Китайская военная стратегия

Скачать 5.53 Mb.

Название	Китайская военная стратегия
страница	4/63
Дата публикации	01.09.2013
Размер	5.53 Mb.
Тип	Книга

100-bal.ru > Военное дело > Книга

1 2 3 4 5 6 7 8 9 ... 63

Моизм, или Сила миролюбия

Очерк классических концепций войны в Китае будет неполон без хотя бы краткого упоминания о взглядах на войну философа Мо Ди, или Мо-цзы – основоположника влиятельной, но рано исчезнувшей философской школы. Мо-цзы был первым в истории Китая свободным философом в полном смысле слова – свободным не только по своему образу жизни странствующего проповедника, но и в своем стремлении утвердить превосходство абстрактной разумности над любыми внеположными разуму условиями человеческого существования, будь то требования реальной политики или народные обычаи. По преданию, Мо-цзы в молодости учился у конфуцианцев, но восстал против конфуцианского ритуализма и семейственности. Он провозгласил принцип «всеобщей любви»: все люди, утверждал Мо-цзы, должны любить друг друга, поскольку это выгодно каждому. Для Мо-цзы все люди – «дети Неба», а само Небо возвещает людям свою волю через посредничество духов, являющихся великим людям (интересен этот монотеистический и профетический уклон, в целом чуждый китайской традиции).

В литературе уже не раз отмечалось, что моистский идеал «всеобщей любви» заключает в себе внутреннее противоречие: конкретному человеку очень трудно одинаково любить всех людей и не менее трудно побудить (а у Мо-цзы и прямо заставить) его воистину любить кого-либо обещаниями выгоды, которые сулит эта любовь. Культ отвлеченной рассудочности превратил последователей Мо-цзы в замкнутую секту, со временем раздавленную нарождавшейся имперской государственностью.

Принцип «всеобщей любви» придал моистскому учению ярко выраженную пацифистскую окраску. Мо-цзы энергично выступал против захватнических войн, допуская лишь «карательные» экспедиции против смутьянов и разбойников. Он потратил немало времени и сил для того, чтобы убедить правителей разных царств отказаться от армий и военных приготовлений. В «Каноне Мо-цзы» – главном литературном памятнике моизма – с пафосом описываются катастрофические последствия военных кампаний, которые, как уверял Мо-цзы, не приносят настоящей пользы даже победившей стороне. Не слишком веря – и справедливо – в успех своей пацифистской проповеди, Мо-цзы на практике допускал и даже считал очень важным делом укрепление обороноспособности государства. «Провиант – богатство государства, войско – когти государства, а крепости – защита государства», – говорится в моистских писаниях. Следуя своим принципам, Мо-цзы и его ученики охотно помогали маленьким уделам крепить оборону, чтобы война потеряла привлекательность для их более сильных соседей. В итоге получилось так, что самые убежденные пацифисты древнего Китая внесли заметный вклад в развитие оборонительной тактики и фортификационного дела – такая вот маленькая «ирония истории» классической китайской древности.

Ниже приводятся выдержки из XVII главы «Канона Мо-цзы», в которой обосновывается необходимость отказа от захватнических войн.

Из «Канона Мо-цзы»

Правители нынешних времен оценивают заслуги своих воинов, чинят лодки и боевые колесницы, а потом, надев на воинов прочные доспехи и дав им в руки острое оружие, приказывают им напасть на ни в чем не повинный удел. Войдя в чужие земли, войско захватывает весь урожай, валит деревья, сносит стены крепостей, засыпает землей рвы и водоемы, режет жертвенных животных, сжигает святилища государства, убивает его жителей и уносит его жертвенные сосуды и сокровища. Воинов гонят на битву, говоря им: «Погибнуть при исполнении долга – высшая честь; убить много врагов – это вторая по важности честь, а быть раненым – третья. Тот же, кто сломает строй и убежит с поля боя, заслуживает смерти без снисхождения». Поэтому воины исполнены страха.

Когда царство, ведущее захватнические войны, поднимает войска, оно должно призвать несколько сот старших командиров, несколько тысяч младших командиров и сто тысяч рядовых воинов. Для проведения военной кампании требуется несколько месяцев, если война маленькая, или несколько лет, если война большая. В течение этого времени правители не могут заниматься делами государства, чиновники не могут нести службу, земледельцы не могут работать в поле, женщины не могут выделывать ткани. А еще будет большой урон лошадям и повозкам, и если государство лишится только пятой их части, это будет большой удачей! Кроме того, великое множество народа пустится в бега, потеряется в дороге или умрет от голода, холода и болезней, если войско лишится снабжения.

Правители, любящие захватнические войны, ссылаются в оправдание своих действий на разные благовидные предлоги, говоря: «У нас нет недостатка в золоте и драгоценностях, советниках и наложницах, достаточно у нас и земель. Мы только хотим прославиться своей любовью к справедливости и привлечь других правителей нашей добродетелью!»

Мо-цзы сказал: «Если бы эти государи действительно хотели прославиться своей любовью к справедливости и привлечь других правителей своей добродетелью, весь мир тотчас покорился бы им, ибо люди уже давно измучены войнами и утомлены, как мальчик, весь день ездивший верхом на палке-скакалке. Если бы появился правитель, который в самом деле проявил бы добрую волю в сношениях с другими царствами и думал бы о том, как помочь другим; был бы обеспокоен неправедными действиями могущественного царства и пришел бы на помощь маленькому уделу, подвергнувшемуся нападению со стороны сильного царства; помог бы маленькому уделу починить стены крепостей и пополнить запасы продовольствия и тканей – все правители малых уделов были бы ему благодарны. Если бы такой правитель наслаждался миром, когда другие погрязли в войнах, могущество его царства непременно бы увеличилось. Тот, кто выказывает щедрость и милосердие и умеряет свои желания, непременно заручится всеобщей поддержкой. Кто ведет себя разумно и действует по справедливости, милостив к подданным и внушает доверие войску, тем самым показывая пример войскам других уделов; тот не будет иметь врагов в целом мире и принесет миру неисчислимые блага.

Если правители и служилые люди действительно хотят сделать миру добро и искоренить зло, они должны понять, что самое большое зло в мире – это захватнические войны».

Лао-цзы, или Власть естественности

Древний мудрец Лао-цзы (VI в. до н. э.) или, точнее сказать, приписываемая ему книга «Дао дэ цзин» («Канон Пути и Совершенства») породили другое традиционное учение Китая – даосизм, оказавший глубокое, быть может решающее влияние и на китайскую традицию стратегии. Лао-цзы разделяет посылку Конфуция о неразрывном единстве «пути Человека» и «пути Неба», но трактует это единство не столько в моральном, сколько в натуралистическом ключе: для него цель человеческого совершенствования состоит в возвращении к первозданной полноте бытия, еще не поврежденной людским мудрствованием, не расколотой на отдельные понятия, идеалы, ценности и прочие продукты человеческой мысли, а равно человеческого тщеславия, неизбежно разжигающие вражду между людьми. Мудрец, согласно Лао-цзы, подобен «еще не умеющему улыбаться младенцу», который безотчетно (и потому безмятежно) питается от «матери Неба и Земли», то есть Великого Пути мироздания. Презреть мирское знание и условности общества, уподобиться новорожденному и обрести блаженство в собственной помраченности – все эти заветы даосского патриарха предназначены, кажется, не для средних умов. Лао-цзы и сам признавал, что обыкновенные люди будут смеяться над его словами и, согласно легенде, в конце концов ушел из Китая на Запад, не найдя единомышленников. Покидая Китай, он все же оставил людям свою знаменитую книгу – небольшое собрание столь же глубокомысленных, сколь и темных афоризмов.

Впрочем, учение этого апологета младенческой наивности тоже сложилось не без влияния очень зрелых, углубленных и в своем роде весьма практичных размышлений. Лао-цзы хорошо понимал, что истинно благое, то есть законченное в себе и самодостаточное деяние, не может быть явленным и, следовательно, публичным и что благие намерения в политике слишком часто оказываются на деле источником и орудием зла. Лао-цзы против показной добродетели – он учит жить внутренним светом мудрости и любить человечество безграничной, не требующей благодарности родительской любовью. Его мудрец «темен» и непостижим для простых людей, но он «един с сердцем народа». Другой древний даосский философ, Чжуан-цзы, советует, «творя добро, держаться вдали от славы, а, творя зло, держаться вдали от плахи».

Не приемля цивилизацию, Лао-цзы отвергал и самую верную ее спутницу – войну. Война для него – печальнейшее событие, ибо мудрый правитель, утверждал он, должен всячески избегать военных действий. «Яростные сражения и многие победы – верный путь к гибели государства», – утверждается в древнем даосском трактате «Вэнь-цзы». Тем не менее мудрость пацифиста Лао-цзы оказалась со временем чрезвычайно плодотворной для китайской стратегической науки, и именно потому, что даосизм был равнодушен к обыденной морали, но учил духовной самодостаточности мудреца-правителя. Мы открываем здесь еще одну сторону того парадокса китайской стратегии, с которым уже сталкивались на примере конфуцианства: способность ничего не желать «для себя» наилучшим образом обеспечивает успех в мире. «Метафизические» качества даосского мудреца как-то незаметно, совершенно ненасильственно преломляются в принципы практической политики: его сокрытость в «утробе Пути» становится полезной скрытностью стратега, его пребывание у «начала вещей» дает ему дар предвидения, его «недеяние» позволяет извлекать максимальную пользу из естественного хода событий, а «чистый покой», взращиваемый благодаря «опустошению сердца», делает его особенно чувствительным к переменам во внешнем мире. Всем этим чертам даосского мудреца было уготовлено стать краеугольным камнем китайской стратегии, которая вся исходит из наличия непреодолимой грани между стратегом (который всегда есть одновременно мудрец и правитель) и «обыкновенными людьми», неспособными понять глубину мудрости предводителя. Подобно конфуцианскому мужу, даосский мудрец (прежде всего мудрый правитель!) не позволяет борьбе частных интересов затемнить «великое единство» Пути, ничем не проявляет себя и воздействует на своих подданных опосредованно, даже незаметно для них самих. Он «ничего не делает» – и в мире «не остается ничего не сделанного». Классическое правило для любого китайского стратега! Позднее оно породило учение о том, что правитель, воплощая собой средоточие мирового круговорота, должен пребывать в покое, а его чиновникам, напротив, следует ревностно трудиться на благо государства. Почитатели Лао-цзы среди китайских стратегов особенно ценили его советы полководцу быть предельно осторожным, всячески избегать открытого противостояния и даже как бы против своей воли идти на войну.

Остается фактом, что «темная» мудрость Лао-цзы, апологета младенческой наивности и убежденного противника интриг и войн, вдохновляла самые изощренные, даже коварные приемы китайской стратегии. Даосизм в итоге стал не просто одним из «учений» Китая, но и, воистину, основой всей китайской цивилизации, обеспечивавшей единство самых разных ее сторон: практики духовного совершенствования и политики, культурного творчества и протеста против условностей культуры, мечты о вечной жизни и надежды на успех в любом деле.

Ниже приводятся избранные изречения Лао-цзы, касающиеся вопросов политики и стратегии. Некоторые из них сопровождаются комментариями ученого Ван Чжэня (IX в.), автора книги «Основы военного искусства по Дао дэ цзину». Перевод комментариев Ван Чжэня сделан по изданию: «Чжэнтун моулюэсюэ хуэйбянь» (Собрание книг по традиционной стратегии). Т. 14. Тайбэй, 1978. [Следом помещены отрывки из даосского трактата «Хуан-ди сыцзин» (Четыре Канона Желтого Владыки), обнаруженного в 1972 году в погребении II века до н. э. Эти тексты показывают, каким образом «темная» метафизика Лао-цзы была переосмыслена в соответствии с потребностями практической политики.]

Из книги «Дао дэ цзин»

8.

Высшее благо подобно воде:

Вода приносит благо всей тьме вещей и ни с чем не борется.

Собирается в местах, которые люди не любят,

Вот почему оно близко к Пути.

Для жизни благотворна земля.

Для сердца благотворна глубина.

В общении благотворна доброта.

В речах благотворно доверие;

В правлении благотворен порядок.

В деяниях благотворно умение.

В движениях благотворна своевременность.

Лишь там, где нет соперничества, не будет и изъяна.
Комментарий Ван Чжэня: «Тот, кто умеет применять войска подобно воде, которая ни с чем не борется, близок к Праведному Пути. В использовании войск нужно ловить благоприятный момент, поэтому говорят: “В устроении жилища важно место”. Сердце полководца должно быть чисто и покойно, поэтому говорится: “В сердце важна глубина”. Оружие несет неисчислимые беды, поэтому говорится: “В войне важна человечность”. Если войска вышли из повиновения, начнется смута, поэтому говорится: “В управлении войсками важен порядок”. На войне нужно тщательно все продумывать, поэтому говорится: “В делах важно умение”. Войска поднимать надо сообразно действиям неприятеля и для предотвращения беды, тут нужно знать правильное время, поэтому говорится: “В маневрах важно время”. В этих семи правилах заключается добродетель не-борения».

22.

Что скривилось – тому быть целым.

Что согнуто – тому быть прямым.

Порожнему – быть полным.

Ветхому – новым быть.

Кто имеет мало, получит много.

Кто имеет много, тот слеп.

Вот почему мудрый держится за Единое

И так становится мерилом мира.

Не имеет «своего взгляда» и потому просветлен.

Не имеет «своего мнения» и потому всем светит.

Не рвется вперед и потому имеет заслуги.

Не хвалит себя и потому живет долго.

Он ни с кем не соперничает, и никто в мире не соперничает с ним.

Поговорка древних: «Кривому – быть целым» разве пустые слова?

Быть воистину целым только ему дано.
Комментарий Ван Чжэня: «Нужно только отказаться от соперничества в мире, и никто не сможет соперничать с вами. А если в мире не будет соперничества, войны прекратятся сами собой. Сказано: “То, что в древности называли кривым, было цельным”. Разве это пустые слова? Когда искренность следует пути “цельной кривизны”, тогда можно вернуться к подлинности и покою. Таково главное правило управления войском или государством».

31.

Доброе оружие – зловещее орудие.

Многим вещам оно ненавистно, и тот, кто имеет Путь, его не держит.

Благой государь в своем доме чтит левое, а, идя войной, чтит правое.

Оружие – зловещее орудие, а не предмет благородного мужа,

Применяют его, только если к тому принудят,

И применять его нужно сдержанно и бесстрастно.

Одержав победу, не гордись содеянным,

Кто гордится победой, тот радуется убийству.

А кто рад убийству, тот не преуспеет в мире.

В счастливых событиях ценится левое, а в несчастных событиях ценится правое.

Младший полководец стоит слева, а старший полководец стоит справа:

значит, они стоят как на похоронах.

На убийство множества людей откликайтесь скорбным плачем,

Победу на войне отмечайте траурным обрядом.

33.

Знающий других умен.

Знающий себя просветлен.

Победивший других силен.

Победивший себя могуч.

Кто знает, в чем достаток, тот богат.

Кто действует решительно, тот имеет волю.

Кто не теряет того, что имеет, тот долговечен.

А кто не гибнет в смерти, тот живет вечно.
Комментарий Ван Чжэня: «Измерять глубину сердечных помыслов, слушать речи и наблюдать поведение людей – такое доступно каждому, и поэтому здесь говорится, что “знать других – это многознайство”. Очищать сердце, смотреть вглубь – туда, где нет различия между “я” и “другим”, – означает “знать себя”. Таких зовут “немыми мудрецами”, ибо достичь такого неисповедимого знания крайне трудно».

36.

Если хочешь сжать, прежде нужно растянуть.

Если хочешь ослабить, прежде нужно усилить.

Если хочешь развалить, прежде нужно возвеличить.

Если хочешь отнять, прежде нужно дать.

Мягкое и слабое одолеет твердое и сильное.

Рыбе лучше не выплывать из глубины.

Острые орудия царства нельзя показывать людям.
Комментарий Ван Чжэня: «Правители древности обладали сиятельной добродетелью и не применяли оружия. Оружие – это острые орудия государства, его нельзя обнажать. Оружие – это такие орудия, которыми можно сражаться, но которым нельзя искать применение. Его нужно хранить и не выбрасывать вон. С его помощью можно внутренне готовиться к обороне, но его нельзя использовать постоянно».

56.

Знающий не говорит, говорящий не знает.

Завали дыры, запри ворота, затупи острые края, развяжи узлы,

смири сияние, уподобься праху.

Вот что зовется «сокровенным уподоблением».

Посему нельзя его обрести и быть ему родным.

Нельзя его обрести и быть ему далеким.

Нельзя его обрести и ему угодить.

Нельзя его обрести и ему навредить.

Нельзя его обрести и его почитать.

Нельзя его обрести и его унизить.

Вот чем оно ценно в мире.
Комментарий Ван Чжэня: «Праведный Путь в использовании войска состоит в том, что знающий, конечно, не выдает мотивов своих действий, а тот, кто говорит о них, конечно, не знает основ военного искусства. “Замуровывание отверстий и закрытие ворот” есть глубочайший исток военных действий. “Затупить свое острие, развязать свои узлы и пустить повозку по накатанной колее” – это основы военного искусства. Невозможно определить их словами. Сие зовется “сокровенным подобием”. Мудрец не имеет врагов во всем Поднебесном мире, но не смеет пренебрежительно относиться к своим противникам».

68.

Умеющий воевать не воинствен.

Умеющий сражаться не дает волю гневу.

Умеющий одерживать победу над противником не борется с ним.

Умеющий управлять людьми, ставит себя ниже них.

Это зовется совершенством миролюбия.
Комментарий Ван Чжэня: «Искусный воин не кажется воинственным. Искусный боец не впадает в гнев. Тот, кто искусен в сражениях, не спешит воевать. Тот, кто искусен в использовании своих подчиненных, держится с ними скромно. Это называется добродетелью отказа от соперничества, использования других и постижения тайны Неба».

69.

У знатоков военного дела есть такое суждение:

«Я не смею быть хозяином, а лучше буду гостем.

Я не смею продвинуться на вершок, а лучше отступлю на шаг».

Это называется: «выступать, не выступая»,

«Закатывать рукав, не обнажая руки»,

«Побеждать, не враждуя»,

«Держать в покорности, не применяя войск».

Нет большего несчастья, чем презирать противника.

Кто презирает противника, тот разбрасывает мои сокровища.

Посему, когда войска сошлись для жестокой битвы,

Кто скорбит, тот победит.
Комментарий Ван Чжэня: «Тот, кто поднимает войска первым, – хозяин. Тот, кто откликается ему вслед, – гость. Мудрый государь использует войска лишь по необходимости и откликаясь на действия противника, поэтому он всегда находится в положении “гостя”. Он не смеет продвинуться вперед хотя бы немного и предпочитает намного отойти назад. Секрет применения “глубинной пружины” (цзи ) войны заключается в том, чтобы быть внимательным к неприятелю. Поэтому, даже когда противник наступает, он не выстраивает войска, а не выстраивая войска, не идет в наступление. Поэтому и говорится, что он “двигается, не передвигаясь”. Если он не идет в наступление и умеет обороняться без усилий, для чего ему засучивать рукава? Оттого его противники сами собой исчезают. Нет большей беды, чем легкомысленно относиться к противнику. Из двух воюющих сторон победит та, которая больше печалится о войне».

78.

В целом мире нет ничего мягче и слабее воды,

Но вода лучше всего побеждает то, что прочно и твердо.

Ибо ничто не может ее изменить.

То, что слабое одолеет сильное, а мягкое – твердое,

Знает весь мир, а исполнить никто не может.

Вот почему премудрые люди говорили:

«Кто берет на себя грязь царства,

Тот может быть господином его алтарей.

Кто берет на себя беды царства,

Тот может быть повелителем мира».

В прямых речах все говорится как будто наоборот.
Из послесловия Ван Чжэня: «Мирное правление – голова войне, а война – орудие мирного правления. Эти две рукоятки власти нужно применять одновременно. Поэтому говорится: “Забыть о войне – значит подвергнуть себя опасности. Любить войну – значит готовить себе погибель”. Оружие можно использовать, но его не нужно любить. Им можно сражаться, и его нельзя забывать. Мудрый правитель использует войска не потому, что гневается или соперничает с кем-то и не из-за своей алчности или пристрастий. Он хранит оружие для того, чтобы предостеречь недобрых и напугать нечестивых, а не для того, чтобы использовать его в битвах. Правитель должен прежде заботиться о своей добродетели, а уж потом применять войска. Когда он не считает необходимостью даже необходимое, он может вести войско. Когда его подчиненные считают необходимостью даже то, что не является необходимым, война будет успешной. Поэтому в “Каноне Пути и Совершенства” сначала говорится о принципах совершенствования себя и управления государством и о безмолвном наставлении, а потом сообщается о глубоких истинах использования войск».

Чжуан-цзы, или Сила духовности

В наследии Чжуан-цзы (IV–III вв. до н. э.) мы находим самобытное развитие главной темы даосизма – духовного преображения человека, вернувшегося в лоно несотворенного всеединства бытия. Чжуан-цзы наделен вкусом к углубленным размышлениям и незаурядным писательским талантом. Он изъясняется оригинальными притчами и диалогами, полными игры ума, фантазии и юмора. Он умеет заставить читателя улыбнуться – и обнаружить в том, что кажется смешным, очень серьезную истину. Он много говорит о духовном совершенствовании, ему принадлежит ряд классических образов и формулировок, обозначавших в Китае состояние духовной просветленности – «ясность утренней зари», «пребывание в забытьи», «духовное соприкосновение» и др., – но ему чужд менторский тон и унылый техницизм языка. В своей оценке политики и цивилизации Чжуан-цзы следует Лао-цзы: мудрый правитель, по его словам, «предоставляет мир самому себе», так что подданные вообще не замечают его присутствия; безличные законы и правила вредны, ибо заставляют мерить всех единым стандартом и в результате «отрубать ноги журавлям и вытягивать ноги уткам»; разговоры о «справедливости» и «долге» – любимое занятие негодяев; жажда успеха и приобретений – верный признак духовного убожества и т. д. Свой положительный идеал Чжуан-цзы связывает с образом «настоящего человека древности» – загадочного, почти невообразимого сверхчеловека, живущего «одной весной со всем сущим» и наслаждающегося неизъяснимым блаженством «беспредельных странствий духа».

При всем ее мистическом пафосе философия Чжуан-цзы, как и вся китайская мысль, имеет практическую направленность. Многие персонажи книги Чжуан-цзы – мастеровые люди, и притом именно мастера своего дела, хотя их мастерство проистекает не столько из технического умения, сколько из «любви к Великому Пути», что означает открытость сердца зиянию бытия, способность предоставить всем вещам возможность быть тем, что они есть. «Настоящий человек» Чжуан-цзы, подобно мудрецу Лао-цзы и даже Конфуцию, обладает секретом настоящего стратега: устраняясь из мира, он обретает над миром власть. Ему нет нужды хитрить, интриговать, угрожать, с кем-то воевать. Его оружие, перед которым бессилен мир, – это «пустота сердца», дарующая необыкновенную чувствительность, и даже – поскольку речь идет о возвращении к исконной матрице бытия – способность прозревать все события в самом зародыше, еще до обретения ими внешней формы. Его истинный подвиг и есть принятие бездонной глубины жизни в самом себе – глубины, охватывающей даже смерть.

Таким образом, Чжуан-цзы, презиравший «реальную политику» вообще и войну в особенности, внес весомый вклад в продумывание духовных посылок человеческой практики, его проницательная мысль раскрывает самое существо стратегического действия, преодолевающее оппозиции субъекта и объекта, идеала и действительности, цели и средств. И хотя Чжуан-цзы едко высмеивал властолюбцев всех мастей, невозможно представить китайскую политическую теорию без его рассуждений о силе просветленного духа, незримо правящей миром.

Из книги «Чжуан-цзы»

Премудрый мясник

Повар на кухне разделывал бычьи туши для царя Вэнь-хоя. Взмахнет рукой, навалится плечом, подопрет коленом, притопнет ногой, и вот: вжик! бах! Блестящий нож словно пляшет в воздухе – то в такт мелодии «Тутовая роща», то в ритме песнопений Цзиншоу.

«Прекрасно! – воскликнул царь Вэнь-хой. – Сколь высоко твое искусство, повар!»

Отложив нож, повар сказал в ответ:

«Ваш слуга любит Путь, а он выше обыкновенного мастерства. Поначалу, когда я занялся разделкой туш, я видел перед собой только туши быков, но минуло три года – и я уже не видел их перед собою! Теперь я не смотрю глазами, а полагаюсь на осязание духа, я перестал воспринимать органами чувств и даю претвориться во мне духовному желанию. Вверяясь порядку, устроенному Небом, я веду нож через главные сочленения, непроизвольно проникаю во внутренние пустоты, следуя лишь непреложному, и потому никогда не наталкиваюсь на мышцы или сухожилия, не говоря уже о костях.

Хороший повар меняет свой нож каждый год – потому что он режет. Обыкновенный повар меняет свой нож каждый месяц – потому что он рубит. А я пользуюсь своим ножом уже девятнадцать лет, разделал им несколько тысяч туш, а нож все еще выглядит таким, словно только что сошел с точильного камня. Ведь в сочленениях туши всегда есть зазор, а лезвие моего ножа не имеет толщины. Когда же то, что не имеет толщины, вводишь в такое вот полое место, ножу всегда найдется, где погулять. Вот почему даже спустя девятнадцать лет мой нож выглядит так, словно только что сошел с точильного камня.

Однако же всякий раз, когда я подхожу к трудному месту, я вижу, где мне придется нелегко, и собираю воедино мое внимание. Пристально вглядываясь в это место, я не делаю быстрых и резких движений, веду нож старательно, и вдруг туша распадается, словно ком земли рушится на землю. Тогда я поднимаю вверх руку, с довольным видом оглядываюсь по сторонам, а потом вытираю нож и кладу его на место».

«Превосходно! – воскликнул царь Вэнь-хой. – Послушав своего повара, я понял, как нужно вскармливать жизнь!»

Радости меча

Когда-то чжаоский царь Вэнь любил поединки на мечах. У ворот его дворца всегда толпились три тысячи мастеров фехтования. Днем и ночью они состязались в присутствии государя, и каждый год убитых и раненых было триста человек. А страсть царя к поединкам не убывала.

Так минуло три года, царство стало клониться к упадку, и соседние правители уже строили против него козни. Царский сын Куй был этим очень обеспокоен. Призвав своих советников, он объявил:

«Тому, кто может отвратить царя от его страсти и положить конец поединкам, я пожалую тысячу золотых».

В ответ все сказали:

«Такое под силу только Чжуан-цзы».

Царевич немедля послал гонца к Чжуан-цзы с наградой в тысячу золотых. Чжуан-цзы не принял денег, но поехал вместе с гонцом к царевичу.

«Чего ваше высочество хочет от меня, жалуя мне тысячу золотых?» – спросил он царевича.

«Я слышал, учитель, что вы – просветленный мудрец, и из уважения поднес вам тысячу золотых. Вы же отвергли награду, так о чем я еще могу говорить?»

«Я слышал, ваше высочество, что вы желали попросить меня отвратить государя от его самой большой страсти. Предположим, я попытаюсь повлиять на государя, а в ответ навлеку на себя его гнев, да к тому же вызову ваше неудовольствие.

Меня могут казнить, и для чего тогда мне эта тысяча золотых? А если я уговорю государя и завоюю ваше расположение, найдется ли в целом царстве что-то такое, о чем я не смел бы попросить?»

«Пусть будет по-вашему, – ответил царевич. – Но наш государь допускает к себе только мастеров меча».

«Ничего страшного, я владею мечом».

«Очень хорошо, но у всех мастеров меча, которых принимает государь, волосы всклокочены, усы топорщатся, шлемы с грубыми кистями надвинуты вперед, платье на спине укорочено, глаза горят, а речь грубая – вот что нравится нашему государю. Если вы придете к нему в платье ученого, то погубите дело в самом начале».

«Позвольте мне приготовить костюм фехтовальщика», – сказал Чжуан-цзы.

Три дня спустя Чжуан-цзы явился к царевичу в костюме фехтовальщика, и они вместе отправились во дворец. Царь дожидался их, держа в руках обнаженный клинок. Входя в зал, Чжуан-цзы не ускорил шагов, а, подойдя к царю, не отвесил поклона.

«Что ты умеешь такого, что тебя привел ко мне наследник трона?» – спросил царь.

«Ваш слуга прослышал, что вы, государь, любите поединки на мечах, вот я и предстал пред вашими очами».

«А что ты умеешь делать мечом?»

«Мой меч разит человека каждые девять шагов и не оставляет никого в живых на расстоянии в тысячу ли».

Царь очень обрадовался этим словам.

«Так у тебя, пожалуй, в целом мире нет соперников!» – воскликнул он.

«Мастер фехтования, – сказал Чжуан-цзы, –
С виду неприметный, уязвимый.

Позволяет другому напасть на себя.

Не вступает в схватку первым,

Но первым наносит удар.
Прошу вас дать мне возможность показать свое искусство».

«Вы, уважаемый, идите отдыхать и ждите моего приказания, – сказал царь Чжуан-цзы. – Я же подготовлю ристалище и тогда позову вас».

Тут царь устроил турнир для мастеров меча, и за семь дней убитых и покалеченных оказалось более шестидесяти человек. Отобрав пять-шесть лучших бойцов, царь велел вручить им мечи в тронном зале и позвал Чжуан-цзы.

«Сегодня мы испытаем твое искусство», – сказал царь.

«Я давно ждал этого случая», – ответил Чжуан-цзы.

«Что вы, уважаемый, предпочитаете из оружия: длинный меч или короткий?»

«Мне годится любой. Но у вашего слуги есть три меча, и я готов представить их вам на выбор. Не соблаговолите ли узнать, что это за оружие?»

«Я готов выслушать твой рассказ о трех мечах».

«Первый меч – это меч Сына Неба, второй меч – это меч удельного владыки, третий меч – это меч простолюдина».

«Что такое меч Сына Неба?»

«У меча Сына Неба клинок – долина Янь и горы Шимэнь на севере, основание – царства Чжоу и Сун, рукоять – царства Хань и Вэй. Его ножны – варвары всех сторон света и четыре времени года, его перевязь – море Бохай, портупея – гора Хэн. Он управляется Пятью стихиями, отточен сообразно преступлениям и достоинствам, извлекается из ножен действием сил Инь и Ян, замах им делается весной, удар же наносится осенью и зимой. Этот меч вот каков:
Коли им – не останется никого впереди.

Размахнись им – не останется никого вверху.

Ткни им в землю – не останется никого внизу.

Покрути им вокруг – не останется никого по сторонам.
Вверху сей меч рассекает плывущие облака, внизу пронзает земные недра. Одного его взмаха достаточно, чтобы навести порядок среди удельных владык и покорить всю Поднебесную. Вот каков меч Сына Неба!»

Царь так изумился, что забыл обо всем на свете.

«А что такое меч удельного владыки?» – спросил он наконец.

«Меч удельного владыки вот каков: его клинок – разумные и смелые мужи, его лезвие – честные и бескорыстные мужи, его основание – преданные и мудрые мужи, его рукоять – прямые и непреклонные мужи. Этот меч вот каков:
Коли им – не останется никого впереди.

Размахнись им – не останется никого вверху.

Ткни им в землю – не останется никого внизу.

Покрути им вокруг – не останется никого по сторонам.
Вверху его образец – небесный свод, а действия – как движение солнца, луны и звезд. Внизу его образец – земная твердь, а действия – как смена времен года. Он приводит к согласию желания людей и водворяет спокойствие во всех четырех пределах. Взмахни этим мечом – словно гром грянет с небес, и никто в целом мире не осмелится пренебречь вашими приказаниями. Таков меч удельного владыки».

«А что такое меч простолюдина?»

«Меч простолюдина предназначен для тех, у кого волосы всклокочены, усы топорщатся, шлем с грубыми кистями надвинут на глаза, платье сзади укорочено, глаза горят, речь груба и кто дерется мечом в вашем присутствии. Вверху он перерубит шею или перережет горло, внизу проткнет печень и легкие. Таков меч простолюдина, и способ пользования им не отличается от правил петушиных боев. В одно утро жизнь человека оборвется. Для государевых дел проку в том нет никакого. Ныне вы, государь, владеете троном Сына Неба, а питаете страсть к мечу простолюдина. Мне, вашему слуге, стыдно за вас!»

Тут царь повел Чжуан-цзы к своему трону, а когда стольник подал обед, царь трижды обошел вокруг Чжуан-цзы.

«Сядьте и успокойтесь, государь, – сказал Чжуан-цзы. – Я доложил вам все о трех мечах».

С того дня царь Вэнь три месяца не выходил из дворца. А все мастера меча покончили с собой в своих квартирах.

Школа законников: сила силы

Книги так называемых «законников», или легистов (кит. фа цзя ) выделяются апологией самодержавной, вплоть до полного произвола, власти правителя – апологией настолько безоговорочной и воинственной, что ее можно было бы назвать циничной, если бы она не была столь искренней и серьезной. Законники были в древнем Китае теоретиками нарождавшейся тогда деспотической империи. Своей метафизики они не имели, да и вообще считали философствование занятием пустым и вредным. Это были люди дела, которых занимал только вопрос о том, как наиболее эффективно управлять государством и как «обогатить государство и усилить войско». Ибо из всех занятий они признавали только земледелие и войну, кои считали единственно полезными для государства. А поскольку древние китайцы не мыслили царство без всевластного государя, они хотели видеть на троне не мягкотелого поклонника церемоний и добрых нравов, а «деспота» (ба ), правящего силой и хитростью.

Это ключевое для законников понятие безусловной власти (ши ) стало также ключевой категорией военной стратегии китайцев, что и неудивительно – в конце концов армия держится на единоначалии командира. Правитель для законников олицетворяет абсолютный и вездесущий порядок, в котором выплавляется некое совокупное качество, определенный тип общественности и который поэтому воплощает собою неоспоримое господство, обладает силой безусловного принуждения. Впрочем, слово «олицетворяет» здесь не совсем уместно. Поскольку абсолютная власть, проистекающая из цельного и всеобщего порядка вещей, совершенно анонимна, правитель у законников ничего не может представлять в своем лице и вообще не должен каким-либо образом проявлять себя. Здесь законники унаследовали даосскую тему скрытности мудреца и его «небесной» добродетели, но, не признавая никакой собственно публичной сферы в государстве, отрицая все принципы самоорганизации общества и нормы морали, они не видели никакой проблемы и в применении государством открытого произвола и насилия. Отвергнув вслед за Лао-цзы публичную проповедь добра, они решили, что никакого добра в жизни вообще нет. Это было их роковой ошибкой.

Законники хотели все в государстве устроить на военный лад и сделать войну главным занятием подданных. Наилучшее средство упрочения государева самодержавия они нашли в понятии закона, который устанавливает обязательные для всех стандарты поведения, единую меру ответственности, общие для всех критерии заслуг и провинностей. Закон в их понимании вовсе не был призван защищать какие бы то ни было права, а обслуживал только потребности и желания самого правителя. Жажду богатства, в котором воплощалась власть, они считали естественным проявлением человеческой природы, поэтому захват чужих земель и военной добычи казался им главной, если не единственной целью существования государства. Положение же каждого подданного в обществе, по их мысли, должно было определяться его военными заслугами. Народ должен быть глуп и невежествен, нравоучительное пустословие нужно безжалостно пресекать. Вот как описывал идеальное государство известный реформатор из школы законников Шан Ян, который жил в царстве Цин в середине IV в. до н. э.:
«Государство может достичь спокойствия благодаря земледелию и войне, так же как и правитель будет в почете благодаря земледелию и войне. Действительно, если народ не занимается земледелием и не воюет, это означает, что правитель любит пустые речи и что в его государстве нет определенной системы предоставления казенных должностей. Если должности предоставляются по определенной системе – государство управляется хорошо. Когда усилия народа сосредоточены на едином – государство богато. Богатое и хорошо управляемое государство – путь к господству в мире. Поэтому и говорят: “Путь к господству в мире заключается в том, чтобы правитель сам сосредоточил усилия народа на едином”…

На государство, которое любит силу, трудно напасть, а государство, на которое трудно напасть, непременно добьется процветания. Легко нападать на страну, где поощряют красноречие, а государство, на которое легко нападать, непременно окажется в опасности…».^⁶
Законники на свой лад восприняли некоторые общие принципы китайской политической культуры. Например, они утверждали, что там, где действуют правильные законы, власть воздействует силой как бы безотчетного внушения, чиновники без видимого принуждения добросовестно выполняют свои обязанности, правителю же осается только поддерживать существующий порядок, не вмешиваясь в деятельность администрации. Другими словами, правитель должен следовать «недеянию» и притом быть скрытным и непредсказуемым, ибо только так он сможет держать в страхе подданных и сохранить свою абсолютную власть. В то же время он должен повсюду иметь своих тайных осведомителей, доставляющих ему точные сведения о положении дел в государстве и настроении подданных. Эта система государственного сыска предстает неким материальным суррогатом сверхчувствительного «просветленного сознания», которое в учении даосов и конфуцианцев позволяет мудрому правителю откликаться «всем переменам в мире». Правитель у законников, так же как у даосов и конфуцианцев, должен быть подобен чистому зеркалу, бесстрастно отражающему все, что появляется перед ним. Власть государя, именно в силу своего безусловного характера, осуществляется как бы спонтанно, она есть реальность в равной мере объективная и субъективная: она является следствием одновременно объективных условий существования государства и умелой организации государственного аппарата.

Наконец, в практической политике правитель должен уметь издавать ясные и реалистические законы, что также роднит законников с даосскими поборниками простой жизни (которых они чтили) и даже с конфуцианскими проповедниками честности (которых они ненавидели). Впрочем, как и в традиционной китайской стратегии, такая «административная» честность не мешала законникам считать залогом успеха в политике секретность и даже преднамеренный обман.

Утопия «органического деспотизма», предложенная законниками, была опробована на практике первым императором Китая Цинь Шихуанди, но оказалась нежизнеспособной. Помешал «человеческий фактор»: полностью устранить из политики человеческие чувства и личный интерес оказалось невозможным. Тем не менее многие положения легизма, в том числе лозунг «усиления войска», стали важной частью государственной политики в китайской империи.

Ниже помещены выдержки из двух древних памятников легистского направления: трактата «Гуань-цзы», который приписывается государственному деятелю царства Ци Гуань Чжуну (VII в. до н. э.), но в действительности составлен в эпоху Борющихся Царств, и трактата Хань Фэй-цзы (III в. до н. э.). Книга «Гуань-цзы» вобрала в себя представления различных философских школ древности, но ее военная концепция отличается четкой практической направленностью и в этом смысле наиболее близка взглядам законников и классическим трактатам по военной стратегии Сунь У и Сунь Биня, которые, заметим, тоже были составлены в царстве Ци. Что же касается Хань Фэй-цзы, то он по праву считается наиболее зрелым и утонченным представителем школы законников.

Из книги «Гуань-цзы»^⁷

Когда три средства управления войсками употребляются безупречно, пять способов поучения упорядочены и девять видов статутов ясны, никакие опасности не смогут причинить вреда и никакие трудности не страшны. Можно применять далеко идущие планы и одолеть даже самого сильного противника.

Три средства управления таковы: во-первых, барабаны, посредством которых подаются сигналы о выступлении в поход и наступлении; во-вторых, гонги, посредством которых подаются сигналы о привале и отступлении; в-третьих, флаги, посредством которых подаются сигналы о построении и маневрах войск.

Пять способов поучения таковы: поучения о формах и цветах флагов; поучения о звуковых сигналах и командах; поучения о перемещениях и маневрах; поучения о коротком и длинном оружии; поучения о наградах и наказаниях.

Девять статутов таковы: во-первых, правила солнца, касающиеся распорядка дня; во-вторых, правила луны, касающиеся действий в ночное время; в-третьих, правила дракона, касающиеся действий на воде; в-четвертых, правила тигра, касающиеся действий в лесу; в-пятых, правила ворона, касающиеся действий на горном склоне; в-шестых, правила змеи, касающиеся действий в болоте; в-седьмых, правила сороки, касающиеся действий на равнине; в-восьмых, правила обезьяны, касающиеся действий в горах; в-девятых, правила зачехленного лука, касающиеся отбытия на родину с запасом еды.

Три средства управления, пять поучений и девять статутов не имеют ни начала, ни конца. То, что начинается в беспредельном, – это Путь. То, что достигает завершения в бесконечном, – это Совершенство (дэ ). Путь невозможно измерить, Совершенство невозможно исчислить. Когда то и другое собраны воедино, всякое действие приносит успех. Иди там, где никто не знает; нападай там, где никто не ожидает. Когда идешь там, где никто не знает, противник не может оказать сопротивления. Когда нападаешь там, где никто не ожидает, противник не может дать отпор. Так можно одержать полную победу и не понести никакого урона. Проводи учения, когда обстановка благоприятна. Выступай в поход, когда есть выгода. Ни обучение, ни поход не имеют неизменных правил.

Обороняясь упорно, можно через оборону достичь победы. Когда воины непрерывно воюют, они устают. Когда одна победа следует за другой, государь может возгордиться. Когда возгордившийся ведет уставших людей, может ли государство не быть в опасности? Поэтому самый искусный полководец не вступает в битву. За ним идет тот, кто побеждает одним сражением. Сокрушить могучее царство и одержать большую победу – это высшее достижение того, кто побеждает одним сражением. Внести раздор в стан противника, не обращая внимания на его силу, воспользоваться слабым местом противника, не поддаваясь на его хитрости, – вот суть войны одного сражения. Близкого противника встречай наличными силами, дальнего противника одолевай маневрами. Делать так, чтобы твою силу было невозможно измерить, а твои позиции – распознать, чтобы силы воинов не истощались, а их дух (дэ ) не иссякал, – вот основа войны одного сражения. Войска собираются, словно благодатный дождь; войска ускользают, как быстрый ветер, – вот предел войны одного сражения.

Когда приходишь и уходишь разными дорогами, наносишь наибольший урон противнику. Когда войско далеко заходит в чужие земли и находится в опасности, воины сами подтягиваются. Когда воины подтянуты, они действуют в едином порыве. Тот, кто искусен в военном деле, вынуждает противника занимать определенную позицию, а сам кажется пустым, как если бы он пребывал в собственной тени. Он не имеет определенной позиции и потому может все свершить. Ибо тот, кто не имеет формы и не действует, способен измениться как угодно. Вот что такое Путь. Как будто нет, а на самом деле есть, как будто отстает, а на самом деле оказывается впереди – невозможно понять, в чем исток его силы.

Суждения о войне и стратегии из книги «Хань Фэй-цзы»

Следуй Пути Неба, вникай в суть вещей за пределами человеческих понятий, изучай, рассматривай и сопоставляй, а, дойдя до конца, начинай сызнова. Будь покоен, молчалив и неприметен, никогда не выходи вперед. Все беды государя проистекают от того, что он старается быть, как другие. Доверяй людям, но не уподобляйся им, и тогда они пойдут за тобой, как один человек.

Государь не должен раздавать непомерно большие награды тем, кто отличился на войне, и прощать тех, кто самочинно взялся за оружие, чтобы разрешить спор.

Награждать тех, кто принес отрубленные головы врагов, и в то же время восхищаться человечностью и справедливостью, жаловать титулы тем, кто захватил вражеские крепости, и в то же время внимать проповедям о «всеобщей любви», выделывать доспехи и точить клинки на случай войны и в то же время учтиво принимать ученых книжников, заботиться о земледелии и воинстве и в то же время преклоняться перед людьми, прославившимися сочинительством, отворачиваться от преданных подданных и привечать странствующих мастеров меча – значит быть не в состоянии навести порядок в государстве. Когда в государстве царит спокойствие, можно оказывать почести странствующим мужам. Но когда государству угрожает опасность, нужно призывать ко двору воинов.

В управлении народом надобно пресекать распутство в зародыше, а в использовании войск надо сделать так, чтобы военное дело вошло в сердца людей. У того, кто первым научится управлять народом, государство будет сильным. Атот, кто первым подготовится к войне, победит.

Когда начинаешь войну и побеждаешь, в государстве покой, а правитель уверен в себе, войско сильное, и власть прочна. Когда же вступаешь в войну и терпишь поражение, государство гибнет и войско ослабевает, правителю грозит смерть, и слава его пресекается.

Если государство маленькое, его правитель прислуживает большому государству. Если войско слабое, оно боится сильного войска. Что бы ни задумало большое государство, маленькое государство должно ему повиноваться. Если сильное войско приступит к границам царства, слабое войско ему покорится.

Даже если государство сильное, а его войско слабое, земли государства – не его земли, а подданные государства – не его подданные. А без земли и подданных даже Яо и Шунь не могли быть царями.

В глубокой древности соперничали в добродетели. В средней древности состязались в знании и сообразительности. А ныне спорят из-за силы.

В наше время побеждают благодаря обману противника. Удачный обман противника – это выгода для всех десяти тысяч поколений!