Анализ стратегии власти в отношении элит и общества
Массовые протестные акции конца 2011 г. показали (скажем прямой цитатой из предвыборной статьи В.Путина), что «качество нашего государства отстает от готовности гражданского общества в нем участвовать»5. Признав это, власть могла либо пытаться выстроить диалог с той частью общества, которое обрело выраженную гражданскую позицию (реформаторский курс) или попытаться маргинализировать ее (контрреформаторский курс). Особенностью реалий 2011–2012 гг. стало сочетание обоих этих курсов. Инициированные властью реформы «исправлялись» уже на этапе их законодательного оформления, как это произошло с муниципальным фильтром, во многом девальвировавшим восстановление губернаторских выборов.
При этом консервативные мероприятия осуществляются в ускоренном режиме, иногда с явным пренебрежением к парламентской процедуре, либерализационные инициативы реализуются более медленно и с постоянной «оглядкой». Поэтому именно консервативную составляющую политики власти сейчас следует считать доминирующей, тогда как реформаторская носит в значительной степени «фоновый» характер, хотя и затрагивает действительно серьезные проблемы.
Консервативная волна
Особенность России последнего времени – мощная консервативная волна, затрагивающая различные сферы общественной жизни. В ее рамках уже принят, находится в процессе принятия или разработки целый ряд законодательных актов: об усилении ответственности за нарушение закона о митингах, о восстановлении уголовной ответственности за клевету, о статусе иностранного агента для ряда НКО, о запрете американского усыновления, о запрещении пропаганды гомосексуализма, об усилении ответственности за нарушение прав верующих. Кроме того, в рамках консервативной волны инициируются судебные процессы – против Pussy Riot и участников столкновений демонстрантов и полиции 6 мая прошлого года, массовые проверки некоммерческих организаций, показное давление на самых «непослушных» в депутатском корпусе.
Консервативная волна носит ярко выраженный антизападный характер. В ее ходе создается образ врага внутреннего в виде либеральной идеологии, внепарламентской оппозиции и представителей НКО и врага внешнего в виде Запада. При этом кампания инициирована «сверху», но получает новые импульсы за счет низовой активности.
Такая кампания нередко принимает одиозные формы – когда питерский депутат Милонов преследует поп-звезду Мадонну или один из основных организаторов «Марша в защиту детей», Ирина Бергсет неожиданно заявляет, что ее бывший муж насиловал сына, одевая его в «костюм Путина». Попытка «заработать очки» на очередном деле о гибели российского ребенка в США приводит к молниеносной и скандально закончившейся телевизионной карьере его лишенной родительских прав матери. А группа православных радикалов устраивает нападение на офис партии «Яблоко» и организует «аутодафе» ее печатной продукции. Причем такие скандалы не останавливают «энтузиастов», консервативная волна поднимается все выше: ее легко было разогнать, но куда сложнее прекратить.
Подмена повестки
Консервативная волна имеет три причины. Первая находится на поверхности – стремление российской власти сосредоточить внимание общества на вопросах, которые она считает выгодными для продвижения в публичном пространстве. Можно провести аналогии с ситуацией 80-х годов: страна все глубже погружалась в кризис, а идейно-пропагандистская машина продолжала изучать материалы очередного Пленума ЦК КПСС и отчитываться о проведенных «ленинских уроках».
В современной России – и об этом прямо говорили участники нашего качественного исследования – невозможно создать «железный занавес», блокирующий поступление информации о жизни за пределами страны. Этого не потерпит не только оппозиция, но и все общество, включая лояльнейшую элиту. При рыночной экономике и Интернете (хотя ведущие информационные ресурсы находятся под контролем государства) исчезает монополия на информацию, тем более – ее трактовку. Можно, доломав тем самым исторический предмет в школе, создать единый учебник истории. Но нельзя, как это было в советские времена, заставить народ верить, что официозное учение «всесильно, потому что оно верно». Тем более что СССР, как один из центров биполярного мира, обладал своей «мягкой силой» – претензией на альтернативу рыночной экономике и демократии, современную же Россию в качестве моделей рассматривают лишь на пространстве СНГ и то с существенным скепсисом и оговорками. Однако «агитпроповская повадка» все равно никуда не делась – она в стремлении оградиться от внешнего влияния и навязать обществу свою повестку дня.
Добровольно-принудительная консолидация
Вторая причина консервативной волны – стремление власти «добровольно-принудительно» консолидировать основные политические силы на «патриотической платформе».
Прообраз такой консолидации имел место еще в феврале 2010 г., когда «Единая Россия» и «Справедливая Россия» подписали соглашение о поддержке «стратегического курса Президента Российской Федерации Д.А.Медведева, Председателя Правительства Российской Федерации – Председателя партии «Единая Россия» В.В.Путина по стратегическим вопросам внешней политики, национальной безопасности, основ конституционного строя, неприятия экстремизма». Тогда этот документ носил вынужденный характер – таким образом Сергей Миронов сохранил за собой пост председателя Совета Федерации. Это соглашение действовало – и то в основном на бумаге, не мешая партиям обмениваться колкостями, около года и перестало быть актуальным, когда в условиях приближавшейся избирательной кампании Миронов все же был смещен с поста спикера верхней палаты. Однако оно интересно в контексте требований Кремля (который явно был инициатором соглашения) к политическим силам, находящимся в легальном политическом пространстве.
В настоящее время парламентские партии не подписывают подобных соглашений, но неформальные правила игры внедряются, пожалуй, еще более активно. В последние месяцы ставка власти в партийном пространстве делается на совместные действия парламентских партий в рамках консервативной повестки. Причем дело не ограничивается поддержкой внешнеполитического курса власти (коммунистов и «жириновцев» не надо уговаривать проявлять негатив в отношении Запада). Но то же большинство проявлялось с минимальными вариациями и в голосовании за новое законодательство о государственной измене, «иностранных агентах». А затем к консенсусу добавилась и «Справедливая Россия», изгнавшая со значимых постов в партии политиков, входящих одновременно в руководство внепарламентских оппозиционных структур, которые власть считает неприемлемыми.
Масштаб требуемого властью от оппозиции «консенсуса» существенно шире, чем «основы конституционного строя»: последние действительно требуют согласия всего политического истеблишмента. По этому поводу некоторое исключение представляет лишь КПРФ, которая, однако, делает все возможное, чтобы не вызывать раздражения у власти и критикует ее с ортодоксально-коммунистических позиций, заведомо не способных привлечь более активных и динамичных составляющих оппозиции.
Что побуждает оппозицию к такой лояльности? Можно обозначить три причины. Во-первых, боязнь проиграть власти конкуренцию за консервативного избирателя (а таковых немало в электоратах этих партий). Во-вторых, привычка уступать власти, усугубленная откровенным давлением. В-третьих, надежда получить некоторые преференции сейчас, возможно, вкупе с надеждой, что потом власть «ослабит вожжи» и тогда-то они станут настоящей оппозицией.
«Добровольно-принудительная» консолидация уже принесла оппозиции некоторые дивиденды, в том числе материальные. Еще в прошлом году ЛДПР получила пост губернатора Смоленской области (после этого позиция этой партии еще более идентифицировалась с «единороссовской»). А в нынешнем году представитель «Справедливой России» был назначен исполняющим обязанности губернатора Забайкальского края (теперь, когда он пойдет на сентябрьские губернаторские выборы, он будет выступать в качестве кандидата от власти, обязанного не только своим избирателям, но и Кремлю).
Разочарование в выборе
Но существует и третья, глубинная причина консервативной волны, связанная с противоречивым видением «Запада» значительной частью российского истеблишмента. Конечно, отечественная элита всегда смотрела на Запад, копировала или заимствовала его опыт – вопрос только, что именно и как заимствовалось. Россия всегда отличалась умением «овнутрить» и блестяще использовать то, что родилось за ее пределами.
Сейчас, по словам Даниила Дондурея, в высказываниях В.Путина конца 2012 года, просматривается его глубокое разочарование «в европейских моделях устройства мира, в западных версиях и схемах объяснения реальности» – и так же настроена значительная часть элиты. В Концепции внешней политики России, обнародованной в феврале 2013 г., констатируется нарастающее сокращение «возможности исторического Запада доминировать в мировой экономике и политике».
В этом же документе есть еще несколько важных положений. Например, о том, что «глобальная конкуренция впервые в новейшей истории приобретает цивилизационное измерение и выражается в соперничестве различных ценностных ориентиров и моделей развития», хотя и «в рамках универсальных принципов демократии и рыночной экономики». В этой одновременно признается, что рыночной экономике и демократии нет альтернативы, и делается попытка утвердить собственный путь развития и того, и другого.
Еще одно важное «ценностное» положение Концепции – упоминание о необходимости «формирования ценностной основы совместных действий, опоры на общий духовно-нравственный знаменатель, который всегда существовал у основных мировых религий». Сегодняшней российской власти могут нравиться консервативные (в том числе христианские) ценности, на которых вырастали современная Европа и Северная Америка. Ей может казаться респектабельной Европа Черчилля, Аденауэра и де Голля – властная элита уже не против рынка, и даже демократическое устройство власти само по себе не внушает страха (по крайней мере, пока некому проигрывать выборы). Но сегодняшний Запад переходит к постмодернистским ценностям: с новым пониманием толерантности и личной свободы, с новой ролью изменившихся средств массовой коммуникации, с ломающимися привычными водоразделами между «левыми» и «правыми»: на первый план выходят проблемы миграции, общественной морали и сексуальных отношений. Проблема базовых прав и свобод перестает быть чисто внутренним делом государства, под чем подписалась и Россия, но с трудом признает это в каждом конкретном случае. Даже просвещенной элите трудно осмыслить эти ценности, зато легко напасть на «клеветников» и лиц нетрадиционной сексуальной ориентации, чтобы опорочить в глазах консервативного общества «западную модель».
Более того, принципиально изменился западный консерватизм. Современная западная демократия – синтез либеральных, консервативных и социалистических идей (благо, что ассоциирующиеся с ними партии легко меняют друг друга у кормила власти). И ни один современный европейский или американский консерватор уже не мыслит современного общества без свободы человеческой личности и выборов. Если наша власть действительно хочет стать «консервативной», она должна определить, может ли российский консерватор настолько отличаться от европейского, чтобы искать оправдание сталинщины, считать, что государственное предпринимательство лучше частного, а частная собственность не является священной.
Наша элита и ругала Запад, и искала там респектабельные образцы для подражания. В дореволюционной России либералы использовали образцы из истории Англии или Франции, тогда как консерваторы апеллировали к германским прецедентам. Сегодня образец для либерала – практика Евросоюза в целом, а для консерватора – евроскептики типа бывшего президента Чехии Вацлава Клауса.
Зачастую наша консервативная идея ищет образцы для подражания в консерватизме не сегодняшнем. То в деле Pussy Riot опираются на аналогии с европейскими законодательными нормами, которые давно являются рудиментарными либо вообще отменены. То скопировали закон об иностранных агентах, принятый в США в 1930-е и снискавший печальную репутацию в период маккартизма, то для защиты общественной морали на телеэкране ищут параллели с голливудским этическим кодексом, принятым в 1930 г. и отмененным за устарелостью в 1968 году…
Не получается найти образцы за пределами Европы хотя бы потому, что агитация за «стать похожим на Китай» мало кого привлечет, а идею евразийства внятно не могут объяснить даже ее апологеты. «Держать щит меж двух великих рас – монголов и Европы», как объяснял Александр Блок, электорат вряд ли захочет: неблагодарное это дело.
Опаздывающая страна
Тупиковые модели развития опасны, потому что затормаживают развитие страны и мешают принять превентивные меры, позволяющие адаптироваться к новым реалиям.
В России конца XIX века экономическая модернизация драматически разошлась с политической архаикой. Пока С.Ю.Витте строил Транссиб, укреплял валюту, поощрял развитие промышленности и создание технических учебных заведений, обер-прокурор К.П.Победоносцев «подмораживал» страну, подавлял вольномыслие и внушал своим венценосным ученикам, что всякая представительная власть есть клин, вбитый между самодержцем и народом. В результате Россия «разморозилась» революционным взрывом 1905-1907 годов, и тому же Витте пришлось судорожно проводить запоздалые политические реформы. А выпускники насаждавшихся Победоносцевым церковно-приходских школ в большинстве своем равнодушно относились к закрытию храмов и аресту священнослужителей.
«В момент, когда Русская православная церковь была почти полностью уничтожена как организационная структура, когда русское духовенство уже добивали в лагерях после страшных репрессий 1937-1938 гг. (только в 1937 году было расстреляно 85 тыс. священнослужителей) – в это время, отвечая на вопросы переписи, более 50% советских граждан заявили о том, что они люди верующие. Возникает вопрос, какой же была их вера, если эта вера не побудила их в предшествующие 20 лет встать на защиту своих гонимых пастырей, своей гонимой Церкви?», – задается вопросом профессор-протоиерей Георгий Митрофанов.
«Золотой век» брежневского застоя – это последняя упущенная возможность политической и экономической модернизации, соответствующей изменившемуся – индустриальному, образованному, урбанизированному – обществу. Это тогда страна села на «нефтяную иглу», с которой не может слезть по сей день. Это тогда началась архаизация общественных отношений, затушевывающая падение темпов экономического роста и гонку вооружений. Политические реформы пришлось проводить в наихудшей ситуации нараставшего экономического кризиса, когда их бессистемная реализация способствовала лишь ускорению неизбежного обвала.
Сейчас в России произошли масштабные изменения в экономической сфере. Вместо советской плановой индустриальной экономики появилась новая экономика с возрастающей ролью сервисных отраслей. В крупнейших городах увеличивается роль постиндустриального сектора, работающего основанного на принципиально новых по сравнению с советской экономикой основах, непривычных для большинства общества, но вполне естественных для активного меньшинства, которое и стало движущей силой уличных протестов. Впервые появился средний класс, умеющий и зарабатывать, и тратить, и сберегать деньги по-рыночному, попросту – знающий себе цену. И именно эти, очень важные для будущего страны меньшинства, как показано ниже в нашем исследовании, хуже всего воспринимают консервативную волну.
Этот процесс противоречит не только современным мировым тенденциям, в том числе политическим реалиям стран БРИКС – сообщества, в состав которого входит Россия. Индия, при всех экономических и социальных проблемах, предельной фрагментации по этническому и конфессиональному признакам, уже более 60 лет (за исключением короткого периода в 1970-х) остается демократией со сменяющейся властью. Бразилия – один из классических примеров успешной демократизации, где с 1984 г. президентские выборы проходят в условиях свободной политической конкуренции. ЮАР – политический режим с доминантной партией Африканский национальный конгресс, однако в этой партии существует внутренняя конкуренция (в декабре 2012 г. выборы председателя партии прошли в условиях реального соперничества). Только Китай остается авторитарным, однако в нем уже укоренилась практика полного обновления партийно-государственного руководства раз в 10 лет на основе межкланового компромисса. Случайно ли, что все страны БРИКС, кроме России, в годы недавнего кризиса демонстрировали большую устойчивость и темпы роста? И ни в одной из них нет признаков общественно-политической архаизации.
Апелляция к истории
Неудивительно, что консерватизм ищет образцы в отечественной истории – как досоветской, так и советской: редкий политический режим не апеллирует к предшественникам в целях собственной легитимации. Однако в современной России эта апелляция лукава и гипертрофирована. Если раньше можно было говорить о комплексе «жены Лота» (как известно из Библии, оглянувшейся на гибнущий Содом), то сейчас речь идет уже не об «оглядке», а о ярко выраженных реваншистских тенденциях. Советский Союз все чаще выглядит в информационном пространстве в качестве вполне успешной страны, опыт которой нуждается в использовании – как сущностно, так и на символическом уровне.
Восстановление знака ГТО, планы возрождения начальной военной подготовки в средней школе и звания Героя Труда, проект подготовки единого учебника истории, расширение полномочий народных дружин – это только некоторые активно обсуждаемые в информационном пространстве сюжеты. В СМИ периодически «вбрасывается» вопрос о роли Сталина в истории, при том что лояльные власти комментаторы нередко частично (а то и полностью) оправдывают сталинские преступления. Вопросы, которые в современном демократическом мире являются решенными: такие, как моральное осуждение тирании, свойственное всем основным направлениям европейской политической и исторической мысли, – в российском публичном пространстве по-прежнему являются дискуссионными. При этом важно, что власть в этих дискуссиях нередко не занимает четкой позиции, предпочитая двусмысленные эластичные трактовки.
Более значима для страны такая советская стратегия, как ставка на ВПК как мотор экономического подъема и модернизации. Необходимость перевооружения российской армии современным и высокотехнологичным оружием не вызывает сомнений – вопрос в том, насколько удастся сдержать аппетиты военных лоббистов (например, нужен ли России флот, оперативные соединения которого могли бы на постоянной основе находиться в Тихом и Индийском океанах) и насколько проработаны механизмы «мультипликационного эффекта» вложений в ВПК для гражданских отраслей экономики.
Все это – попытки оправдать нынешний курс власти примерами из прошлого. Но человеку, даже уважающему прошлое своей страны, свойственно смотреть в будущее. Данные социологии показывают, что взгляды на развитие страны у россиян различны, при этом нынешний курс теряет популярность, а относительное большинство населения страны выступает за то, чтобы Россия воспроизвела основные черты европейской демократии (см. далее).
|
