Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти





НазваниеИсповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти
страница9/35
Дата публикации04.08.2014
Размер4.19 Mb.
ТипКнига
100-bal.ru > Военное дело > Книга
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   35

Кто это — светлый холерик или сильный сангви­ник?.. Какая, в сущности, разница, как мы это назо­вем... Главное, что люди этого типа действительно на зависть одарены жизненным тонусом, часто они и живут долго, а если рано умирают, то скоропостижно. Холеричность будет нарастать в направлении шизо-тимного полюса — здесь пронзительность, лихорадоч­ность, одержимость, но особенно по шкале эпитимно-сти, где появляется настоящая неистовость, ураган-ность, экстаз пророчеств, где дрожат тени Магомета, Лютера, Достоевского.

Ну а мрачный уголок?..

Есть целые семьи конституциональных гипомань-яков (как и конституционально депрессивных), целые наследственные линии счастливцев, не знающих, что такое уныние и усталость. И все же смею уверить, что гипоманиакальность чревата депрессией. Чревата, хоть эта чреватость может так и не проявиться всю долгую жизнь. Старость (погасший Дюма обливается слезами над «Тремя мушкетерами»). Резкая перемена климата. Внезапный сбой физического здоровья. Жизненное крушение с полным лишением возможности действо­вать. Депрессия у гипоманьяка, коль скоро она разви­лась, до крайности тяжела. Если нет рядом чуткого ума и бдительных глаз — это катастрофа.

15. «Избегнуть мешать тайным системам...»

Между тем нить изложения снова ведет нас к физио­номике: пора переходить на другую сторону оси. Кра-

70

сивая циклотимная лысина — как отполированный бильярдный шар, шизотимная — словно выедена мышами.

Но еще характернее шапка волос при астеническом телосложении. Дон Кихот, великолепный шизоид, в сопровождении циклотимика Санчо Пансы.

Классические наблюдения, сильно пошатнувшиеся в своей достоверности, но еще кое-что значащие. Асте­ник, антипод пикника,— «ядерный» вариант шизотим-ной конституции, но опять же никак не обязательный. Тут и сколько угодно атлетов, громадных и маленьких, и всевозможных нескладных, и даже пикники, только какие-то не такие. Шизотимный полюс широк, широка и шизофрения.

(Астеник — по-гречески «степос» — сила,— букваль­но: слабый, лишенный силы; но это название часто не соответствует действительности: и физическая и пси­хическая сила астеника, худощавого тонкого человека, может быть очень велика.)

Астеник тоже смотря какой. Есть вариант, внешне лучше всего представленный персонажами Боттичел­ли,— тип, который американцы назвали «плотояд­ным»,— искрящийся, раздражительный, с быстрым индуктивным умом, энергичный, остроумный, повы­шенно эротичный, склонный к туберкулезу. Может дать внезапный буйный психоз, но опасность шизо­френического распада ничтожна, очень сильный тип.

Нет, решительно невозможно дать хотя бы прибли­зительное единое определение внешности шизотими-ка — настолько они разные; и все же — и все же! — их узнаешь обычно сразу, даже среди neipoB или монго­лов.

Что это?

Мне казалось одно время, что дело в крупности черт, что лица, сработанные с достаточной долей добротной грубости, с плотной клетчаточной подкладкой, не мо­гут принадлежать шизотимикам, что их физиономи­ческие атрибуты — мелкая заостренность, мышиность, точечность. Астеники с крупными, закругленными чертами лица, казалось мне, более сингонны. Но встре­чались случаи, опровергавшие это.

Нет, вся штука именно в том, что это чувствуется каждый раз индивидуально, целостно, а отдельные опорные признаки переменны. Может быть, это какие-

71

то свойства кожи или сосудов, что-то гормональное, какая-то фактура облика, что ли. А чаще всего, навер­ное, все вместе. Никогда не забуду эту потрясающую астеничку, с тяжелейшей шизофренией, сальным, зас­тывшим маскообразным лицом, с мелкими чертами — и единственной фразой, повторявшейся монотонно девять лет кряду: «...Избегнуть мешать тайным систе­мам»...

Да, тут работают, конечно, и статика и динамика.

Мимика глубоких шизоидов либо бедна, либо преу­величена до гримас (у циклоида она всегда гармонична и адекватна). У некоторых преобладает какое-то одно постоянное выражение, например сардоническая улыб­ка; поражает порой несоответствие между подвиж­ностью одной части лица, например лба или рта, и неподвижностью других.

Речь — невнятно-бормочущая, тихая и монотонная или деревянно-громкая, типа «книжного чтения»; иног­да вдруг резко меняется регистр, делаются странные паузы и ударения. Молчание — в момент, когда ожида­ется слово, слово — когда кажется, что его не будет.

Позы — однообразны, меняются редко, но резко. Походка — скованная, неуклюжая, со слабым участием рук и туловища, или окрылешю-нервозная, стреми­тельная, остро-четкая, с наклоном, с вывертом; особен­но причудлив бег. Естественной закругленности, обоб­щенной целесообразности синтонного пикника нет и в помине. И это при том, что шизоиды, особенно асте­нического телосложения, превосходят всех на свете пикников своей ручною умелостью. Мелкие, точные движения им удаются явно лучше. Среди них попада­ются настоящие виртуозы тонкой работы — в научном ли эксперименте, в технике, в живописи или в игре на инструменте. А вот певцов и эстрадников мало, можно сказать, нет.

Почерк шизоидов либо чрезвычайно отчетливый и акуратный, с раздельными буквами, либо причудли­вый и неправильный, неуверенно-детский, словно при­жимающийся к бумаге; либо, наконец, «окаменелый». Очень часты зубчатые, острые линии. Шизоидный почерк был у Лермонтова, Ницше, Шумана, Скрябина, Аракчеева, Суворова — диапазон, как видим, более чем широк.

При умеренной шизотимности (а иногда и при

72

шизофрении) все это может быть выражено слабо или совсем отсутствовать. Основное и здесь проявляется в личном общении. Незнакомый или малознакомый человек, а в ярких случаях и знакомый и самый близ­кий (при том, что сам он средний, в средней ситуации) никогда не чувствует себя с шизотимиком так просто и непринужденно, как с циклотимиком. Ощущаются дистанция, напряженность, синтонностыо и не пахнет, хотя с обеих сторон могут прилагаться самые искрен­ние усилия...

Ожидание неожиданного? Шизоид может быть даже чрезмерно общительным, и, однако, чего-то в этой общительности недостает. Или что-то лишнее? Когда он старается одолеть свою замкнутость, получается замкнутость наизнанку, самовыворачиванье, способное лишь расширить круг одиночества. «Обычный человек чувствует вместе с циклотимиком и против шизотими-ка».

ТРЕТИЙ ЛИШНИЙ

(Письмо в книге)

Перо запнулось. О тебе мне труднее писать, чем о твоем антиподе: ...он проще, ты неожиданнее.. «Асте­ник и неврастеник» — узнал? Когда-то ты сам, со своей загадочной усмешкой, рассказал мне об этой дефиниции врача из военкомата. А я говорил тебе и еще раз повто­рю тупо, но со знанием дела, что ты честный (ты любишь это слово, однажды сказал, что витамины — одна из немногих честных вещей в медицине) — чест­ный шизоид.

Видишь ли, тут две стороны: тобой я доказываю необходимость шизоидности, а шизоидноетъю — необ­ходимость тебя, необходимость, в которой ты никог­да не переставал сомневаться. Не пеняй же, что я ав­торски посягнул на тебя, да еще пришпиливаю к типо­логии. Наоборот — отшпиливаю. Шизоиды — гениаль­ное племя, рождающее чудесных чудовищ. Не будь его, человечество не узнало бы, что такое нестадный, та­инственный, истинный человек.

(Только что из кабинета вышел твой шарж, с бредом отношения, бледный, высокий, а-ля Эль Греко, в свои двадцать два полновесно несчастный и одинокий.

— Я питаю антипатию к человечеству, потому что оно на девяносто девять процентов состоит из внуша-

73

емых идиотов, доступных любой пропаганде. Каждый из них, если ему шепнут на ухо, готов встать и убить меня. Скажите, бывает ли при мании величия мания преследования?

— Почти обязательно.)

...В первый раз увидел тебя на лестнице нашего инс­титута, на первом далеком курсе. Сутулый, с вдохно­венно запрокинутой головой, отрешенный, с загадочной тонкой улыбкой, немного растерянной, и только блед­ные молодые прыщики на нобелевском лбу да гордый отблеск золотой медали в глазах выдавали, что ты наш ровесник. В тебе было уже что-то академическое, так о тебе и говорили: «Уже сложившийся ученый». Ты себя таковым не считал (и не считаешь), но в то время или чуть позже появилась заметка в молодежном журнале, где ты подавался как юная звезда микробио­логии с внешностью человека, который ничем, кроме спорта, не интересуется.

Уже тогда я сказал себе, что эмоционально ты ино­странец, и даже песни под гитару — чудесные! — ты высылаешь себя исполнять, это ты и не ты. Какое-то время я был твоим переводчиком...

Самую захудалую столовую твое появление превраща­ет в таверну; сигарета в твоей руке обретает кинема­тографическую нелепость.

Диалог с тобой замечательно взвешен, изумительно напряжен.

Телефонный звонок.

Ты:

— Здравствуй... Я:

— Привет...

— Я опять проявляю навязчивость.

— Да ну почему же? Рад тебя слышать и буду рад видеть.

(Ловишь в моем тоне нотки формальной вежливости, чтобы вонзить их в себя: микробред отношения. Чувст­вуя это, акцентирую теплоту. Ты слышишь: фальшь, заминка, но перешагиваешь.)

— Как ты живешь?

(Банальные слова говоришь редко, но так ароматно, так первозданно и целомудренно, в такой неповтори­мой тональности... Никто, кроме тебя, никогда этого не произносил.)

74

— Я живу так-то.

— Желание увидеть тебя достигло апогея. (Выраже­ние совершенно шизоидное. От смущения.)

— У меня тоже. (Сфальшивил или нет? Микродосто­евщина. Кажется, все в порядке. Настраиваюсь на вол­ну. Хочу видеть.)

Ты мог стать врачом высочайшей квалификации, но никогда — врачом для больного, для этого в тебе слиш­ком велико тяготение к общему. Вкус к частностям у тебя совсем в другой плоскости. Теория, конечно, тео­рия, роскошь игры представлений. Уйдя от практики, ты поступил честно.

Не мог без иммунологии, теперь она не может без тебя. Да, ты превратился в налаженную машину по перемалыванию фактов в концепции, концепций — в эксперименты и снова факты. Ты проклинаешь челове­ческие мозги. Но в тебе живет эстетическое чутье мысли.

Ты любишь идею, музыку дела, тебе нужны идеи идей, музыка музык. А я предсказываю тебе открытие (так же, как тогда, в кризисе, предсказал новую встречу, помнишь?..).

Своеобразием ты производишь, конечно, неотразимо странное впечатление. Между тем, ты один из самых душевно здоровых людей, которых я знаю. Астеник и неврастеник, ты при всех шатаниях-сомнениях мужествен и внутренне ориентирован. Ты ко мне шел за стержнем, а он в тебе, ты не знал, что меня ода­риваешь.

Но тебе трудно, как иностранцу, даже переводчику с тобой нелегко.

Однажды, помнишь, когда у обоих нас дела были неважные, мы холостяцки ночевали у тебя. Ты был рассеянно-добр, где-то витал. У тебя изумительно лег­кий сон, почти без дыхания, в странной позе — парение на животе в обнимку с подушкой. Таким же легким было с утра наше молчание. Вдруг несколько слов — и мы галактически далеки...

Что произошло тогда, мне до сих пор непонятно: набежала туча, заволокло. Наверное, в моих словах или тоне ты в тот момент почуял что-то пошлое, орди­нарное; со мною так вполне могло быть, а ты этого никогда не допустишь, ты за версту обходишь границы суверенитета чужой личности. Зеркальная проекция

15

собственной чрезмерной чувствительности. Ни тени фамильярности, тонкая стеклянная перегородка...

Общаясь с тобой, попадаешь в высокогорный климат, и наступает миг, когда приходится спуститься, побро­дить по болоту, растянуться на траве, отдышаться, отвести душу, побыть невоспитанным, без запросов. Ты вежливо страдаешь. Почему так трудно тебя с кем-нибудь совместить? Вот приходит еще кто-то, и все заклинивается. Кому-то надо уходить подобру-поз­дорову. Циклотимик через одного друга-приятеля попа­дает в целую компанию, мы же с тобой в тесной клетке, к нам нельзя впускать никого. Правда, «третий лишний» этот не исключителен, это, пожалуй, закон: даже в равносторонних треугольниках дружбы каждая сторона чуть-чуть лишняя по отношению к двум дру­гим; может быть, это напряжение и поддерживает. С «третьего лишнего» начинается океанская одино­кость толпы.

«В одаренных шизотимических семьях,— писал Крен-мер,— мы иногда встречаем прекрасных людей, кото­рые по своей искренности и объективности, по непоко­лебимой стойкости убеждений, чистоте воззрений и твердой настойчивости превосходят самых полноцен­ных циклотимиков; между тем, они уступают им в естественной теплой сердечности в отношении к от­дельному человеку, в терпеливом понимании его свойств».

Но ведь ты добр, ты доверчив, ты можешь простить невероятное, ты нежно внимателен, ты, как японец, неистощим в изобретении утонченных радостей. Ник­то, как ты, не умеет быть благодарным, боготворить. Но горячего проникновения от тебя ждать не прихо­дится, это не твое; когда ты себя к этому понужда­ешь, получается что-то неблагоутробное. В отноше­нии к женщине первозданно чист (отнюдь не будучи ни моралистом, ни импотентом), звереешь в присутствии пошляка. Но вжиться в женские джунгли...

«Я отличаюсь постоянством чувств»,— сказал ты о себе однажды — и был слишком прав. В какие-то моменты вдруг объявляешь этому постоянству войну.

Панически боишься быть скучным; чтобы не быть скучным, невзначай можешь и морду набить какому-нибудь тяжелоатлету (ох, уж эти астеники-неврасте­ники) и надраться разочек в месяц «до положения риз».

76

Посреди блестящих сухих рассуждений такой вдруг первозданный, такой музыкальный мат... Мне нравит­ся, как ты скучен, очень ты интересно скучен, неповто­римо, ужасно весело. Не сердись же!.. Прости!..

16. Обоюдоострое жало

Палитру шизотимических типов создатель оси набро­сал широко и смело, с очаровательной циклотимичес-кой небрежностью:

необщителен, тих, сдержан, серьезен (лишен юмора), чудак;

застенчивый, боязливый, тонко чувствующий, сенти­ментальный, нервный, возбужденный, друг книги и природы;

послушен, добродушен, честен, равнодушен, туп, глуп — таковы регистры и гаммы, образуемые пропор­цией чувствительности и холодности.

Сдержанные, утонченные, ледяные аристократы, изысканные джентльмены с высокими запросзми и низкими инстинктами, патетические, чуждые миру идеалисты, холодные, властные натуры, с неукротимой энергией и последовательностью преследующие свои цели, а рядом, в ощутимой, но трудноопределимой генетической близости,— никчемные бездельники, сухо-безвольные, гневно-тупые. Очень часто они груп­пируются в одном семействе, на одном генеалогичес­ком древе, но установить закономерность не удается, тем более что все это в многомерном наложении сов­местимо в одной личности.

Здесь педантичный и скрытный делец-домосед, при­жимистый и подозрительный. Тут и Плюшкин и Соба-кевич. Рядом неукротимый спорщик, самоуверенный резонер: цепкая, односторонняя углубленность, своеоб­разная мелочность мысли. Меланхолик прокрался сюда в виде мимозной, ипохондричной, сверхвпечатлитель­ной личности, для которой каждое прикосновение жизни — удар.

Работоспособный инженер, скромный и добровест-ный работник, прекрасный семьянин в моменты, когда жизненное напряжение достигает какого-то предела, объявляет домашним: «Я поработал, хватит, больше не

77

могу»,— ложится в постель, приткнувшись к стене, и ничто его уже не поднимет, пока ситуация не разря­дится: типичная реакция меланхолического шизоида.

Но здесь же и холеричность: странный, крутой, суро­вый, деловой, настойчивый, хороший служака, раздра­жительный, драчун, скандалист, «скверный харак­тер» — так описывали русские психиатры Юдин и Детенгоф шизоида экспансивного. Среди этих послед­них попадаются и шизотимические гипоманьяки. На низких интеллектуально-нравственных уровнях это вихреподобные странные личности, всегда взвинчен­ные, нигде не уживающиеся, носимые по свету как перекати-поле. Графоманы, отчаянные склочники и сутяги, могущие покрыть своими письмами и заявле­ниями всю поверхность земного шара. Они воюют за принципы, совпадающие или не совпадающие с их личными интересами, но всегда принципы. В патоло­гии это агрессивные параноики, бичи политических систем и кресты психиатрических больниц.
1   ...   5   6   7   8   9   10   11   12   ...   35

Похожие:

Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЛеви Владимир Львович Исповедь гипнотизера (книга 2) кот в мешке...
Чтобы быть счастливым, достаточно жить внимательно, утверждает Коллега. Чтобы не быть несчастным, согласен я
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconАппиана Александрийского «Сирийские войны»
Аппиана Александрийского «Сирийские войны» (ближе к концу), книга Юстина «Книга Маккавейская» (11, 13, 14, 15 главы) и книга Иосифа...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconБлаженный Августин Аврелий исповедь книга первая
Философия: планы семинарских занятий для студентов гуманитарного факультета. Спб, 2004
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЭзотерическое естествознание книга 2
Третья часть учения тибетского учителя джуал кхула, продолжение книг е. П. Блаватской и а. А. Бейли
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРеферат по биологии Тема: Жизнь после смерти или тайны иного бытия
И, наконец, попробуем ответить на некоторые из них сами. И поэтому данный проект является исследовательским, включая в себя научные...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconСегодня большинство людей сторонятся смерти, даже упоминание о смерти...
Рабочая программа обсуждена и одобрена на заседании кафедры философии и гуманитарных дисциплин 2012 года. Протокол №
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРеферат: Тема жизни и смерти в поэме А. Т. Твардовского «Василий Тёркин»
Большое место в русской литературе занимает философская тема жизни и смерти. Эта тема не нова в литературе и искусстве. У многих...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconИсповеди героев М. Ю. Лермонтова бунт, покаяние или раскаяние?
М. Ю. Лермонтова. Работая с текстом романтических поэм: «Мцыри», «Исповедь», «Боярин Орша», «Демон» автор пытается найти ответ на...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconДоговорное право книга третья договоры о выполнении работ и оказании услуг
Омский институт водного транспорта (филиал) фбоу впо «Новосибирская государственная академия водного транспорта»
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРешение на потом, останется позади и, возможно, никогда не сможет...
Действительно, это ключевые проблемы сегодня и именно поэтому я не касаюсь их в этой книге. Вместо этого речь пойдет о проблемах,...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconПрограмма по формированию навыков безопасного поведения на дорогах...
Выразить его – удел немногих. Книга – это исповедь автора, это человек. Творец её не волшебник. Настоящий писатель – совесть человечества....
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти icon«Профилактика внезапной смерти у больных хронической сердечной недостаточностью»
Внезапная сердечная смерть (всс) – это естественная смерть, вследствие сердечной патологии, которой предшествовала внезапная потеря...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти icon«профилактика девиантного поведения»
Девиа́нтное поведе́ние (от англ deviation — отклонение) это совершение поступков, которые противоречат правовым или нравственным...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconЭвтаназия: благо или вред?*
Дело во времени потерянном или приобретенном до конечной точки. Надо сказать, что отношение к смерти зависит не только от множества...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconРоссийской федерации
Сферой интересов гликомики является третья группа важнейших структурных клеточных биополимеров – полисахаридов или гликанов, которые...
Исповедь гипнотизёра книга третья эго или профилактика смерти iconТесты по патологии крупных суставов. 001. К невропатическим артритам относятся а коревые артриты
Третья стадия уровской болезни (деформирующего эндемического остеоартроза или болезни Кашина Бека) устанавливается на основании


Школьные материалы


При копировании материала укажите ссылку © 2013
контакты
100-bal.ru
Поиск