Д ф. н., проф., зав кафедрой философии мгимо
Скачать 119.48 Kb.
|
| Алексей Шестопал д.ф.н., проф., зав. кафедрой философии МГИМО Старый Дом Порог МГИМО я впервые переступил осенью 1960 года за год до поступления. Этому предшествовали следующие события. В 1958 году я начал сотрудничать с «Известинцем» - многотиражкой комбината «Известия». «Известия» шефствовали над нашей 175-й школой. Я был редактором школьной газеты – сначала стенной, а потом, при поддержке «Известий», печатной. В «Известиях» к нам все относились тепло – от наборщиков в типографии до главного редактора Аджубея, зятя Хрущева. Вскоре я стал печататься в «Московском комсомольце», «Пионере», «Неделе». Осенью 1959 года поступил на двухлетние курсы журналистики Центрального дома журналистов, где теоретические курсы вели преподаватели журфака МГУ, а творческие семинары – журналисты-практики. Я занимался в семинаре очеркистов, которым руководил Анатолий Абрамович Аграновский. Летом 1960 года я был на каникулах в Ялте. Мне позвонили из «Московского комсомольца» и предложили написать о первых международных студенческих курсах, которые открывались в Гурзуфе. Я сел на катер, добрался до Гурзуфа, прошел к новенькому молодежному лагерю «Спутник». На площадке лестницы, ведущей от моря к главному корпусу, сидел плотный мальчик в шортах и регистрировал приезжих. Это был первый мгимовец, которого я увидел – Андрей Филиппов. Потом мы с Андрюшей пересекались в жизни многократно – и по работе, и домами. Наши дочери учились в одном классе… Андрей мне сказал, что все места заняты, но для пресс-группы есть возможность ночевать в спальных мешках на открытом солярии. Там я и провел две недели, причем пресс-группа ежедневно присоединялась к той экскурсии, которая выезжала в подвалы «Массандры». Вернувшись в Москву я продолжил знакомство с мгимовцами и пресс-службой Комитета молодежных организаций. Все это кончилось тем, что в июле 1961 года я сдавал вступительные экзамены на факультет Международных отношений МГИМО. В тот год из 175-й школы в МГИМО поступили четверо. Из нашего класса на МЭО поступила Лара Капица. Мы с ней дружим с четвертого класса (когда объединили мужские и женские школы). Ее отца, Михаила Степановича, - посла, потом академика – помню еще молодым, кудрявым, с сигарой и роскошными галстуками. Он был лучшим лектором-международником в Москве и, когда выступал в МГИМО, в зал невозможно было протиснуться. Из параллельных классов поступили Света Борисенко и Толя Дубинин. С Толей хорошо было готовиться к экзаменам, при его феноменальной памяти не нужны были никакие справочники. Много лет спустя, когда при встрече я спрашивал Толю: «Слушай, а где NN?» Он тут же отвечал: «NN был с такого-то по такой-то год третьим секретарем там-то, потом (снова точные даты) вице-консулом там-то, а потом первым секретарем там-то. Теперь советник в таком-то департаменте, жена работает там-то, сын на таком-то курсе на таком-то факультете». После поступления мы проходили месячную практику на ремонте здания института. Тогда мы облазили его от подвалов до чердаков и сразу полюбили – прекрасный дом бывшего Николаевского лицея с фигурами Платона и Аристотеля на фронтоне, с широкой мраморной лестницей, белым актовым залом и уютными методическими кабинетами со старыми шкафами. В одном из таких кабинетов (кафедры ИМО) я написал диплом, кандидатскую и докторскую. Докторскую я писал, уже не работая в МГИМО. Я тогда жил рядом, у Зубовской площади, мне по старой памяти дали пропуск и в необычно холодный декабрь 1978 года я сидел в шубе и перчатках и дописывал монографию, отогреваясь кофе и подкрепляясь пирожками из буфета. Потом уже в 90-е годы я десять лет преподавал в нашем «Доме у Москвы-реки» профессором Дипломатической академии по совместительству. Особенно мне нравились занятия на верхнем этаже в зале, выходящем окнами на реку и на кремлевские купола… В 1961 году, отвечая на вопрос мандатной комиссии, какой язык я хотел бы учить, я ответил: «Японский». Прихожу 1 сентября и вижу себя в списке корейской группы. Я набрался смелости и пошел к ректору – Федору Даниловичу Рыженко. Он мне говорит: «Ничего, ты сначала выучишь корейский, потом китайский, потом японский. Станешь настоящим специалистом по региону». Но вышло по-другому. Во-первых, мои знакомства в КМО привели меня в создававшийся тогда Латиноамериканский семинар студентов и аспирантов при Доме Дружбы. И третьим языком я стал изучать не китайский, а испанский. Во-вторых, Андрей Андреевич Громыко решил усилить языковую подготовку дипломатов, работавших на латиноамериканском направлении. И Рыженко перевел меня с Дальнего Востока на Дальний Запад. Из советской части нашей испанской группы двоих, увы, уже нет. С Валерой Волковым мы любили гулять по старой Гаване, когда он был корреспондентом «Комсомолки» на Кубе, а потом по Мадриду, когда он представлял «Правду» в Испании. Стас Варгулевич, боксер-тяжеловес, ударник в нашем джазе, работал в ТАССе. Он много лет добивался загранкомандировки. Наконец его послали в латиноамериканскую страну, где перевороты происходят с регулярностью смены сухих и дождливых сезонов. Пришли очередные черные полковники и выслали все советских, кроме посла и повара. А про Стаса забыли. Стас пришел к черным полковникам и говорит: «А мне что делать?» Они заорали: «Как, вы еще здесь? В двадцать четыре часа!!!» Рано ушли из жизни мои ближайшие друзья по курсу: Миша Меньшиков и Юра Бабенко. С Мишей Меньшиковым мы год проучились в корейской группе. Потом его отец, посол в США, неосторожно сказал, что лучшего министра иностранных дел, чем Аджубей, он не представляет. После чего сам стал министром иностранных дел РСФСР, а Мише пришлось перевестись в Институт военных переводчиков. Старший мишин брат экономист Станислав Меньшиков удивительно точно предсказывал нам в начале 60-х годов (на веранде отцовской дачи) перспективы экономического развития СССР в связи с распространением новых технологий. С Юрой Бабенко мы познакомились на семинаре по истории США у Николая Николаевича Яковлева. Старостой семинара был аспирант Алексей Обухов. Мы сейчас с послом Алексеем Александровичем Обуховым гуляем по Тарусе и вспоминаем эти годы. А тогда Яковлев рассказывал о полемике «идеалистов» и «реалистов» в американской политике, а мы с Юрой гуляли по Нескучному саду и размышляли, кто же мы сами – идеалисты или реалисты. Я вырос в семье, не питавшей никаких иллюзий относительно политики, прошедшей через драмы гражданской войны, террор 30-х и репрессии 40-х годов. Но как говорил старший друг моих родителей физик Петр Леонидович Капица, «обижаются на жену и на любовницу, на правительство не обижаются». История юриной семьи была схожей. Мы выростали уже в другие времена. Железные тиски российской политики разжались. Мы читали «Один день Ивана Денисовича» в «Новом мире» и «Доктора Живаго» в самиздате. Профессор Василий Семенович Сидорин рассказывал нам о поэтических диспутах 20-х годов (мы с Сидориным оба коллекционировали издания 20-х годов и обменивались дубликатами ЛЕФ'а и Крученых), а Александр Янович Грунт повествовал о партийных дискуссиях времен НЭПа и ленинском «Завещании». Мы с Юрой и наши подруги ходили по мастерским молодых художников и слушали стихи в поэтических кафе. Я сам читал стихи в кафе «Аэлита» в Оружейном переулке. Конечно, мы были идеалистами. С Юрой мы досрочно сдавали экзамены за пятый и шестой курсы. Но Юра получил предложение ехать на практику в США и отложил защиту диплома. Он первым на нашем курсе, еще в аспирантуре, опубликовал монографию по американо-советским отношениям (под псевдонимом Николай Вельтов). Первые годы в МГИМО у меня прочно связаны с «Международником», тогда еще стенным, с его главным редактором – рыжим Эриком Плетневым (прообразом знаменитого Пифа, которого изображали на заставке газеты), с ночными выпускными «бумами», где все писали, печатали на машинках, рисовали и пили пиво. Утром после «бума» газету раскладывали на столе в зале Ученого Совета, и ее читал Рыженко. Если что-то не проходило, материал тут же правили и перепечатывали. Иногда с Рыженко спорили и переубеждали. Потом вывешивали свежий номер на площадке второго этажа, ждали первой перемены, реакции читателей. На «бумах» я встретил Александра Кармена (он учился на курс позже, но окончил в 1967-м). С тех пор я встречаю его повсюду. Приезжаешь на индейскую ярмарку в Перу, он там. Идешь по ночному Буэнос-Айресу, он идет навстречу. Однажды очередной левый фронт в Каракасе пригласил нас с Карменом посмотреть, как они ведут избирательную кампанию в районах нищеты. После митинга приходим в жилой дом из фанеры и картона. На столе пивные бутылки и никогда не мытые тарелки. Рассаживаемся на кроватях. Со двора приносят чан с варевом – черные бобы на прогорклом жиру. Мы вынимаем НЗ «Столичной», поднимаем тост за дружбу и запихиваем себе в рот эти бобы. И тут Кармен улыбается, смотрит добрыми глазами и говорит: «Алексею понравилось, но он стесняется попросить еще». И мне накладывают новую порцию. С Эриком Пантелеймоновичем Плетневым у нас через двадцать лет кабинеты были рядом: в Институте общественных наук он заведовал кафедрой политэкономии, а я – философии. Мы любили вспоминать «Международник» и особенно одно редакционное задание, которое я получил от Плетнева. «Международник» публиковал много стихов – домашних авторов и гостей. Встречи с поэтами в МГИМО проходили бурно. Роберт Рождественский любил МГИМО (и его там любили). Евтушенко ругал МГИМО (и его там ругали). После очередной поэтической битвы Рыженко сказал Плетневу, что хорошо бы поместить в «Международнике» мнение уважаемого всеми писателя о современной поэзии, и в сентябре 1962 года заведующий отделом поэзии и прозы отправился в Переделкино к Корнею Ивановичу Чуковскому. Корней Иванович встретил меня даже не на крыльце, а у калитки. «Друг мой, - сказал он, - вас послало небо, вас послали звезды». После чего, не заходя в дом, провел меня в сад и представил двум девицам из Эдинбургского университета, приехавшим к Чуковскому побеседовать о современной поэзии в России. «Милые дамы, - сказал, обращаясь к девушкам, Корней Иванович, - о поэзии не надо говорить, поэзию надо слушать». «Друг мой, - повернулся он ко мне, - прочтите нашим очаровательным гостям что-нибудь свое». Со скромностью, свойственной мгимовцам, я стал читать шотландкам свои вирши, а Корней Иванович воздевал руки и говорил: «Поэт, поэт…», выделяя букву Э. Потом он, не прерывая моей декламации, приложил палец к губам и на цыпочках, отступая спиной, удалился. Когда я всласть навыступался, а шотландки наслушались, мы решили посмотреть, где же Чуковский. «К сожалению, - сказали нам в доме, - Корней Иванович прилег отдохнуть, у него бессонница, и тревожить его до вечера нельзя…» Потом у меня наступил период, связанный с Научным студенческим обществом. Тогда НСО возглавлял Юрий Александрович Замошкин. У него была идея – совместить студенческие научные разработки с практикой по организации международных программ Комитета молодежных организаций, в руководство которого входили его аспиранты Андрей Грачев, Александр Лебедев, Петр Шихирев. Мы познакомились с Юрием Александровичем на семинарах КМО и вскоре я стал его заместителем в Научном студенческом обществе. С Юрием Александровичем связаны тридцать лет моей жизни, из них первые пятнадцать очень тесно. Что меня впоследствии занимало – совпадения в наших биографиях. Мы оба родились в семьях, связанных с искусством: он – с художниками, я - с людьми театра. Оба в юности писали стихи. Оба стали страноведами и при этом занимались социологией и философией. Оба были аспирантами одной кафедры и заведовали одной кафедрой. Этим дело не кончается. Оба женились вторыми браками на выпускницах философского факультета МГУ, что давало повод для совместных шуток о философских традициях МГИМО. Но и это еще не все. Наши родители похоронены в ста метрах друг от друга. Теперь там покоится и Юрий Александрович, что дает мне надежду на продолжение наших встреч и бесед в иных мирах, как о том говорил Сократ… Я довольно быстро определился с региональными интересами, но мои колебания между научными дисциплинами продолжались долго (а может быть, продолжаются до сих пор). Наиболее значимыми в студенческие годы для меня были занятия на семинарах Юрия Александровича Замошкина (по истории философии и социологии), Дмитрия Владимировича Ермоленко (по социологии международных отношений; семинар начинался в МГИМО, потом мы продолжали собираться у Ермоленко в МИДе) и Николая Никаноровича Разумовича (по политическим системам стран Латинской Америки). Шпаргалками я пользовался редко, но неудачно. Однажды меня поймал Марат Викторович Баглай, курс которого по государству и праву я любил. Баглай отобрал шпаргалку, долго меня спрашивал, поставил отлично. Посему я твердо знаю, что наш Конституционный суд справедлив и гуманен. Диплом я писал по кафедре мировой экономики на тему "Экономическая комиссия ООН для стран Латинской Америки (ЭКЛА): теория и практика". Теоретическая группа ЭКЛА была в 60-е годы ведущей в регионе и включала в себя как экономистов, так и социологов. В 1966 году я поступил в аспирантуру на кафедру философии (ни кафедр социологии, ни защит по социологическим специальностям тогда не было), предполагая продолжить занятия по социологии Латинской Америки. Кафедрой философии заведовал Александр Федорович Шишкин, патриарх отечественной этики, первым в нашей литературе начавший писать об универсальных ценностях и, по-существу, проложивший дорогу всем исследованиям по глобальной этике в СССР и постсоветской России. Преподавательский состав кафедры был сильным и, главное, творческая атмосфера, человеческие отношения были прекрасными. Мы, аспиранты, воспринимали это как нечто естественное, само собой разумеющееся. Помню, сидим с Борей Старостиным на заседании кафедры и переглядываемся: мол, доклад интересный, а Александр Федорович подремывает. Через много лет мы поняли, сколько сил надо вложить, чтобы вот так "подремывать". Благодаря журналистике и КМО я в те годы много ездил по стране и за рубежом. Особенно запомнилась первая поездка во Францию зимой 1966 года в составе группы молодых ученых и журналистов по приглашению Высшей школы национальной администрации (ЭНА). Наша программа совпала с визитом Косыгина, и нас подключали к правительственным мероприятиям ("чтобы были молодые лица"). После встреч с парижским истеблишментом мы удирали и сидели до утра в кафе с леваками из студенческих организаций, с Аленом Турэном и его учениками – социологами-"акционистами", призывавшими к борьбе с той самой технократией и бюрократией, которых готовила ЭНА во главе с ее ректором месье Газье. И еще одна памятная поездка - весной 1967 года, когда я был стажером факультета социологии Карлова университета и познакомился с многими участниками будущей Пражской весны. Но еще раньше, в одну из первых поездок за железный занавес, я получил полезный для международника урок. В нашей команде был беспокойный юноша, который, куда бы ни приехали, приставал ко всем с вопросом: "Пишут нас здесь, или не пишут?" (показывая пальцем на стены, пол и потолок). Наконец, один из ребят постарше взял его за пуговицу и сказал: "Старик, запомни, тебя все время пишут." "Как, - опешил юноша, - и в клозете?" "А там особенно!" И юноша осел, затих и успокоился. В 1967 году я почти год проработал помощником и переводчиком первого секретаря компартии Уругвая Роднея Арисменди. В тот период осложнились отношения между СССР и Кубой (Кастро создавал в Латинской Америке организации, параллельные старым компартиям) и Арисменди был единственным крупным коммунистическим лидером, сохранившим добрые отношения и с Гаваной, и с Москвой, а следовательно, могущим содействовать смягчению конфликта. Курсируя между Монтевидео, Москвой и Гаваной, Арисменди продолжал работать над новой книгой. В мои обязанности, среди прочего, входил подбор литературы и сверка текстов. В тот год я часто бывал в ИМЭЛе, познакомился с одним из лучших специалистов по наследию Маркса Георгием Александровичем Богатурия, готовил подборки из работ Розы Люксембург, Грамши, документов Коминтерна. Специально для Арисменди я написал работу по сравнительному анализу текстов "Тетрадей по империализму" и "Философских тетрадей" Ленина (прежде чем передать этот реферат Роднею, я получил одобрение Федосеева, курировавшего Арисменди по линии Академии Наук). Сопровождая Арисменди, я имел возможность в тот год увидеть вблизи основных действующих лиц нашей идеологии и внешней политики. В 1968 году я впервые побывал в Латинской Америке – в Мексике, где у меня, как говорят мексиканцы, было три сомбреро – стажера Колехио де Мехико, эксперта от КМО СССР по проведению Олимпиады Молодежи (в рамках больших Олимпийских игр 1968 года) и корреспондента журнала "Новое время". В тот год я объездил Мексику от Гвадалахары до Веракруса и от Монтеррея до Оахаки, был свидетелем подъема и разгрома студенческого движения, прожил несколько дней в студии Давида Сикейроса в Куэрнаваке. Когда меня представляли Сикейросу, он сказал: "Тебе повезло, ты приехал в Мексику во время революции". Он сам наслаждался этой маленькой, последней в его жизни революцией, дышал ею, воплощал ее в своем "Полифоруме". Тем летом единственный раз в жизни я увлекся толпой, манифестацией, человеческой лавой – и на улицах, и в мастерской великолепного Давида. Революционный карнавал кончился трагедией. В октябре мы стояли с оставшимися на свободе активистами студенческого забастовочного комитета на площади Трех культур и они показывали мне на балкон, где были убиты их товарищи, руководившие последним митингом, и на проходы между домами, где затаптывали друг друга убегавшие манифестанты – их расстреливали с вертолетов. "Чокесито" (столкновеньице), - сказал Сикейрос. У него было свое отношение к истории, и за возможность следить за ее бурями он был готов платить жизнью. И не только своей… На протяжении всех студенческих и аспирантских лет мои предпочтения двоились между научными занятиями и журналистикой. Ко мне по-доброму относились в журнале "Новое время", где при Наталье Сергеевне Сергеевой сложилась одна из наиболее профессиональных в Москве команд сотрудников редакции и авторов-международников. Латиноамериканскую тематику в журнале вел Хуан Кобо, добившийся первой публикации в СССР дневников Че Гевары. Спорить с ним по вопросам стиля было трудно, потому что он был хороший боксер. В 1968 году за мексиканские материалы я получил премию "Нового времени" в номинации "лучший очерк года". На банкете в честь лауреатов я снова встретился со Станиславом Меньшиковым и познакомился с Федором Михайловичем Бурлацким, с которым мы потом проработали вместе многие годы. Казалось, что чаша весов склоняется в сторону журналистики. Но 1968 год изменил ситуацию в советской прессе. Я почувствовал новые настроения и на себе. Мои олимпийские корреспонденции проходили, а статьи о молодежных движениях стопорились. Заявку на книгу очерков "Mexico Rebelde" приняли, потом отклонили. Конечно, это пустяки. Но в конце 1968 года я пережил настоящий кризис. С ощущением тупика и жесткой бессонницей. Мои знакомые в Мехико сидели в тюрьме, в Париже остались без работы, в Праге оказались в эмиграции, а у многих друзей в Москве были крупные неприятности. Впрочем, все вышесказанное составляет половину правды. И не самую важную. Правда в том, что кризис начался, когда я расстался с любимой девушкой, а закончился, когда я полюбил другую девушку. Мне было 24 года. Короче говоря, я принял предложение Рыженко, который к этому времени стал Ректором Института общественных наук и весной 1970 года после защиты кандидатской диссертации был зачислен в штат кафедры философии ИОН, которой заведовал Замошкин. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Учебное пособие Краснодар 2008 В. А. Оробец); кафедра паразитологии и ветсанэкспертизы Донского государственного аграрного университета (зав кафедрой, проф., к... | | Программа междисциплинарного экзамена для поступающих на обучение в магистратуру по направлению Программа составлена зав кафедрой лингвистики и лингводидактики, проф., д п н. А. О. Будариной, зав кафедрой теории и практики перевода,... |
 | Л. С. Окунева (мгимо мид россии, кафедра истории и политики стран Европы и Америки) Российского университета дружбы народов (зам зав кафедрой д-р ист наук, проф. Н. Н. Марчук); д-р ист наук, проф. Л. С. Окунева (мгимо... | | Рабочая программа учебной дисциплины Российского государственного медицинского университета (академик ран и рамн, проф. В. С. Савельев, проф. Ю. А. Нестеренко, проф.... |
| В. Г. Сунцов докт мед наук, проф., зав кафедрой стоматологии детского возраста огма Огма; А. А. Маме-дов — докт мед наук, проф., зав кафедрой детской стоматологии мма им. И. М. Сеченова; И. М. Шулькина — доцент кафедры... | | Программа семинарских занятий по курсу философии. Под ред зав каф... В процессе изучения философии происходит знакомство с основными историческими типами философии и основной философской проблематикой,... |
| Рабочая программа учебной дисциплины по подготовке: провизора М., гоу вунмц мз рф, 2003), составленной сотрудниками кафедры биотехнологии (зав кафедрой проф. А. В. Катлинский) Московской медицинской... | | Российской Федерации Федеральное государственное образовательное... Петренко И. М., зав кафедрой экономической теории, д-р экон наук профессор Дулин М. П., зав кафедрой педагогики и психологии, д-р... |
| Программа дисциплины История экономических учений для специальности... «Экономическая теория» экономическая методологии и истории Председатель проф. О. И. Ананьин Зав кафедрой проф. О. И. Ананьин | | Программа дисциплины История экономических учений для специальности... «Экономическая теория» экономическая методологии и истории Председатель проф. О. И. Ананьин Зав кафедрой проф. О. И. Ананьин |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Московского государственного лингвистического университета (зав кафедрой проф. Любимова З. М.); доктор филологических наук, проф.... | | Основные направления научных работ кафедры Механическое активирование реакционных порошковых смесей как эффективный способ управления кинетикой процессов горения, спекания... |
| Основная профессиональная образовательная программа Тского возраста (заведующая кафедрой д м н., проф. Р. З. Уразова), ортопедической стоматологии (заведующая кафедрой д м н., проф.... | | Общая хирургия и анестезиология А. В. Саликов, А. А. Слепцов, ассистент П. К. Воскресенский) при участии кафедры общей хирургии педиатрического факультета Российского... |
| 4. Программа олимпиады Под общей редакцией зав кафедрой истории, социологии и права д социол н., проф. Деревянченко А. А | | «Утверждаю» Зав кафедрой Проф. Распопова Е. А Использование тренажеров и трен устройств для развития физических качеств старшеклассников |
