Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти





НазваниеИсповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти
страница7/35
Дата публикации04.08.2014
Размер4.19 Mb.
ТипКнига
100-bal.ru > Военное дело > Книга
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   35

И тем не менее... Тем не менее без типологий не обойтись. Они нужны, потому что все-таки помогают как-то прогнозировать человека, помогают мыслить, пока мы помним об их искусственности и условности. При взгляде на человека «поперек» это просто необхо­димо.

Человек — как дом; с высоты полета можно опреде­лить обший тип строения; на земле, в непосредствен­ной близости, видны архитектурный стиль и черты индивидуального решения, если они есть. Для тех же, кто живет в этом доме, он всегда уникален и не срав­ним ни с какими другими...

Короче, что же мы все-таки скажем насчет того, что у черта и у добродетели нос острый, а при юморе тол­стый?

11. Удивительное изящество

Ко мне пришел старый товарищ, навещающий меня довольно регулярно. На сей раз я ему понадобился профессионально.

54

В чем дело?

А вот в чем: на данный момент он превратился в зануду с толстым носом. Так по крайней мере он сам себя воспринимает.

— Сам себе противен. Жуткая лень.

— Но ты всегда был ленив, сколько я тебя помню.

— Не то. Приходишь домой, валишься на диван. Лежал бы целый день.

— Устаешь.

— Раньше работы было больше, приходил как огур­чик.

— Переутомился, накопилась усталость.

— Уставать не с чего.

— А что?

— Да не знаю сам. Повеситься охота.

— Я те дам.

— Серьезно.

— Я тебя сам повешу, давно собираюсь.

Вижу, что серьезно. Не настолько, чтобы класть в клинику, но лечить надо. Переменился, голос стал надтреснутым. И весь он притушенный какой-то или придушенный. И я знаю, на этот раз у него ни дома, ни на работе, ни в сердечных делах ничего не переме­нилось к худшему, все в полном порядке. Эта штука, депрессия, в нем самом, и это меня не удивляет.

(Что-то подобное было две или три весны назад, когда он тоже сник, скис на некоторое время без вся­ких видимых причин, но все незаметно само собой обошлось.)

— Ясно, доктор.

Он покладист. Он всегда был покладист, за исключе­нием эпизодических вспышек взбалмошного упрямст­ва. С ним всегда легко поладить и договориться. Вот и сейчас, я уверен, он не обидится, если узнает себя в этом портрете под другим именем, он поймет, что мне это надо, и этого довольно. Я не должен ему объяснять, что и себя при случае использую, что нельзя упускать экземпляры. А он экземпляр: классический кречмеров-ский синтонный пикник. (Сейчас расскажу, что это такое.) И притом он чертовски нормальный человек, настолько нормальный, что это иной раз меня раздра­жает, и я, причисляющий себя к средним по кречме-ровской шкале, рядом с ним иногда чувствую себя почти шизофреником.

55

— При этом ты недалек от истины,— острит он, или что-нибудь в этом духе.— Так что я там, говоришь, пикник?

Когда он садится в кресло, это целая поэма, это непередаваемо, это очаровательно, это вкусно. Как он себя размещает, водружает и погружает! Но сейчас, квелый, он и садится не так.

«Пикник» — это «плотный», «синтонный» — «созвуч­ный». Плотный и созвучный.

Конечно же, он толстяк, добродушный толстяк осо­бой породы. Особенность породы состоит в чрезвычай­ной органичности, естественности полноты. Женщина-пикник — это пышка или пампушка. Такие толстяки толсты как-то не грубо, они толстые, но не жирные, тонкой фактуры. Даже при очень большой тучности пикник сохраняет своеобразное изящество, может быть, потому, что руки и ноги остаются сравнительно худощавыми — впрочем, не всегда, но у Мишки имен­но так. Голова объемиста, кругла, с наклонностью к лысине, шея коротка и массивна, широкое мягкое лицо с закругленными чертами. У пикников не бывает длин­ных, тонких, хрящевато-острых носов! А если нос та­кой — это уже не совсем пикник.

Когда я увидел портрет Кречмера, умершего несколь­ко лет назад, я понял, кто был первым изученным экземпляром.

Комплекция пикника крайне изменчива, он может быть даже худощав и все же оставаться пикником. Мой Мишка сбросил в армии двадцать три килограмма, то ли от напряжения, то ли от прибалтийского климата: ел он там раза в три больше, чем дома. Вернувшись, потерял аппетит, но за пару месяцев восстановил свой центнер.

Главная же причина столь странного изящества, несомненно, заключается в особого рода двигательной одаренности. Движения синтонного пикника округлы, плавны и согласованны, хотя в них нет мелкой точнос­ти. Он действительно легко несет свой вес: позы целе­сообразны, непринужденно меняются, осанка естест­венна, хотя, может быть, и недостаточно подобрана; речь хорошо модулирована, с разнообразными, выра­зительными интонациями (среди них немало превос­ходных артистов).

Соответственный вид имеет и почерк (это показал в

56

специальном исследовании наш психиатр Жислин) — плавный, равномерный, слитный, с волнистыми лини­ями и закругленными буквами, с сильными колебани­ями нажима: видно, что мышечный тонус меняется быстро и своевременно, и вместе с тем чувствуется поток, единое, связное течение. Такой «циклоидный» почерк был у Баха, Гёте, Пушкина, Дгома-отца, Купри­на... Ну и Мишка попал в эту компанию. Правда, у него в буквах чересчур много зазубрин и каких-то неоконченных хвостов, но этому легко найти объясне­ние: он учится на заочном, и у него вечно что-нибудь не сдано. А может быть, виноват и комплекс неполно­ценности, который у него, безусловно, есть.

Но что же такое в конце концов синтонность?

Это сложное понятие и весьма важное. В общем-то никто толком не знает, что это такое, хотя синтонного человека определить легко. Кречмер, как и в другом, поступил тут сообразно собственному темпераменту: бросил отличный термин, чуть копнул и помчался дальше, а вы додумывайте.

Психиатры обычно называют синтонными тех, с кем легко общаться. Такой человек легко настраивается на вашу волну или вы на его. Трудно понять, от чего это зависит, но в присутствии синтонного человека вы чувствуете себя легко и естественно, точно так же, как и он в вашем. Контакт будто на подшипниках, никакой напряженности, и даже вроде настроение улучшается. Вы только что познакомились, но он вас давно знает, а вы его, у вас понимание с полуслова и без всякой фамильярности, хоть за гладкостью этой может не стоять ровнехонько ничего.

Может быть, это просто антитеза занудства. Предель­ная синтонность — это, кажется, и есть обаятельность. Впрочем, нет, обаяние — свойство иного порядка. Но это и не простая легкость, не быстрота реакции, а именно что-то лично направленное. Можно быть син-тонным и в медленном, флегматическом темпе. Пред­сказуемость? Да, пожалуй. И именно приятного свой­ства. Какое-то особое ощущение взаимопонимания, может быть (и скорее всего), не соответствующее дей­ствительности...

Так вот, Кречмер решил, что среди людей синтонных часто попадаются пикники, а среди пикников — син-тонные, хотя такое сочетание ни в коей мере не обяза-

57

тельно. И эти самые синтонные пикники часто имеют наклонность к циклотимии... Или так: родители, оба или один, яркие пикники, никакой циклотимии, но она прослеживается у потомков, хоть они и не отлича­ются пикническим сложением. Или у пикников рожда­ются не пикники, но синтонные. Словом, какое-то тяготение. И опять непонятное.

Что же мой Мишка?

Дадим немного продольного измерения.

В детстве он был худеньким, востроносым и не осо­бенно добродушным; временами это был даже малень­кий дьяволенок; собрал, например, однажды ораву сверстников-первоклашек, чтобы отлупить «профессо­ра» из своего же класса, который стал потом его люби­мым другом. Это был поступок, рожденный завистью: «профессор» был какой-то инакомыслящий, рисовал зверюшек.

Класса с пятого, однако, Мишка начал быстро расти, толстеть и добреть. Однокашники — въедливая мелюз­га,— заметив это, начали его поддразнивать и, видя, что отпора нет, стали доводить, пока не распсихуется, и тогда — спасайся, кто может: гнев его был страшен, кулаки тяжелы. С одним таким доводилой, которого все боялись, с Ермилой-третьегодником, он три раза серьезно стыкался и три раза пускал ему кровь из носу. Это была безраздельная победа. Мишку стали после этого больше уважать, но доводить не перестали, толь­ко делали это еще изощреннее: например, били сзади «по оттяжке», поди узнай кто, или стреляли из рогатки в ухо. Уж очень соблазнительным он был козлом отпу­щения.

Тут бы ему в самый раз стать озлобленным, раздра­женным, угрюмым, так нет: он все добрел, толстел и, несмотря на все измывательства, становился общи­тельнее и симпатичнее. Все словно отскакивало от него, злопамятства никакого: отлупив обидчика на одной перемене, на следующей он мог за него заступиться, и крепко.

Но вот измывательства наконец прекратились, ме­люзга подросла. В девятом и десятом это уже общий любимец, большой толстый Мишка, душа-парень. У него два-три очень близких друга, которым он искрен­не предан, но вообще-то он знает всех и все знают его, потому что он очень хороший парень. И любит он всех,

58

почти всех, кого знает, и знает всех, кого любит, и любит не всех вообще, а каждого в отдельности. Каждо­го он каким-то необъяснимым образом понимает, с каждым находит не то что общий язык, а какую-то общую тональность, иногда вызывая этим глухую рев­ность у бывшего «профессора», который в те времена был совсем не таков.

Завидовать Мишка уже не умеет (потом опять нау­чится), а радоваться чужому успеху мастер, и тайну хранит, хоть и трепло. Он поразительно участлив, живет делами друзей, каждому, не колеблясь, спешит на выручку, не думая о себе, и, когда надо, в ход идут его здоровенные кулаки.

Учится он слабо из-за расхлябанности и лени, всегда масса глупейших ошибок в диктантах, но способный, схватывает на лету, некоторые экзамены сдает блестя­ще. Чтобы хорошо учиться, ему не хватает честолюбия и этой чудовищной способности отличников концент­рировать внимание на том, что неинтересно, внушая себе, что это интересно.

Для меня и сейчас загадка — это столь неожиданное, стихийное проявление человеколюбия, пусть прими­тивного, но такого действенного и земного. (Правда, со школьных лет оно претерпело некоторые метаморфо­зы.) Ведь он имел полные основания вырасти и само­влюбленным, черствым эгоцентриком: младший ребе­нок в семье, над которым беспрерывно кудахтали мама, няня, сестра. Слепая любовь могла другого испортить, но ему она вошла в кровь и плоть. Его школьный комплекс неполноценности сказался, я полагаю, лишь в том, что в десятом классе он пошел в секцию бокса; боксировал он смело, но не хватало резкости и быстро­ты, прогресса не было, и он оставил это занятие.

Обыкновенное, в высшей степени обыкновенное ра­ботящее семейство... Иногда истеричное переругива­ние, слезы: «Мишка не учится...» Да, в семье витал дух какой-то физиологической доброты, осмелюсь так ска­зать. Его сестра и мать тоже пикнички. Покойный отец, скромный бухгалтер, никому в жизни не сказал обидного слова. Это был, как я понимаю теперь, насто­ящий меланхолический циклотимик: малообщителен, но не замкнут, пессимист, но доверчив и в самой глу­бокой печали умел ценить шутку. Этот уютный человек был не прочь выпить в тесном кругу близких. Он был

59

неудачник, но в своих неудачах винил только судьбу да себя самого. Он мог быть ворчуном, но не мизантро­пом.

«Все эксцентричное, фанатическое им чуждо»,— пи­сал Кречмер о таких людях. «Неморализующее умение понимать особенности других». Какая-то особая жиз­ненная теплота, непроизвольное сочувственное внима­ние ко всему живому, к детям особенно, какая-то очень естественная человечность. Они отзывчивы, но не из общего чувства долга или усвоенных понятий о спра­ведливости, которых как раз может не быть, а по не­посредственному побуждению, здесь и сейчас. Я бы назвал это альтруистическим инстинктом, если бы альтруизм, правда, совершенно иного рода, но не ме­нее, а, может быть, более действенный, не был свойст­вен и многим представителям другой стороны оси. И если бы среди самых что ни на есть синтонных цикло-тимиков не встречались и самые эгоистические мер­завцы.

Это уже иное измерение, но представители каждого из полюсов входят в него по-своему.

12. Дальнейшие похождения толстого дьявола

Из трех разновидностей циклотимного темперамента, которые различал Кречмер: живой тип, тихий, самодо­вольный тип, меланхолический тип,— моего Мишку нельзя отнести ни к одной, а вернее, можно ко всем трем сразу. Когда он в своей депрессии, то это тип тихий и малохольный (слово это, хоть и далеко от научной терминологии, наиболее точно передает Мишкино состояние, и заменить его мне нечем). В это время он становится особенно похожим на своего отца, весьма неважно относится к собственной персоне и особенно высоко ставит других. При депрессиях у циклотимиков это закон, в тяжелых случаях дело дохо­дит до пышного бреда самообвинения; у депрессивных шизотимиков такое бывает редко, скорее речь идет об общем разочаровании.

Но вот депрессия постепенно проходит, и Мишка вступает в фазу, которую можно назвать промежуточ­ным тонусом. Скверное самоощущение покидает его, он делается благодушным, но еще вялый. Теперь это,

60

пожалуй, спокойный юморист, одна из разновидностей тихого, самодовольного типа, а по старинной термино­логии — флегматик. «Удобный муж, философ по крови, даже при обычной дозе разума», по определению Кан­та. Мишку можно в это время назвать и толстокожим рохлей и отдаленным потомком Обломова.

Всеобщему принципу избыточности флегматик про­тивопоставляет торжество экономии: прежде всего ничего лишнего, тише едешь, дальше будешь. Это стайер жизненных дистанций, гений отсрочек: не тер­пит, но ждет, не превозмогает, но игнорирует. Он не баловень судьбы, как сангвиник, которого она иногда для острастки крепко наказывает, он не холерик, чтобы вырывать ее милости силой, незнакома ему и хрони­ческая невезучесть меланхолика: судьба относится к нему с почтительным равнодушием, точно так же, как и он к ней. Если он ваш друг, то дружба с ним — проч­ный гранит; он обволакивает своей флегмой горести и заботы, он охлаждает горячие вихри сумасбродных, идей. Если он гениален, то гениальность его кротка, если он зауряден, его заурядность величественна и окружена ореолом трезвого консерватизма. Если это художник, то он наивный эпический чудак, раз и нав­сегда успокоенный в своем удивлении. Это Пришвин, мудрый ведун, хранитель загадки жизни.

При всей своей темной скрытности меланхолик в конце концов понятен; флегматик же — истинная вещь в себе, непроницаемая прозрачность, непостижимая самодостаточность.

До такого мой Мишка, конечно, не дотягивает, флег­матичность для него, повторяю, переходный этап. В хорошем своем тонусе, который обычен, это живой и, я бы сказал, весьма самодовольный тип (хотя мала­хольные нотки все же есть). Он приходит всегда с анекдотом, который еле доносит, проделывает виртуоз­ный пируэт в кресле и начинает болтать.

Болтовня его, к чести пикнического сословия, никог­да не утомляет. Он всегда уместен, не праздничен, но согревает. Конечно, он тут же выложит последние но­вости про общих знакомых, жизнерадостно сообщит, что с кем-то полаялся, чем-нибудь хвастанет, но с обязательной самоиронией, отпустит пару терпких, но добродушных шпилек в адрес хозяина, моментально войдет в курс его теперешних дел, предложит одно,

61

другое, всегда конкретно и реально. Попутно выяснит­ся, что он кому-то что-то устраивает, кого-то выручает, кому-то помогает переехать на новую квартиру... Все это без тени надрыва и самопожертвования, с оттенком бравой беспечности. У него есть одна поразительная особенность: появляться в нужный момент. Он может год не давать о себе знать, но случись несчастье, и он тут как тут. Телепатия?

Этот бескорыстный блатмейстер, подвыпив, произно­сит человеконенавистнические речи и грозится стать бюрократом. Оказывается, далее,— хотя об этом он болтает меньше,— что и на работе он тоже что-то проворачивает и пробивает, не журавля в небе, но синицу в руки, что-то вполне достижимое, отчего и дело сдвинется, и всем будет хорошо, и прогрессивка. Он, конечно, никуда не лезет, его не дергает бес прод­вижения, но как-то само собой получается, что его затягивает в водоворот все новых дел и людей, в орга­низационное пекло.
1   2   3   4   5   6   7   8   9   10   ...   35

Похожие:

Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЛеви Владимир Львович Исповедь гипнотизера (книга 2) кот в мешке...
Чтобы быть счастливым, достаточно жить внимательно, утверждает Коллега. Чтобы не быть несчастным, согласен я
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconАппиана Александрийского «Сирийские войны»
Аппиана Александрийского «Сирийские войны» (ближе к концу), книга Юстина «Книга Маккавейская» (11, 13, 14, 15 главы) и книга Иосифа...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconБлаженный Августин Аврелий исповедь книга первая
Философия: планы семинарских занятий для студентов гуманитарного факультета. Спб, 2004
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЭзотерическое естествознание книга 2
Третья часть учения тибетского учителя джуал кхула, продолжение книг е. П. Блаватской и а. А. Бейли
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРеферат по биологии Тема: Жизнь после смерти или тайны иного бытия
И, наконец, попробуем ответить на некоторые из них сами. И поэтому данный проект является исследовательским, включая в себя научные...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconСегодня большинство людей сторонятся смерти, даже упоминание о смерти...
Рабочая программа обсуждена и одобрена на заседании кафедры философии и гуманитарных дисциплин 2012 года. Протокол №
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРеферат: Тема жизни и смерти в поэме А. Т. Твардовского «Василий Тёркин»
Большое место в русской литературе занимает философская тема жизни и смерти. Эта тема не нова в литературе и искусстве. У многих...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconИсповеди героев М. Ю. Лермонтова бунт, покаяние или раскаяние?
М. Ю. Лермонтова. Работая с текстом романтических поэм: «Мцыри», «Исповедь», «Боярин Орша», «Демон» автор пытается найти ответ на...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconДоговорное право книга третья договоры о выполнении работ и оказании услуг
Омский институт водного транспорта (филиал) фбоу впо «Новосибирская государственная академия водного транспорта»
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРешение на потом, останется позади и, возможно, никогда не сможет...
Действительно, это ключевые проблемы сегодня и именно поэтому я не касаюсь их в этой книге. Вместо этого речь пойдет о проблемах,...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Выразить его – удел немногих. Книга – это исповедь автора, это человек. Творец её не волшебник. Настоящий писатель – совесть человечества....
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти icon«Профилактика внезапной смерти у больных хронической сердечной недостаточностью»
Внезапная сердечная смерть (всс) – это естественная смерть, вследствие сердечной патологии, которой предшествовала внезапная потеря...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти icon«профилактика девиантного поведения»
Девиа́нтное поведе́ние (от англ deviation — отклонение) это совершение поступков, которые противоречат правовым или нравственным...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЭвтаназия: благо или вред?*
Дело во времени потерянном или приобретенном до конечной точки. Надо сказать, что отношение к смерти зависит не только от множества...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРоссийской федерации
Сферой интересов гликомики является третья группа важнейших структурных клеточных биополимеров – полисахаридов или гликанов, которые...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconТесты по патологии крупных суставов. 001. К невропатическим артритам относятся а коревые артриты
Третья стадия уровской болезни (деформирующего эндемического остеоартроза или болезни Кашина Бека) устанавливается на основании


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск