Теоретические и методологические аспекты регионализма в современной россии
Скачать 332.61 Kb.
|
1 2
| М.В.Бочарников доцент кафедры государственно-правовых дисциплин НОУ ВПО «Ставропольский институт управления», к.ю.н., (г.Ставрополь) ТЕОРЕТИЧЕСКИЕ И МЕТОДОЛОГИЧЕСКИЕ АСПЕКТЫ РЕГИОНАЛИЗМА В СОВРЕМЕННОЙ РОССИИ Рассматриваются актуальные вопросы методологии исследования регионализма в России, причины повышения интереса к региональной проблематике, анализируются достижения западной регионалистики, связанные с развитием комплексного подхода как одного из ведущих методов исследования проблем регионализма и отмечается, что регионализм - это концепт, аккумулирующий и адаптирующий к исследовательским потребностям знания, почерпнутые из различных отраслей научного знания. M.Bocharnikov State and Law Department Professor Stavropol Institute of Management (Stavropol) THEORETICAL AND METHODOLOGICAL ASPECTS OF REGIONALISM IN MODERN RUSSIA The article highlights the actual questions of research methodology of regionalism in Russia, the reasons for increasing interest in regional issues, examines the achievements of Western Regional studies related to the development of an integrated approach as one of the leading methods of studying the problems of regionalism, and notes that regionalism is- a concept, accumulating and adapting to the needs of research knowledge drawn from various branches of scientific knowledge. Рассматривая регионализм как процесс, имеющей как международное, так и российское измерения, представляется логичным начать с определения самого понятия «регион» и исследовать его трактовку с точки зрения общенаучной методологии вообще и прикладного подхода в частности. В последние годы отмечается повышенный интерес в научных кругах к региональной проблематике. Так, М. Ильин, говоря о проблемах развития отечественной политологии, выделяет область, в которой достигнут определенный прогресс, считая, что это политическая регионалистика. Он отмечает, что в этой области наработан значительный материал: «Складываются горизонтальные связи между специалистами по регионалистике, в т.ч. компаративной, чему способствуют усилия многих университетских кафедр, а также новых исследовательских центров». [1] Причины повышения интереса к региональной проблематике во многом обусловлены тенденцией повышения роли российских регионов в современной России. Французский политолог М. Мендрас считает: «Повышение роли провинции в России — не новое явление. Что является новым в этом процессе — это то, что центральные элиты теперь считают его необратимым и не знают, как его регулировать и приспособиться к нему».[2] Профессор Т. Зонова отмечает взаимосвязь процессов, происходящих в России с общемировыми тенденциями: «Процесс регионализации приобрел новые импульсы. Речь идет о повышении роли регионов в архитектонике европейского континента, в развитии европейской интеграции и общеевропейском сотрудничестве, которое прежде тормозилось жестким противостоянием двух систем. Взаимосвязь современного мира обусловила высокую степень общности этого процесса как для Западной, Центральной и Восточной Европы, так и для России».[3] В западной общественной науке интерес к проблеме регионализма проявился гораздо раньше. Один из признанных авторитетов в области регионалистики норвежский политолог С. Роккан отмечает: «...события двух последних десятилетий превратили «регионализм» и «этнонационализм» в предметы политической и академической моды в исследованиях индустриальных обществ Запада. Не без основания, поскольку в этих странах в середине 20 века процветал явный «региональноэтнический» протест против режимов и политических центров. ...Подобные течения и события заставили политические науки вновь пересмотреть некоторые свои конструкции, так как они вызывают сомнения в обоснованности преобладающих теорий социальной мобилизации, экономического развития, политической интеграции и по поводу необходимости и успешного влияния перераспределительных политик».[4] Эндрю Хюрелл указывает, что, во-первых, «регион - это естественный, органический принцип территориальной организации социальных, политических, экономических и культурных аспектов жизнедеятельности человеческих сообществ. В этом контексте регионализм анализируется в таких категориях, как: · социальная сплоченность этнических, расовых и языковых групп, проживающих совместно; · экономическая взаимодополняемость тех хозяйственных и промышленных единиц, которые работают в рамках данной территории; · совместимость общих ценностей, связанных с культурой, религией, историческими традициями; политическая солидарность» .[5] А. Сергунин полагает, что достижения западной регионалистики (regional study) связаны с развитием комплексного подхода, в результате чего она приобрела статус самостоятельной дисциплины. По его мнению, «в российской науке процесс интеграции регионалистики еще не завершился, и исследования в этой области ведутся в рамках различных общественных наук экономики, географии, этнографии и пр.».[6] Несмотря на обилие современных отечественных публикаций, посвященных проблеме регионализма, большинство их носит эмпирический характер в рамках отдельных научных дисциплин. При этом можно отметить явный недостаток работ методологического характера. Как правило, российские исследования региональных проблем не включают в себя кампаративистского подхода, а имеют характер case study. ... Таким образом, в отечественной регионалистике не сложился комплексный, целостный подход к исследованию данной проблематики. Для определения понятия «регион» в научном и экспертном сообществе, как правило, предлагаются следующие характеристики: · комплексность социально-экономического и экологического развития; · комплексность промышленного развития; · характер развития производственной и социальной инфраструктур, системы поселений; · способность воспроизводить условия для гармоничного развития проживающего в регионе населения; · способность производить такой объем товаров, который обеспечивал бы также возможность удовлетворения других регионов. Такие характеристики явно носят внутренний характер, относятся к региону как части национального государства и экономике региона как части национальной экономики. Так, П.Я. Бакланов предлагает учитывать при раскрытии понятия «регион» также фактор «региональной замкнутости», т.е. способность ресурсных и потребительских звеньев замыкаться (локализоваться) в пределах определенной территории. [7] В коллективной монографии под редакцией В.Я. Феодоритова и А.И. Попова отмечается: «Основными признаками региона как категории и объекта планирования являются экономико-географическое единство и целостность воспроизводственного процесса, базирующиеся на формировании межотраслевых структур с относительной замкнутостью производственного цикла».[8] Приведенная формулировка очерчивает границы региона хозяйственными условиями наибольшей экономической целесообразности. С. Борисов выделяет наиболее распространенные характеристики понятия «регион», который исследователи определяют как: - населения региона в целом; - политико-административный истеблишмент региона; - конкретный руководитель или сложившаяся группировка в региональном руководстве; - отдельная ветвь или уровень региональной власти; - территориальное подразделение общенациональной или трансрегиональной корпорации или социального сообщества в регионе. Характер таких корпораций сообществ может быть предельно разнообразен: финансовая или экономическая структура; политическая организация (партия, движение); этническая группа; профессиональная или отраслевая корпорация, конфессия и т.д., вплоть до криминальных сообществ».[9] Л. Олех отмечает полисемичность понятия «регион»", содержание которого, по его мнению, зависит от отражения конкретного среза жизни. Он выделяет следующие факторы, определяющие многозначность этого понятия: - физико-географическая составляющая, т.к. «регионы привязаны к географической и социальной среде. Они имеют устойчивое или неустойчивое взаимодействие с природой и более широко — с космосом»; - взаимозависимость культур, «как цели социального развития, ориентированности на человека, ее человекотворческого начала, и цивилизации, представляющей средство, с помощью которого можно достигнуть освобождения человека или оставить его в рабстве, в зависимости от того, насколько удачно используется цивилизационный инструмент»; - определенное политико-административное содержание. Л. Олех критически относится к практике отождествления региона с территорией (областью, краем). Он считает, что во-первых, регион это не только территория, но и население на ней. Во-вторых, регион это не только ряд административных единиц, которыми являются область и край. Регион это всевозможные и целесообразные уровни административного деления, обеспечивающие данному социальному организму необходимые для нормального существования и функционирования уровни «самости», самодостаточности. По мнению Л. Олеха, «в первом приближении регион определяется как самодостаточный социальный организм, находящийся в единстве со средой, обладающий физико-географическими, культурно-цивилизационными, эколого-экономическими, этнически-историческими, политико-административными и правовыми свойствами и выступающий средством формирования и функционирования федерации».[10] Упрощенный подход к рассмотрению региона как чисто внутригосударственному территориальному образованию характерен для многих современных российских исследователей. Например, А. Магомедов использует понятие «регион» как тождественное понятию «субъект Российской Федерации», также в качестве синонимов им используются понятия «провинция», «земли» и «локальные сообщества».[11] К сожалению, что во многих работах регионы «замыкаются» в границах административно-территориальных единиц. Именно для таких регионов формируются в существующих ныне органах управления плановые документы. Но в полной мере административно-территориальные единицы не удовлетворяют приведенным определениям региона, поскольку их границы часто не совпадают с границами хозяйственных структур. Узость методологического подхода исследователей, рассматривающих проблемы регионализма через систему взаимоотношений центра и периферии, приводит к тому, что проблема региональной идентификации, позиционирования происходит только по данной властной вертикали, горизонтальные связи, взаимоотношения с другими регионами, позиционирование с ними остаются вне анализа. По нашему мнению, политическая идентификация региона должна определяться отношениями «Центральная власть — региональное руководство», «региональная власть — органы местного самоуправления», «регион-регионы», а также взаимоотношениями региональной власти с институтами и структурами гражданского общества, а также развитием международных контактов регионов. Как нам представляется, понятие «регион» относится к универсальным категориям обществоведения. Интегративные возможности данного термина позволяют не только отнести его к ряду наук, но и связывать эти науки, трансформируя их компоненты в единую систему региональных исследований. С точки зрения методологии, интересным представляется подход к экспликации определения «региона» английских ученых Дилана Гриффитса и Криса Ланигана, которые при определении региона делают специальную оговорку, что дефиниция дается в соответствии с целями конкретного исследования. Они определяют регион как «...внутригосударственную территориальную единицу (полностью ограниченную в пределах территории государства), и которая превосходит территорию местного органа власти (местного самоуправления), но уступает территории государства. Таким образом, регион относится к промежуточному уровню, стоящему между правительственным и местным уровнями и может быть назван «meso-областью». Идентификация региона в данном случае не обязательно вытекает из административно-территориальной единицы, т.к. рассматриваемая конкретная территория может не включать в себя культурные или конкретные уровни административной и законодательной автономии.[12] По нашему мнению, полисемичность понятия «регион» обусловлена сложностью и многоаспектностью самого феномена региона. Поскольку феномен региона изучается различными научными дисциплинами, то можно отметить различие не только в подходах в рамках этих дисциплин, но и в рамках одной науки. Важно констатировать, что проблема определения понятия региона, его полисемичность обусловлена сложностью и многоаспектностью этого явления. Такого рода объекты исследования предполагают системный подход, включающий различные аспекты и уровни его анализа. Однако анализ различных аспектов этого феномена должен быть обусловлен целями и задачами исследователя, задан рамками определенной теории. И в этом случае, к сожалению, можно утверждать, что большинство российских исследований носит одноаспектный, односторонний характер. «Отработка этого понятия, — как отмечает Л. Олех, — а также разработка методологии регионализма еще предстоит. Это сложная социально-философская и социологическая проблема.»[13] Следовательно, для понимания сущности региона как сложного объекта необходима реализация всестороннего, целостного подхода. Многие исследователи видят причины регионализации в кризисе современного государства нации, которое, по их мнению, уже не способно с прежней эффективностью выполнять свои функции и вынуждено передавать значительную часть своих полномочий, с одной стороны, наднациональным организациям (например, Европейскому союзу), а с другой регионам. Передача полномочий и ресурсов на региональный уровень считается адекватным ответом на стоящие перед обществом проблемы, ибо местные власти всегда ближе к конкретным людям.[14] Следует согласиться с Сидни Тарроу, написавшим: «Есть важное различие между регионализмом как политическим курсом или совокупностью политических курсов, регионализмом как идеологией государственного вмешательства, и регионализмом как организационной основой для защиты периферийных территорий» [15]. Эту же мысль продолжает и Э.Маркузен: «Региональная политика может принимать разные формы. Во-первых, она может выражаться во внутренних конфликтах по поводу будущей эволюции региона... С другой стороны, эта политика может принять очертания общерегиональной оппозиции какой-то внешней силе, будь то другой регион, крупное государство или экономическая структура» [16]. В то же время, однако, было бы несправедливо сводить комплексный феномен регионализма к той или иной государственной реакции на какие-то внешние «раздражители», как это иногда делает процитированный автор. В содержательном отношении мы предлагаем провести различие между двумя «измерениями» термина «регионализм». Во-первых, это - естественный, органический принцип территориальной организации социальных, политических, экономических и культурных аспектов жизнедеятельности человеческих сообществ. В этом смысле регионализм анализируется в таких категориях, как: - социальная сплоченность этнических, расовых и языковых групп, проживающих совместно; - экономическая взаимодополняемость тех хозяйственных и промышленных единиц, которые работают в рамках данной территории; - совместимость общих ценностей, связанных с культурой, религией, историческими традициями; - политическая солидарность [17]. Регионализм нацелен на практическое использование тех возможностей, которые вытекают из естественного территориального деления современных обществ, а значит - создает условия для рационального распределения компетенции власти и производственных ресурсов среди различных групп населения. Поэтому можно сказать, что регионализм внутренне присущ всем типам современных обществ, независимо от их размеров, уровня развития, особенностей политических структур и т.д. [18] Регионализм неизменно присутствует во внутреннем обустройстве общественных отношений и не всегда принимает облик какой-то конкретной линии поведения государства. Политический курс правительства, часто имеющий коннотацию с термином «регионализм», - это не более чем отражение (адекватное или искаженное) тех изначально существующих возможностей и потребностей, которые вытекают из самого принципа пространственно-территориального распределения людских и материальных ресурсов. Если эти возможности и потребности игнорируются на официальном уровне, то регионализм будет продолжать существовать в подавленной (пассивной) форме и проявляться в различных привычках, обычаях, типах менталитета, публичной активности, культурных особенностях и т.д. Будучи поощряемым, регионализм приводит к появлению и сознательному поддержанию различных центров регионального притяжения и в политическом смысле ведет к децентрализации власти. Во-вторых, регионализм может быть общим наименованием различного рода интеллектуальных течений и доктрин, нацеленных на рациональное использование естественных пространственных различий, существующих внутри современных обществ. Регионализм в данном контексте может выражаться двояко. С одной стороны, это так называемая пассивная регионализация, определяемая общей идентичностью, культурой, историей, географией. С другой стороны, часто имеет место целенаправленная и активная деятельность по созданию региональных политических институтов под воздействием как правительств, так и субнациональных управленческо-административных единиц. В плане же направленности самого «вектора» регионализма имеет смысл провести различие между двумя пониманиями этого термина. В современной России оба типа регионализма одновременно и конкурируют, и взаимно дополняют друг друга. Во-первых, он может предполагать вариант объединения соседних территорий по экономическим, культурным, политическим или военным соображениям. Это – «интегративный», или «ассоциативный» регионализм, имеющий наднациональный характер. Позывы к региональной интеграции на постсоветском пространстве являются составной частью общемировой тенденции создания наднациональных политических институтов, интеграции национальных рынков и стирания торговых барьеров. Известно, что на Западе расширение функций многонациональных и межправительственных органов аргументируется необходимостью в образовании инстанций, способных поддержать работоспособный и мирный социально-политический и экономический порядок. В России региональный интеграционизм представляет внутренне разнородную политическую линию, вбирающую в себя большое количество представлений о том, как должны выглядеть региональные структуры власти и безопасности в странах бывшего СССР. В третьих, регионализм может носить диссоциативный характер и тесно соприкасаться с такими понятиями, как децентрализация, территориальная идентичность, локализм, региональная автономия и пр. С нашей точки зрения, именовать регионализм наукой, как это часто делается, было бы неверно, хотя в англоязычной литературе очень часто встречается определение «regional science». Скорее, это не наука, в строгом смысле этого слова, а некий концепт, аккумулирующий и адаптирующий к исследовательским потребностям знания, почерпнутые из различных дисциплин. Эндрю Айсерман писал: «Не являясь ни наукой, ни дисциплиной, регионализм представляет собой знаменательный феномен в социологии науки. То, что называется региональной наукой, выступает в качестве междисциплинарного, международного конгломерата, внесшего вклад в развитие нескольких дисциплин и стимулирующего циркуляцию идей невзирая на межпредметные барьеры и национальные границы. Регионализм нацелен на заимствование, «перекрестное опыление», адаптацию и синтез... Это - форум для распространения идей между дисциплинами" [19]. Cоглашаясь с недопустимостью искусственного возвышения статуса регионализма, мы в то же время отрицаем и пессимистические оценки его будущего. Эндрю Айсерман суммировал их таким образом: «Регионализм потерялся в интеллектуальном пространстве, поскольку он не смог ни создать, ни адаптировать новых теорий и методов. Вся эта конструкция находится под угрозой интеллектуального застоя». С нашей точки зрения, важность регионализма особенно остро чувствуется и в теории, и на практике теми странами, которые пытаются создать сбалансированные федеративные отношения и обеспечить демократизм в условиях децентрализации властных полномочий. Специфику территориальности пытаются осмыслить несколько современных научных направлений. Речь идет о сложном и подчас запутанном комплексе идей, отождествляемых с постнациональными, постиндустриальными и одновременно постматериалистическими формами социально-политической организации групповых сообществ. Этот набор идеологем весьма широк - это и «исчезновение государства-нации», и «смерть географии», и «транснациональная демократия», и «сжатие времени – пространства», и «транстерриториальная власть», и «раскрепощение (эмансипация) территориальности» и т.д. [20] Все эти концепции, сколь бы претенциозными они ни были, в конечном счете замыкаются на категорию территориальности, или территориального фактора обустройства политического пространства. Особенно активно эти сюжеты развиваются в работах постмодернистов. Некоторые представители этого течения утверждают, что «территориальные сообщества теряют свою традиционную идентичность как из-за растущей внутренней дифференциации их компонентов..., так и из-за усиления взаимозависимости, развивающейся поверх границ. В развитых странах принадлежность тем или иным территориальным единицам в целом теряет свое значение... Растет число нетерриториальных участников. Их активность может быть наилучшим образом понята в рамках системы, не определяемой изначально через территорию» [21]. Постмодернисты констатируют, что многие существующие общности людей (политические, религиозные, культурные, этнические, профессиональные) действуют в масштабах, превосходящих размеры даже самых крупных государственных образований. Согласно их логике, политические и юридические границы государств-наций (или «якобинских государств») все в меньшей степени соответствуют усложнившимся моделям и образцам организации жизни групп людей. Отсюда - распространение внерегиональных, внегосударственных и внетерриториальных форм самоструктурирования политических, экономических, социальных, культурных, этноконфессиональных и иных процессов. По мнению Джозефа Камиллери, «мы живем в период перехода к новой форме гражданского общества, где нет ясно очерченных границ, базирующихся на принципе национальной идентичности» [22]. Многое в процессе этого перехода, с точки зрения своей конфигурации, не совпадает с формальными границами государств. Так, свою логику имеют миграционные потоки. То же можно сказать и о свободных рыночных отношениях (например, Приморского края и Китая, Калининградской области и Германии, Карелии и Финляндии). Территориально организованный мир действительно полон противоречий. Исторически для государств-наций были характерны два основных типа конфликтов. Во-первых, люди, принадлежащие одной этнической общности, могут жить под юрисдикцией многих государств (курды, евреи, арабы, китайцы). Сюда же следует отнести и русских, которые превратились в разделенный народ отнюдь не после распада СССР, а значительно раньше, в 1917 году, после большевистского переворота, когда миллионы наших соотечественников вынуждены были навсегда податься на чужбину. Во-вторых, территория, которую народ считает своей, может находиться (полностью или частично) под контролем других наций (проблема аборигенов и индейцев, Израиль до 1949 года и так далее). Три четверти из современных государств сталкиваются с одним из этих двух типов конфликтов. Понятно, что чисто территориальный подход к их разрешению несовершенен, поскольку он может привести к резкому возрастанию числа суверенных государств и, следовательно, к еще более конфликтному миру. Джеймс Розенау назвал эту тенденцию к усилению в мировой политике амбиций и политических претензий со стороны этнотерриториальных групп «субгруппизмом». Но каковы альтернативы этому? Увы, обычно они утопичны и едва ли могут восприниматься как серьезное руководство к действию. Гидон Готтлиб, к примеру, признает, что альтернативой нынешнему положению является «мир, в котором не существует высшей власти территориального характера или тот, где нет четких территориальных границ». [23] Изначально территориальность как принцип государственного строительства предполагала, во-первых, определенную социальную однородность населения, и, во-вторых, некое общее самосознание коллектива людей, обрамленного общими границами. Здесь также очевиден ряд проблем. О самосознании территориально сгруппированных общностей копья ломаются давно. Шпенглер говорил о непременном наличии некоего духовного компонента в нациях. Бихевиористы много говорят о территориальной самоидентификации. Ханс Гадамер был убежден, что понятие территории должно включать в себя категорию отношения, а Макс Шелер ввел понятие «ментальное окружение» применительно к большим группам людей. [24] Еще сложнее дела обстоят с однородностью, пусть даже относительной. Вполне очевидно, что территориально очерченные структуры не могут быть до бесконечности гетерогенными. Но как быть, если территориальные единицы не совпадают с лингвистическими (есть множество европейских примеров)? Или религиозными (исламский мир)? Постмодернисты давно уже высказали предположение, что территориальность может как бы поглощаться более значимыми факторами - например, принадлежностью к одной из мировых религий: национальность и лояльность соответствующим государственным институтам при этом вполне может значить меньше, чем вероисповедание, то есть фактически чувство солидарности или единения с чем-то, что превосходит национальные границы [25]. Исходя из этого, постмодернизм усиленно пропагандирует теорию «взаимнопересекающихся (или накладывающихся друг на друга) суверенитетов»: человек может быть подданным одного или нескольких государств и одновременно принадлежать другим иерархиям (экономическим структурам, профессиональным ассоциациям, религиозным или этническим общинам и т.п.) И тем не менее, логику постмодернистов едва ли можно принять полностью, и вот почему. Во-первых, территориальность - это естественный принцип самоорганизации всех современных обществ. Сложно спорить с постмодернистами в том, что мы живем в мире полифонии, различий и конфликтующих друг с другом неравенств. Но этот плюрализм политических общностей вполне может воплощаться в форме «национальных идентичностей» и соответственно государств-наций. Характерно, что в своей апологетике гипотетического «глобального гражданского общества» постмодернисты предпочитают не замечать того ренессанса национальных идей, который имеет место в мире. Явно полемизируя с постмодернистами, Здравко Млынар, к примеру, полагает, что формы территориальной идентификации оказались сильнее, чем все известные варианты транснациональных или наднациональных общностей. «В демократических или авторитарных странах, на Западе и в третьем мире, международные движения сегодня испытывают болезненный возврат к локальным формам за счет потери значительной части своей аудитории. Все универсальные братства, будь то коммунизм, исламизм или христианство, доказали свою неспособность ослабить привязанность человека к своему кусочку земли, который выступает в качестве фрагментирующегося, но тем не менее необычайно эффективного символа». [26] Во-вторых, постмодернисты постулируют, что люди могут быть членами международного сообщества (точнее, его конкретных компонентов) в обход государства, непосредственно и прямо (например, экологические или правозащитные движения). Это действительно так, но причина кроется не в эпохе постмодерна как таковой, а в широком распространении в мире демократических институтов, принципов и норм. Таково общее свойство либерализма в целом. Наконец, обращает на себя внимание открытое нежелание постмодернистов давать собственные определения основным терминам, и, в частности, понятию «нация». Между тем повод для интересной дискуссии есть. Нацию нельзя жестко определить через общий язык (скажем, его нет в Швейцарии или Бельгии), через расу, культуру, религию (вспомним американскую концепцию «плавильного котла» и «мультикультурализма») или территорию (феномен еврейской, русской или польской диаспоры). В известном смысле, нация может выступать как транстерриториальное понятие: можно жить за пределами своей исторической родины и продолжать отождествлять себя со своей нацией (возьмите пример русской эмиграции, немцев в странах СНГ и т.д.). Нам весьма импонирует достаточно простое определение, данное амстердамским профессором Андре Момменом во время одной из конференций в Нижнем Новгороде. Нацию он предложил определить как сообщество равных людей, добровольно подчиняющихся (или выражающих лояльность) определенным правилам, процедурам и нормам, которые в свою очередь отражают совокупные предпочтения граждан [27]. В том случае, если эти правила, процедуры и нормы воплощаются или отражаются в существующих государственных институтах, то категории национальности и гражданства совпадают. Кроме того, члены нации должны разделять некие общие ценности, выработанные в ходе совместного исторического прошлого (это может быть соборность или индивидуализм, уважение к собственным государственным символам, какие-то элементы религиозного сознания при наличии в обществе доминирующей религии и так далее). Это приводит нас к понятию самоидентификации: человек сам отождествляет себя с большим коллективом людей и воспринимает свою судьбу в неразрывном единстве с судьбой нации. Важно, на мой взгляд, подчеркнуть и тот демократический потенциал, который изначально заложен в таком «вбирающем» определении: стать членом нации в принципе можно вне зависимости от расы или религии, лишь в результате свободного волеизъявления. Так формировалась американская, канадская, австралийская, российская нации. Несколько сложнее дело обстоит с взаимоотношениями нации и государства. Исчерпывающего ответа на вопрос о том, при каких случаях нация дает начало государству, а при каких нет, едва ли можно встретить в современной политологической литературе. Кто-то повторяет марксистский тезис об «исторических» и «неисторических» нациях, кто-то в духе «теории циклов» представляет их в качестве живых организмов, то зарождающихся, то погибающих. Сепаратизм, сецессионизм, ирредентизм и другие формы «дробления» современных государств действительно заслуживают в этой связи нашего самого пристального внимания. Все они в конечном итоге подчеркивают, что территориальность никуда не уходит, а наоборот, продолжает оставаться важнейшим фактором, определяющим развитие мировой геополитики. Дискуссии вокруг того, в какой мере географические факторы влияют на развитие демократии, ведутся давно. Как написал один известный специалист, «настоящая проблема нашего времени - не материальная, а пространственная. Это - проблема масштабов, пропорций и размеров... Единственный способ решить ее - это сделать так, чтобы человек вновь смог восстановить контроль за пропорциями общества, в котором он живет» [28]. Некоторые ученые трактуют относительное снижение значимости территориальной детерминированности политики как альтернативу национализму и шовинизму. Другие полагают, что дробление современных государств-наций приведет к появлению преимущественно региональных и локальных форм политической организации, которые будут более однородны социально, а потому станут более прочными и интегрированными. Но есть и иные взгляды. Вот что пишут по этому поводу Джеймс Андерсон и Джеймс Гудман: «Коль скоро теоретически суверенитет принадлежит народу, то это значит, что дезинтегрируется, «распыляется» наш суверенитет. В этом смысле «размыв» территориальности подрывает демократию и потому порождает оппозицию и сопротивление, что нашло выражение в трудных референдумах по поводу ратификации Маастрихтских договоров в нескольких европейских странах" [29]. Многие западные авторы настойчиво обращаются к анализу тех трудностей и проблем, которые может принести с собой глубокая регионализация. Во-первых, она не синонимична демократизации, если предполагает использование насилия и принуждения. Более того, территориальное обособление той или иной этнической группы, как показывает история, может привести к созданию жесткого и недемократического режима. Во-вторых, критика регионализма и федерализма с демократических позиций касается того, что при этом затрудняется процесс принятия решений, увеличивается вероятность дублирования полномочий и снижается эффективность ответа государства на те или иные внешние вызовы [30]. В-третьих, многие специалисты отмечают возможность паразитирования на регионализации организованной преступности (примеры Сицилии и Чечни кажутся нам достаточно убедительными). Таким образом, регионализация не может трактоваться как универсальное противоядие, гарантирующее различные этнические группы от злоупотреблений и издержек. Права и свободы этнических меньшинств могут ущемляться как на центральном, так и на региональном уровне. Для многих правительств регионализация - это не цель, а средство. То, что при одном режиме можно достигнуть при помощи централизации, при другом - реально обеспечить посредством регионализации. Важно также отметить, что простая "декомпозиция" властных полномочий и переложение их части на плечи региональных властей не решают проблему соблюдения индивидуальных и групповых прав. В политологической литературе часто можно встретить полезное разделение между местной властью и местными сообществами. Эффективность и функциональность последних определяется естественным характером их образования, духом согласия, царящим в них, добровольностью самого принципа ассоциации, важностью общих ценностей и общих связей. В чем же состоят преимущества регионализации с точки зрения внутриполитического развития России? Во-первых, она расширяет возможности для экспериментирования. Это - важный аспект процесса реформирования общества. Цена ошибок проектов, осуществляемых в рамках относительно ограниченной территории, заметно ниже, чем в масштабах столь огромной страны. Во-вторых, существенный объем полномочий, приобретенных регионами, позволяет им дистанцироваться от федеральных властей в тех случаях, когда их влияние несет с собой потенциальные проблемы. Политологические аспекты понятия «регион» подчеркивает и известный исследователь региональной политики в ЕС А. Ландбассо, который пишет: «Если первый этап развития регионалистики характеризовался феноменологией, а второй - рационализмом и плюрализмом, то нынешний ... в своей основе идеократический, плюс к этому - он пронизан антропоцентризмом и одновременным отходом от так называемых общенациональных идей и доктрин… властно-правовой контекст, в который вписан данный регион, настолько важен, что может перевешивать даже материальные детерминанты». [31] С политологической точки зрения регионализм может быть определен как тенденция развития социума, предполагающая ослабление власти централизованного государства и усиление властных полномочий юридически оформленных (или не оформленных) территориальных общностей различного типа. Регионализм можно трактовать как совокупность процессов реформы власти по линии «центр - периферия». По определению В.В. Алексеева, «регионализм - это политико-экономическое движение за самостоятельность территориальных сообществ в области социально-экономических и этнокультурных прав».[32] Представляется, что в данном случае автор использует узкодисциплинарное понимание понятия и применяет его для универсальной научной категории. Политологические определения региона дают нам достаточно важное понимание того факта, что в основе регионообразования лежат не только объективные экономические факторы, но и субъективные, политические. Однако экономическая сущность региона нуждается в теоретическом анализе. Регион не является только географической категорией, т.е. нельзя отождествлять понятия «регион» и «территория». Территориальная составляющая существенна для любого региона, поскольку она является базисом как его формирования, так и его существования. Любой регион представляет собой территорию, но одного территориального компонента недостаточно для того, чтобы назвать территорию регионом. Необходимой предпосылкой формирования региона на определенной территории является наличие специфики экономического состава и организации. Однако существует еще один аспект проблемы. Для формирования региона мало иметь специфику, необходимо ее позиционировать. В связи с этим возникает вопрос о региональ ном менеджменте как форме управления. Появление региона связано с практической самоидентификацией определенной территориальной общности. Усиление роли регионов в современном мире дает основание говорить о возможности появления в их лице новых политико-территориальных образований и становления их как субъектов региональной экономической политики и международных отношений. Особенностью формирования регионов является их трансграничная сущность или, по крайней мере, необязательность принадлежности к территории одного государства. Но все это не отрицает сохраняющегося влияния административно-территориального (территориально-политического) деления конкретного государства. Регион может обладать свойством пограничности, но не быть включенным в процессы формирования трансграничной общности. С одной стороны, для небольших государств не наблюдается четкого разъединения пограничных функций в пространстве, так как основная часть территории страны рассматривается как пограничная зона. С другой стороны, к более крупным странам применима модель М. Мунтяна. Он выделяет три группы факторов и соответственно три уровня становления и развития международных регионов. [33] Первая группа - факторы предпосылочного характера - географичес кий, социально-психологический, культурологический и т. п. Вторая группа - факторы, составляющие основу, сердцевину региона, - экономические. Третья группа - факторы, обладающие при любой конфигурации регионального строения субъективно-волевым характером, - политические. Отсутствие первой группы факторов, утверждает автор, существенно ослабляет систему региональных отношений, а отсутствие второй или третьей - приводит к ее разрушению. В результате свойства и контуры региона могут меняться в зависимости от динамики этих отношений или под влиянием иных факторов (например, столкновения интересов нескольких стран). Внутри региона выделяются субрегионы - локальные группы государств с более тесными и имеющими свою специфику по отношению ко всему региону в целом взаимоот ношениями. Подобная политика в Европе базируется на Европейской рамочной конвенции о приграничном сотрудничестве территориальных сообществ и властей. (К этой конвенции присоединилась и Россия.) В Протоколе № 2 к Европейской рамочной конвенции о сотрудничестве в приграничных областях между органами местного самоуправления или местными властями в рамках межтерриториального сотрудничества отмечено: «В настоящем протоколе под термином «межтерриториальное сотрудничество» понимается любая форма согласованных действий в целях установления отношений между местными органами самоуправления или властями двух или нескольких договаривающихся сторон...». Этот вопрос будет рассмотрен более подробно далее. Идеальным условием региональной самоидентификации является появление лидера, лоббирующей группы и юридически оформленного представительства в уже существующих органах власти. В определенных случаях возможно создание нового политического представительства. Таким образом, образование региона представляет собой абсолютное преобладание процессов автономизации и дезинтеграции социально-территориальных общностей различного уровня. Под субъектом автор понимает минимальную единицу организованной социальной общности, существующую на определенной территории. Как правило, размеры, степень и характер самоидентификации такой общности не позволяют ей стать самодостаточной структурой, поэтому внешние связи для нее более существенны, чем внутренние. Примером территориальных субъектов, существующих в современном мире, могут быть муниципальные образования, различные государственные районы или даже меньшие субъекты. Мы полагаем, что наиболее сильным фактором регионализма является экономический. Именно территориальное разделение труда, формирование экономических рынков, торговля всех уровней и типов, свободное движение капитала, трудовых ресурсов и товаров, интересы хозяйствующих субъектов могут обеспечить экономическую заинтересованность территориальных элит в развитии регионализма. Преодолеть достаточно сильное влияние фактора государственной принадлежности территории и имеющееся административно-территориальное деление можно лишь на основе четко сформулированного экономического интереса. Впрочем, и в условиях глобализации формирование экономических рынков, торговые и инвестиционные потоки и интересы компаний могут не совпадать с государственной территорией и имеющимся административно-территориальным делением. Таким образом, складываются предпосылки для регионализма на основе общих для группы территориальных субъектов экономических интересов. Экономический фактор не единственный при определении границ трансграничного региона, но, вероятно, главный. В его основе лежат особые экономические отношения, складывающиеся между входящими в данный трансграничный регион территориями национальных государств. Глобализация и сопровождающее ее дерегулирование расщепляют хозяйственные комплексы не только в развивающихся и бывших социалистических странах, но и в успешных мирохозяйственных центрах. В силу этого депрессивные регионы - символ мирохозяйственной периферии - проявляются в самых развитых государствах . Таким образом, можно выделить две взаимосвязанные формы регионализма: внутригосударственную и международную. В первом случае имеет место процесс формирования внутригосударственных регионов, когда происходит объединение субъектов внутри государственной территории. Во втором случае мы сталкиваемся с важной тенденцией мирового развития. Рассмотрим генезис указанных тенденций. Реализация регионами своих внешнеэкономических интересов осуществляется посредством влияния на центральную власть изнутри, в рамках системы государственной власти. Международная деятельность регионов осуществляется в таких сферах, как: · территориальная система управления; · трансграничное сотрудничество; · экологическая и культурная безопасности, невоенные аспекты безопасности; · привлечение международных ресурсов для региональных программ; · экономическое и гуманитарное сотрудничества. Выход территориальных субъектов и регионов на международный уровень обусловил появление формы международного регионализма. Межгосударственный регионализм рассматривают с различных точек зрения. Как правило, его расценивают как элемент модернизации и прогресса. При этом регионализм часто признается угрозой государству, несущую опасность фрагментации, сепаратизма. Фактически регионализм отличается по характеру, также как по силе, и невозможно создать единственную модель (или теорию), объясняющую все варианты. Существующие в современном мире транснациональные регионы формируются, прежде всего, на экономической основе. Как правило, это своеобразные индустриальные, торговые и финансовые коридоры, системы осуществления транзакций, связывающие ведущие индустриальные центры. Каркасом формирования транснационально го региона является некая система экономических взаимосвязей, выгодных участникам региона. Сам по себе экономический регионализм не должен и не может быть принципом создания нового мирового экономического порядка. Экономический регионализм скорее неизбежное следствие существования различных региональных торговых зон и торговых союзов. Сотрудники Гамбургского института экономических исследований, рассматривая влияние западно-европейской, североамериканской и азиатско-тихоокеанской интеграции на развитие мировой торговли, показывают, что уже в начале 90-х гг. на долю европейского региона приходилось 32% мирового производства, американского - 30%, азиатско-тихоокеанского - 23%.[34] Таким образом, еще до «проявления» экономических последствий распада социалистической системы три макрорегиона охватывали 85% мирового производства. Особенностью современного экономического регионализма является то, что большинство экспертов не считает региональную интеграцию альтернативой мировому рынку в целом. Региональные группировки, даже такие мощные, как ЕС, с экономической точки зрения являются лишь объединениями, призванными совместно защищать свои рынки и завоевывать чужие. Региональная интеграция не может эффективно препятствовать дальнейшему развитию мировой торговли и процессу ее либерализации. Процесс регулирования торговых отношений между интеграционными блоками замкнут на универсальные структуры, такие, как Всемирная торговая организация (ВТО), Международный валютный фонд (МВФ) и Международный банк реконструкции и развития (МБРР). Итак, усиление регионализма в современном мире на первый взгляд противоречит тенденции глобализации. Тем не менее, глобализация и регионализм - понятия взаимосвязанные. Одновременное существование тенденций регионализма и глобализации в современном мире и их взаимозависимость приводят к ослаблению роли государства. Эффект децентрализации при этом может рассматриваться как следствие глобализации и регионализации. Эти взаимосвязи в большей степени видны при рассмотрении отличий «нового регионализма», присущего международным отношениям конца 20 в., от регионализма, существовавшего ранее. Профессор Бьорн Хеттне предлагает следующую классификацию этих отличий [35] Ведущими акторами мировой финансовой системы остались государства, но усилилась роль региональных группировок, международных организаций и новейших образований в лице транснациональных корпораций, способных оказывать существенное влияние на мировые финансовые рынки. Однако неравномерное экономическое развитие стран и конкуренция между ними не исчезли, глобализация даже усилила этот процесс. Новый регионализм действительно оказывает влияние на привычную роль государства. Это изменение на первый взгляд можно определить как уменьшение роли государства. На самом же деле современное государство просто модифицирует рычаги управления экономикой. К примеру, механизм принятия решений финским государством в области приграничного сотрудничества частично «переехал» в штаб-квартиру ЕС, но при этом комиссия европейских сообществ стала соответственно механизмом государственного воздействия на экономику. Механизмы региональной политики пространственно разобщены, но функционально едины. Именно государство сыграло важную роль в формировании открытой экономики: оно взяло на себя функции стимулирования экспортных производств, поощряя вывоз товаров и услуг, содействуя кооперации с зарубежными фирмами, развитию внешнеэкономических связей. Создана прочная правовая база, облегчившая приток внешних инвестиций, технологий, рабочей силы, информации. В результате единство рынка подтверждается финансовыми операторами по обменным курсам, облигациям, акциям. Сохранение роли государства аргументируется и интересами экономической безопасности. К. Курц - экс-президент Американской политологической ассоциации в своей статье «Глобализация и американская мощь» отметил: «Государства выполняют жизненно важные политические социальные и экономические функции, и ни одна другая организация не соперничает с ними в этом отношении». И далее: «Мы не должны задаваться вопросом о том, что случится с обществом и экономикой, когда государство начнет отмирать, поскольку мы имеем на этот счет слишком много примеров. Наиболее очевидным является Китай в 1920-х и 1930-х гг. и многие африканские государства после обретения ими независимости, а также в настоящее время постсоветская Россия. Чем менее достаточным является государство, тем более вероятно, что оно распадется на составные части или окажется неспособным адаптироваться к транснациональным переменам. Вызовы меняются, но государства выдерживают». [36] Приведенный тезис может быть отнесен и к России 90-х гг. 20 в. Сложно ожидать, что какая-то научная школа в настоящее время готова предложить комплексное видение того, к чему приведет эрозия традиционных принципов этничности, национальности и территориальности и как будут конкретно выглядеть так называемые переходные формы. Но крайне важно серьезно отнестись к проблеме "сжимающегося пространства" для государственных суверенитетов в меняющемся мире. В лексиконе политологов уже появились два взаимно сопряженных термина – «фрагмеграция» и «глокализация» [37]. Оба они отражают необычайно противоречивый характер современных политических процессов, подчас сочетающих в себе разнонаправленные векторы перемен. Нельзя не согласиться, что «под вопрос ставятся не только размеры существующих политических образований и даже не демаркация границ между ними... Во время этого перехода, характеризующегося подвижными лояльностями, новыми формами идентичности и многочисленными уровнями юрисдикции, мы видим рождение более сложного и разного, но одновременно и более унифицированного мирового порядка по сравнению с простой системой суверенных государств» [38]. Одна из важнейших проблем при этом состоит в том, что нерегулируемые проявления этнорегионализма чреваты кровопролитием. Оборотная же сторона медали такова, что проблема сохранения территориальной целостности государств все чаще решается путем насилия. Это - тот «сценарий», которого Россия должна стараться избегать в будущем. Начавшаяся в начале девяностых годов политическая и социально экономическая трансформация страны, в ходе которой происходил слом тоталитарной системы, освободил существовавший регионалистический потенциал, который подавлялся и замалчивался. Таким образом, нельзя сводить причины возникновения российского регионализма к распаду существовавшего государства СССР. Дело также не заключается в «злой воле» Кремля или региональных лидеров, хотя, конечно, нельзя из процесса регионализации убирать субъективный фактор. За последние годы было допущено много ошибок, в том числе и в региональной политике, в частности, отсутствие продуманной стратегии в отношении регионов. По мнению Мари Мендрас, в общественном сознании «преобладает идея, что Москва стала жертвой неправомочного действия республиканских президентов и региональных губернаторов. Такой подход наиболее неприятен самоуверенным москвичам, особенно тем, которые традиционно презирают провинциальных администраторов. Реальность, как всегда, является более сложной. Москва не является ни жертвой, ни мучителем (victimizer). Отношения между региональными и центральными акторами — не продукт исключительно борьбы за власть и прерогативу; они — также продукт уменьшения материальных ресурсов и взаимной зависимости». Начавшийся и нарастающий разрыв в социально-экономическом уровне российских регионов связан, прежде всего, с переходом на рыночные отношения и уходом от централизованной плановой системы советской экономики. Рыночные отношения вызвали структурную перестройку народного хозяйства, которая коснулась и регионов. В настоящее время произошли существенные изменения в процессах регионализации, в том числе и по линии взаимоотношений Центр - регионы. Эти изменения привели к началу формирования нового российского регионализма, подобного европейскому. Однако попытка введения четвертого уровня власти, который будет находится между двумя — центральным и региональным уровнями, безусловно, привносит определенную специфику в этот процесс, что еще больше усложнит поиск новой региональной идентичности, самоидентификации регионов. Новый российский регионализм означает переход к универсальным механизмам и закономерностям регионализации. Осмысление этого процесса позволит преодолеть господствующее в российской политологии отождествление центральной власти, Центра с самим государством и восприятия процессов регионализации, самого принципа регионализма как крушения этого государства. Необходимо понимание того, что государство — это не только Центр, но и его регионы, субъекты Федерации. В настоящее время в России происходит процесс перераспределения полномочий внутри государства, между его Центром и регионами. Это сложный и длительный процесс, который должен стать предметом глубокого теоретического анализа в современной российской регионалистике. |
1 2
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Теоретические и методологические аспекты категории «доходы населения» Э. в программе широко освещаются основы теории государственных и муниципальных финансов: их место в экономики России, структура финансовой... | | 5Порядок оформления контрольной работы 12 7 Вопросы к зачету по дисциплине... Антикризисное управление являются одним из ключевых элементов рыночной экономики. Антикризисное управление как наука изучает теоретические,... |
 | Основные теоретические и методологические аспекты прекращения деятельности юридическими лицами Целью выполнения работы является раскрытие понятие прекращения деятельности предприятием и рассмотрение порядка учета информации... | | I. Теоретические аспекты организации внеурочной деятельности по истории... Проблемы внеурочной деятельности в современной педагогической и методической литературе |
| 1. Теоретические аспекты менеджмента в России и их особенности… ... | | Тема Историко-методологические аспекты теории государства и права Историко-теоритические предпосылки возникновения и развития науки о праве в России. Развитие отечественной науки о праве и государстве... |
| Тема Историко-методологические аспекты теории государства и права Историко-теоритические предпосылки возникновения и развития науки о праве в России. Развитие отечественной науки о праве и государстве... | | Московский государственный институт электроники и матемптики (технический университет ) В данной работе мною будут рассмотрены теоретические и практические аспекты темы, изучающей национальные интересы России |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Требования, предъявляемые к проектам. Методологические аспекты управления проектной деятельностью. Технологии и методы управления... | | Рекомендованные темы рефератов по специальности Организационно-методологические и методические аспекты обеспечения экономической безопасности |
| Известия высших учебных заведений Методологические и теоретические вопросы описания новизны результатов научно-педагогических | | Курсовая работа по курсу «Мировая экономика и международные экономические... Теоретические аспекты государственного регулирования внешнеэкономической деятельности |
| Примерные темы рефератов для аспирантов по курсу «История и философия науки» Философско-методологические аспекты формирования концепции развития национальной экономики | | Е. А. Омельченко // Теоретические и методологические проблемы современных... Вуза в процессе обучения / Е. А. Омельченко // Теоретические и методологические проблемы современных наук: материалы IV международной... |
| Методологические аспекты построения курса теории перевода в специальном языковом вузе Планируемые результаты освоения обучающимися основной образовательной программы начального общего образования | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Теоретико-методологические аспекты анализа Н. И. Кареевым проблемы объективного и субъективного в социологии |
