Документальная история сибири XVII середина XIX вв. Владивосток
Скачать 4.24 Mb.
|
| Глава I СИБИРСКИЕ АРХИВЫ В СИСТЕМЕ ПРИКАЗНЫХ УЧРЕЖДЕНИЙ РУССКОГО ГОСУДАРСТВА (Конец XVI - начало XVIII вв.) 20 1 Делопроизводственная культура допетровской Руси – основа зарождения сибирских архивов Появление на территории Сибири архивов российского происхождения относится к рубежу XVI-XVII вв. Это было начало эпохи географических открытий, завершившейся присоединением к России земель Северо-Восточной Азии, островов Тихого океана и северо-западной части американского континента. С созданием административных центров («острогов») и местного управленческого аппарата в документах находили отражение различные стороны жизни на восточных окраинах страны. Со временем старые бумаги накапливались, образуя комплексы исторических документов, ставших источниковой базой гуманитарных и естественно-научных исследований по широкому спектру проблем развития Сибири и отношений России со странами Азиатско-Тихоокеанского региона. Хотя самые ранние архивы в городах Сибири сохранились до наших дней с немалыми потерями, об их происхождении мы располагаем вполне достоверными данными, ибо, как отметил еще Г.Ф. Миллер, они «начинаются с тех лет, когда туда стали посылать особых воевод из Москвы»1. Конечно, дату основания того или иного города нельзя механически отождествлять с появлением местного архива. Но в современной научной литературе такой подход стал общепринятым, поскольку образование на присоединенных землях первых учреждений, осуществлявших властные полномочия Русского государства («съезжих» или «приказных изб»), безусловно, можно считать отправной точкой зарождения сибирских и дальневосточных архивов в нашем традиционном представлении2. Ключом к пониманию происхождения и непростой судьбы архивов Сибири и Дальнего Востока является история культу- 21 ры этого региона, которая на протяжении столетий формировалась и развивалась, осваивая жизненные реалии края, под мощным воздействием культурных традиций Европейской России. Генетическая связь сибирских архивов с многовековой письменной культурой Руси очевидна, поскольку создание системы административного управления означало применение сложившихся норм и правил ведения документации. Распространение на Сибирь делопроизводственной культуры и опыта сбережения архивов Московского царства опиралось на традиции, уходящие корнями в русское средневековье. Древние летописи свидетельствуют, что отечественные архивы начали складываться давно, еще в Киевской Руси. Они весьма отличались от нынешних, да и само слово «архив» до начала 20-х годов XVIII в. в русском языке отсутствовало. В эпоху феодальной раздробленности наряду с Киевом, а затем Москвой возрастает роль региональных хранилищ документов, которые считались тогда большой ценностью. Местом их сосредоточения были княжеские дворы, епископские кафедры и монастыри. Упоминание об одном из таких хранилищ документов содержится в «местной» грамоте нижегородского вел. князя Дмитрия Константиновича 1367/68 г., данной боярам, князьям, а также дьякам и прочим дворянам, «кому с кем сидеть и кому под кем садитца». В ней прямо указывается, что хранится «такова подлинная Беликова князя месная грамота в Нижнем Новегороде в Печерском монастыре»3. Таких упоминаний в источниках немало, но мы привели этот пример еще и потому, что в тот период Нижний Новгород был важным пунктом на северо-восточных рубежах русских земель, ставшим позднее опорой борьбы с Казанским ханством, а затем продвижения русских в Заволжье, на Урал и в Сибирь. По мнению большинства авторитетных специалистов в области архивоведения, в допетровскую эпоху на Руси не практиковалось обособленного хранения документов и архивов. Хранили их обычно в княжеской или монастырской казне вместе с драгоценностями, деньгами, книгами, которые также считались дорогой редкостью. Поэтому под «казной» часто имели в виду и архив4. «Казной» называл Царский архив Иван IV, а в документах XVI-XVII вв. часты упоминания о «конюшенной седельной казне», о казне «золотой», «свинечной», «соболиной», «судовой», «домовой» и т.п. «Казной» 22 называли и хранилища документов. Каждое учреждение имело свою «казну», где хранилась его документация в подлинниках или «списках»5. В Сибири применение термина «казна» одновременно к добытым ценностям (меха, моржовая кость и т.п.) и к документальным материалам типично для XVII - начала XVIII вв. Но зачастую употреблялись и иные термины для обозначения архивов - «государевы дела», «старые дела», «дела прежних лет» и др. Канцелярское выражение «письменные дела присутственных мест», как обозначение архивов местных учреждений, часто встречается в деловых бумагах XVIII и даже середины XIX вв. Архивы никогда не лежали мертвым грузом. Они перемещались со своими владельцами, порой разделяя их судьбу. Л.В. Черепнин, посвятивший фундаментальное исследование архивам периода феодальной раздробленности, показал процесс их концентрации в связи с объединительной политикой московского центра и борьбой с княжеской оппозицией6. Большинство старинных феодальных архивов Руси не сохранилось. Они погибли в пламени пожаров, от стихийных бедствий, плохих условий хранения и при вражеских нашествиях. Кроме того, архивы считались важными военными трофеями. Известный археограф И.Л. Маяковский писал: «В ту эпоху, когда на актохранилища смотрели как на средство укрепления своих прав и орудие борьбы с чужими, неприятель, неоднократно проникавший вглубь московских областей, а иногда достигавший и самой Москвы, не упускал случая захватить и собрания документов...». Например, в Смутное время целые отделы московских архивов «были увезены в Польшу, где попали частью в руки отдельных лиц, частью в государственные архивы - Польскую и Литовскую Метрики». Среди них - так называемая «Опись царского архива» и иные материалы Посольского приказа7. Первые значительные комплексы документов, связанные своим происхождением с делопроизводством московских великих князей, дошли до нас от правлений Ивана III и Василия III (вторая половина XV - первая четверть XVI вв.). В основном это грамоты, относящиеся к международным и междукняжеским отношениям, операциям с земельной собственностью, завещания, клятвенные записи на верность служилой аристократии государям московским. Этот период отмечен коренными изменениями системы го- 23 сударственного управления. Московское княжество превращается в Московское государство, и с начала 70-х годов XV в. до 1521 г. территория, подвластная Московскому правящему дому, вырастает в несколько раз. Прежний административный аппарат не мог эффективно справляться с новыми управленческими задачами, поэтому возникла необходимость его масштабной перестройки. Постепенно формируются центральные правительственные органы («избы», «приказы», «четверти») и территориальные учреждения («приказные избы», «губные» и «земские» избы). Приказная система сложилась в общих чертах к середине XVI в. и затем на протяжении полутора столетий расширялась и усложнялась. На местах велись обстоятельные описания земель и городов, составлялись их чертежи: «писцовые книги» и земельные кадастры известны с конца XV в., в XVI и XVII вв. они становятся одним из важнейших видов документации. По мнению Д.М. Володихина, для организации архивного дела эти изменения имели важное значение. Во-первых, соотношения между центральными («столичными») и периферийными архивами государственных образований эпохи феодальной раздробленности (XII - конец XV вв.) не ясны. Вполне вероятно, что документальные массивы первых могли доминировать по сравнению с последними, а в небольших княжествах и вовсе иметь исключительное значение. Теперь не могло быть и речи о том, чтобы в архиве государей московских собирался сколько-нибудь значительный процент от общей массы делопроизводства государственных органов. Каждое из многочисленных новых учреждений имело свой, порой весьма крупный архив. Во-вторых, относительная унификация и полная централизация бюрократического аппарата естественным образом привели к унификации форм составления, классификации, хранения и копирования документов. Подобного единообразия, конечно, не было до возникновения Московского государства8. К сожалению, нововведения в делопроизводственной сфере и рост объемов документации не подкреплялись мерами по се сохранности. Грозным бичом российских архивов были пожары. Москва горела много раз, и не единожды - катастрофически. Архивохранилища сильно пострадали от больших московских пожаров 1547 и 1571 гг., а также в Смутное время. Но подлинным крушением всей центральной системы архивов считается 24 пожар 3 мая 1626 г. По словам современника: «...Бысть пожар велик зело и страшен. ...И государев двор, и патриярхов, и дворцы з запасы, и приказы каменные, в них же многая государева казна и дела всякие..., - все выгорело»9. Ущерб тот по нынешним меркам трудно вообразить, ибо многие учреждения Москвы полностью лишились своей документации. Ушло немало усилий на восстановление важнейших документальных комплексов с использованием уцелевших копий, но основной массив делопроизводства XVI - начала XVII вв. сгинул бесследно. Спасен был только архив Посольского приказа с внешнеполитической документацией, начиная с конца XV в., и довольно большая часть Царского архива. К сожалению, были утрачены в Посольском приказе «Книги Сибирские», вероятно, по посольствам 50-70-х годов XVI в.10. Как дьяки и подьячие той эпохи, так и современные историки вынуждены четко разделять «допожарное и «послепожарное» время: первое предлагает ученым жалкие остатки русских архивов, второе характеризуется наличием систематизированного делопроизводства большинства центральных и периферийных учреждений. Но 1626 г. - пропасть, крупнейший водораздел в актовом источниковедении. С пожара 1626 г. и до наших дней для архивного дела России характерен «континуитет» наличия государственной документации: для разных периодов ее может быть больше или меньше, но нет никаких ярко выраженных «провалов», лакун ¹¹. Сибирью, как новым краем Русского государства, изначально ведал Посольский приказ, созданный в 1549 г. Но в его распоряжении были, видимо, и более ранние документы, относившиеся к Сибири, например, сохранившаяся в списке конца XVII в. жалованная грамота Василия III ненцам, живущим по реке Оби, о принятии их в подданство в 1525 г.12. И хотя тогда в Москве даже помышлять не смели о сокрушении Казанского и Астраханского ханств, блокировавших южные пути в сторону Азии, но через купцов и полярных мореходов располагали сведениями, в том числе документальными, о землях и народах к востоку от Урала. Походы новгородских дружин в XII-XIV вв. «за Камень», шертование местных князей и 25 номинальный вассалитет Москвы над севером Западной Сибири в XV в. неизбежно оставляли следы в архивах и литературных памятниках того периода. Один из них - «Сказание о человецех незнаемых в Восточной стране», сохранившееся в рукописных сборниках, древнейший из которых датируется 1495-1498 гг.13. Все это не было секретом и для Европы, о чем свидетельствуют описание и карта Северо-Западной Сибири Сигизмунда Герберштейна, дважды - в 1517 и 1526 гг., посетившего Московию в качестве посла Габсбургского дома14. При Иване IV в Посольский приказ стекалась различная документация, касавшаяся связей с Сибирским ханством. Прежде всего это дипломатические акты: о посольстве хана Едигера к Ивану IV в 1555 г., чтобы он «их князя и всю землю Сибирскую взял во свое имя, ...и дань на них положить велел...»; документы о посольстве за Урал М. Курова и об «опале царской» на Баянду - посла от хана сибирского в 1557 г.; грамота шертная 1558 г. «с княжею печатью», которую учинил князь Едигер, поклявшись «дань царю и великому государю со всей Сибирской земли давать» и т.п.15. Позднее в делах Посольского приказа системно отложились первичные документы о «взятии» Сибири казаками Ермака, «поставлении» там городков и острогов. Об этом свидетельствует описание архива приказа в 90-е годы XVI в., условно названное С.О. Шмидтом «Перечневой описью». В ней отмечено 195 ящиков архивных материалов, в том числе - два ящика (№№ 1,43) документов о связях с княжествами Сибирского ханства и казачьих походах за Урал. Их содержимое включало 14 наименований, видимо, столбцов или свитков, среди которых были документы «с кизылбашским и с шемахейским и з бухарским и с самарханским и с юргеньчеким и с тюменским и визюрским и с сибирским и с казацким и с туркосан-ским и с ташкенским и с крымшевкаловым и з барколским» делом16. Определение их конкретного содержания затруднено суммарностью описания, но не вызывает сомнений, что это был тщательно сформированный архивный комплекс об отношениях с азиатскими соседями Руси. Значительная часть этих материалов касалась Западной Сибири, причем не только ее севера (Югра), но и более южной части - царства Кучума («бухарское дело»), которого тогда считали выходцем из Бухары. Напомним, что «Бухарская слобода» в шбольске не раз упоминается летописями XVII в.17 и даже в начале XIX в. местных татар называли «ташкенцами» и «бухарцами»18. 26 Архивные материалы, обозначенные составителями «Перечневой описи» как «самарханское» дело, вероятно, относились к покорению земли остяков, управляемых влиятельным ханом («туре») Самаром. Его городок, также называвшийся Самар (близ устья Иртыша, где он впадает в Обь), был разгромлен отрядом ермаковцев во главе с Богданом Брязгой, а подданные обложены ясаком19. Упоминаемое в описи «тюменское дело» было связано, надо полагать, с походом царских воевод В. Сукина и И. Мясного, основавших в 1585 г. Тюменский острог. Указание описи на «визюрское» дело, очевидно, также имеет связь с названными в ней сибирскими материалами 80-х годов XVI в. Как известно, пленение казаками Маметкула выдвинуло на авансцену главного мурзу Карачу (летописи называют его «думной татарин»; по-арабски -везир или визирь), не признававшего власть Кучума. Уйдя на реку Тара, он просил поддержки Ермака, якобы для войны с Казахской ордой. Тот дал ему в помощь своего ближайшего помощника атамана Ивана Кольцо. Но это была ловушка. Едва отряд из 40 казаков достиг татарских кочевий, как все они были внезапно перебиты и затем, как повествует летописец, «начаша по многим местам, по волостям и по улусам казаков погани и побивати». Разгром «нечестивого Карачи» довершил, пленив заодно вместе с ним хана Сейдяка и царевича Казахской орды Салтана, в 1588 г. доблестный Данила Чулков - основатель Тобольска. Знаменитые пленники вскоре были отправлены в Москву20. Яркая детализация в передаче тех событий сибирскими летописями говорит о том, что в основе их описания не воспоминания старых ветеранов, а документы, составленные по «горячим следам» прямыми участниками. Следует отметить, что в обширной литературе, посвященной эпопее Ермака, отсутствует анализ «Перечневой описи» архива Посольского приказа 90-х годов XVI в. Между тем географическая номенклатура названий дел, находившихся в ящиках 1 и 43, поразительно совпадает с географией некоторых его «подвигов», и это подтверждается летописными источниками. Так, например, за помеченным в описи «кизылбашским делом» усматривается намек на осведомленность Москвы относительно прежних грехов атамана и его соратников. В предисловии к Есиповской летописи (Академический список) об этих событиях говорится: «Есть бо на полуденную страну река, глаголемая Дон, на ней живяху казаки. 27 От Дону не в далнем растоянии река, глаголемая Волга, на ней же оные казаки, придя з Дону, воровали много..., овогда суды государевы громяху, овогда же послов кизылбаских и бухарских (курсив мой. - А.К.) и иных многих громяху и убиваху. Царь же Иоанн Васильевич, слыша их такое злое воровство, посылал на них воевод своих и велел их имать и вешать, и казнить. Многих же переимали и казнили, а иные аки волки разбегошася. По Волге вверх от них побегоша 600 человек по присылке Максима Яковлева Строганова, в них же старейшина атаман Ермак и иные многие атаманы»21. В этом контексте представляется крайне интересным тот факт, что составители «Перечневой описи» выделили документы «с сибирским и с казацким делом». Возможно, это и был тот самый, потом загадочно исчезнувший «архив Ермака», или иные документы о его экспедиции? Во всяком случае, очень похоже, что как раз на них ссылался автор Погодинского летописца. Повествуя о походе Ермака, разгроме хана Кучума и судьбе тех из его сыновей, которые «при прежних государех были на Москве», он прямо указывал, что «тому писмо есть в Посолском приказе»22. Путем текстологического анализа к такому заключению пришел Р.Г. Скрынников. Выделив Погодинский список, как стоящий особняком среди других сибирских летописей Есиповской группы, он подчеркнул наличие в его составе значительных фрагментов «архива Ермака» в виде выписок из подлинных документов Посольского приказа23. Связать зарождение русских архивов Сибири с «архивом Ермака» столь же заманчиво для нашего исследования, сколь и проблематично по причине неполноты и противоречивости источников. Но уклониться от этой темы было бы непростительно хотя бы потому, что данный сюжет уже затрагивался нашей историографией в качестве дискуссионной проблемы, связанной с хронологией похода Ермака, а также зарождением сибирского летописания24. Так, В.И. Сергеев на основе упоминаний летописных источников «о полковых писарех», письме Ермака царю и «отписках» Строгановым пришел к заключению, что можно говорить о какой-то «канцелярии» в дружине Ермака25. А поскольку при тогдашнем делопроизводстве составлялись безадресные черновики («от-иуски»), за время его похода сложилось два, притом «равноценных», архивных комплекса. Первый образовали «отпуски» Ермака его патронам - купцам Строгановым, которые должны были неизбежно 28 оказаться в их вотчинном архиве, и якобы ими пользовался сторогановский летописец, писавший свой труд к встрече архиепископа Киприана, ехавшего через Сольвычегодск на тобольскую кафедру в 1621 г.26. Второй комплекс материалов «канцелярии» Ермака, по мнению В.И. Сергеева, представлял собой «отпуски» его отписок тем же Сторогановым, а хранили их почти сорок лет уцелевшие сподвижники атамана. Затем они передали эти материалы архиепископу Киприану, повелевшему составить на их основе знаменитый «Синодик» ермаковым казакам27. Высказанное В.И. Сергеевым предположение о сольвычегодском, а не уральском происхождении Строгановской летописи, было поддержано Е.К. Ромодановской в отдельной работе, посвященной анализу известий о Ермаке в «Летописце старых лет». Этот малоизвестный источник последней трети XVII в., происходящий из Сольвычегодска, позволяет, по ее мнению, уточнить характер исходных материалов Строгановской летописи, автор которой «несомненно... пользовался документами строгановского архива, не зная многих конкретных событий на местах, и это наложило отпечаток на все его сочинение; однако в основе своей эти источники были подлинными и не подвергались искажению в процессе их обработки»28. Критический разбор Р.Г. Скрынниковым гипотезы В.И. Сергеева не оставляет сомнений, что двух «архивов Ермака» не могло сохраниться, тем более за Уралом. Едва ли обладали подлинниками таких документов и купцы Строгановы, но если они у них и были, например, в Орел-городке, где находилась в тот период их главная резиденция, или в Сольвычегодске, или где-то еще, то документальные источники о том умалчивают. К тому же, как известно, первые годы правления Бориса Годунова обернулись опалой для недавно всесильных Строгановых, и правительство решило, аннулировав их привилегии, наложить руку на их богатства29. И все-таки какое-то «делопроизводство» в войске Ермака, видимо, велось. Следовательно, не стоит полностью исключать возможность того, что после гибели самого атамана остались какие-то документы у его сподвижников. Кроме того, вполне очевидно, что трехлетняя эпопея ермаковской дружины оставила «следы» не только в делах Посольского приказа, но и в местных учреждениях на северо-востоке Руси. В частности, документы о тех событиях имелись в Чердынской крепости. Об этом говорит хотя бы то, 29 что знаменитая «Опальная грамота» Ивана IV Максиму и Никите Строгановым 16 ноября 1582 г. была инициирована отпиской здешнего воеводы В. Пелепелицына о прибытии в их пермские владения атамана Ермака и его буйных товарищей. События за Уралом неизменно были под пристальным вниманием чердынских воевод, что находило отражение в их документации. Это видно из примечания В.Н. Татищева на упоминание в труде Г.Ф. Миллера маленькой крепости на реке Лозьве, впадающей в Тавду. Возведенная тремя годами позже Тобольска, т.е. в 1590 г., она вскоре была заброшена и, как писал Г.Ф. Миллер, «в сибирских архивах от этих лет не сохранилось никаких дел»30. Но В.Н. Татищев бывал в тех же местах лет на десять раньше Г.Ф. Миллера и писал уверенно: «О сем памятую, что о строении Лазвинского городка... в Чердынской архиве достаточное известие имеется. И я оную, яко весьма древнюю архиву велел было разобрать и нужное до истории выписать, токмо я тогда отлучен [был], и что зделано не знаю, нет ли о том известия в Кабинете. А ежели нет, то весьма нужно стараться оную описать, ибо сия едина из древнейших в той стороне сохранена»31. Вполне очевидно, что за период с 1582 по 1590 г. в Чердынской приказной избе имелись и иные аналогичные документы, но «архив Ермака», если таковой существовал, едва ли мог «застрять» здесь или еще где-нибудь в Сибири. И хотя не ясно, как и в какой мере он был утрачен, но, покидая Искер, тотчас занятый татарами, оставшиеся в живых 90 ермаковцев, безусловно, держали при себе атаманские бумаги, ибо неизвестно, что ожидало их - царская милость или гнев и расправа за постигшую неудачу. Между прочим, в их числе автор Погодинского летописца назвал, даже как бы выделив, казака Черкаса Александрова, чье имя не раз встречается в его тексте32. Случайность здесь исключена и важен, на наш взгляд, контекст, из которого усматривается, что Черкас Александров был среди тех, кто мог иметь отношение к архиву, когда ермаковцы «изыдоша из града Сибири». Этот деятель сибирской эпопеи 80-х годов XVI в. давно привлекает внимание историков. Так, Е.К. Ромодановская, анализируя индивидуальные известия и текстологические особенности Погодинского летописца, высказала гипотезу о раннем происхождении этого памятника, возможно, предшествовавшего Есиповской летописи и в наибольшей степени «запечатлевшего черты «Написания», автором которого она счита- 30 ет Черкаса Александрова по прозвищу Корсак. Он же, по ее мнению, мог быть официальным историографом дружины Ермака33. Гипотеза Е.К. Ромодановской очень интересна. И было бы логично считать, что если был «историограф», то именно он имел на руках и бумаги «архива Ермака». О том, что такой архив мог существовать, свидетельствуют, хотя и косвенно, находки в XVIII-XIX вв. некоторых реликвий, связываемых преданиями с походом Ермака: знамен и хоругвей его дружины, а также пушки, отлитой якобы для ерма-ковцев во владениях Строгановых в 1582 г.34. И все-таки, чтобы утверждать однозначно о наличии «архива Ермака» у кого-то из его сподвижников, к сожалению, мало оснований. Более того, такой опытнейший архивист и археограф, как А.А. Преображенский, считал, что попавшие в Посольский приказ единичные исходящие документы Ермака вовсе не «архив» его дружины, а только «часть архива приказа не более»35. Относительно гипотезы Е.К.Ромодановской об «историографе» ермаковской эпопеи Р.Г. Скрынников привел ряд контраргументов в пользу того, что основой «Написания» послужили именно сведения ветеранов-ермаковцев, записанные в Тобольске. Что же касается Черкаса Александрова, то ни он, ни какой-нибудь другой участник экспедиции, по мнению Р.Г. Скрынникова, не причастны к составлению Погодинского летописца, автором которого был не известный «книжник» второй половины XVII в., имевший доступ к архиву Посольского приказа, либо служивший в нем36. Не согласился Р.Г. Скрынников и с мнением А.А. Преображенского, считая, что документы, привлеченные автором Погодинского летописца, представляли собой подборку («отдельный фонд») в архиве Посольского приказа, целиком посвященную экспедиции Ермака. К тому же самые важные ее документы были составлены либо са- 31 мим Ермаком, либо его ближайшими соратниками37. И хотя вопрос об источниках сибирских летописей не входит в задачи нашего исследования, заметим, что эта точка зрения представляется оправданной. Дело в том, что, судя по составу упоминавшейся выше «Перечневой описи», которую С.О. Шмидт датировал 1594-1598 гг., автор Погодинского летописца пользовался именно бумагами из ящиков «с тюменским и с визюрским и с сибирским и с казацким... делом»38. Причем эти документы не были единичными. Есть довод в пользу того, что он имел в своем распоряжении не отдельные бумаги, а именно комплекс материалов о «сибирском взятии», осевший в Посольском приказе. Этот неизвестный нам автор, которого Р.Г. Скрынников причисляет «к московскому приказному миру», обозначает их хотя и редким, но специфическим архивным термином XVII в. - «писмо». По наблюдениям Н.Н. Оглоблина, в некоторых источниках можно «встретить указание на то, что иногда собранию архивных документов усвоялось в то время одно общее название, именно «письмо» («писмо»)»39. В принципе с этим можно согласиться, хотя современные исследователи древнерусских текстов дают несколько иные трактовки этого термина, из которых наиболее близким по смыслу является «письменный текст», т.е. документ40. Думается, все это дает повод считать, что в архиве Посольского приказа на рубеже XVI-XVII вв. сложился, выражаясь современной терминологией, фонд архивных документов, в деталях запечатлевших главные события присоединения Сибири к России. По установившемуся порядку все бумаги и дела, относящиеся к связям с Азией, были разделены в нем на две подгруппы. Первая - дела турецкие, персидские, крымские. Вторая - ногайские, астраханские, казанские, шемаханские, сибирские, «казацкие», бухарские, грузинские, черкесские, ургенчские, калмыцкие. Характерно, что формирующийся комплекс картографических материалов архива Посольского приказа, собранных отдельно и в одной коробке, также включал два «чертежа» новых азиатских владений России - это было изображение дороги из Казани в Сибирь и карта самой Сибири, начиная от Чердыни41. Был ли среди этих материалов «архив Ермака» или только исходящие бумаги его «канцелярии» - этот вопрос с архивоведческой точки зрения остается пока открытым. Кстати, спор о том, кто был 32 автором Погодинского летописца, сибиряк или москвич, тоже не столь принципиален, поскольку сибирская администрация XVII в. в значительной мере комплектовалась дьяками и подьячими, посылаемыми из Москвы, которые обычно спустя какое-то время возвращались обратно. Какие-то документы могли попасть в Посольский приказ и с одним из них. С воцарением Бориса Годунова порядок управления Сибирью был изменен, и с 1599 г. всеми зауральскими землями стал ведать Приказ Казанского дворца. К сожалению, все ранние сибирские дела в его архиве также полностью сгорели в 1626 г.42. Но что интересно - тогда же власти попытались хотя бы отчасти компенсировать этот урон. Дьяки Казанского приказа запросили Разрядный и другие приказы о присылке новых «памятей», касающихся ссылки в Сибирь, и других копий утраченных документов43. Одновременно по указанию из Москвы в Тобольске началось изготовление заверенных копий документов первой трети XVII в. и затем эти копийные книги отсылались в Казанский приказ. (Заметим к слову, что и за порогом XXI в. для восстановления утраченных документов архивисты поступили бы точно так же, разница только в орудиях труда - компьютер и сканер заменяют нам гусиное перо.) Эта мера оказалась очень своевременной, т.к. в 1628 г. случился пожар, на сей раз уже в Тобольске, и все подлинники документов в здешней съезжей избе поглотило пламя44. Таким образом, можно сказать, что перед нами один из первых удачных примеров «страхового копирования» документов сибирских архивов. Становление воеводской системы управления краем оставило мощный пласт документов в местных учреждениях азиатской Руси. Расширение русской колонизации на востоке подталкивало московские власти к поиску новых форм управления сибирской «украиной», о чем свидетельствует создание в 1627-1629 гг. временного приказа «У сибирских дел», возглавляемого боярином Ф.И. Шереметевым и дьяком Т. Бормосовым45. Быстрое приращение сибирских владений в 30-е годы XVII в. вызвало к жизни указ царя Михаила Федоровича, повелевшего 19 февраля 1637 г. «Сибирскому приказу быти особно, а ведати» его по- 33 ручил боярину князю Б.М. Лыкову с дьяками М. Шипулиным и М. Патрикеевым46. Сибирский приказ оказался самым долговечным учреждением в системе центральных органов управления Российским государством, просуществовавшим в общей сложности свыше ста лет. Его деятельность, охватывая практически все стороны жизни края, в том числе и архивное дело, оказала огромное влияние на формирование документальной базы истории Сибири и Дальнего Востока. Царствование Алексея Михайловича считается расцветом приказной системы, впоследствии сильно реформированной петровскими преобразованиями. В этот период приказной аппарат заметно усложнился за счет появления множества новых центральных приказов и временных периферийных учреждений. Архивы важнейших приказов XVII в. - Поместного, Посольского, Разрядного - дошли до наших дней и объединяют огромные массивы документов. То же самое можно сказать и о Сибирском приказе, однако надо учитывать, что оформление его функций произошло не сразу. На первых порах его дьякам и подьячим больше года пришлось ютиться при том же Казанском дворце «в задней казенке, в тесном месте», прежде чем им выделили бывшее помещение Новгородской чети47. Но и спустя двадцать лет, уже при царе Алексее Михайловиче, как писал Г.К. Котошихин, главой Сибирского приказа был «тот же боярин, что и Казанский дворец ведает, а с ним два дьяка»48. В целом же на протяжении второй половины XVII в. Сибирский приказ, будучи центральным учреждением, с территориальной компетенцией, приобрел несравненно более широкие полномочия, нежели другие областные приказы (чети), ведущей функцией которых являлся сбор налогов. К его компетенции относились дела административные, финансово-податные, таможенные, военные, торговые и даже дипломатические. Но в структуре и делопроизводстве Сибирского приказа не выдерживалось единого принципа, что вообще свойственно приказной системе. Управленческими вопросами ведали территориальные «столы» (Томский, Ленский, Мангазейский и др.), а внутриприказны-ми делами - его функциональные подразделения (Расценная, Купецкая, Казенная палаты и т.д.). Распределение дел по столам было случайным и не совпадало с административным делением 34 Сибири на разряды49. В какой-то мере это отражало устоявшийся веками порядок приказного делопроизводства. Но даже в конце XVII в. Сибирский приказ считался сравнительно «молодым», и иногда бумаги его компетенции по традиции уходили в архивы иных центральных учреждений. Так, еще до создания в XVI в. Посольского приказа дипломатическая документация велась на Казенном дворе. Поэтому спустя полтора столетия сюда продолжали поступать подлинники наиболее важных дипломатических актов, например, текст Нерчинского договора, заключенного с Китаем в 1689 г.50. Лишь в феврале 1708 г. по указу Петра I, после очередного пересмотра и описания архива Казенного двора, этот важнейший документ был передан на хранение в Посольский приказ51. Для изучения сибирской и дальневосточной проблематики XVII - первой половины XVIII вв. хранящийся в РГАДА архив Сибирского приказа считается одним из основных и давно хорошо известен исследователям, благодаря прекрасному описанию Н.Н. Оглоблина52. В 1708 г., в связи с учреждением Сибирской губернии, приказ был преобразован в ее Московскую канцелярию. В 1730 г. Сибирский приказ был восстановлен, а затем окончательно упразднен в 1763 г. Отчасти поэтому он представлен в РГАДА двумя документальными комплексами: фондом в собрании бывшего Московского архива Министерства юстиции (МАМЮ) (ф.214, фондовые включения, ок.10070 д., 1594-1780 гг.), сложившимся как архив самого приказа, о котором сказано выше53, и небольшим фондом из бывшего Государственного архива Российской империи (ГАРИ)54. Первый комплекс более раннего происхождения и представляет собой собственно архив Сибирского приказа почти в том же виде, каким он был в конце 60-х годов XVIII в. Он включает дела по управлению Сибирью Посольским приказом и приказом Казанского дворца (1594-1636), а также Сибирского приказа (1637-1708), Московской канцелярии Сибирской губернии (1708-1730) и Сибирского приказа (1730-1763). Какая-то небольшая часть документов, безусловно, была утрачена, ибо после 1763 г. архив Сибирского приказа, и без того пребывавший в весьма запущенном состоянии, несколько лет пролежал без движения. Затем его изучением занялась комиссия во главе с профессором 35 Г.Ф. Миллером. Наконец 15 января 1768 г. последовал указ Сената «Об отдаче старых дел бывшего Сибирского приказа в Разрядный Сенатский архив»55. Передача была произведена без какого-либо упорядочения, поскольку указ разрешал сдавать архивные дела на хранение «коим есть описи, те с описями, прочие же от гнилости поврежденные так, как они есть...»56. В фонде довольно полно отложилась переписка приказа с воеводами городов и уездов, таможенными и заставными головами, сибирскими архиереями (1637-1712): о состоянии Сибири, назначении и смене воевод; о «прииске новых землиц»; о правительственной и «вольной» колонизации; об основании острогов, слобод и их состоянии (в том числе Енисейска, Иркутска, Нерчинска, Тобольска, Якутска и др.); об учреждении Сибирской епархии, состоянии ее церквей и монастырей; об учреждении Якутского воеводства (1638-1641); о злоупотреблениях властей (в том числе якутского воеводы П.П. Головина, 1645-1650); о бунтах в городах Томске (1637-1638, 1648), Красноярске (1695-1699), Удинском и Селенгинском острогах (1695-1696); о побеге на Амур казачьего атамана Верхнеленского острога М. Сорокина с товарищами (1655-1657); о нерусских народах края - бурятах, вогулах, камчадалах, коряках, ламутах, остяках, тунгусах, чукчах, якутах, юкагирах и др.; о сборе ясака; о политических и торговых связях с Китаем, Монголией; о войне с Китаем (1686-1689). Большую ценность представляют документы («скаски», челобитные) о географических открытиях на Дальнем Востоке и в Тихом океане: о походах и службе М. Стадухина (1630-1659), П. Бекетова (1632-1638), И. Ерастова, Н. Колобова и Ф. Чукичева (1630-1640, 1645/46); о плавании вокруг Чукотки С. Дежнева, Ф. Попова и Ю. Селиверстова (1648-1665); о походах на Амур Е. Хабарова (также о его награждении, жизни и деятельности, 1651/52) и В. Пояркова; о покорении Камчатки В. Атласовым (1701-1715); о путях сообщения в Сибири; о приезде в Россию первого японца Денбея и об оставлении его в Москве для обучения «русских робят» японскому языку (1701-1702)57. Социально-экономическое положение и хозяйственное освоение восточных окраин характеризует документация съезжих (воеводских) изб: дозорные и переписные книги сибирских земель, городов и острогов; ясачные книги (именные, приходные, Доимочные, сметные, пометные, 1622-1721); книги о служилых 36 людях (именные, верстальные, разборные, послужные, окладные и раздаточные жалованья, 1624-1716); переписка о заведении хлебопашества в Якутии и на Камчатке, приписке посадских людей к Нерчинским заводам (1758-1763) и поселении там колодников. Сыскные дела Сибирского приказа и местных приказных изб содержат документы о заговоре против воеводы в Якутске (1677) и заговорах с целью побега на «вольные земли» казаков под началом В. Бугра и И. Редькина (на Анадырь, 1647), служилых людей и крестьян под началом М. Сорокина (в Даурию, 1655-1657). В составе фонда имеются дела (1730-1763): о посольствах и торговле с Китаем и Монголией; о снабжении Второй Камчатской экспедиции В. Беринга и ее сотрудниках - А.И. Чирикове, Д.Я. Лаптеве, профессорах Г.Ф. Миллере и И.Г. Гмелине; об открытии геодезистом М. Гвоздевым побережья Америки (1742); о выдаче жалованья служителям Камчатской и Китайской духовных миссий; о японцах, живших в России; о походах на чукчей (1740-1741)58. К концу XVII в. сложилась жестко централизованная система документооборота между столицей и уездами Сибири. Об этом свидетельствует любопытный доклад, датированный 1684 г., о том, чтобы сибирские воеводы не верили грамотам, которые привозят им разные лица «из иных розных приказов, а не из Сибирского приказу, и по тем грамотам, о чем они присланы будут, никаких дел не делать, не отписываясь великим государям к Москве...»59. В связи с этим, как отмечалось, из множества функций Сибирского приказа следует выделить одну, имеющую прямое отношение к нашей теме. Она состояла в контроле за ведением делопроизводства и архивов в приказных избах сибирских воевод. Наличие элементов централизованного надзора и управления архивами в Московском царстве отмечали в свое время такие авторитетные авторы, как Н.Н. Оглоблин и Д.Я. Самоквасов. Высший контроль за архивами был сосредоточен при особе государя, которому все приказы обязаны были в определенный срок представлять «описные книги» архивных дел. Об этом свидетельствует, в частности, именной указ от 9 декабря 1680 г. стольнику князю Н.И. Приимкову-Ростовскому в Земском приказе. Указ о присылке рукопи- 37 сей, с угрозою царской опалы за неисполнение, был объявлен «памятями» главенствующим дьякам 25 московских приказов, включая Сибирский. Представление «описных книг» являлось обычной формой ежегодной отчетности и, конечно, сам царь их не читал. При Алексее Михайловиче за использованием, целостью и сохранностью «государевых дел» надзирали Тайная, или Комнатная царская дума и Приказ тайных дел. По мнению Д.Я. Самоквасова, аналогичный порядок действовал и в отношении провинциальных учреждений, которые, препровождая описания своих архивов в центральные приказы, всегда указывали перечень лиц, пользовавшихся делами для канцелярских и иных занятий60. Доступ к хранилищам «государевых дел» и в московских приказах, и в съезжих (приказных) избах уездных воевод был строго ограничен. Это одна из причин того, что судьба архивного документа зачастую полна загадок и превратностей. Хрестоматийный пример - плавание кочей казака Семена Дежнева проливом между Азией и Америкой, зафиксированное в его отписках, почти столетие оставалось тайной за семью печатями для картографов и ученых. Ни в Якутске, ни в Тобольске, ни в Москве не оценили величайшего географического открытия. И в этом нет ничего удивительного. Поступив в приказную избу, казачьи челобитные и «скаски» оседали в ее сундуках и коробьях, откуда их могли не извлекать на свет десятилетиями. Именно так случилось с подлинниками отписок С.И. Дежнева о его походе 1648 г., пока их не обнаружил в архиве Якутской приказной избы Г.Ф. Миллер, доказавший, что «Чукотский Нос, лежащий между Севером и Востоком и до неизвестных нам пределов Северной Америки простирающийся, давно уже обойден морем»61. Попадет или не попадет документ в Сибирский приказ, зависело от воеводы и его ближайшего окружения. В связи с этим необходимо отметить, что распространению в Сибири российской делопроизводственной культуры и, следовательно, становлению архивного дела в крае способствовали некоторые традиции функционирования самой воеводской системы управления. Дело в том, что в XVII в. назначенные воеводы отправлялись из Москвы и Сибирь, особенно в ее крупные города, не одни, а с целой свитой помощников - дьяков, подьячих, письменных голов и т.д. Они-то и становились вершителями дел в сибирских канцеляриях, через 38 руки которых проходили бумаги, дошедшие до нас как исторические источники. Московские дьяки и подьячие заложили основы деятельности приказных изб в «далекой государевой отчине» и формирования местных чиновничьих династий. На протяжении всего XVII в. численность приказных людей в регионе неуклонно росла. Так, если в 40-е годы в 16 приказных избах Сибири делами вершили 63 подьячих, то в 90-е годы их насчитывалось уже 118 человек. В 1698 г. по инициативе судьи Сибирского приказа А.А.Виниуса был произведен «разбор» сибирских подьячих: для каждой приказной избы установлена их численность и размер «окладного» жалованья. В итоге по всем городам Сибири численность дьяков и подьячих определялась в 130 человек. Самой крупной была Тобольская приказная изба, где заседали 32 подьячих (даже в самом Сибирском приказе их было всего 25), 15 подьячих скрипели перьями в Верхотурье, 10 - в Томске, 7 - в Енисейске, 13 - в Якутске 62. В их ведении были не только дела с текущей перепиской, но и архивы, поскольку в столицу из далекой Сибири попадали лишь отдельные, хотя и важные документы. Основной массив бумаг оседал на местах, образовывая комплексы дел приказных изб - канцелярий воевод, управлявших городами и уездами, а также многочисленных таможенных дворов и застав. Известный историк и археограф А.И. Андреев, в частности, отмечал большое значение для изучения истории Сибири и русских географических открытий XVII в. документов приказных изб: тобольской, томской, иркутской, енисейской, нерчинской, якутской и др.63. Их архивы с большей или меньшей полнотой дошли до нас, открыв, по сути, историю организации архивного дела в Сибири и на Дальнем Востоке. 39 |
Похожие:
 | Рабочая программа по курсу «История Сибири» для 8 класса 2013 2014 учебный год России, имеет богатую историю. Но, к сожалению, в рамках школьного курса истории России в средней школе история Сибири практически... |  | Урок по истории России в 7 классе «Народы Сибири в XVII веке» Сибири в XVII веке; рассказать о проникновении русских в Сибирь и присоединении новых территорий; углубить знания, полученные на... |
| Методические рекомендации к учебникам А. Н. Сахарова и В. И. Буганова... Муниципальное бюджетное образовательное учреждение «Камскополянская средняя общеобразовательная школа №2 с углубленным изучением... | | Урок с использованием интерактивной доски по теме: "Сибирь в XVII веке" Цель: формировать представление о развитии Сибири в XVII веке, значении ее присоединения к России |
| Рабочая программа учебного курса «История» Пояснительная записка к рабочей программе по Всеобщей истории с древнейших времен до конца XIX в., Истории России с древнейших времен... | | Рабочая программа дисциплины история стран Азии и Африки (середина... Азии к началу эпохи колониализма, реакции восточных стран на политику европейских государств, ранним буржуазным революциям в Иране,... |
| Темы рефератов и список литературы по разделам дисциплины «История... Материальная культура древнего населения Урала и Западной Сибири. – Свердловск, 1988 | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Согласно рбуп курс «История Сибири» интегрирован в предмет «История». Изучение модулей курса «История Сибири» (в объеме 34 часов)... |
| Программа дисциплины история сибири специальность: 230201 «Информационные системы и технологии» Цель и задачи дисциплины "История Сибири" формирование понимания исторического процесса | | И. И. Свирида Между Петербургом, Варшавой и Вильно: Художник в культурном... Между Петербургом, Варшавой и Вильно: Художник в культурном пространстве. XVIII — середина XIX вв. Очерки. — М.: Оги, 1999. — 360... |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... В. И. Буганов, П. Н. Зырянов, А. Н. Сахаров. История России. Конец XVII xix вв.: учебник – М.: Просвещение, 2009 | | Стоимость авиабилетов в июле 2013 г. (на 2 апреля 2013 г.) Хабаровск-Владивосток+Владивосток-Далянь-Владивосток+Владивосток-Хабаровск: 15 000 руб |
| Контрольная работа тема: История политической мысли Охватывает конец XVII первую четверть XIX века. Начало этого этапа обозначается реформаторской деятельностью Петра I и конец восстанием... | | Рабочая программа по предмету «История» для 10 класса на 2012-2013 учебный год В. И. Буганов. (М. «Просвещение»,2009г ). «История России. Конец XVII-XIX век», учебник для 10 класса, В. И. Буганов, П. Н. Зырянов.... |
| Программа дисциплины европа в V xvii вв для направления 030600. 62 «История» Программа предназначена для преподавателей, ведущих дисциплину «Европа в V-XVII вв.»; учебных ассистентов и студентов направления... | | Борисов Н. С. История России с древнейших времен до конца XVII века.... России XVIII – XIX веков; программы курса и тематическое планирование к учебнику Н. В. Загладина, Н. А. Симония «Всеобщая история».... |
