вопрос о ее происхождении был тождествен для Канта вопросу о развитии христианства из иудаизма). Действительной колыбелью морали явилась поздняя эллинистическая философия. Ее представители (прежде всего стоики: Зенон, Эпиктет, Ксенодот, Сенека, Марк Аврелий) пришли к открытию ряда собственно моральных представлений именно потому, что их учения сложились в атмосфере религиозного индифферентизма 7. Под ударами греческого просвещения боги сделались существами слабыми, сомнительными, безразличными для мировоззрения. И лишь там, где это случилось (лишь для людей, ощутивших «обезбоженность» мира), безысходное состояние античного общества впервые предстало во всей своей наготе. «Всеобщему бесправию и утрате надежды на возможность лучших порядков, — писал об этом периоде Ф. Энгельс, — соответствовала всеобщая апатия и деморализация. . . Настоящее невыносимо; будущее, пожалуй, еще более грозно. Никакого выхода. Отчаяние или поиски спасения в самом пошлом чувственном наслаждении, по крайней мере со стороны тех, которые могли себе это позволить, но таких было незначительное меньшиство. Для остальных не оставалось ничего, кроме тупой покорности перед неизбежным» 8. Создатели стоической философии отталкивались от этого ощущения безнадежности, настаивали на его обоснованности и естественности. Однако это «согласие с отчаянием» было лишь введением к стоическому учению в собственном смысле слова — 211 к своего рода «сумасшедшей идее», которую оно внесло в философию. Мир безнадежен для того, кто рассчитывал на него, на что-то уповал и чего-то домогался. Но отчаяние, пережитое до конца, должно вести к выводу о тщетности самих практических планов и расчетов на будущее. Преодолеть отчаяние в состоянии только тот, кто отказался от всякой устремленности в завтрашний день, перестал заботиться об исторической осуществимости своих замыслов и сосредоточил внимание на их внутренней достоверности и непреложности. Такая позиция обусловила совершенно новый интерес к отвлеченному, непрактичному, но вместе с тем безусловно очевидному знанию, доставляемому философией. Греческая философия классического периода уже выработала представление о разумности и — вследствие этого — равно-достоинстве всех людей. Наиболее решительно его формулировал Платон. Показательно, однако, что он осмотрительно отставлял этот постулат в сторону всякий раз, как дело доходило до конкретных рассуждений о государстве, организации общежития и правилах добродетельной жизни. Стоики не только извлекли данное представление на свет, но и придали ему значение требования, которому каждый обязан следовать в своем поведении. Это была первая в истории собственно моральная максима — первая возведенная в норму интеллектуальная очевидность, которая прямо противостояла стихийно сложившимся, племенным, общинным, сословным и т. д. нравам и обычаям. Жить добродетельно значило для стоиков, вопреки любым обстоятельствам, соответствовать абстрактной сущности человека, открываемой умозрением. Идея равного достоинства всех людей имела в стоицизме не значение социального идеала (определения того, чего следует добиваться от общества в будущем), а значение запрета (определения того, чему уже сейчас, и в будущем, и всегда нельзя противоречить в своих собственных поступках). Речь шла о подчинении надвременному, исторически неосуществимому и все-таки непреложному для человека принципу. Надвременное в понимании стоицизма не имело ничего общего с потусторонним, а тем более загробным. Загробное существование мыслится во времени (как нечто предстоящее). Это — историческое будущее за пределами земной жизни. Религия требует признать обреченность «здешнего мира», но вовсе не желает, чтобы человек вообще отказался от временной перспективы. Стоицизм же настаивал на том, чтобы предельность (безысходность) жизненной ситуации была осознана до конца, а будущее как сфера человеческих упований просто отброшено. Именно посредством этого отказа от идеи временной беспредельности человеческого бытия стоикам удалось утвердить автономию морального сознания. 212 В стоицизме впервые появилось развитое представление о совести (понимание ее как справедливого суда, который индивид учреждает в себе самом в противовес неисправимо несправедливому суду, существующему в мире); осознанное стремление отказаться от пестрого многообразия норм и сформулировать один-единственный императив, применение которого к различным ситуациям было уже собственным делом личности. В учении Ксенодота с трагической гордостью утверждалось, что ни божества, ни светила, ни космические законы, ни сама неумолимая судьба не властны принудить праведника к совершению поступка, противного его убеждениям. Могущество богов кончается там, где начинаются помыслы добродетели. Как бы ни было значительно то, что поставлено на карту, — пусть даже решается судьба Вселенной — человек совершает лишь то зло, на которое соглашается. Чисто моральной концепции стоиков не суждено было, однако, достигнуть полной зрелости, цельности и систематической ясности: она была поглощена христианством, растворена и искажена в нем. Раннехристианское учение явилось ответом на ту же объективную ситуацию, которая вызвала к жизни стоическую философию, но ответом религиозного сознания, для которого ни один кризис не является безысходным. В странах, где возникло это учение, переживание «конца времен», какие бы картинные формы оно ни принимало, с самого начала было ослаблено и подорвано эсхатологическими ожиданиями. Размышление об истории, идущей к закату, приводило здесь поэтому не к трагическому мужеству, а к фанатизму жизнеразрушения, к воинствующему обличению земного мира с позиций «тысячелетнего царства благодати, которое грядет». «О том, как выглядело христианство в своем первоначальном виде, — писал Ф. Энгельс в статье „Бруно Бауэр и первоначальное христианство", — можно составить себе представление при чтении так называемого Откровения Иоанна. Дикий, сумбурный фанатизм, догматы — лишь в зародыше, а из так называемой христианской морали — только умерщвление плоти; зато, наоборот, множество видений и пророчеств. Образование догматов и этики принадлежит более позднему времени, когда были написаны евангелия и так называемые апостольские послания. Тут-то и была бесцеремонно использована — по крайней мере для морали — стоическая философия, а именно Сенека» 9. Иными словами, раннее христианство вовсе не представляло собой впервые появившуюся на свет чистую моральную доктрину. Оно было скорее попыткой насильственного внедрения уже готовых моральных представлений в имморалистическое само по себе сознание набожного человека. Речь шла о том, чтобы, используя священный страх этого человека, принудить его к самоотверженности и мужеству, к внутренней автономии и имманентной совестливости (к поступкам, которые бы на службе богу совершались только из сознания до- 213 лга — без всякой мысли о божественной каре и воздаянии). «Христианская мораль» с самого начала была поэтому сплошным противоречием. Представим себе человека, за спиной которого постоянно стоит некто, с кнутом в одной руке и пряником в другой и требует, чтобы человек этот совершал поступки, достойные пряника, не думая о прянике и отказывался от поступков, достойных кнута, не думая о кнуте. Не ясно ли, что подобная ситуация привела бы не к преодолению корысти и расчетливости, а наоборот — сделала бы их определяющим нравственным критерием этого человека. Отношение к богу, предполагающее, что индивид в одно и то же время принимает и не принимает его в расчет, сродни той двойственности сознания, которая обнаруживается в душевных заболеваниях. Не менее противоречивой была и христианская интерпретация стоического представления о времени и надвременном. Христианское учение далеко от того, чтобы на место верности будущему поставить верность безусловному. Оно делает верность безусловному условием обретения будущей жизни (соответственно — делает долг условием достижения достойного блаженства). Христианин обязан отнестись к своей ситуации как критической, закрытой, не оставляющей места для надежд на успех и счастье, но лишь для того, чтобы открыть себе путь к высшей выгоде и блаженству. Вместо трагического сознания, из которого в стоицизме вытекала чистота морального мотива, христианство учреждает квазитрагическое мировосприятие (трагедию со счастливым концом после занавеса). Все это свидетельствует о том, что христианство вовсе не было ни колыбелью морали, ни даже «моральной религией» в смысле Канта («чистой моралью посредством религии»). Уже в период своего становления оно представляло собой противоречивое смешение самоотверженности и страха, трагизма и оптимизма, бескорыстия и расчетливости. Строго говоря, внутри христианского мировоззрения невозможны были ни последовательная моральность, ни грубая богослужебная вера, которая обеспечивалась другими, менее развитыми формами монотеизма. Вся история христианской религии была шатанием между этими крайностями: за каждым периодом внутреннего отдаления от бога, попыткой обретения нравственной автономии следовал период иррационального приближения к богу, грубого фанатизма, идолослужения, кровавых расчетов с теми, кто мыслил господа «чересчур далеким», «трансцендентным». Почему мы столь подробно останавливаемся на содержании стоического учения и на его переработках внутри христианской этической доктрины? Во-первых, потому, что моральное учение Канта в основных его разделах более всего созвучно именно стоицизму. Во-вторых, потому, что знаменитые религиозные постулаты Канта (постулаты существования бога и бессмертия души) обрекали его учение на те же противоречия, на которые этическая 214 доктрина стоиков была обречена христианским ее истолкованием. Кантовская «критическая философия» объективно и тайно тяготела к той же мировоззренческой позиции, которую стоики формулировали осознанно и открыто, — к позиции религиозного индифферентизма. Строго придерживаясь принципов этой философии, невозможно, по крайней мере, отрицать, что самым высоким проявлением морального образа мысли была бы готовность поступать нравственно при любых онтологических допущениях, т. е. и в том случае, когда существование бога признается, и в том, когда оно отрицается. Если бы Канту уже было известно знаменитое изречение Ивана Карамазова «раз бога нет — значит все позволено», он наверняка отверг бы его. Отвечая этому герою Достоевского, герой кантовского морального учения скорее всего с подлинно стоическим достоинством сказал бы: «Даже если бога нет, нравственно невозможное все равно существует для меня». Он мог бы также добавить: «Тот, для кого без бога все позволено, наверняка и в боги себе изберет существо, которое все позволяет». По представлениям «критической философии», бог. несомненно, избирается людьми в соответствии с тем, каковы они сами. При этом человека постоянно преследует опасность избрания «ненастоящего», «неистинного» бога, искреннее, страстное, самозабвенное поклонение которому может отдалить от подлинного бога едва ли не больше, чем простое неверие. По сути дела Кант выдвигал не требование веры во что бы то ни стало, как это может показаться на первый взгляд, а моральную максиму почитания только «правильно мыслимого бога», обращенную прежде всего к уже верующим людям. Главным признаком «правильно мыслимого бога» Кант считает то, что бог этот так же уважает моральный закон, как и всякий нравственный человек. Самая удивительная черта «критической философии» — это возвышение морального закона надо всем мыслимым, в том числе и над волей творца. И люди, и бог подчинены этому закону: первые — в качестве ответчиков, второй — в качестве вершителя правосудия. Бог, не считающийся с моральными очевидностями, так же неприемлем для Канта, как и судья, нарушающий закон при определении кары или воздаяния. Совсем уже отвратителен бог, который требует от человека чего-либо антиморального, например «жертвы Авраамовой» (сыноубийства). Для Канта совершенно немыслима та фанатическая версия божества, которую спустя полвека отстаивал датский философ Серен Кьеркегор, видевший в Аврааме символ подлинной веры. И в данном пункте «критическая философия» обнаруживала глубокое сходство с поздней античной мыслью, которая отталкивалась от дерзостной реплики, прозвучавшей в одной из трагедий Еврипида: «Если боги делают злое — значит они не боги». «Что боги с человеческими слабостями и страстями недостойны почитания, это для него несомненно, — писал о Еврипиде иссле- 215 дователь античной философии Т. Гомперц. — Но существуют ли в действительности боги, достойные почитания, соответствующие своему идеалу? Иногда он верит этому, — нередко сомневается» 10. Последнего нельзя, конечно, сказать о Канте, человеке, с детства воспитывавшемся в духе пиетизма. И все-таки вопрос, поставленный Еврипидом («существуют ли в действительности боги, достойные почитания, соответствующие своему идеалу?»), присутствует в кантовской «критической философии». Он прямо определяет, например, общий замысел последних разделов «Религии в пределах только разума», посвященных анализу религии и церкви, какими мы фактически, на деле находим их в истории. Кант поставил данный вопрос в твердой надежде найти утвердительный ответ на него. Ему казалось даже, что он и нашел этот ответ. В действительности, однако, кантовский анализ объективно убеждал читателя в совершенно ином. Чем внимательнее вчитываетесь вы в последние разделы кантовской работы, тем яснее становится, что бог, каким на деле и исторически задала его религия, бесконечно да тек от того, чтобы сделаться объектом чисто морального почитания, и, более того, не может превратиться в подобный объект, к каким бы перестройкам религиозного мировоззрения ни прибегали различные реформаторы религии и церкви. Вопреки субъективно личностным установкам и надеждам самого Канта, но в строгом соответствии с основным духом его философии, идеал и в данном случае обнаружил свою полную несоразмерность реальному. Пользуясь выражениями самого Канта, можно было бы сказать, что из такого «кривого и нестройного леса», каким является действительное, исторически существовавшее и существующее религиозное мировоззрение, построить прямое и стройное здание «моральной религии» попросту нельзя, что это мировоззрение обрекает «практический разум» (нравственное самосознание) на такие же неразрешимые противоречия, в какие «теоретический разум» впадал при попытках анализировать идеи «метафизики». Последние разделы «Религии в пределах только разума» дают яркую картину этой неустранимой моральной «кривизны» и «нестройности» религиозного сознания. Смятенно, трагически, как бы наступая «на горло собственной песне», Кант говорит о том, что вся до сих пор известная история вероисповеданий была историей «человеческой униженности и льстивости», что верующие различных эпох, несмотря на кажущуюся несовместимость их представлений о божестве, в принципе «принадлежат к одному и тому же классу, а именно: таких людей, которые свое богослужение полагают в том, что само по себе не делает ни одного человека лучшим», что посредством религиозной концепции мироздания «пытается обосноваться униженный и сам от себя отказывающийся образ мышления» (стр. 186, 93). Кантовское учение объективно содержало уже основную идею социально-критического анализа религии, разносторонне представленного в немецкой классической философии, — идею о том, |
Похожие:
 | Президиум академии наук СССР распоряжение от 7 мая 1980 г. №10143-688... Разработано Сибирским научно-исследовательским институтом энергетики, фирмой оргрэс, Научно-исследовательским институтом гигиены... | | Лекция: Содержание, задачи и методы патологической анатомии. История предмета Рамн, доктора медицинских наук, профессора М. А. Пальцева, академика амн ссср, доктора медицинских наук, профессора А. И. Струкова,... |
| Ссср на пути кардинального реформирования общества 5 Глава Причины распада СССР 11 Но зачастую упускаются несколько обстоятельств. Всё это подчас приводит к мифологизации и необоснованной трактовке фактов и событий,... | | Предполагается, что школьники усвоили и могут оперировать знаниями... Обострение межнациональных противоречий. Августовские события 1991 года. Распад СССР. Образование СНГ. Образование Российской Федерации... |
| Предполагается, что школьники усвоили и могут оперировать знаниями... Обострение межнациональных противоречий. Августовские события 1991 г. Распад СССР. Образование СНГ. Образование Российской Федерации... | | Деятельность оун-упа из документов нквд-мгб СССР рассекречено в 2008 году Управления нквд СССР судоплатова заместителю начальника 3 управления нквд СССР илюшину |
| Законодательство СССР Утверждены Главным управлением ветеринарии Министерства сельского хозяйства СССР 27 декабря 1983 г по согласованию с Главным санитарно-эпидемиологическим... | | «О кадровом обеспечении сферы культуры и искусства Краснодарского... Ссср кинорежиссер Сергей Бондарчук, народная артистка СССР актриса Нонна Мордюкова, народный артист СССР дирижер Юрий Силантьев,... |
| Распоряжение президиума ан СССР от 03. 12. 1979 г. №10115-1966 «Об... Методические указания предназначены студентам специальностей 060800(080502) "Экономика и управление на предприятии (строительство)";... | | Конкурс исследовательских работ «Без истока- нет реки» Указов Президиума Верховного Совета СССР от 21 февраля 1948, от 28 ноября 1948 года; Приказа Министерства государственной безопасности... |
| Программа : О. Билый (д ф. н., Институт философии нану): Военная... О. Билый (д ф н., Институт философии нану): Военная доминанта российской цивилизации и крах СССР |  | Академия наук СССР институт востоковедения памятники литературы Гос впо по специальности 080111. 65 Маркетинг, утвержденный Министерством образования РФ «23» марта2000 г., №202 эк/сп |
| Еще раз об отношении СССР к плану Маршалла Военно-промышленный комплекс СССР на международной арене | | Реферат с элементами исследования Амн ссср, заслуженному деятелю науки рсфср, лауреату Государственной премии СССР зинаиде Виссарионовне Ермольевой |
| Ссср в 1950 – 1970-е годы Международная обстановка после второй мировой войны. Ссср в условиях холодной войны | | Методические указания по оценке почвенно-мелиоративных условий» (1987),... Почвенно-мелиоративная карта сельскохозяйственных земель Узбекистана м 1: 500 000 составлена в составе «Схемы развития и размещения... |
