содержались также положения о неделимости, целостности территории и полном суверенитете Республики Косóва, о том, что ее официальным языком является албанский. В то же время конституция подтверждала право граждан иных национальностей использовать свою национальную символику, гарантировала равенство граждан в их правах и обязанностях, их равное право на защиту перед государственными органами без различия национальной, расовой, половой, религиозной принадлежности, политических убеждений, образования, социального происхождения и т.д.
Сравнительный анализ идеологии сербского и албанского национальных движений показывает, что практически невозможно было примирить две радикальные – великосербскую и великоалбанскую – программы, два антидемократических течения тоталитарного типа, так же как и поддержать одно из них[40]. Это подтверждает, в частности, Меморандум форума албанских интеллектуалов Косóвы, принятый в 1995 г., который можно считать общенациональной программой албанского движения в Крае.
«...Запад часто узнает албанскую историю из сербских пропагандистских материалов, – говорилось в Меморандуме. – Из-за своего геостратегического положения албанцы долгое время находились под долгой римской, византийской, турецкой и славянской оккупацией». Говоря об исторических корнях возникновения «албанского вопроса», авторы Меморандума писали, что он был создан мировыми державами еще на Берлинском конгрессе 1878 г., где албанцы не были признаны нацией. Позднее это подтвердила и Версальская конференция в 1919 г., в результате чего албанские земли «были оккупированы Сербией, Черногорией и Грецией»[41].
По мнению авторов, термин «меньшинство» относился лишь к части албанского народа, сознательно разделенного по разным административным единицам в Югославии[42]. Это разделение «было методом проведения сербско-черногорской и македонской колониальной политики». Албанский вопрос в бывшей Югославии – это проблема прав и свобод человека, и в то же время проблема разделенного народа, говорится в Меморандуме. Албанский народ требовал уважения его политического и национального волеизъявления, писали авторы, поскольку в бывшей Югославии албанцы были по численности третьим народом после сербов и хорватов. Но албанцы, как неславянский народ, были лишены права иметь свою собственную республику в составе бывшей югославской федерации. Им не было разрешено объединиться и со своим национальным государством.
Путь обретения самоопределения деятели албанского национального движения, ссылаясь, как и сербские политики, на документы ООН, видели в проведении референдума под международным протекторатом, который «уважал бы выраженную на плебисците волю к политическому и национальному статусу и не представлял бы угрозы новому международному порядку». Под конец авторы утверждали, что «справедливое решение албанского вопроса означало бы и изменение государственных границ». «Границы не являются неприкосновенной святыней», – писали они, ссылаясь на распад СССР, ЧССР, СФРЮ и объединение Германии[43].
Вместе с тем надо отдавать себе отчет в том, что требование отделения Косова от Югославии и требование создания «Великой Албании» – вещи совершенно разные. Дело в том, что на албанском этнополитическом пространстве существуют три образования, три центра притяжения – собственно Албания, Косово и районы Македонии, где албанцы составляют большинство. Отношения между албанцами, косоварами и македонскими албанцами далеко не идеальны. О политических лидерах и говорить нечего. Объединение в одно государство неизбежно приведет для большей части из них к утрате влияния и власти. Поэтому, хотя «великоалбанская идея» и существует, говорить о ней как о реальной программе, вероятно, невозможно. Не говоря уже о том, что она отнюдь не «лучше» и не «хуже» подобных идей создания этнических государств в максимальных границах, которые в разные периоды ХХ в. в разной форме и на разной социально-политической основе возникали у национальных движений и других балканских народов. Более того, «великоалбанская идея», как и все прочие идеи подобного рода (будь то у сербов, хорватов, мусульман Боснии, болгар, македонцев или греков), не может осуществиться, что и показала история ХХ века.
Косовский кризис 1999 г. стал труднейшим испытанием для всей системы международных отношений, едва не поставив мир на грань войны. Формально – войны за «сербское наследство». Но «постъюгославский кризис» стремительно превратился в региональный и грозился распространиться на весь мир. И Москва, и Вашингтон, и Брюссель вольно или невольно оказались заложниками политики, которую вел тогдашний президент СРЮ С. Милошевич, поставив на карту судьбу не только собственного народа, но и всего мира. Было бы, однако, несправедливым возлагать ответственность за это только на сербских националистов, а также их врагов из Армии освобождения Косóвы – националистов албанских. То, что и начало косовского кризиса, и его завершение едва не привели к военно-политической конфронтации между НАТО и Россией, лежит и на совести наиболее радикальной и консервативной части военно-политических элит этих стран, по-прежнему вдохновлявшихся воспоминаниями о холодной войне и руководствовавшихся упрощенными стереотипами[44].
Хронологические, хорологические и сущностные параметры кризиса
В октябре 2000 г. С. Милошевич в результате поражения на выборах президента СРЮ 24 октября и последовавших событий был отстранен от власти, 31 марта 2001 г. арестован. 28 июня 2001 г. – выдан Международному уголовному трибуналу по бывшей Югославии в Гааге, в тюрьме которого 11 марта 2006 г. умер во время следствия, так и не дожив до вынесения приговора суда. События в Сербии в период правления коалиции оппозиционных партий – прежде всего Демократической партии Зорана Джинджича, а вскоре после его убийства 12 марта 2003 г. – Бориса Тадича и Демократической партии Сербии Воислава Коштуницы – в начале первого десятилетия ХХI в. стали приобретать драматический характер и свидетельствовали о приближении развязки. Неуклонная последовательность предпринимавшихся противостоявшими сербской и албанской сторонами шагов по легитимизации собственной позиции подтверждали такой вывод большинства экспертов и политических наблюдателей: 28-29 октября 2006 г. – референдум по конституции Сербии, которая провозгласила Косово неотъемлемой частью Сербии, без участия албанцев Косово; 18 ноября 2007 г. – парламентские выборы в Косово, бойкотировавшиеся сербами, проживающими в крае; 20 января – 3 февраля 2008 г. – президентские выборы в Сербии, бойкотировавшиеся косоварами. Таковы были основные политико-правовые вехи на пути к 17 февраля 2008 г.– провозглашению албанской общиной Косово его независимости и его отделения от Сербии.
Анализируя ситуацию в Косово в 1999–2008 гг., т. е. от резолюции ООН № 1244 (от 10 июня 1999 г.) и до акта провозглашения независимости в контексте проблемы статуса этой территории, должно исходить из того, что перед нами острый, исторически обусловленный кризис в отношениях между двумя народами и их политическими классами. Для того, чтобы способствовать его реальному разрешению, не должно становиться ни на сторону сербов, ни на сторону албанцев Косово, не поддерживать ни Белград, ни Приштину. Точно также не стоит выступать a priori ни за независимость, ни против нее. Главная задача политиков, дипломатов, аналитиков – найти методы смягчения межэтнических противоречий и нормализации отношений между двумя народами, а также форму разрешения внутриполитического кризиса, имеющего и внешнеполитическую составляющую, избежать превращения Косово в постоянный конфликтогенный фактор регионального, общеевропейского и глобального масштаба.
Одной из центральных тем дискуссий остается проблема соотношения внутреннего и внешнего фактора. Сторонники «конспирологического» взгляда на исторический процесс, сочетающегося с абсолютизацией геополитических концепций конца ХIХ – первой половины ХХ вв., видят первопричину создавшейся конфликтной ситуации исключительно во внешнем вмешательстве. Они рассматривают сербский народ как единое в политическом отношении целое, как жертву «всемирного католического и/или мусульманского заговора» против православия, а сербское государство – как вечного «имманентного» союзника православной России (в действительности – полиэтничного и поликонфессионального государства), который «по-братски» должен следовать в фарватере ее внешней политики, которая одна только-де и может обезопасить Сербию от происков враждебного окружения. В их глазах события в Косово – это продолжение извечного конфликта Запада и Востока, еще одно проявление холодной войны.
Другие исследователи полагают, что в основе конфликта лежат, прежде всего, сложные взаимоотношения двух народов, проживающих длительный исторический период на одной территории, в процессе модернизации, транзиции и национального самоопределения. По их мнению, конфликт носит не всемирный, а локальный и, до некоторой степени, региональный характер. Однако он был и остается тесно связанным с положением и интересами крупнейших мировых держав и военно-политических союзов. Их лидеры и правящая часть политического класса часто имеют искаженное представление о сути ситуации, ложно трактуют собственные интересы и в результате этого делают ставку то на одну, то на другую сторону во внутрибалканских конфликтах. Навязывая своим «младшим партнерам» искусственные этнотерриториальные границы, эти государства или организации оказывались и оказываются вовлеченными в локальные конфликты, позволяют собой манипулировать балканским политикам и зачастую получают ситуацию, обратную желаемой. Однако это – политическая, правовая психологическая и прочая реальность, не имеющая ничего общего с теорией «заговора».
Характер конфликта, вызвавшего кризис, определяют несколько факторов. Во-первых, противоречия между двумя народами в их современном обличье начали проявляться еще в конце ХIХ – начале ХХ вв.; во-вторых, что отношения между сербами и албанцами далеко не всегда были конфликтными[45].
Как отмечалось выше, это было связано с внутренним кризисом как СФРЮ, так и Сербии. Кризис сербской государственности, который обострился с приходом к власти Слободана Милошевича в конце 1980-х гг., к сожалению, продолжается и поныне[46]. Именно на волне этого кризиса С. Милошевич и поднялся к вершинам власти. Поскольку албанцы, проживающие вне территории собственно Албании, составляли национальное меньшинство в Сербии (в то же время на территории Косово они являлись абсолютным большинством), Македонии, Черногории и Греции и у них, так же как и у других народов Балканского региона, идет процесс национального самоопределения, кризис объективно имеет и региональное измерение.
Косовская проблема оказывает негативное воздействие на международные отношения. В этом плане можно выделить с несколько кризисов – кризис международных организаций, прежде всего ООН и ОБСЕ, а также ЕС; кризис миротворчества, превращающийся в попытки навязать решения внутренних конфликтов извне; кризис международной дипломатии; кризис в отношениях России и «Запада» – США, НАТО и ЕС. Последний, впрочем, перерос в глобальный.
Парадокс развития ситуации в Косово и шире – на постъюгославском пространстве – состоит в том, что межэтнический конфликт порожден сугубо внутренними причинами, прежде всего историческим процессом национального самоопределения. Однако в его разрешении (в какой форме – иной вопрос) зачастую решающую роль играл внешний фактор, который – путем проведения новых границ – вел к созданию новой внутренней конфликтности в будущем. В этом отношении «механика» межэтнических и межгосударственных отношений не претерпела изменений с 1878 г., со времени Берлинского конгресса[47].
Кроме того, свое воздействие оказывают и две неизменные черты балканского политического сознания – политика рассматривается преимущественно сквозь призму этнического самосознания и межэтнических отношений; каждое национальное движение, каждое государство стремится добиться полного совпадения границ своего этноса (часто безосновательно преувеличенных) с границами «своего» государства, что воспринимается как обретение «справедливости» с исторической, социальной и национально-этнической, а зачастую – и конфессиональной точек зрения.
В то же время сербы и косовские албанцы – это не только два конфликтующих друг с другом этноса. Несмотря на значительные этно-культурно-конфессиональные различия, обоим этносоциальным организмам присущи типологическая и региональная однотипность и обусловленные этим проблемы – запаздывающая модернизация, проблемы переходного периода, техническая отсталость, заинтересованность в иностранных инвестициях и займах, выстраивание новой правовой системы, переход от «социалистической демократии» к демократии парламентской, безработица, коррупция и т.д. Они представляют собой два однотипных постсоциалистических социума, перед которыми стоят задачи ускоренной модернизации, совпавшие по времени с переходом от распределительной экономики к рыночной и от авторитарного общества к демократическому, а также национального самоопределения. И открытым остается ответ на вопрос: когда и как они смогут преодолеть этот барьер?
Конфессиональное сознание является лишь одним из элементов этнического и национального самосознания народов распавшейся Югославии, элементом, который в силу обстоятельств в данной ситуации играет и политическую роль. А отождествление сербского национального самосознания исключительно с православием и албанского – исключительно с исламом не только исторически не корректно, но и ведет в политический тупик. Сербо-албанские противоречия вызваны иным – сложным комплексом социальных и национальных обстоятельств, в которых религия играет подчиненную роль. Конфликт в Косово – это в своей основе этносоциальный конфликт, а отнюдь не эпизод «всемирной борьбы ислама с православием» или пресловутого «конфликта цивилизаций».
Особый интерес вызывает не только вопрос о том, какой тип общности – гражданской или этнической – имеет право на самоопределение, которое будет признано международным сообществом, но и вопрос о том, кто является субъектом самоопределения в Косово с точки зрения развития албанского этноса[48]. Иными словами, о чьем самоопределении идет речь – албанцев или косоваров? А этот вопрос тесно связан со следующим – после возможного возникновения независимого Косово – как дальше будет выстраиваться этнополитическая и государственная система Балкан. Превратится ли субэтнос албанской нации в Косово в особую этнополитическую (а может быть, со временем, и лингвистическую?) общность, и таким образом будут существовать два государства с этнически родственным составом населения? Или же пойдет процесс постепенного объединения Албании и Косово, который может охватить и некоторые территории, населенные албанцами в сопредельных государствах. Вопрос же об особенностях развития и этнополитического самосознания сербов Косово также требует особого изучения.
На данном этапе главной является проблема их национального самоопределения, причем именно его этнотерриториальные аспекты. Это объясняется тем, что оба народа длительный исторический период проживали на одной территории, и постепенно между ними сложились конфликтные взаимоотношения. В известной мере наблюдаемый нами конфликт можно назвать и гражданским, протекавшим в различных формах. Он проходил и происходит в условиях, когда отсутствие или незрелость гражданского общества является одним из важных «конфликтогенных» факторов. Это делает его чрезвычайно трудно разрешимым, поскольку гражданское общество невозможно создать быстро и тем более невозможно создать его извне.
Косово стало еще одним подтверждением «общеюгославского» явления: при полном крахе прежней интернационалистской идеологии, при отсутствии гражданского общества, в условиях социальной маргинализации и распада государства в массовом сознании понятие «национальность» отождествляется с понятиями «нация» и «государство». Понятие имущественного права и социальных гарантий связывается лишь с принадлежностью индивида к этнической общности, которая якобы только и может обеспечить эти гарантии, будучи субъектом всех видов права. Коллективные права и статус преобладают над индивидуальными: вместо примата прав гражданина, индивидуума по-прежнему провозглашается примат права коллективов, общностей, – на этот раз не социальных, а этнических. В таких условиях неизбежно и возникновение конфликтов (при отсутствии традиций согласования интересов в политической культуре) и общая криминализация. В этом смысле войны на постъюгославском пространстве, в том числе и в Косово – это войны гражданские по характеру, и, одновременно, войны из-за отсутствия гражданского общества и войны, проходящая в процессе его становления.
Когда речь о методах и формах определения статуса Косово, надо думать не только о конфигурации границ, но и о сути конфликта, о том, как его если не решить, то смягчить. Также надо отдавать себе отчет в том, что нет ни некоей монолитной Сербии «вообще», ни монолитного Косово «вообще». И среди сербов Сербии и Косово, и среди албанцев Косово есть люди разных политических взглядов, которые по-разному смотрят и на будущее края. Это показали ход избирательных кампаний во время президентских, парламентских и местных выборов, а также их итоги. Сербия Бориса Тадича – одна, а Сербия Воислава Шешеля – совершенно иная. Косóва Хашима Тачи – это не Косóва Ибрагима Руговы.
Внешнее военное вмешательство 1999 г. на сомнительных правовых принципах, тем не менее, остановило войну |
