Фрагменты о метафизике
– Ты стесняешь мою свободу.
Я хочу быть неповторимым
и творить вместо тебя.
– Я знал, что ты от меня отвернешься,
ведь я запрограммировал тебя
как олицетворение зла,
ибо это – иллюзия твоей свободы.
Добро же принадлежит мне
по праву в невременности первотворчества.
1
Я вообразил, что я страдаю, и когда я решил:
я и мое страдание – разные субъекты, –
это была первая мысль.
Хотя мыслью я должен был бы назвать
воображение.
Но я назвал "я" – "инх",
а страдание – "саферон"
и представил, что они
самостоятельные формы,
отделенные от меня.
То, что не отделено, я назвал "йи".
Я прибавил к нему "нх",
и возникло "йинх" – непознаваемое.
А страдание, еще неотделенное,
стало "ин". Так возникли четыре формы
и отделенное от них страдание,
которое познается каждой из них по-своему
и постепенно становится
самостоятельным лицом – лицант-сафероном.
2
– Из "А" можно доказать происхождение "Б".
Но как объяснить, откуда взялось "А"?
А если не объяснять –
мышление остановится.
Вы считаете, что мышление движется
принятием положений
принципиально недоказуемых?
Нисколько, но изначальное положение
должно содержать свойство,
исключающее вопрос о его возникновении,
то есть началом "А" является
первичный феномен сознания,
ибо свойство его – восприятие себя
как символа пустоты.
Этот первичный феномен сознания
можно назвать "эм".
Для себя в идеале он – символ
все более сложных образов.
Для нас – это один образ,
в котором наша душа становится
неповторимой настолько,
что исключает дальнейшее
стремление к усложнению,
переходящее к сотворенному ею миру,
и этот образ она считает Господом Богом.
3
Что вы называете метафизикой?
Размышления о сверхчувственном.
Если Астарм воспринимает себя одновременно
в нескольких пространственно-временных
системах – значит он входит
в область метафизики?
– Для нас – да, но у него
есть свое метафизическое пространство,
ибо шкала семантического знака "чувство"
для него передвинута
и обозначает сферу его сознания,
мы же воспринимаем это не как чувство,
а как многомерность высших миров.
4
– Но если художнику предоставляется
возможность реализовать потенциал сознания
в чувственных образах,
а у него столь же сильна потребность
во внеисторических метаразмышлениях,
что ему предпочтительнее выбрать?
– Если потребность в метафизике
у него столь же сильна,
как возможная реализация
исторического бессмертия
в чувственных образах,
он должен сначала отключиться
ото всего, оставив в своем сознании
только чистый лист утреннего удивления,
и первое, что против этого восстанет,
будет его наиболее благоприятным призванием.
5
Что есть свобода?
Расширение границ наших возможностей.
Значит, наши желания
без знания результатов
не являются свободными?
Для нас они свободны в той степени,
в которой, если им противиться,
чувство зависимости возрастает.
Но Ингинх видит нас в картинах,
и все наши побуждения –
краски его настроений.
А побуждения Ингинха свободны?
Свободны постольку, поскольку
он не зависит от персонифицированных картин,
но время запрещает ему повторять
сделанное одновременно другим Ингинхом.
Значит, Ингинхи находятся под контролем времени,
то есть наиболее целесообразной проэкции
мировой культуры?
но Ингинх может отказаться от картины,
если она станет живым лицом и
начнет приказывать,
как ему рисовать.
В этом он свободнее нас,
ибо мы подчиняемся
его эмоциональным пульсам,
которые являются нашим интеллектом,
прочее – же инстинкт.
6
Неужели Эфрам творил мир,
подчиняясь нашему принципу творения –
мучениям невыраженных возможностей созидания?
Нет, для Эфрама не представляет никакого труда
сотворить мир и себя в нем.
то как он может осознавать
принципы своего творения?
Зачем ему осознавать?
Но если он не думает,
можно ли говорить о его сознании?
Ведь если у него нет сознания,
его можно отождествить с машиной.
На каком основании ты считаешь,
что сознание и мышление Эфрама
строятся по законам нашим?
они не являются сознанием и мышлением
и думать о них бесполезно.
Если об этом невозможно думать,
значит оно для нас не существует.
Поскольку наше сознание –
отражение в нас бесконечного,
то если мы не находим в нем
сознающего себя в мышлении
нашего типа Эфрама,
мы можем с ним не считаться.
7
– Ты думаешь, если сознание Эфрама
исключает мысль о нашем понимании,
то по отношению к нам оно низшее?
Тогда объясни,
что такое сознание и мысль,
и мы увидим, может ли сознание
быть над мысленным,
и если да, является ли
надмысленный принцип сознания
более сложным, чем сознание мысли?
– Сознание есть внутреннее отстранение
сознающего от бессознательного.
Сначала сознающий должен сказать:
"во мне хаос", указывая на то,
что его "я" уже не относится к хаосу.
Но откуда возник хаос?
Ниоткуда. Он всегда существовал.
Это не объяснение.
Хаос вызван первым актом воображения Эмма –
первичного феномена сознания.
"Я вообразил, что я страдаю" –
эта строка не нуждается
в существовании какой-либо предварительной
или одновременно с ней существующей реальности,
ибо позади нее – абсолютное ничто,
и в нем просыпается "я" с сознанием,
что проснувшись, оно что-то потеряло,
хотя за ним – только "ничто".
Так возникает первая иллюзия –
антипод сознания, –
которая служит для сознания
первым духовным субъектом преодоления.
8
Нетрудно заметить, что мысль
"я вообразил, что страдаю"
образует Троицу
экстермической числовой космогонии:
1. "я" – бытие, Элус
2. "вообразил, что страдаю" –
воображаемая потеря чего-то
или конец пассивности – Ток
3. "я вообразил" – Творец, Эфрам, Бог.
Но откуда Эмм узнал слова?
Ниоткуда. Он сказал: "Я есмь"
и этим сотворил время,
то есть символ изменения,
реализацией которого явилось
воображение Эмма.
Однако после первой Троицы творения,
не включенной в будущую числовую космогонию:
Слово – Пространство – Время –
Ло-Ар-Тим /Лоартим/, –
Эмм погрузился в бездну бессознательного,
так как Лоартим был слишком абстрактен,
чтоб доставлять конкретную радость,
и воскрес Эмм только
как высший центр сохранения сознания
разумных существ, в том числе человека,
в шестом – девятом статимах
числовой экстермической космологии.
9
– А не думаете ли вы, что Эмм
мог вообще не существовать
до девятого статима
числовой экстермической космологии?
А что вы тогда предложите
в качестве начала бытия?
Философскую ночь – Софимнур.
Но если вы не можете доказать,
как из ночи произошел хаос,
то вам нужно постулировать
первоначальность сознания –
становление хаоса для выявления
своего лица в нем по принципу:
я – воображение – страдание – мысль,
что возвращает нас к уже доказанному.
– Хорошо, но зачем тогда
временное исчезновение Эмма?
Не лучше ли допустить, что Эмм,
когда исчерпает созданную им картину,
преображает ее в другую
или стирает ее, если картина,
понимая сама, что она
принципиально неудачна,
не желает преобразовываться.
Или же если она совершенна настолько,
что заключенный в ней мир
в ее образе осуществил бессмертие
каждой своей сознающей части.
– Это можно допустить, но такое допущение
снижает возможности нашего мышления,
ибо снимает трагедию Эмма:
сознание Эмма становится слишком радужным,
а создаваемые им картины примитивны
и не решают наименее вероятных проблем,
преобразующих в воскресение
все более сложные формы смерти.
Уходя в бездну бессознания,
Эмм искал в ней компонентов
для своего олицетворения,
чтобы выплыть во внешнее теперь ему солнце,
неся перед собой новую картину
им сотворенного мира.
Для сохранения своего сознания
Эмм стал рабом им сотворенного мира
на время, которое в тот момент
казалось ему вечностью,
хотя забытая им его трансцендентная душа
во сне чувствовала, что это не так.
– Но это допущение, хотя оно и верно
для некоторых, а именно:
неудавшихся и спокойных художников, –
оно недостаточно
для удовлетворения нашего мышления.
Эмм был слишком безлик,
чтобы страдать, как мы.
Ведь каждый из нас может утверждать,
что именно в нем воплотился Эмм –
первичный феномен сознания,
а следовательно, Эмм вообще исчез
с появлением двух разумных индивидов,
и теперь мир движется
высшими центрами сохранения сознания
многочисленных разумных существ,
предчувствующих рождение Артьюма –
самого сложного разумного образа,
который превратит Вселенную
в лица своих картин.
10
любовь и милосердие Артьюма?
Любовь и милосердие Артьюма –
это высшие центры сохранения сознания
разумных существ до того, как они
сами становятся духотворцами,
и тогда рожденный ими иной духомир
впитывает их любовь к себе
как родительскую.
И поскольку Артьюм один,
он любит образы сотворенных им картин,
а их обитатели воспринимают это
как любовь к каждому из них
через сложную систему
духовных посредников,
каждый из которых воспринимается
интранизированной им системой сознания
как абсолютный Бог,
источник бессмертия,
то есть законченное воплощение
своего уровня.
– Но если любовь и милосердие Артьюма –
высшие центры сохранения сознания
разумных существ до того,
как они сами становятся богами,
значит это – наиболее реальное
изо всего, что можно себе представить.
Что значит более реальное?
Если человек действительно верит
в любовь и милосердие будущего Артьюма,
то Артьюм отдает ему всю свою память
и делает его величайшим художником
вместо себя, а сам занимается размышлением
над созданиями обоих.
11
– Почему не допустить, что Эмм
сразу представляет фигуры
по принципу трансэстетической
или просто эстетической цельности?
– Сначала он воспринял себя точкой,
потом – линией, потом – квадратом,
кругом, камнем, деревом,
птицей, свиньей, и, наконец, человеком.
Это – принцип физической эволюции
с намеком на наше предвзятое толкование
некоторых животных.
Однако то, что в истории
наблюдается как эволюция,
в духовном мире представляется
как творение.
– Непонятно, если Эмм действительно страдал
от глубины своего потенциала сознания
и отсутствия зеркала,
почему он сразу не представил
всю нашу историю в картинах
и не увидел в ней Бога?
– Он именно так и сделал
и, увидев в ней Бога,
от радости исчез.
Это была вспышка мирового сознания,
а мы ее воспринимаем
по частям во времени
как бесконечную эволюцию Вселенной.
после того, как вспышка
мирового сознания в нем угасла?
Бог всегда чувствует себя прекрасно.
Я протестую. Когда появился Бог, и какова его функция?
Бог появился, когда существо
оказалось свободным и стало мыслить,
и функция его – сохранение мысли.
Позвольте, раньше мы доказали,
что Эмм – первичный феномен сознания –
уже мыслил, сказав себе "я есмь"
и представив себя точкой в пространстве.
Одно из двух: либо он сам был Богом,
либо Бог появился с его первой мыслью
как персона ее сохранения,
то есть многомерность сознания,
возникшая из ничего.
А что это такое?
Это значит, Эмм,
представив себя квадратом,
увидел на нем точку и решил, что она
возникла из ничего,
хотя в действительности это был
конец луча из третьего измерения,
то есть из многомерности
потенциала сознания самого Эмма,
ставшего Богом и всем сотворенным миром,
но воспринимаемого Эммом
как из ничего появившаяся точка
на плоскости его двумерного сознания.
А почему его сознание стало трехмерным?
Потому что множество лучей
из третьего измерения
стало пересекать плоскость его мышления,
и он был вынужден включить их
в свою систему и, чтобы не умереть,
допустил возможность третьего измерения.
– Вы хотите сказать, что Эфрам,
Творец, возникший с первой мыслью Эмма
и сотворивший тут же весь мир,
из жалости пожертвовал собой ради Эмма –
своего слепого отца,
чтобы тот прозрел и занял его место
на троне Вселенной, но в ином образе?
Совершенно верно.
А где же людишки?
Зачем о них думать?
Я опять протестую. Почему столь
принижена роль людей?
Неправда, люди в моей системе
по очереди совершают
восхождение к совершенству и обратно.
Господа, это неверно. Душа,
достигшая логотворческого совершенства,
не может утратить достигнутой высоты,
ибо все иные душевные состояния –
это – не она, но требуют других
имен и обозначений.
В них "я" совершенно другое.
Логотворческая душа, ставшая Артьюмом,
вспыхивает и обрывает амплитуды
волн мирового сознания.
Волна, впавшая в забвение,
становится хаосом,
пока в ней опять не возникнет
первичный феномен сознания,
который вызовет в памяти забытые души
и отдаст себя им до нового Артьюма –
каждой в свое время.
12
– Мы не коснулись высших центров
сохранения исторического сознания –
Арцессов истории –
неужели у них такая же борьба
за место на географической карте,
как у людей за место под солнцем?
– Микарты для нас движутся
особым человеческим надсознанием,
но в действительности их рисует
наш микартный Ингинх, который возникает
с нашей первой метафизической мыслью:
"я – нулевая точка отсчета мышления Бога",
так же, как Эфрам появляется с первой
мыслью Эмма: "я вообразил, что я страдаю
и решил: я и мое страдание –
разные субъекты".
– Вы хотите сказать:
для развития нашего мышления
лучше всего очеловечение /Имкир/ Эфрама,
чем изображение наших "я"
как проекций его настроений / Артим/?
– Причем тут мы? Важно то, что лучше
для развития мысли самого Эфрама.
– Артим – более современный метод мышления,
поскольку Эфрам в этом случае
всегда по ту сторону своего творения,
а в Имкире он умирает,
и Вселенная живет
предчувствием его воскресения.
– Нет, для нас лучше Имкир Эфрама,
потому что в ней Эфрам –
наш искупитель. Он страдает за нас
и потому одному из нас дает шанс
войти в Артим, то есть стать
Вселенским художником.
– Вы хотите сказать: страдание искупителя
дает возможность всему человеческому
роду в одном лице избежать страдания
и стать Творцом?
Что значит человеческий род в одном лице?
Душевная субстанция
самых развитых его индивидов,
передающая память их инкарнации
как воскресение самого совершенного лица.
А что же является трагедией сознания
самого Вселенского художника,
философски равноценной крестному страданию
и воскресению Имрана – Христа?
То, что он творит весь мир,
а сам обитает в его провинции,
где-нибудь в Париже.
АРКАДИЙ РОВНЕР |
