Глава третья
ЗЛО И ДОБРО
1. ЗЛО ОСНОВНОЕ И ПРОИЗВОДНОЕ
Основное зло есть зло нравственное: оно состоит в нарушении деятелем ранга ценностей, именно в себялюбии, эгоизме, т. е. в большей любви к себе, чем к Богу и другим существам, тогда как правильное соотношение ценностей требует больше любви к Богу, чем к себе, и любви ко всем существам такой же, как к себе. Существенная черта ложного пути поведения есть отпадение от Бога в той или иной степени, а вместе с тем и обособление от всех тварных существ, тоже более или менее глубокое.
Разрывы, распады, нарушение целости мира, возникающие вследствие отпадения от Бога, приводят к различным видам производного зла. Прежде всего, эгоистическое обособление существ ведет к обеднению его жизни: какие бы поступки ни совершал деятель если они руководятся эгоистическим мотивом, хотя бы отчасти, основная цель, именно совершенная полнота бытия, оказывается недостигнутою, и потому поступок не доставляет полного удовлетворения. Вся жизнь такого существа, все его стремления , достижения, наслаждения оказываются амбивалентными и противоречивыми: все, что привлекает его, в то же время и отталкивает чем-либо от себя; всякое достигнутое наслаждение содержит хотя бы в малой мере, и горечь разочарования, быстро наступающее утомление, пресыщение, желание перемены. Во всем поведении существа, отпавшего от Бога и эгоистически нарушившего правильное соотношение ценностей, обнаруживаются душевные несовершенства и соответственно им душевные страдания, также телесные несовершенства и телесные страдания. Самый характер тела в нашем царстве бытия глубоко отличен от тела членов Царства Божия. На почве эгоистической исключительности и взаимного противоборства существа, отпадшие от Бога, совершают действия взаимного отталкивания, создающие телесные объемы, относительно непроницаемые. Непроницаемые тела суть тела материальные. Каждое такое тело находится в соотношении с другими телами, однако эти отношения таковы, что служат не столько к объединению, сколько к разъединению. Область бытия, отпавшего от Бога, можно обозначить термином психоматериальное царство.
В царстве Божием нет взаимоотталкивания, а потому нет и материальных процессов. Тела членов Царства Божия могут состоять только из световых, звуковых, тепловых и т. д. чувственных содержаний, воплощающих абсолютно ценное духовное содержание и обладающих ценностью абсолютной красоты. Эта телесность нематериальная, преображенная. Такие тела не обособлены друг от друга, а взаимопроникнуты. К тому же каждый член Царства Божия, будучи связан совершенною любовью со всем миром, обладает и телом космическим, т. е. охватывающим весь мир *.
Деятели, находящиеся в состоянии крайней изолированности, суть, например, свободные электроны. Они способны лишь к очень обедненным действиям, например, отталкиваниям и притяжениям, однообразным и повторимым; все содержание этих проявлений выразимо в общих понятиях. Согласно своей нормальной идее, даже и такие существа суть индивидуумы, единственные и незаменимые однако осуществить свою индивидуальность, находясь в состоянии крайнего обособления, они не могут. Никакого сознания и знания на столь низких ступенях бытия существовать не может; внутренние, оформленные только временем, но не
____________________
см. о таком теле мою статью «Воскресение во плоти»//Путь. 1931.
пространством, состояния у них существуют, например стремление совершить отталкивание или притяжение, но они настолько упрощены, что нельзя назвать их психическими процессами; их можно обозначить термином «психоидные процессы». Однако основные условия для развития, возводящего к психической жизни, а также к сознанию и знанию, сохранены даже и в этом упрощенном бытии и здесь есть для-себя-бытие, а также координация со всеми другими существами на основе единосущия и даже нормативная индивидуальная идея, хранящаяся в подсознательном состоянии. Выход к более сложной жизни может быть достигнут только путем сочетания сил деятеля с силами большего или меньшего количества других деятелей. Это сочетание достигает цели в том случае, если оно имеет характер более или менее прочного союза: несколько деятелей отчасти ограничивают свой эгоизм, по крайней мере в отношении друг к другу, и совершают действия, направленные к достижению общей для всех них цели.
Органическое единство союза возможно в том случае, если один деятель, достигший более высокой ступени развития, ставит цели, а группа других деятелей низшего порядка усваивает его стремления и объединяется с ним так, что они все вместе действуют как одно целое. В эволюции природы мы действительно находим все более усложняющиеся сочетания деятелей и индивидуализации их; таков, например, ряд: внизу электроны, протоны и т. п., далее - атом, молекула, одноклеточный организм, многоклеточный организм, общества, например муравьев, термитов, людей, еще выше - планетарные единства, солнечные системы и, наконец. Вселенная.
Слово «тело» означает совокупность пространственных проявлений деятеля. В том случае, когда множество деятелей подчиняются одному, так сказать, центральному или господствующему деятелю (таково, например, строение растения, животного, чело века), слово «тело» можно употреблять в двух значениях: во- первых, телом, например, человека, можно называть совокупность пространственных проявлений человеческого «я» и всех подчиненных ему деятелей; во-вторых, телом можно называть даже и совокупность самих деятелей, подчиненных главному деятелю, напри мер человеческому «я».
Члены психоматериального царства бытия развиваются в на правлении усложнения и обогащения своей жизни. Эта эволюция осуществляется ими свободно путем самостоятельного искания правильного пути и самоличного творчества; поэтому она вовсе не есть линейный и единообразный процесс. Пути развития крайне разнообразны, и различные периоды развития весьма разно ценны: за взлетом вверх может последовать падение, регресс по падание в тупик, выход из которых требует больших усилии. Бергсон, отстаивающий учение о свободной творческой эволюции. думает, например, что эволюция перепончатокрылых (пчелы, муравьи) направилась ложным путем, приведшим в тупик. Сюда можно прибавить еще таких прямокрылых, как термиты, создавших сложную цивилизацию, ужасы которой ярко изображены в книге Метерлинка.
Эволюция может быть названа нормальною, если она совершается согласно нормам Божественного замысла о мире, сопутствуется возрастанием в добре и ведет к порогу Царства Божия. Но она может совершаться и в обратном направлении, принимая характер возрастания в зле и все совершенствующегося противоборства Богу. Это - сатанинская эволюция.
Даже и на пути нормальной эволюции освобождение от эгоистической исключительности совершается медленно и достигается путем тяжелых усилий в борьбе со всевозможными соблазнами. Как бы ни была высока ступень развития деятеля, пока в нем сохранилась хотя тень эгоистического самопревознесения и потому не совершился переход его в Царство Божие, жизнь его остается несовершенною. Между таким деятелем и средою хотя бы отчасти существует противоборство, и даже элементы его собственного тела не вполне согласованы с ним и друг с другом: отсюда возникают болезни, физические страдания и, наконец, телесная смерть, т. е. распад союза главного деятеля со всем или с большинством подчиненных ему деятелей.
Смерть может быть только телесной: она состоит в прекращении тех жизненных процессов, которые возможны не иначе как при сохранении союза главного субстанциального деятеля с подчиненными ему деятелями. При распадении этого союза сами субстанциальные деятели не погибают: каждый из них есть существо сверхвременное, следовательно, вечное.
Телесная смерть представляется человеку иногда самым страшным из всех зол. Не надо, однако, забывать, что она зло производное, следствие основного зла, состоящего в себялюбии, т. е. грехе отпадения от Бога и нарушения ранга ценностей. Всякое производное зло есть не внешнее наказание за грех, а внутренне необходимый результат искаженного соотнесения ценностей. Оно сопутствуется страданиями, которые хотя и мучительны, но могут оказаться, при доброй воле, спасительными. Так, телесная смерть разрушает только такие формы жизни, которые не заслуживают вечного сохранения. Мало того, естественная смерть освобождает деятеля от союза с такими подчиненными ему деятелями, которые уже не соответствуют достигнутой им ступени развития и не могут быть целесообразными органами для его дальнейшей творческой деятельности. Освободившись от такого уже негодного тела, деятель начинает усваивать себе новых союзников и, таким образом, создает себе новое тело, более высокого типа, чем старое. Такое учение о новых и новых стадиях жизни одного и того же индивидуального деятеля называется неточно и неправильно метемпсихозою (переселение душ), лучше обозначать его термином метаморфоза, или перевоплощение *.
___________________________
См. мою статью «Учение Лейбница о перевоплощении как метаморфозе»// Сборник трудов Русского Научного Института в Праге. Вып. 2. 1931.
Члены Царства Божия обладают таким телом, которое не может быть разрушено никакими силами, ни внешними, ни внутренними. В самом деле, они не производят никаких отталкиваний и потому не могут подвергнуться никакому толчку; следовательно, их преображенное тело неуязвимо и неразрушимо механическими средствами. Что же касается внутренних отношений между членами Царства Божия, в основе их лежит совершенная любовь, исключающая возможность разъединения. Таким образом, в Царстве Божием невозможна смерть *.
2. НОРМАТИВНАЯ ТЕОНОМНАЯ ЭТИКА
Идеал Царства Божия бессознательно сохраняется в для-себя-бытии каждого деятеля, как бы низко ни пал он, потому что индивидуальная нормативная идея его неразрывно связана с его бытием. Все действия всякого деятеля бессознательно руководятся этой идеей в двояком смысле; во-первых, даже и при крайней эгоистической исключительности некоторая сторона этой идеи, именно стремление к абсолютной полноте бытия, остается основ- ною, хотя и бессознательною - чаще всего - целью всякого деятеля; во-вторых, она влияет на оценку всех поступков; поскольку цель совершенной полноты бытия ставится в искаженной эгоизмом форме, каждый поступок оказывается не достигающим ее и неполнота удовлетворения обусловлена в конечном итоге рас- хождением между содержанием поступка и бессознательно хранимого идеала. Имея в виду эту бессознательно целестремительную основу поведения, можно утверждать, что все поступки всех деятелей в царстве психоматериального бытия или сполна инстинктивны, или, по крайней мере, инстинктивны в своей глубинной основе (например, когда речь идет о высших деятельностях человека, руководимых знанием, которое, однако же, всегда неполно).
Даже и в дочеловеческой эволюции изменение характера жизни, при наличии доброй воли, совершается как инстинктивное движение вверх под руководством бессознательного идеала абсолютного совершенства полноты бытия. Таким образом, уже в дочеловеческой природе есть нечто аналогичное нравственному поведению. Однако подходящим под нравственные оценки в точном смысле мы будем называть поведение лишь таких существ, как человек, которые способны осознавать и даже опознавать хотя бы некоторые стороны идеала абсолютно совершенного по- ведения и руководиться ими сознательно; каждая из осознанных сторон конечного идеала содержит в себе какую-либо абсолютную ценность и долженствование бескорыстного осуществления ее. Только там, где есть такое сознание и следование ему или отклонение от его требований, можно говорить о нравственно добром или дурном поступке в точном смысле слова.
Жизненный опыт, изобилующий разочарованиями, служит
______________________
*Подробности см. в моей статье «Воскресение во плоти»//Путь. 1931.
поводом для возведения в сознание и для опознания различных сторон идеального совершенства и содержащихся в нем абсолютных ценностей. Опыт не творит высшие формы поведения, а только служит толчком к освобождению сознания от суживающих кругозор его страстей и к осознанию подлинных абсолютных ценностей. Это значение опыта можно пояснить следующим сравнением: художественно прекрасная фреска, покрытая штукатуркой, на которой нарисована аляповатая картина, может быть выведена на свет Божий путем старательного, постепенного скалывания закрывающих ее частей штукатурки. Пушкин в своем стихотворении «Возрождение» поэтически выражает эту мысль:
Художник-варвар кистью сонной
Картину гения чернит
И свой рисунок беззаконный
Над ней бессмысленно чертит.
Но краски чуждые, с летами,
Спадают ветхой чешуей;
Созданье гения пред нами
Выходит с прежней красотой.
Так исчезают заблужденья
С измученной души моей,
И возникают в ней виденья
Первоначальных, чистых дней.
Как и все сравнения, стихотворение это не вполне точно выражает защищаемую мною мысль. Не следует думать, будто нормативная индивидуальная идея сотворена Богом и вначале была уже осуществлена деятелем, а потом после падения искажена им. В таком случае положительное творчество деятеля свелось бы почти к нулю. В действительности я утверждаю, что Бог, творя деятеля, наделяет его только отвлеченным логосом и сверхкачественною творческою силою. Пользуясь ею, деятель сам творит свое индивидуальное поведение в Царстве Божием. Деятели, находящиеся вне Царства Божия, совершают отпадение от Бога, как первый акт избрания ими жизненного пути. После долгого и тяжкого, извилистого процесса развития деятель рано или поздно поднимется к порогу Царства Божия, удостаивается обожения и тогда творчески осуществляет индивидуальные абсолютные ценности, пользуясь совершенным всеведением. Даже и в состоянии падения деятель сохраняет связь со всем миром и потому имеет в своем подсознании свое будущее совершенное творчество как маяк и масштаб для оценки своего поведения, т. е. как свою нормативную индивидуальную идею.
Защищаемая мною теория может быть названа христианскою теономною (заповеданною Богом) этикой любви. Особенности ее еще подробнее вырисовываются при сопоставлении ее с теориек) Спенсера и других позитивистов.
Согласно Спенсеру и множеству других позитивистов, опыт путем накопления ассоциаций и переноса чувствований с одного предмета на другой превращает неценное для субъекта в ценное и создает высшие формы поведения. Согласно теономной этике, опыт содержит в себе только поводы для осознания объективной ценности предметов или еще более усиливает препятствия для направления внимания на них; в случае осознания высших ценностей возникают высшие формы поведения, именно сознание долженствования осуществлять их и свободное следование этому долженствованию или неисполнение его. В случае неисполнения долга возникает специфическая форма недовольства собою, укоры совести.
Согласно биологическому детерминизму и позитивизму Спенсера, цель поведения необходимо ставится законом эволюции и средства для достижения ее возникают также по законам эволюции. Такое мировоззрение, отрицая свободу, вместе с тем отрицает и специфическое различие двух областей - фактически сущего и долженствующего быть, а также различие суждения о факте и о норме, которая свободно может быть принята к исполнению или нарушена. Под словом «долженствование» оно разумеет только последовательность обдуманного поведения: «Если кто-нибудь хочет достигнуть известной цели, он должен, будучи разумным, желать и средств, которыми она достигается». Такое долженствование есть условная необходимость, гипотетический императив.
Специфически иное понятие долга присуще теономной нормативной этике. Согласно ее теориям, не только средства должны быть такими, а не иными при условии такой-то поставленной цели, но и сами конечные цели устанавливаются как нечто должное. Объясняется это долженствование ссылкою на то, что содержание данной конечной цели есть нечто ценное само по себе, достойное, возвышенное и т.п. Не вследствие внешнего приказания, идущего от какого-нибудь авторитета, хотя бы и даже от такого, как Бог, содержание конечной цели признается должным; долженствование здесь возникает как естественное дополнение к усмотрению объективного достоинства цели. Поэтому оно имеет безусловный характер; это категорический императив: люби Бога больше, чем себя; люби ближнего, как себя; достигай абсолютной полноты жизни для себя и всех других существ и.т. п.
Теономною эта этика называется потому, что нормы ее соответствуют воле Божией и строю мира, сотворенного Всемогущим и Всеблагим Богом. Но это вовсе не значит, что такая этика гетерономна *: нормы ее, например «люби ближнего, как самого себя», обязательны не только потому, что «так заповедал Бог»,
_______________________
*Гетерономия противоположна автономии: под автономией разумеется подчинение закону, который я сам себе даю, а под гетерономией - подчинение закону, извне данному мне. Кант в своей этике называет автономией чистого практического (т. е. нравственного) разума подчинение его правилам, самостоятельно данным себе, и притом лишь на основании формы поступка, годной для превращения его правила в закон, а не на основании каких-либо внешних, ему предшествующих событий, например, наслаждений, угроз, наград и т. п.
а потому, что содержание их есть нечто ценное само по себе и потому достойное исполнения даже и с точки зрения того существа, которое, заблуждаясь, отвергает бытие Бога. Отсюда ясно, что теономная этика включает в себя ценные стороны автономной этики, отбрасывая соблазн гордыни, кроющийся в понятии автономии, как «самозаконодательства»: строго говоря, тут нет самозаконодательства, потому что нравственные нормы не творятся моей волей, а содержат в себе усмотрение объективной ценности должного. При этом свобода моя сохраняется: я могу высказать норму, признать ее обязательной и все же не исполнить ее.
Против учения о теономном характере этики может быть выставлено следующее возражение. Когда кто-либо называет определенную систему этики во всех ее деталях теономною, он абсолютизирует свое учение или учение Церкви и т. д., выдавая его за совершенное выражение воли Божией, и, следовательно, требует подчинения не Богу, а человеческим построениям. Возражение это основано на недоразумении. Я утверждаю только, что правильно разработанная система этики может быть не иначе как теономною, т. е. по совести ищущей того пути, который соответствует воле Божией, но вовсе не говорю, будто моя система или какая бы то ни было другая система этики, выработанная человеческим умом, действительно выразила волю Божию.
Позитивистическая этика, отрицающая свободу воли и утверждающая, что развитие поведения совершается с железною необходимостью, согласно законам природы, не может быть нормативною. Ее задача есть исследование поведения живых существ до человека и использование этнографических, а также исторических данных для изучения фактического поведения человека в различных условиях и на разных ступенях развития. Установив законы развития поведения, она в своей «рациональной» части, как это мы видели на примере Спенсера, задается целью предусмотреть дальнейшие ступени развития и облегчить человеку достижение их, сознательно используя законы природы. Строго говоря, такая этика не дает права осуждать и считать ответственным того человека или тот народ, который не поднимается на более высокие ступени поведения и даже падает ниже и ниже; она может только поставить задачу исследовать причины, необходимо ведущие за собою такой результат, и стараться устранить их, если это возможно и если недоброе поведение человека или народа невыгодно для других людей и народов. Воззвать к совести чело- века или народа, требуя от него свободного творческого преодоления себя во имя идеала, такая этика не может, так как свободу и творчество она отрицает. Наоборот, теономная этика любви признает свободу и творчество. Вместе с этим она нормативна: она опознает нормы идеала абсолютного совершенства; во всей полноте своей нормы эти неосуществимы ни одним существом в земных условиях; тем не менее, как только они познаны, совесть громко свидетельствует в их пользу и не допускает никакого умаления или принижения их содержания, хотя бы нам и казалось под влиянием ложных учений о строении мира, будто они неисполнимы. Сознание долга, выраженного в этих нормах, есть вызов к свободному творчеству, задающемуся целью созидать новые формы бытия, новые формы общественности и не мириться с на- личною несовершенною жизнью под предлогом неотменимости законов природы. «Ты должен, значит, ты можешь» - таково требование нравственного разума, открытое Кантом.
Согласно теономной нормативной этике, совесть есть первичное, изначальное свойство человека: она не творится процессом эволюции, а пробуждается в человеке благодаря основным свойствам его, присущим ему как субстанциальному деятелю, носящему в своем для-себя-бытии свою индивидуальную нормативную идею, которая по мере сознания ее служит ему критерием для оценки своего поведения. Опыт служит только поводом для возведения в сознание и знание тех или других сторон этой идеи или для затуманения сознания о них. Отсюда ясно, что нормативная этика не отрицает необходимости этнографических наблюдений и истории нравов, помогающей открыть, какие условия и как влияют на поведение человека. Однако истолкование этого влияния, даваемое нормативной теономной этикой, коренным образом иное, чем то, какое следует, например, из основ детерминистического биологизма в этике. Так, установлено, что примитивные кочевые народы, если они с трудом добывают себе пропитание и принуждены часто менять место жительства, обыкновенно практикуют убийство стариков; при этом и сами старики считают такой обычай правильным и даже иногда благодетельным. У некоторых народов сюда присоединяется еще и поедание детьми своих стариков-родителей. Биологический детерминизм истолковывает такие обычаи как причинно необходимые следствия условий жизни народа, теономная нормативная этика рассматривает и эти обычаи как свободно выработанные нормы поведения в условиях, соблазняющих к тому, чтобы сузить кругозор сознания, приглушить голос совести и даже выдвинуть в сознании на первый план мнимо или действительно полезные стороны таких поступков (избавление стариков от тягостей переселения при плохих средствах передвижения; переселение души старика в здоровое тело молодого человека, съевшего его, и т. п.). Биологический детерминизм, ссылаясь на обычаи, резко отличные от обычаев культурных народов и осуждаемые ими, приходит к релятивизму в этике. Нормативная теономная этика, как увидим дальше, несмотря на различие обычаев и нравов, отвергает относительность нравственности и утверждает этический абсолютизм, т. е. наличие единого абсолютного нравственного идеала.
Таким образом, нормативная теономная этика использует научные исследования фактической морали различных народов в разные эпохи и, кроме того, открывает еще высшие ступени идеала, абсолютные нормы, осуществимые и объяснимые лишь в том случае, если мир есть творение Всемогущего и Всеблагого Бога, именно на основе христианского миропонимания.
Поклонник позитивистического агностицизма может сказать, что эти дополнения научно недоказуемы и к тому же практически не нужны. Сторонник христианской этики любви может отвести эти два возражения следующим образом. Конечно, требования христианской нормативной этики не могут быть доказаны «научно», если под научностью разуметь чувственный опыт и математическую обработку его. Но у человека есть кроме этих двух источников знания еще гораздо более утонченные формы опыта и умозрения, т. е. интеллектуальной интуиции. Исходным пунктом ее служит аксиологический опыт, непосредственное восприятие объективных абсолютных ценностей в связи с высокими чувствами, интенционально направленными на них. (Основы теории этого опыта заключаются в «эмоциональном интуитивизме» М. Шелера, см. его книгу «Der Formalismus in der Ethik und die materiale Wertethik».) Далее, в тесной связи со всеми видами аксиологического опыта стоит опыт нравственный, открывающий требования абсолютного идеала совершенства и включающий в себя голос совести. Высокое развитие аксиологического и нравственного опыта неизбежно сопутствуется также и религиозным опытом, в котором открывается Бог как высшая ценность и наиболее достойный предмет любви. Этих трех форм опыта совершен- но достаточно для практического руководства нравственным поведением, но теоретическая разработка системы этики требует еще и других источников знания, именно умозрения (интеллектуальной интуиции) и Откровения. В самом деле, требования абсолютного нравственного совершенства кажутся безмерными и совершенно неосуществимыми с точки зрения условий нашего земного упадочного бытия. Впервые система метафизики, основанная на умозрении, открывающем такие стороны мира, как, например, единосущие. свобода, творчество и т. п., расширяет нам кругозор и устанавливает возможность бесконечного развития и совершенствования. Наконец, Откровение, сообщающее о Троичности Божества, воплощении Второго Лица Св. Троицы, о Преображении и Царстве Божием, дает основы для наиболее углубленного понимания и сущности нравственного идеала и путей для осуществления его. Только в этом пункте система этики опирается на истины, не доказуемые человеческими источниками знания. Однако необходимо помнить, что истины Откровения служат опорою для наиболее совершенного сочетания всех доказуемых истин о мире и о Боге в единое органическое целое и ведут к важнейшим выводам, проверяемым посредством опыта и умозрения. Поэтому, отдав себе отчет в том, как несовершенны и противоречивы системы «научной» этики, необходимо признать, что этика, включающая в свой состав данные Откровения, гораздо более соответствует требованиям подлинной научности, чем внерелигиозные теории нравственности.
Еще легче показать несостоятельность возражения, будто сложные теории христианской нормативной этики практически не нужны. В действительности впервые эти теории выясняют до конца, что о нравственном поведении можно говорить лишь там, гдe хоть в какой-либо мере есть момент бескорыстия, и показывают как возможно бескорыстие и как сравнительно широко оно распространено в поведении всех существ. Это знание дает опору для выработки правильных методов нравственного воспитания. В самом деле, согласно защищаемой мною аксиологии и теономной этике, поведение не только человека, но и менее развитых существ вовсе не есть первоначально чистый эгоизм или, по крайней мере эгоцентризм, над которым впоследствии надстраиваются различные виды бескорыстия и сверхличного поведения. Каждый поступок имеет целью какую-либо ценность; как бы ни было глубоко нарушение ранга ценностей и даже как бы ни была велика ошибка состоящая в погоне за мнимой ценностью, все равно в составе преследуемой цели всегда есть аспект подлинной объективной ценности и даже грубо эгоистический поступок почти всегда руководится сложным комплексом мотивов, в котором есть хотя бы ничтожная примесь бескорыстного увлечения ценностью самой по себе. Когда искусный столяр, делая этажерку, любуется оструганными поверхностями и точно пригнанными частями ее, можно поручиться, что он работает усердно не только из-за платы, но и из любви к хорошо сделанной вещи самой по себе. Учитель, ясно и увлекательно излагающий доказательство геометрической теоремы, усердно работает не только для повышения по службе, но также и из любви к своему предмету и к распространению знания о нем, может быть, также из любви к уму человека и культуре его. Кокетка, бессердечно заманивающая в свои сети множество мужчин ради удовлетворения своего тщеславия и властолюбия, примерив перед зеркалом шляпу, красивая линия полей которой превосходно гармонирует с ее прическою и овалом лица, покупает и носит ее не только для достижения своих эгоистических целей, но и потому, что ценит красоту саму по себе. Имея в виду эту бескорыстную слагаемую почти всех поступков, пусть эгоист, осознающий и осудивший свой эгоизм, не приходит в уныние, когда заметит, как трудно преодолеть свое себялюбие: чистого эгоизма в природе не бывает; в поведении всякого существа есть благородная струя интереса к объективным ценностям самим по себе; для самовоспитания и воспитания других людей нужно в каждом данном случае найти эту черту характера и помочь дальнейшему развитию ее.
Кант говорит, что, преподавая нравственные правила поведения, не следует обосновывать их утилитарными соображениями выгоды, репутации и т. п. И в самом деле, о положительно нравственном характере поступка можно говорить лишь постольку, поскольку в нем есть слагаемая бескорыстной любви к объективной ценности.
Проходя со своим пятилетним сыном мимо свиньи, которая ела, громко чавкая, я сказал ребенку: «Слышишь, как свинья чавкает! Мы, люди, должны есть тихо, не чавкая». Мальчик тот час спросил: «А если бы свинья ела тихо, нам нужно было бы чавкать?» Я упустил из виду, что следовало обратить внимание на объективное безобразие чавканья, и он понял мое наставление как условное обособление от других существ, как внешний аристократизм.
Заканчивая противопоставление теономной нормативной этике биологизму и разным видам позитивизма, обратим внимание на следующее различие. Конечная цель поведения, согласно развиваемой мною теории, есть абсолютная полнота жизни, достижимая не иначе как путем соборного творчества, осуществляющего лишь абсолютно ценные содержания бытия, могущие поэтому быть предметом сочувственного сопереживания всех членов Царства Божия. И Спенсер в своей этике говорит о полноте жизни как конечной цели, но под словом «жизнь» он разумеет только совокупность функций организма, обладающего материальною телесностью: он имеет в виду только ту жизнь, которую изучает естественнонаучная биология, а в учении о Царстве Божием речь идет о сверхбиологической жизни.
Общее понятие, охватывающее все виды жизни, добиологическую, биологическую, социальную, планетарную и т.п., а также божественную сверхбиологическую, можно определить так: жизнь есть для-себя-сущая целестремительная активность субстанциального деятеля. (Словом «для-себя-сущий» обозначается сознательный или, по крайней мере, предсознательный характер целестремительной деятельности.) Сверхбиологическая жизнь Царства Божия глубоко отличается от всех видов жизни царства психоматериального бытия тем, что в Царстве Божием нет материальной телесности, так как нет взаимного отталкивания, являющегося следствием эгоистической исключительности: преображенные тела не обособлены друг от друга, они находятся друг к другу в отношении взаимопроникновения. Здесь нет делимых благ, подлежащих потреблению и даже истреблению одним существом или группою существ, причем другие существа могут оказаться лишенными этих благ, вследствие чего возникает борьба за существование. Все такие блага относительны; использование их и борьба за них наполняют жизнь в биологическом смысле: сюда относятся, например, питание, половое размножение, половая любовь. Отсюда ясно, что биологические процессы присущи такому типу жизни, который неразрывно связан с эгоистическою исключительностью. Совсем иной характер имеет сверхбиологическая жизнь Царства Божия. В ней осуществляются лишь абсолютные ценности, они принадлежат к числу благ, усвоение которых не требует деления и истребления их; наоборот, чем большему количеству лиц они становятся доступными, тем более ценным становятся переживание их. Таких функций, как питание или половое общение, в этом царстве нет, или, можно сказать, в нем отсутствуют аналоги этих деятельностей в виде взаимопроникновения всех тел; это - связь тел, столь сублимированная и преображенная, что назвать ее словами, заимствованными из нашего обихода, нельзя.
Сверхбиологическая жизнь в Царстве Божием абсолютно ценна во всех своих аспектах. Что же касается нашей психоматериальной жизни, она абсолютно ценна лишь отчасти, именно поскольку и в ней есть аспект осуществления сверхбиологических ценностей; все же, что относится в ней к области лишь относительно ценного, подлежит смерти: вся наша биологическая жизнь имеет объективное значение лишь как ступень на пути восхождения к вечной и совершенной жизни Царства Божия.
Биологическая жизнь, не будучи абсолютною полнотою бытия, не доставляет никакому существу совершенного удовлетворения; поэтому она состоит всегда не столько из актов самосохранения, сколько из актов творческого преобразования и искания новых путей. Макс Шелер говорит, что «первичная тенденция жизни есть не приспособление к данной среде, а выход за пределы каждой данной среды, расширение ее и завоевание новой; таким образом, принцип борьбы за существование появляется на сцену, лишь поскольку первичная тенденция выхода за пределы среды застаивается и вместо нее становится преобладающею тенденция простого приспособления к данной среде». Неустанное перерастание данной среды всяким существом есть следствие стремления к абсолютному идеалу. На самых первых ступенях развития природы, даже в дочеловеческом бытии, есть тенденция жить не только текущими потребностями самосохранения, но еще и творить нечто, не имеющее отношения к собственной пользе и выгоде. Жизнь существа, обнаруживающего такие стремления, отмечена в том или ином отношении печатью благородства, достоинства, красоты. Это предвестники нравственного поведения человека; их следует рассмотреть подробнее, так как они помогут разобраться в некоторых особенностях человеческой морали.
|
