внутри государства. Однако межэтнический конфликт, ведущий к его распаду, погасить не удалось, он лишь приобрел иные формы и динамику. К сожалению, демократические процедуры пока остаются не формой новой политической – т.е. правовой и консенсусной – культуры на полиэтничной гражданской основе, а формой межэтнического конфликта. Пока не удалось осуществить ни идею полиэтничного общества, ни создать подлинно правовую демократическую систему власти, ни выстроить эффективную экономическую систему, что обеспечивало бы равноправие всех граждан, вне зависимости от национальной и конфессиональной принадлежности. Связано это, не в последнюю очередь, с тем, что оба общества – сербское и косовско-албанское – по социальной сути, традициям межэтнических отношений, правовой культуре и стадии развития отличаются от стран Западной и Средней Европы, не говоря уже о США. Поэтому зачастую предлагаемые и реализуемые международными организациями мероприятия вели и ведут к противоположным от ожидаемых результатам. В результате ситуация вместо того, чтобы измениться принципиально, лишь развернулась на 180 градусов. Преследование и вытеснение албанского населения из Косово по этническому признаку сменилось на преследование и вытеснение населения сербского в соответствии с прежним принципом: «один этнос – одна конфессия – одна территория – одно государство».
Концептуальная ошибка Запада – США и стран ЕС, объединенных в НАТО, состояла в том, что своей опорой в борьбе против сербского национализма и авторитаризма он сделал иной – албанско-косовский – национализм и авторитаризм. В результате столкнулись два авторитаризма – иной политической культуры не было ни у сербов, ни у косовских албанцев (а также ни у албанцев Албании) и два терроризма – государственный и антигосударственный. Затем и Сербия, и Косово вступили в трудный и противоречивый этап преодоления авторитаризма и этнической нетерпимости. Со своей стороны, Россия сделала слишком большую ставку сначала на С. Милошевича, а потом на В. Коштуницу, ставшего фактическим, но неудачливым продолжателем его политики.
В 1999 г. последовало удаление только сербских вооруженных сил и разоружение только сербской стороны. По отношению к вооруженным формированиям косовских албанцев идентичных мер предпринято не было. После самопровозглашения независимости начала формироваться и армия Косово, в которой сербы служить отказываются.
Если же говорить об элементах кризиса в Косово, то, прежде всего, это – конфликт между двумя национальными движениями, а также между государством и этносом в процессе национального самоопределения, понимаемого и воспринимаемого как создание моноэтничной государственности. Кроме того, ситуацию в Косово можно рассматривать и с точки зрения взаимоотношений центр – периферия. Выше уже отмечалось, что проблема Косово является одним из последствий распада многонациональной этнотерриториальной федерации – Югославии (СФРЮ и СРЮ).
Статус Косово – это проблема целостности полиэтничного государства, каковым является Сербия. Перед Белградом стоял и стоит нелегкий вопрос, с которым рано или поздно сталкивается каждое полиэтничное и многонациональное государство – как сохранить свою целостность – методами централизации, унификации и силового подавления, или же предоставлением максимальной, в том числе и национальной, свободы. Эту же проблему придется решать властям полиэтничного Косово (Косовы) после самопровозглашения независимости.
А до этого косоварам надо было решать, как осуществить свое самоопределение и добиться создания национальной государственности вплоть до обретения государственной независимости в полном объеме и национального суверенитета – путем ли сохранения «своей» территории и государственности в составе полиэтничного государства (автономия, федерация, конфедерация и т.д.) или же обязательным отделением, используя в том числе и методы вооруженной борьбы.
С этой точки зрения нельзя не упомянуть проявления до 1999 г. как государственного террора по этническому принципу со стороны сербского государства по отношению к албанскому национальному движению, так и антигосударственного террора со стороны албанского национального движения в Косово (а после 1999 г. – его протогосударственных структур) по отношению к сербам и сербскому государству.
Существенную роль играют и политико-идеологическая и психологическая составляющие. В политическом манипулировании активно используются увязываемые с этническими конфессиональные мотивы, которые отождествляются с так называемым «цивилизационным».
Кроме того, современным балканским государствам и национальным движениям присуще стремление превратиться из объектов международных отношений в их равноправных субъектов. Суть политики Сербии, как и остальных балканских государств, принципиально изменилась: они не могут и не хотят больше быть ни «мостом» между «Востоком» (Россией) и «Западом», ни ареной борьбы между ними. Это отразилось во внешнеполитических доктринах практически всех постъюгославских государств.
В то же время в двусторонних отношениях и взаимных представлениях друг о друге сказывается неспособность как сербского, так и косовско-албанского современного политического класса отрешиться от политики 1980-х – начала 2000-х гг.
На пути разрешения ситуации в Косово – смягчения межэтнических противоречий и установления стабильности в регионе – находится множество препятствий. Прежде всего обе стороны воспринимают Косово как исключительно «свою» этническую территорию без иноэтничного населения. В нынешнем дискурсе национальной идеологии и психологии одной – сербской стороной (по крайней мере, значительной частью сербского общества) отделение Косово воспринималось бы как национальная трагедия, а другой – косовско-албанской в подавляющем большинстве – воспринималась бы как трагедия неотделение. Ни одна из сторон не воспринимает Косово как полиэтничную, но исключительно как моноэтничную территорию и государственное образование[49].
В этих обстоятельствах дополнительным негативным фактором является этническое насилие, использованное обеими сторонами и воспоминание о нем. Воспоминание о насилии и преступлениях (как индивидуальных, так и массовых, зачастую не расследованных и не наказанных)[50] является элементом национального самосознания и исторической памяти и, следовательно, – фактором политики. У обеих сторон – как национальных движений – в силу специфики их исторического развития отсутствует правовая консенсусная и демократическая культуры. И это не вина их, а беда.
Это привело к тому, что в условиях, когда общественное движение и самосознание практически тождественно национальному движению и самосознанию, сформировались независимые и самоизолировавшиеся друг от друга, почти не способные к диалогу политические системы и государственные структуры, основанные на этнической самоидентификации. Албанское население Косово и власти Приштины давно бойкотировали любые формы политического волеизъявления, организованные сербскими властями, а сербское население собственно Сербии и Косово, а также официальный Белград игнорировали подобные же мероприятия косовско-албанской стороны на территории Косово. Можно привести в пример референдум 2006 г. по проекту новой конституции Сербии: Косово было провозглашено неотъемлемой частью территории Сербии без учета мнения проживающего там албанского населения. По тому же «принципу» прошли и парламентские выборы в Косово в 2007 г. Равно как президентские, парламентские выборы, а также выборы в местные органы власти в Сербии в 2008 г. Не приняв участие в выборах в Косóве и не признав акт самопровозглашения независимости Косóвы 17 февраля 2008 г., сербские политики этой области (не без поддержки части официального Белграда) провозгласили создание собственных органов власти, не подчиняющихся Приштине. А те, в свою очередь, не были признаны ни Приштиной, ни международным сообществом.
И сербские, и косовско-албанские политические лидеры находились и находятся под давлением своего общественного мнения, что не позволяет им пойти навстречу друг другу. Даже тем из них, кто готов был бы это сделать. Можно предположить, что ситуация начала медленно меняться во второй половине 2008 г. Политические классы поставлены в такие условия, когда уступка – реальная или мнимая – означает политическую смерть. К сожалению, многие политики с обеих сторон не только не пытаются выйти из этой ситуации, но и продолжают играть на живучей этнонационалистической идеологии и психологии, надеясь таким способом заработать голоса избирателей. Таким образом, с обеих сторон мы видим кризис и политического сознания – идеологии и психологии, и политической культуры.
Крайне слаба гуманитарная составляющая – трагедии беженцев и перемещенных лиц также используются политиками с обеих сторон в собственных интересах. Однако очень мало делается для обеспечения их социальных и иных прав.
Сербское меньшинство в Косово оказалось в драматическом положении: оно находится между двух огней и полностью дезориентировано. Пока ни Белград, ни Приштина не являются для него партнерами, которым можно доверять.
Ни одна из сторон не избавилась и не отреклась от конфликтной и антидемократической традиции недавнего прошлого. До сих пор не только не были принесены взаимные извинения.
Если же говорить о внешнем факторе, то однозначная поддержка извне идеи независимости, фактически – моноэтничной государственности, тем более самопровозглашенной, равно как и поддержка централизма и унитаризма, на деле означает поддержку национально-радикальных течений с обеих сторон, в то время как требуется поддержка умеренных, склонных к нахождению взаимопонимания группировок – что и было провозглашено при создании «тройки» – Россия, ЕС, США. Однако и однозначная поддержка извне целостности Сербии также стимулирует национальный радикализм с обеих сторон.
Признание этнической государственности, созданной путем этнического насилия, неприемлемо ни с точки зрения России, ни ЕС, ни США. Драма Косово (Косóвы) состоит в том, что не только отделение и провозглашение ее независимости, но и сохранение края в составе Сербии в нынешних условиях воспринимается как этническое насилие, как победа «линии» С. Милошевича.
Решение проблемы Косово состоит не в том, чтобы провести новую границу. Скорее, наоборот, как и раньше, новые границы породят новые противоречия и новые конфликты – новая основа конфликтности – новые этнотерриториальные притязания. И с этой точки зрения независимость Косово, равно как и целостность Сербии – не являются решением.
Кроме того, вряд ли целесообразно было выставлять временные рамки для переговоров – этого не было сделано ни в одном затяжном конфликте подобного рода. В данном же случае сторонам нужно было дать возможность преодолеть груз прошлого, посмотреть друг на друга иными глазами.
Возможно ли (было) сохранить единство Сербии или (не)разрешимая проблема статуса
В международном дипломатическом и научно-аналитическом сообществах различные варианты урегулирования проблемы Косово дебатировались уже давно[51]. Оглядываясь в прошлое, рассмотрим некоторые из них.
Если ставить своей целью сохранение Косово в составе Сербии, то официальному Белграду и сербскому общественному мнению прежде всего надо было найти ответы на два вопроса: во-первых, возможно ли и как заставить албанцев отказаться от de facto обретенной ими после 1999 г. государственности; во-вторых, в состоянии и каким путем Сербия могла бы обеспечить свою власть, свой контроль в (или над) Косово? На оба эти вопроса было трудно дать отвечающий реальности положительный для сербской стороны ответ.
Однако если все же теоретически представить себе возможность существования Сербии как полиэтничного государства, в котором албанцы были бы вторым по численности народом и народом, составляющим большинство на территории Косово, то первым шагом к примирению должно стать взаимное признание вины перед другой стороной и взаимные извинения лидеров и государственных деятелей. Обе стороны должны признать полиэтничный характер общей территории проживания – Косово, а также равенство права и возможностей всех его жителей. Независимо от социальной природы государства и этнического состава его населения.
С чисто практической точки зрения сохранение связи Косово с Сербией в той или иной форме означало бы прекращение взаимного политического бойкота и формирование общей – полиэтничной – партийно-политической системы и структуры государственного управления[52]. Это означало бы предоставление равных прав всем гражданам Сербии и Косово независимо от этнической и конфессиональной принадлежности, равного активного и пассивного избирательного права, занятие албанцами по национальности высших должностей в органах законодательной, исполнительной и судебной власти в Белграде и, с другой стороны, соответственно занятие таких же должностей сербами в Приштине (например – вице-президент, вице-премьер, вице-спикер, министры, руководители парламентских комитетов и т.д.). В парламентах (а то, что Косово представляло бы собой как минимум автономное образование, не подлежит никакому сомнению) национальным фракциям – албанской в Белграде и сербской – в Приштине – независимо от их численности должны быть предоставлены реальные права в некоторых заранее оговоренных вопросах – даже права veto и определены соответствующие правовые механизмы разрешения конфликтных ситуаций. Это и могло бы стать реальным соединением двух процессов – преодоления национальных противоречий и становления демократической и консенсусной политической культуры. Однако это предполагает принципиально ныне отсутствующий уровень доверия. Ни сербское, ни косовско-албанское общество, ни политические классы обеих сторон к такому варианту не были готовы раньше, как пока не готовы и сейчас.
Вероятно, принцип, который давно и эффективно действует в западноевропейской и американской демократиях «один человек – один голос» должен быть дополнен, по крайней мере, на определенный переходный период равенством этнических общностей («один этнос – один голос»), т.е. коллективным правом. Впрочем, и в этом случае возникнут проблемы.
Первая – «права этноса» потребуют и другие национальности, проживающие как в собственно Сербии, так и в Косово. Хотя проблема Косово – это прежде всего проблема отношений между сербами и албанцами, на территории края проживают представители и других национальностей.
Вторая – по мере процесса формирования социальной структуры и развития политического процесса внутри этнических общностей будут возникать социально-политические расхождения, что постепенно приведет к созданию сначала коалиций партий различных этносов на основе идеологии, а не этнического происхождения, а затем, возможно, даже к формированию полиэтничных политических партий (о том, сколь труден и долог этот процесс показывает пример Боснии и Герцеговины и Хорватии). Пока же любое голосование по политическим проблемам предрешено соотношением численности различных этносов в структуре населения на каждой данной территории.
Политики в Белграде должны отказаться от манипулирования сербским меньшинством в Косово. Надо всерьез, а не для победы на выборах заняться и судьбой беженцев из Косово, находящихся на территории Сербии. А проблема беженцев, равно как и проблема исторических памятников на территории Косово – это, увы, предмет политических спекуляций для манипулирования избирателями. Реальным же решением обеих проблем ни Белград, ни Приштина, ни международное сообщество пока не занимаются.
Наконец, властям и Сербии, и Косово надо заняться решением социально-экономических и правовых проблем, которые ждут своего решения с конца 80-х гг.
Словно признавая неизбежность независимости Косово – будь то международно согласованной или самопровозглашенной – часть сербских политиков-националистов выдвигает вопрос о так называемой «компенсации» – выходе Республики Сербской в результате референдума из состава Боснии и Герцеговины и присоединении ее к Сербии (и в данном случае исходя из этнического состава населения РС судьба референдума, если бы он состоялся – его перспективы отдельный вопрос – представляется предрешенной). Это было бы крайне опасным, учитывая неизбежную общую дестабилизацию границ на постъюгославском пространстве. Следующим шагом неизбежно стало бы присоединение областей БиГ, населенных хорватами, к Хорватии. Что же будет с небольшими и разрозненными мусульманскими областями? В результате этого вероятность нового вооруженного конфликта станет весьма высокой. А в этом конфликте боснийско-мусульманское национальное движение неизбежно будет искать союзников во вне, что создаст возможность усиления в этих областях позиций государств и группировок, исповедывающих идеологию радикального ислама. Заинтересованы ли в этом Сербия и сербы? Да и все ли жители РС хотят присоединиться к Сербии или же они в рамках БиГ хотят как можно скорее войти в ЕС? Искренняя ли игра в референдум сербских политиков БиГ?
Не говоря уже о том, что сама постановка вопроса о «компенсации» дискредитирует один из основополагающих тезисов сербской радикальной национальной идеологии – о Косово как о «колыбели» сербского народа. Возникает естественный вопрос: возможно ли компенсировать утрату единственной «колыбели»? Фактически предложение о «компенсации» показывает, что и в случае Косово речь идет об обыкновенных этнотерриториальных притязаниях на основе естественного права. Не говоря уже о том, что в современных условиях «величие» и «сила» государства отнюдь не определяются размером его территории. Да и есть ли у Сербии, самой задыхающейся от множества застарелых социально-экономических проблем, силы «поднять» территорию Республики Сербской?
Осуществление подобного плана, который никто не может рассматривать всерьез, могло бы нанести непоправимый ущерб и международному праву, и всей системе международных и межгосударственных отношений в Европе. На каком основании одному государству в качестве «компенсации» за утрату части территории предоставлять территорию другого государства (при всей недостаточности современной боснийско-герцеговинской государственности), международно признанного члена ООН? На основании естественного права? Но в РС проживают не одни сербы. На основании исторического государственного права? Но эти территории никогда не входили в состав сербского государства. Поэтому подобные планы – прямой путь к возобновлению с таким трудом притушенного этнотерриториального конфликта в БиГ, которому, в случае новой вспышки, границ и конца не будет видно.
Более того, если сейчас мы говорим о падении влияния России в регионе, то в случае выдвижения или даже поддержки подобных планов некоторых сербских политиков Москва рискует снискать себе в глазах и самих сербов, и соседних с ними народов репутацию подстрекателя нового конфликта, что нанесло бы ей непоправимый урон. Даже в глазах тех, кто полагает, что сильная Сербия – это Сербия, обладающая максимально возможной территорией, а вовсе не Сербия с развитым обществом, эффективными институтами государственной власти и сильной социальной политикой.
Именно политика «компенсаций», проводившаяся «великими державами» в XIX – начале ХХ вв., не в последнюю очередь и заложила основы современных конфликтов. Да и разве в недостатке территории кроется причина кризиса сербской государственности? Как раз наоборот, притязания на другие территории, получившие свое максималистское развитие во времена режима С. Милошевича, и завели Сербию в политический, экономический и нравственный тупик, ясный и явный выход из которого не просматривается до сих пор. Не менее «оригинальным» является и предложение выплаты Сербии некой финансовой компенсации за Косово. Кто будет ее выплачивать и кому? Как обеспечить контроль за сохранностью и использованием этих средств?
Еще одним обсуждавшимся вариантом решения был раздел Косово по этнотерриториальному признаку. Однако и этот вариант не представляется осуществимым и ведущим к стабильности в регионе. Во-первых, он ставит под вопрос существование самой сербской государственности. И дело здесь не только в том, что отделения от Сербии потребуют три области на юге собственно Сербии, где албанцы составляют большинство населения – Медведжа, Буяновац и Прешево. В Сербии существуют и другие вопросы, связанные с проблемой статуса и территориальной целостности – Санджак и Воеводина.
Сторонники раздела Косово в подтверждение своей правоты ссылаются на пример раздела Кипра. Однако эта аналогия не представляется убедительной: раздел Кипра был осуществлен в результате военной интервенции, Турецкая Республика Северного Кипра остается никем не признанной кроме Турции, а раздел острова и государства не привел не только к устранению, но и к смягчению межэтнического конфликта. Не говоря уже о том, что сама идея раздела Косово была отвергнута и обеими сторонами, и международным сообществом еще в 1999 г. – наряду с возвращением ситуации до 1999 г. и образованием Косово союзов с другим государствами «нет» было сказано и его разделу. Кроме того, призыв опереться на пример Кипра опровергает тезис о «прецедентности» ситуации Косово.
Независимость, как впрочем и любое иное решение на данном этапе, по-видимому, не является окончательным. Оно могло стать таковым в случае достижения юридически оформленной политической договоренности между Белградом и Приштиной, которая имела бы значение не только для них, но и для других столиц региона. Однако этого не произошло и скорее всего нынешнее решение будет лишь этапом на пути поиска грядущего, долгосрочного, еще неведомого. Самопровозглашение независимости Косово стало наиболее тяжелым, т.е. конфликтным вариантом развития и для сербско-албанских двусторонних отношений (причем для обеих сторон), и для международной ситуации в целом, и для мировой дипломатии, и для отношений России с США и ЕС. Могут появиться новые дестабилизирующие и конфликтогенные факторы, прежде всего – этнотерриториальные претензии. Поэтому сейчас надо думать о том, как минимизировать грядущий ущерб, не «глобализируя» и не абсолютизируя так называемый «прецедент Косово (Косóвы)»[53].
|
