Хилари Пилкингтон Бирмингем, Великобритания Елена Омельченко
Скачать 328.4 Kb.
|
Пути преодоления 1. Зависимость и недоверие помогало преодолевать то, что интервью проводились только на “территории” респондентов - в их собственном доме. В психологии русскоязычных переселенцев, приехавших в основном из бывших республик Средней Азии и Закавказья, сохранились многие “восточные” привычки. Так, например, переселенцы очень часто говорили: “У русских так не принято, мы своих гостей обычно встречаем по-другому” и т.д. Многие респонденты говорили: “Дом - это не просто моя крепость, если кто-то войдет в мой дом, то он не сможет меня предать. Ты мой гость - и поэтому я тебе доверяю”. Эта установка очень помогала интервьюеру. 2. Преодолению страха помогало то, что исследователь жил среди переселенцев. “С одной стороны, в деревне было тяжелее - все на виду и все знают, с кем сегодня ты общаешься, у кого берешь интервью, но с другой стороны, и ты сама видна всем, трудно спрятать или скрыть свои отношения и свой образ жизни. В городе, с этой точки зрения, было тяжелее - трудно было “продемонстрировать” свой образ жизни и то, что ты как бы “такая же”. Но, с другой стороны, в городе было легче, потому что переселенцы меньше боялись разговора. Их образ жизни оставался их личным делом. Они знали, что вовсе не обязательно кто-то из “своих” узнает об этом интервью. В деревне же моментально распространялись слухи - у кого была, о чем говорила, в чем была, с кем была и т.д.” (Х.П.). 3. Для формирования положительного отношения к исследователю самыми решающими были первые интервью. “Первый вопрос, который сразу возникал: “А почему именно ко мне? Почему именно я - первый?” У людей возникали опасения, а вдруг кто-то сказал, что именно с ними - проблемы? После нескольких первых интервью все поняли, что на самом деле я зайду и поговорю с каждым. И скоро уже все знали, кто я и зачем я.” (Х.П.). 4. Совершенно естественно, что приезд иностранки в деревню не мог остаться незамеченным. Вопросы о том, для кого эта информация, почему именно вашей стране интересна проблема вынужденных переселенцев, волновали не только респондентов. Не удивительно, что у исследователя из Англии возникало очень много проблем. Куда пойдет эта информация, или помогите найти мою лошадь Проблема практической ценности исследований связана с глобальными вопросами предназначения науки, ее места и роли в решении общечеловеческих проблем, меры ответственности ученых за последствия своих прогнозов и т.д. Практическая ценность данного исследования интересовала всех респондентов, а поскольку исследование проводила иностранка и на “западные” деньги, то спрашивали они в основном о следующем: 1. Куда пойдет эта информация? Для кого она собирается? На кого работает исследователь? “Сначала практически все респонденты спрашивали: от кого вы? После долгого объяснения, что я просто преподаватель и приехала с исследовательской целью, что деньги получены от негосударственного фонда ,что провожу исследование в чисто научных целях- вопрос : и все же - от кого вы? - оставался.” (Х.П.). 2. За этим стояло не только желание убедиться в искренности исследователя, опасения респондентов за возможные последствия были вызваны надеждой на реальную помощь и поддержку со стороны науки, которая в этом исследовании откровенно идентифицировалась с ее “полномочным представителем” - ученым-исследователем из другой страны, что воспринималось намного серьезнее, чем ученый из Москвы. Люди прямо просили помочь в решении конкретных жизненных проблем. Был и курьезный случай . ” Я просто ходила по переселенцам, и одна старушка узнала, что кто-то приехал к ним в деревню из большого города. Она подошла и сказала: “У меня украли лошадь, я вызвала милицию, но она ничего не делает, может вы сможете мне помочь?” И заплакала.. Ясно, что доверие в данном случае вызвал сам факт того, что я из большого города и поэтому могу что-то сделать. Я ей сказала, что приехала к беженцам. Тогда старушка очень огорчилась, решив, что раз она не беженка, то именно поэтому я не смогу ей ничем помочь...” (Х.П.). 3. Совершенно очевидно, что респонденты не очень-то доверяют ученым и науке, особенно - общественной. Существует устойчивый стереотип неприязни и недоверия к социологии, которая прежде всего ассоциируется с массовыми опросами общественного мнения и публикациями рейтингов в СМИ. Этот стереотип приходится преодолевать во всех полевых исследованиях. Но русскоязычными переселенцами практически никто не занимался, в том числе и социологи - подробный и заинтересованный разговор с исследователем не просто вызывал доверие, но и невероятно высоко поднимал статус науки. Исследователь ассоциировался с человеком, способным реально помочь переселенцам. 4. Были, правда, и другие высказывания: раз дают деньги на исследования, значит, деньги где-то есть. А раз где-то существуют деньги для этой проблемы, то лучше бы их давали самим переселенцам. Подобное отношение намного шире данного конкретного исследования. Многие люди глубоко убеждены в том, что у денег в такое тяжелое время существует лишь одна “нормальная “ функция - они должны быть заплачены тем, кто в них нуждается в виде зарплат, премий, жилья, кредитов и т.д. То, что деньги необходимо инвестировать в будущее отечественной общественной науки, не понимается как на государственном уровне, так и тем более “простыми” людьми. Многие респонденты совершенно искренне спрашивали: “Что тут собственно изучать? И так все ясно...” 5. Поскольку исследование проводила иностранка, то возникал и другой мотив. Почему проблема русскоязычных переселенцев так волнует иностранцев и почему она не интересна для русских? С одной стороны, это вызывало настороженность, мысли о корыстных (в том числе и разведывательных) целях исследования; с другой стороны - вызывало уважение к исследователю. Запомнилась одна фраза из интервью:”Как жалко, что никто из наших этим не занимается...” (Х.П.). Влияние на интервью отношений с местными жителями и властями Для успешной полевой работы исследователя важно было выстроить хорошие отношения с местными властями, в сельской местности - с председателем колхоза. Это намного облегчало процессы изучения и помогало снять с него “покров” чего-то запретного и “шпионского”. “Респонденты всегда очень чутко реагировали на отношение председателя ко мне. Так, они очень внимательно следили, например, за тем, проедет ли он мимо или остановится поговорить со мной. Каждый день я, как и многие другие, должна была идти пешком из одной деревни в другую (три километра туда и обратно) на работу и обратно, в школу, в детский садик. Это был больной момент для всех. Если председатель ехал в это время мимо, он, как правило, подвозил меня. И...- получалась проблема. С одной стороны, я вроде была с ними, с переселенцами, но когда он подвозил меня, а их, конечно, нет, то получалось, что я все-таки с начальством, а не с ними.. С другой стороны, он был со мной на “ты”, как и с ними - и это опять сближало меня со всеми. Поскольку я жила у главного бухгалтера, то приходилось все время поддерживать баланс между хорошими отношениями с руководством и с людьми”. (Х.П.). На характер общения с переселенцами очень влиял тот факт, что в деревне все хорошо знали друг друга. Одна переселенка рассказывала, как она “пришла в магазин купить хлеб, потому что хотела подготовиться к встрече. И как раз хлеб не привезли. Я попросила что-нибудь найти, потому что ко мне сейчас придут. Ну и конечно все поняли, о ком я говорю. И тогда местные женщины начали говорить: не болтай только лишнего. А я им сказала: А зачем мне врать? Она же сами зайдет ко мне, она увидит, она ведь нормальный человек, она сама увидит, кто и как живет, какой смысл что-то вообще тут придумывать?” (8). Как только местные жители видели, что исследователь “начинала” с переселенцев, а не с них, так сразу менялось отношение к исследованию у “коренных” русских. Заранее защищаясь, они говорили: “Мы знаем, они (переселенцы), конечно, говорят о нас очень плохо: говорят, наверное, что мы их не любим, гоним отсюда, но это все неправда”. В общении возникал барьер. Местные жители вполне закономерно обижались, что их жизнь никого не интересует... “А эти приехали - дома им дали, деньги получают - а все им не нравится, и мы тоже не нравимся...” (9). Определенный уровень напряжения между “новыми” и “коренными” русскими подтверждался частыми высказываниями переселенцев о том, что они считают себя более грамотными, культурными и развитыми, чем местные жители. Однако качество полученной информации было связано не с уровнем культуры той или другой группы местных жителей, а с разной мерой доверия к исследованию. Поскольку исследователь сначала вошла в общину переселенцев, местные перестали ей доверять. Возможно, чтобы понять обе стороны, нужно, чтобы их изучали разные исследователи, каждый из которых входил бы в отдельную общину и анализировал бы проблемы в их ценностном и культурном пространстве. Правда, в этом случае возникли бы проблемы во взаимопонимании исследователей, в сопоставимости результатов их раздельных исследований... Одна из местных женщин сказала: “Почему только у них изучаешь проблемы? У нас те же самые проблемы, они получили вот какие хорошие дома, а мы пережили войну здесь... Изучай лучше общие проблемы...” (17). Преодолеть эту проблему так и не удалось. Интервью с отдельными переселенцами или со всей общиной сразу: ”У кого ты была до меня?” Давление на исследование и исследователя было не только со стороны “местных” русских, но и других переселенцев. Часто респонденты спрашивали: “А что вам ответили на этот вопрос другие? С кем ты дружишь из переселенцев?” Отношения между переселенцами сложились задолго до появления среди них исследователя. И хотя респонденты постоянно подчеркивали в своих ответах, что они намного ближе общаются друг с другом, чем местные русские, что они очень дружны, внутри их общины также существовали свои симпатии и антипатии, свои привязанности, зависть и обиды, свое напряжение. Важно было сохранить недемонстративный и не слишком прямолинейный нейтралитет. Влиял ли диктофон на общение? Не было случая, чтобы кто-то из респондентов отказался от применения диктофона. Диктофон в любом общении создает неудобство - это известная социологическая проблема. Он всегда остается механическим символом “формализованного” общения. “Я всегда говорила людям, что кассеты - только мне и что когда я буду писать отчет для области, то, конечно, без всяких фамилий. С кем и как я общалась, этого никто не узнает. Тогда мне почти сразу отвечали: “да нет, пусть будет, я в принципе не боюсь ничего”. Даже иногда смотрели прямо в диктофон и говорили будто для кого-то специально: “Пусть это дойдет до Горбачева, до Ельцина, пусть они все знают, как мы живем!” - говорили так и смотрели прямо в диктофон, будто в прямую телекамеру” (Х.П.). Исследователь - иностранка... То, что интервью проводила иностранка, сильно влияло на процесс исследования. И, как показал анализ результатов, это влияние было в основном положительным: “Часто респонденты спрашивали: “Скажите, а почему это интересно вашему государству, или - почему именно вашему государству это интересно ? И даже - на какое ведомство вы работаете?” (Х.П.). Иногда они были более категоричны: “Ваше государство может позволить себе такую роскошь - отправить в другую страну своих ученых для изучения чужих проблем, будто у вас нет своих социальных проблем, и поэтому вы тратите свои деньги на это ?” Очевидно, что это была защитная реакция: “Вы бы лучше в Англии обратили внимание на проблему с Ирландией, мы же не едем к вам изучать ваших переселенцев?” Часто я слышала: “Ты должна изучать свои проблемы” (Х.П.). И все же подобных высказываний было немного. “Часто респонденты использовали мое присутствие и для того, чтобы еще больше самим себе доказать, насколько плоха их жизнь здесь” (Х.П.). То, что исследование проводила иностранка, еще больше усиливало обиду: “Иностранцы и те понимают нашу проблему, а наши - нет...” (10). Переселенцы были не просто гостеприимны, а - сверхгостеприимны. Многие стремились заранее узнать о приходе в их дом интервьюера не для того, чтобы подготовиться к ответам, а чтобы приготовить стол и подарки... Всегда были угощения, которые имели двойной смысл: не ударить в грязь лицом и показать, каким вообще должно быть настоящее “восточное” гостеприимство - они стремились хотя бы этим продемонстрировать “настоящую русскую” культуру. “Очень тяжело на самом деле было определить, было ли это оттого, что я иностранка, или оттого, что им очень хотелось показать, какие они на самом деле по сравнению с местными русскими, которых они считали сверхнегостеприимными” (Х.П.). Особое уважение вызывало то, что иностранка так хорошо знала русский язык. “Случалось так, что люди не сразу понимали, что я иностранка. Был и такой случай, когда уже в середине беседы, спросив, не армянка ли я по национальности, и услышав, что англичанка, респондент, растерявшись, задал вопрос: а кто это - англичанка?” (Х.П.). Респонденты часто задавали вопрос: “Где она так научилась говорить по-русски?” “После того, как долго рассказываешь, что в МГУ училась, потом работала, потом снова училась, они начинали понимать, что это очень серьезное отношение, что мне это по-настоящему дорого, что это не просто любопытство или корысть. И тогда они окончательно верили, что я не журналистка и не стремлюсь набрать побольше всяких историй.” (Х.П.). Часто респонденты расспрашивали исследователя о ее жизни, часто просили рассказать об Англии. Рассказ о другой стране - это была единственная помощь, которую можно было оказать. В этой потребности пообщаться с “живым” человеком из-за границы проявилась интересная черта их адаптации: они страдали от потери многонациональной среды, к которой привыкли, они чувствовали себя попавшими в закрытый мир. “Свои и не-свои” проблемы Многие переселенцы переходили на тему: “Если бы я могла(мог) тебя “туда” привезти...” . Они говорили про те места, где жили прежде. “Если бы ты могла увидеть, как мы там жили, мне не было бы стыдно за свою семью и за себя, там была совсем другая жизнь... Мне не пришлось бы так плохо тебя принимать...” (11). Чувствовалось, что им было стыдно оттого, что у них нет возможности показать иностранцу свою жизнь так, как это “положено”. Многие переселенцы совершенно искренне предлагали съездить на их прежнее место жительства: “Если тебе на самом деле нужно нас изучать, то может быть до того, как уезжаешь в Англию, мы съездим туда, ко мне, домой... Я тоже съезжу с тобой, я покажу тебе, как там все хорошо и красиво. Там действительно - наше, а здесь, хоть и Россия, но не наша. Мы не отвечаем за то, что здесь все так плохо, за эту грязь, которая здесь, за этот “наш” дом” (11). Переселенцам важно было доказать: то, что происходит здесь - это не наши проблемы. Это напоминало не столь отдаленное время закрытого общества, когда “свои” проблемы были очень “закрыты” и должны были оставаться тайной для врага. Когда же он приезжал - нужно было говорить, что у нас все нормально, никаких проблем у советского человека не может быть в силу несомненных преимуществ нашего строя перед “западным”. К встрече с иностранцем готовились специально и выставляли самые лучшие кушанья. Водить иностранцев следовало только в лучшие места: пусть “они” видят, как мы живем - “как мы хорошо живем!”. Говорить в эпоху постмодернизма о каких-то “своих” проблемах можно лишь условно. Границы, отделяющие эти проблемы от “чужих”, все более призрачны, а само деление все более условно. Иногда более патриотично сделать “свою” проблему достоянием мировой общественности, чем закрыть ее ради доказательства социально-политического преимущества государства - ”закрытые” проблемы могут стать источником мировой напряженности. Это непосредственно относится и к проблеме вынужденных переселенцев, которая явно не локализована границами одного государства. Переселение - это не просто пространственное, это еще и культурно-историческое перемещение, последствия которого могут быть поняты лишь в контексте мирового пространства в целом. Однако такое “широкое” толкование проблемы не принималось не только чиновниками, но и самими переселенцами. Как использовать время и пространство респондентов и преодолевать бытовые вмешательства В любом исследовании социолог отнимает у людей самое драгоценное - их время. Если интервью проводится на территории респондента, то социолог вторгается еще и в его личностное пространство. Взамен он может предложить лишь свое участие, терпение и интерес. Обмен, как правило, неравноценный. Этическая сторона “права” исследователя остается по-прежнему спорной. Существуют теории о мотивации респондента, компенсациях, нетравмирующем давлении, но проблема остается. “Я отнимала не просто время, а самое дорогое время у своих респондентов. Исследование проходило летом, в самую горячую пору для сельского жителя, каждая минута стоила несравненно дорого...” (Х.П.). От рационального использования этого времени зависело решение конкретных проблем выживания всей семьи - “стоимость” времени этих респондентов была очень высокой. Респонденты часто еще и кормили исследователя. “Они очень обижались, если ты отказываешься вместе с ними есть, хотели разговаривать очень долго, упрашивали остаться переночевать.” (Х.П.). Проблему личного времени респондентов нельзя было решить с помощью денег - эти предложения встречали недоумение или обиду. Влияло и то, что интервью проводила иностранка. Получение денег “генетически” ассоциировалось с недавним историческим прошлым, что могло вызвать недоверие и сомнение в бескорыстии исследователя. Все интервью проходили у респондентов дома, их личные пространства были невероятно маленькими - в прямом физическом смысле .Часто в одной комнате жили родители с детьми, дедушка с бабушкой, а к началу разговора подходили еще и гости. Общаться с глазу на глаз было невозможно: присутствующие не только смотрели, слушали, но и что-то добавляли, спорили... Это провоцировало споры, а иногда и ссоры между членами семьи, особенно когда речь шла о том, стоило или не стоило уезжать. Все это требовало еще большего внимания и терпения по отношению к интервьюируемым. Моменты же бытовых вмешательств пришлось учитывать как еще одну объективную переменную для последующих интерпретаций. Влияние гендерных аспектов, или у каждого - своя история Практически все переселенцы из бывших республик СССР пережили одно и то же, но их повествования были чрезвычайно непохожими друг на друга. Больше всего они отличались тем, как человек рассказывал свою историю, какое место в ней он отводил обстоятельствам и воле сверху, а какое - себе и своим близким. В значительной степени на это влияло то, в какой степени респонденты идентифицировали себя с вынужденными переселенцами. Один из часто повторяемых мотивов по этому поводу - “никакие мы не вынужденные переселенцы, а жертвы, и мы никуда не переселились, нас просто выгнали из страны”. Мужчины чаще, чем женщины, считали, что главная причина их вынужденного переселения - это местный национализм, уводили разговор на политический уровень. Получались две независимых истории: одна - о неких политических событиях, другая - об их личной трагедии. “Мужчины часто отвечали на очень абстрактном уровне, любили рассказывать про историю СССР, про отношения между республиками в бывшем Союзе... Знаменательно высказывание одного респондента: “Я вам не только свое мнение скажу, я Вам правду скажу...”. Подобные интервью с “учителями” были самыми неинформативными”. Женщины чаще говорили о своих личных трагедиях, о том, как выехали, как ехали. Этот рассказ мог быть о всей долгой дороге, минута за минутой. Cоздавалось впечатление, что их собственное переселение для них -это некий внешний политический процесс. Анализировать и сопоставлять такие “истории” порой было просто невозможно: у каждого респондента был свой рассказ. “Возникало желание отказаться от продолжения интервью и вернуться к проверенному анкетному опросу - ведь там исследователь имеет понятные и сопоставимые цифры. После интервью же оставались кассеты с записью историй, рассказанных не только о разном и на разных уровнях, но и в разных стилях .” В ходе исследования явно обозначился гендерный дисбаланс. Женщины в большей степени готовы были отдать исследователю свое время, хотя его у них было гораздо меньше, чем у мужчин. Мужчин труднее было застать дома, и они предпочитали возлагать ответственность за разговор именно на женщин . Мужчины и женщины не просто по-разному реагировали на исследователя, у них были разные реакции на переселение: женщины больше любили вспоминать, мужчины же были более склонны говорить о будущем, о прошлом вспоминали неохотно, стараясь защититься от пережитых обид и горечи. Женщины в большей степени, чем мужчины, скучали по общению - по прежним соседям, родственникам, городу - тому, что они имели и что потеряли. Мужчины же больше всего скучали по своим “мужским” связям. Самое главное для мужчин - это заработать деньги, а для женщин - преодолеть одиночество и оторванность от бывшей общины. “Ну раз я работаю, деньги хоть какие зарабатываю, семья рядом - все более или менее значит нормально” (11). Женщины в большей степени, чем мужчины были ориентированы на настоящее, полагая, что они отвечают за комфорт, за то, чтобы не было напряжения в семье . “Потому что если войдешь в семью и есть в ней напряжение, люди говорят - это потому, что жена нехорошая” (11). Говорить о комфорте в тех условиях было трудно, поэтому погруженность женщин в настоящее подавляла их эмоциональное состояние. Возможно, мужчины легче переживали свое состояние и такое настоящее, потому что они не чувствовали свою ответственность за то, что происходит сейчас, они считали, что отвечают за будущее. Можно ли травмировать респондента? В самом общем плане это вопрос профессиональной этики социолога: нравственно ли использовать респондента, его личное время в исследовательских целях, а его мнение по поводу им же переживаемых проблем - в качестве некоего примера для подтверждения или опровержения исследовательской гипотезы? В большинстве случаев интервью для переселенцев было настоящей травмой - обсуждались не какие-то отвлеченные идеи, ценности, установки, а конкретные факты их биографий, которые перевернули их собственную жизнь. Но это была не совсем традиционная травма. Интервью производили на респондентов некое терапевтическое воздействие и лечебный эффект. Часто после интервью наступало облегчение, особенно это было заметно по реакциям женщин. У многих респондентов до сих пор сохранились с исследователем самые теплые отношения. Несмотря на то, что исследование завершено, люди до сих пор продолжают писать письма, при первой возможности передают приветы, при этом интересуются не только результатами исследования, но и личной судьбой исследователя. И все-таки интервью было травмой - многие респонденты плакали, рассказывая о своих “историях”. Эта экстремальная ситуация влияла и на беседу, и на поведение исследователя. Но людям нужно было рассказать кому-то о своей судьбе, и им было небезразлично - кому. Они не могли рассказать об этом “местным “русским: “Если мы им скажем, что нам еще и плохо, то сразу же услышим в ответ: “А зачем вы вообще тогда сюда приехали? Уезжайте тогда отсюда, если вам еще и не нравится тут, вас никто не заставляет здесь жить, мы вас не приглашали сюда” (Х.П.). Рассказывать друг другу тоже было ни к чему - все прошли через одно и то же. Может сложиться впечатление, что исследователь собирал самую “аффективную”, эмоционально неуравновешенную информацию. Закономерно возникает вопрос, насколько эта “болезненная” информация достоверна? В нашем исследовании это во многом зависело от людей. Иногда было видно, что люди еще не оправились от шока, не способны хотя бы немного отстраниться и посмотреть на происшедшее со стороны. Интервью, как правило, проводились лишь с теми, кто прожил на новом месте от одного года до трех лет. К этому времени период самых ”горячих” и больных воспоминаний уже проходил, и люди могли воспринимать происшедшее более “спокойно”. Как показала практика проведения этого исследования, лучше всего было опрашивать человека в некоем “среднем” состоянии. “Болезненность” респондента, как и его чрезмерная рациональность, равно мешали исследованию. Например, одна женщина не просто уехала из Таджикистана - она бежала оттуда, и было бы просто неестественно, если бы она спокойно начала рассказывать о своих переживаниях. Исследование действительно было рискованным. Этот риск был естественным порождением именно этого исследовательского поля. Так, например, один из первых моментов исследования был связан с присутствием исследователя на заседании комиссии по переселенцам (в г. Орле). “Мне говорили, что вы сразу все поймете, если увидите и услышите этих людей, именно здесь самая “свежая” информация На самом деле это была самая “плохая” и тяжелая для понимания информация. Разговор велся при чиновниках ФМС, люди были прямо с вокзала, до крайней степени уставшие и в таком страшном эмоциональном состоянии, что просто ничего невозможно было понять”. Стремление исследователя психологически облегчить судьбу респондентов, соблюдение временной дистанции по отношению к переломным событиям в их жизни помогали свести до минимума травмирующий эффект исследования. “Уход в натуру” - опасность полевого исследования Понятие “уход в натуру” традиционно связывают с методом включенного наблюдения. Долгое пребывание исследователя “внутри” изучаемой проблемы может привести к идентификации с респондентами и потере столь необходимой отстраненности. “Я почувствовала, что со мной это произошло уже после того, как уехала домой . Я запомнила два момента в своем уходе в натуру. Первый связан с тем, что я постепенно привыкла к тяжелым разговорам и с какого-то момента начала воспринимать все эти истории не только как норму, но и как единственную “правду”. “Истории “ респондентов, конечно же, отличались от информации из официальных источников, и от того, что говорили работники миграционных служб. Все тяжелее было придерживаться некоей объективности , уметь выслушать и доверять мнению меньшинства, оставаться на незаинтересованных позициях. Очень тяжело было “забывать” то, что рассказывали переселенцы, то, что слышала от самой “больной” стороны. Полностью преодолеть это невозможно. Для того чтобы действительно понимать переживания респондентов, их опыт - для этого надо уйти в их “натуру” (Х.П.). Но важно было и другое. Для проведения научного анализа нужно было не просто мысленно, но и физически удалиться, уйти из исследовательской ситуации, вернуться к “спокойному” взгляду на проблему. Включенное наблюдение предполагает некоторое погружение исследователя не в рассказы, а в реальную жизнь. Именно благодаря этому через какое-то время приходит способность не только понимать, но и воспроизводить этот пережитый, не столько чужой, сколько общий опыт. Самым тяжелым в этой исследовательской ситуации было ощущение безысходности. “Второй момент был связан с тем, что я была приезжей - не понимала того, как вообще могут люди жить в таких условиях, не только материальных и физических, но и моральных . Я реально была в их ситуации ... Но у меня было одно отличие от переселенцев - я чувствовала временность этой реальности. Это очень мешало в исследовании, мы с самого начала были не на равных. Я всегда знала, что уеду. И хотя мои переживания не становились от этого игрушечными, но для меня эта жизнь была временным испытанием, у меня была и есть другая жизнь. А у них? У них тоже, конечно, есть хорошие воспоминания о той жизни, что была, но дороги обратно для них уже не было. То есть мы могли обмениваться мнениями, но никогда при этом не были на равных, между нами всегда оставалась дистанция - их постоянной и моей временной жизни в этих условиях.” (Х.П.). Возможно, именно эта дистанция помогла исследователю сохранить в самых тяжелых условиях позицию стороннего, но не постороннего наблюдателя, более или менее “трезвый” ум. Это удержало от ухода в натуру, от растворения в предмете и от потери самого важного - необходимости решить исследовательскую задачу. Способность социолога сохранять свою самость и инакость, свою другую природу, отличную от природы предмета - это одно из самых важных профессиональных требований, гарантирующих завершение исследования в рамках сформулированных целей и задач. Иногда это выглядит неким предательством по отношению к тем людям, с помощью которых собирается материал, ведь вольно или невольно логика такого подхода превращает их из субъектов в некую материю - объект внешнего по отношению к ним исследовательского процесса. Но это единственный путь, который позволяет делать разумные выводы... Иначе исследователь рискует потерять широту охвата, способность анализировать предмет в его целостности. Если полностью находиться внутри, то перестаешь видеть явление на “фоне” других явлений, данное мнение - в “контексте” разных мнений и т.д. О профессиональной ответственности и мере цинизма Что помогает социологу, погружаясь в проблему, оставаться в достаточной степени отстраненным, сохранять свой исследовательский статус? Ответ прост, когда речь идет об изучении политических предпочтений, зрительских симпатий, потребительских ориентаций и т.п. Достаточно сохранять нейтралитет и тем самым - относительную независимость. В нашем исследовании оставаться на нейтральных позициях было очень сложно. Как у всякого гражданина, возникала целая гамма размышлений и эмоций не только научного характера. Отделить профессиональную позицию от личностной было невероятно трудно. Сложно было удержаться от “растворения в натуре”, но еще труднее было отдавать себе отчет, что каким-либо “конкретным” делом помочь переселенцам не удастся. Вероятно, поэтому конкретные проблемы вошли в эту методологическую статью. Невозможно было отделить исследовательскую позицию от фактов. Предмет исследования вторгался в анализ и своей “неустоявшейся природой” постоянно менял первоначальный замысел. Этот подход, помимо явных недостатков, имеет и определенные преимущества: он довольно точно воспроизводит реальную природу проблемы (ее многоаспектность, разноликость и фрагментарность, с одной стороны, ее целостность и нерасчлененность - с другой). Преодоление этих реальных исследовательских трудностей - в дальнейшей работе над темой. Хочется надеяться, что эта попытка объективного анализа говорит скорее о нашей профессиональной ответственности, а не о позиции стороннего наблюдателя или циничного экспериментатора. |
Похожие:
 | «Чем великобритания интересна для россии?» Великобритания входит в число крупнейших мировых держав. Согласно данным мвф, ее экономика занимает 8 место в мире (2,9% мирового... |  | Вопросы и предназначения Как мы можем оказаться в матрице (продолжение). Злой ученый питера ангера и «мозг в банке» хилари патнэм |
| Е. А. Омельченко // Теоретические и методологические проблемы современных... Вуза в процессе обучения / Е. А. Омельченко // Теоретические и методологические проблемы современных наук: материалы IV международной... | | Сочинение на тему «Лучше всех на свете мамочка моя» У моей мамы красивое имя – Елена. В сказках Елена всегда Прекрасная. Вот и моя мама красивая |
| З. Ю. Буттаева Полякова, Елена Ивановна П54 Театр Сулержицкого: Этика. Эстетика. Режиссура / Елена Полякова. М.: Аграф, 2006. 304 е.: [16] л ил.(Серия «Символы времени»).... | | Семестровая работа за II семестр по английскому языку Тема: «Великобритания» |
| Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Преподаватели: Васина Елена Анатольевна, Мкртчян Людмила Алексеевна, Науменко Елена Сергеевна, Хлебникова Людмила Ильинична | | 0 Олег Шишко, Лариса Деменёва, Елена Елисеева, Елена Попова, Светлана... Награждены кузбассовцы, благодаря которым стала известна судьба еще одного красноармейца, отдавшего свою жизнь за Родину |
| Список победителей епархиального конкурса детского творчества в номинации... Малиновская Владислава, 5 лет, мбдоу «Детский сад №10 комбинированного вида г. Нового Оскола Белгородской Области», название работы... | | Елена Валентиновна узгорова Мы побывали на открытом уроке Елены Валентиновны Узгоровой, который она давала во вторник в рамках конкурса «Учитель года», а после... |
| Тест по теме «Страны Европы и США в начале XX века» Великобритания Банкиры предпочитали вкладывать капитал за рубежом в виде займов | | Алкоголь уничтожает не только печень, но и мышцы (Великобритания) 1 При сжигании 20,5 кг пропана образовался оксид углерода (IV). Определите объем образовавшегося газа.(н у.) |
| Программа элективного курса «Страноведение. Великобритания» Рабочая программа составлена на основе федерального компонента государственного стандарта основного общего образования | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Мастер-класс с использованием интерактивной доски в 6»А» классе по теме: «Великобритания: достопримечательности»(4 урок) |
| Next generation hr стратегическое планирование для hr и внедрение системы hr бизнес-партнерства Ширли Дэлзиел (Shirley Dalziel) – директор компании DevelopGlobal (Великобритания), эксперт в области hr-стратегии, тренер cipd | | Вопросы к игре по страноведению для учащихся 5-6 классов по теме «Великобритания» Мы привыкли называть эту страну Великобританией, Соединённым Королевством, Британией. Назовите полное название этой страны |
