Пузыри на воде рыканский поворот белая ворона легионеры трясины сладкая кража
Скачать 7.98 Mb.
|
| Михаил Федоров Легионеры трясины Содержание ПУЗЫРИ НА ВОДЕ РЫКАНСКИЙ ПОВОРОТ БЕЛАЯ ВОРОНА ЛЕГИОНЕРЫ ТРЯСИНЫ СЛАДКАЯ КРАЖА КРУГЛАЯ ДВОЕЧНИЦА ПО ДОРОГЕ В ЧЕЧНЮ ПУЗЫРИ НА ВОДЕ роман Глава 1 1 Сквозное, вешнее солнце легкими серебряными отливами поигрывало на вымытых городских панелях города, в щелястых межреберьях которых кротко затихал все еще студеный ветер. Свои по-майски сахарные груди вздымал в синей бездонности подступивший день. Жадно дыша, Серафим Антонович Зарубин пробежал вдоль частого клыкастого штакетника по розовеющему первоцветом яблоневому палисаднику, вытянувшемуся от шоссе к дому, и тут же скрылся под жестяной фуражкой опрятного крыльца. На пятом этаже подъезда, где чуть ознобко подремывала прохлада, сунул в замочную скважину зубчатое острие ключа. В прихожей сбросил свои лаковые чоботы. Притулил портфель из крокодильей кожи к сумеречной стене. Шмыгнул в ванную. Намылил руки, лицо. Долго смывал с себя белую пену. Делал это с каким-то естественным, но все же понимаемым удовольствием, точно малый ребенок, тешащий себя купанием в воде. Назвать чистюлей его было бы трудно, но частое умывание любил. В горловине раковины пенился, пузырился поток... Глянув в зеркало, попробовал кончиком языка запекшуюся коростку на смородиновой губе. Облизнул ее и расчесал вихры. Чем тебе, не мужик! На кухне, извлекая из подвесного шкафчика расхожую посуду, обратил внимание на то, что две маленькие чашечки с блюдечками уже белели в раковине. "Кто-то пил кофе?" Рядом поблескивали рюмки с розоватым наплавом на дне. "Эге, кто-то пил тут и кое-что другое – покрепче..." Сам тоже уважал хорошее вино. В животе буркнуло. Заглянул в кастрюлю на плите, где обычно в обеденные часы его ждал притомленный суп. Пусто. "Видимо, очень занята была", – подумал о жене. Заварил чай. Долго мелкими глотками пил его, то и дело вытягивая из баночки ложечку с медом. Сахар из своего рациона исключил давно, после того, как прочитал в одном журнале, насколько зачастую он вреден. А прожить Серафим Антонович собирался долго. Бутерброд с копчеными кругляшами поверх золотистого налета масла умял с завидным аппетитом. Зевнул, глянул на часы и направился в спальню, где томно растянулся на пружинистых подушках дивана. Потянувшись к журнальному столику, с удивлением заметил на паркете у ножки стойки пунцовую и пухлую подушечку удостоверения. Вязью озолотилось: "П Р О К У Р А Т У Р А ..." Раскрыл. – Черт! С фотокарточки на него глянул мужчина с тыквенной головой, подрезанным носом и шрамом на лбу. – Вот харя!.. Да это же наш прокурор... Сбоку чернели каллиграфически выведенные буквы: "Ш а ш у р и н..." Повертел домашнюю находку. Почему и откуда здесь? С какой стати? Сунул малиново-кожаный прямоугольничек в карман. Нараставшая в душе тревога не проходила. Полистал журнал "Деньги". – Во! – стал читать. – "Пенсионерка... вошла в здание банка... прихватила себя наручниками к батарее центрального отопления. Затем облила себя из бутылки бензином и заявила, что если ей не вернут ее доллары и проценты, то подожжет себя..." Вляпалась, бабуленция! Не шиш с банкирами связываться... Надо было сначала подумать, посоветоваться, взвесить – стоит ли в такие азартные игры играть... Перекатисто рассмеялся, зевнул до ломоты в висках и накрыл журналом лицо. Привычный послеобеденный сон вроде бы и подкатил, но не одолел. Погода, что ли, переменилась? Или еще что. Неужели из-за обманутой бабульки не спится... Сдернул журнал, который пахнул косметической свежестью. Раньше он и на такой запах никакого внимания не обратил бы, а вот теперь... Снова нащупал в кармане злосчастный квадратик: – Ну и мурло!.. Зарубин был женат. Женился он, по своему убеждению и по мнению всех близких, весьма удачно. Восемь лет назад. На своей однокурснице, студентке юридического факультета – Изольде. Она была дочерью всего-навсего лишь сельского участкового, но на нее заглядывались почти все мужчины. Русая коса тяжело лежала на округлых плечах. Голубые глаза с этакой приятной раскосинкой. А какая независимая походка! Уже тогда он почувствовал, что многое получит впоследствии и уж о выборе никогда не пожалеет. Будет с ней, как у Христа за пазухой. Изольда в некоторой степени оправдала такие предположения. И мужа в аспирантуру устроила. И кооперативную квартиру купила (как только ушла в адвокаты)... А вот чем же взял ее Серафим? В основном – обхождением. Целовал невесту с головы до пят. Правда, уже после медового месяца знаки внимания Изольде оказывал реже. Опять же не без ее помощи Серафим Антонович защитил диссертацию и получил надежное место на кафедре. Любил ли Серафим свою молодую и энергичную жену, он так и не знал, но ревновал безбожно. Услышав щелчок входной двери, Зарубин поправил лощеную бумагу на лице. Изольда, стягивая с плеч кожаную куртку, заглянула в комнату: – Спишь?.. – А, это ты... Зарубин не спешил расспрашивать о находке. Надо выждать. За столом, бросив взгляд на раковину, как-то безразлично спросил: – У нас кто-то в гостях был? – Да, Лара... Так, потрепались малость... Знаешь, у нее теперь своя адвокатская контора... Серафим Антонович исподлобья взглянул на жену – весела и разговорчива, как никогда, и вместе с тем как-то уж слишком раскованна – причмокнул осохшими губами. Она перемешала в чашечке коричневый кофейный порошок с сахаром. – Тебе налить? – занесла чайник. – Опять с сахаром? Сколько раз просил... Потянулся к шкафчику и извлек оттуда бутылку "Украинской ночи", смоляную только у самого донышка. Проглотил неприятную першинку в горле: "Была полная..." Но сказал сухо и почти бесстрастно: – Давай выпьем! Кивнула. – А за что? – За все хорошее! И еще два бокала со смородиновыми донышками зарумянились в раковине. По заведенному в их семье порядку принялся мыть посуду. Стирал сырой тряпочкой с внутренних округлостей чашечек и рюмочных уголков темный налет. Вода винтом закручивалась в узкую горловину мойки. Когда, наконец, окончился ночной боевик и Серафим Антонович выключил телевизор, Изольда во всю посапывала на подушке. Плотоядно посмотрел на ее оголившиеся ягодицы и, не сдержавшись, коснулся их потной ладонью. Она дрогнула ресницами: – А, это ты... Давай спать... – Не понял-л... – Потом поймешь... – произнесла сквозь сон. Неясные мысли кружили у него в голове. Вились, растягивались и рвались, сплетались в толстенный шнур... И вот – этот краснокожий документик с вытесненной надписью и шрамистой рожей поплыл непрошенной планеткой из края в край его сонного небосклона... Серафим Антонович пробудился от стона. Как заклинило: густооранжевый шар стоял в окне! Въехал спиной на подушку. – Брр... Посмотрел в сторону – Изольда своими аквамариновыми камушками в щелочки меж век то ли смотрела на него, то ли нет... "Вроде спит..." Снова в окно. Да это же восход! Когда вновь выглянул из-под одеяла, жены рядом не оказалось. Ее половина кровати была уже застелена, а с подоконника, воркуя и покачиваясь, на него глазели иссиня-вороненые лупастые голуби. Бреясь у зеркала, разговаривал сам с собой: – Мало ли ведь какую вещицу можно найти дома... Порезал родинку на подбородке. Подпрыгивая, прижег ранку одеколоном. 2 Зарубин соскочил с качнувшихся ступенек «икаруса» и по искрящимся в асфальте стеклышам заспешил к стесненному между вычурными зданиями понурому университетскому корпусу. Надо было поспешать на лекцию. Чем выше поднимался над ним давно облупленный фасад, тем более он замедлял шаг. С кем-то столкнулся, и его – как развернуло. Серафим пошел через многолюдный сквер, где молодые парочки облепили скамейки. Окликнули, но он, погруженный в свои мысли, прошел мимо и с тополевой аллеи свернул к аляповатому дому, который, судя по его явной конструктивности, строился еще в тридцатые годы. Много позже – уже под уровень двух ранее возведенных этажей – подстроили еще четыре. Свет и простор – для руководства, а полуэтажики – для всякой там второстепенной мелочи, как в барском особняке: барину – залы, а прислуге – низкооконные комнатенки. Поговаривали, что выйдя из мест заключения, реабилитированный архитектор спроектировал и все шпилевидные градообразущие городские дома. Многие другие города хотел переплюнуть... Зарубин покосился на прижавшуюся к тротуару черную "волгу" и потянулся к бестолково округлой ручке высоченной двери со стеклами. Попал в холл. Взбежал по ступенькам на первый этаж, потом по круто вздернутому, загнутому пролету на второй этаж. К перилам от него качнулась дама в синем кителе с белыми погончиками и с кипой папок в руках. "Бумажная прокурорская душонка!" Глянул на переливающуюся дверь с металлической табличкой: "ПРИЕМНАЯ ПРОКУРОРА ВАРЯЖСКОЙ ОБЛАСТИ" И шагнул в полузал. На стульчиках вдоль стены, сложив руки на коленках, сидели люди. Миниатюрная секретарша за огромным столом под зеленым фикусовым навесом подняла на Зарубина свои перламутровые глазки. "Может, у прокурора набоковская страсть к молодым? – пронеслось в голове Серафима Антоновича. – Гурман..." – По какому вопросу? – По личному. – А вы записывались? – Нет... Но, вы знаете, я по такому делу, что... – Если не записывались, – словно не слыша, залистала календарик. Руку Серафима горячило в кармане. Пухлая книжечка как будто была унизана электрическими проводками, и вот теперь по ним беспрерывно струился ток и зудело противное напряжение... Зарубин с явной злорадностью представил, как сообщит прокурору о находке и как тот будет его благодарить. При этом что-то будет говорить в свое оправдание. И они по такому поводу даже выпьют. И, даст Бог, подружатся. И многие, многие проблемы Серафима Антоновича отпадут как-то сами собой. Ведь только заимей такого могущественного приятеля: можешь вообще потом в ус не дуть!.. Ведь – прокурор области! И, к слову сказать, зять заслуженного юриста Шашурина, чьим именем названа кафедра, где работает Серафим. Перспективы!.. Тут высокая дверь кабинета заскрипела, и Серафим Антонович увидел детину с лицом в форме эллипса и со шрамом на лбу. "Шашурин". Зарубин не думал, что тот так огромен. Подался было вперед, но тут же замер: Шашурин любезно вел под локоток беззаботно хохочущую Изольду. Они прошли прямо перед носом Серафима Антоновича, не заметив его. Зарубина как обдало: черт-те что! Замотал головой. Ах, ты, дурья башка! Думал, что документ... Ведь, ведь... Кинулся из приемной. Почти слетев с лестницы, выскочил на улицу. Черная "волга" с Изольдой на заднем сиденье урчала к повороту и ей вслед махал рукой Шашурин. – Вы! Вы!.. – хватая ртом воздух, Зарубин вытянулся перед ним. – Что – вы?! – Я, я... – А ну, проваливай! – У-у... Зарубин изо всех сил сжал корочку в кармане, но она не согнулась. Ему стало трудно дышать. В груди словно что-то надкололось. Пятясь от места, на котором только что стоял прокурор, задрал голову на парящие над ним почти заоблачные окна второго этажа, и, зажав рукой рот, что-то отчаянно пискнул. В голове продолжался все тот же сумбур: что делать? Что?.. Хотел остановить первую же машину и кинуться в погоню за "волгой", но машин не было. Пробежал к остановке троллейбуса и уже там во всю ругал городской транспорт за длительный перерыв в движении. Мимо скользили элегантные легковушки, но теперь протянуть руку почему-то не мог. – Серафим Антонович! Куда вас? – перед Зарубиным распахнулась дверца затормозившего милицейского уазика. Зарубин узнал своего студента-заочника: – Туда! – показал рукой. – Садитесь! Уазик со включенной сиреной полетел по проспекту и в считанные минуты довез Серафима Антоновича до его дома, около которого стояла черная "волга". Взбегая вверх, он посторонился от спускавшегося навстречу поджарого и мускулистого мужчины. 3 С порога кинулся к Изольде: – Есть кто дома? – Нет... – Ты что это у Шашурина делала? – У меня дела к нему есть... – Не выдумывай! – оскалил зубы. Услышал, как внизу отъехала машина. – Ты, наверно, забыл, кто твоя жена? – Кто? Кто?.. – Адвокат. – А с чего это он тебя на своей "волге" возит? – Так ты мне еще слежку устроил?! Сглотнув ругательное слово, прохрипел: – Может подскажешь, откуда это у меня? – достал документ. – Ах, вот он где! – вяло потянулась. – Руки! – Ну, чего ты так взбеленился из-за пустяка? – А что этот... у нас делал?! – взревел и схватил Изольду за кофту. – Дай! – протянула ладонь. – По-хорошему! – У, шлюха! Изольда с высоты своего роста наотмашь залепила Серафиму Антоновичу пощечину. Тот отлетел в угол. Изольда нагнулась над Серафимом. – У-у – подстилка прокурорская... Уже в следующую секунду Зарубин уворачивался от угластых деревянных ножек стула. На лестничной клетке упал, вжав голову в плечи. Стул рядом с ним разлетелся в щепки. Вскочил – вслед летел чугунный утюг – и кинулся вниз. На улице спрятался под навес. От обиды хотелось устроить скандал! Стучать во все двери. Без разбору. Звонить. Всполошить весь подъезд. Чтоб все узнали, какая у него жена! Побоялся... Простояв на бетонном полу в носках, позвонил в квартиру первого этажа к приятелю – преподавателю математики. – Иваныч! Туфли взаймы не дашь?.. А-то свои порвались, а домой попасть не могу. – Счас, счас, – Иванович склонился под вешалку. – На. Сойдет? Серафим Антонович сунул ноги в тесные ботинки, поморщился и, оглядываясь, перебежками, зачастил к остановке. 4 Зарубин не думал и не предполагал, что может наступить такой день, когда его вот так просто выгонят из дома. Это казалось невозможным ни при каких обстоятельствах. Хотя бы потому, что он был специалистом по семейному праву, которое еще в недавнем прошлом успешно преподавал студентам. Его публикации касались именно темы укрепления и сохранения семьи. Рекомендации – рекомендациями, а практика – практикой: в его конкретном случае все выходило иначе. До неожиданного банально. Легко сказать – проваливай. Уйти из квартиры, в которой прожил столько лет? В ней каждый квадратный метр полит его потом (по сложившемуся в его семье укладу мытье полов, как и посуды, лежало тоже на нем)... Ясно одно: не драться же ему с женщиной, у которой в любовниках – прокурор области! Куда же деваться? К друзьям? У него их нет. В университетское общежитие? Но там его замучают студентки. На свою речную яхту? Но, еще не лето! Сел на дребезжащий трамвай и поехал в сторону черепичных новостроек, перечеркнутых черными сучьями кранов в кровянистых лучах заката. Слез на вершине холма, со ската которого в лощину сползали рыжие, как тараканы, двухэтажные домики. По скрипучим дощатым ступеням поднялся на площадку. Давненько здесь не бывал. Хотя перила и доски были совсем недавно покрашены, но глубокие трещины не могли скрыть их преклонного возраста. Сухонькая старушка всплеснула от радости руками: – Сынок пожаловал! – Да, это я, мам! Пожаловал... – А кто ж это тебя так? – прикоснулась рукой к синяку на щеке. – Бандитский кулак, – страдальчески ухмыльнулся и потер ногу. – Так тебя и там... Ой, Боже ты мой! Ну, держись за меня. Давай в комнату... Со всех сторон веяло давно забытым, но легко узнаваемым уютом дома, в котором вырос. В своей детской комнатке опустился в кресло, скрепленное на стыках уголками из конструктора. Оглядел стенку с журнальными наклейками. Провел рукой по ковру с шишкинскими Мишками в лесу. – Мам! А что если я у тебя чуток поживу? – Ой, да касатик! Еще спрашиваешь. Не можно, а нужно! Ты вот только мне скажи, что у тебя с глазом? Может участкового позвать? – Не надо! Это не по его части... – А по чьей? – Мам! Тебе от того, что я расскажу, легче не станет... С Изольдой мы не поладили... – Ой, чуяло мое сердце. Говорила тебе, не бери в жены милицейскую дочку! – Мам! – Она и на две головы выше! Жирафа... – Принеси попить, – размял щеку, потрогал ногу. На этажерке синели, зеленели, желтели школьные учебники, чуть выше которых стояли уже университетские книжки – и обложками повыше, и толщиной пошире. Взял одну. – Надо же, ни пылинки! Провел пальцами по глубокому тиснению: "Прокуроры России". Повертел. Поставил. Шагнул к кровати и растянулся. "Эх, погнался за красючкой. Все спешил. Скорей! Скорей! Чтобы не упустить... А вышло – влип по самое некуда... Хотя, без нее и доцентом черта с два стал... И квартиры бы не было... Дурень! Жилплощадь у тебя, может, уже отобрали..." Снова потянулся к книжке. Полистал атласные странички с портретами тайных советников. И вскочил. Заходил по комнате: – Мало того, что с прокурором связалась, но и меня ни с чем оставила! Ну, я вам – тоже не простачок!.. В глубине души Зарубин и не возражал бы, если бы его жена переспала с прокурором. Пусть хоть с горбатым. Лишь бы толк был. Вспомнил, что до шрамистого варяжским прокурором был одноглазый. До одноглазого – однорукий. Все дети военного поколения. Так что, пусть... Был бы прок. Ведь ему от этого особенно плохо не стало бы. Как-никак такое знакомство могло положительно отразиться и на его работе, и на материальном достатке. Мог бы в перспективе потеснить и самого заведующего кафедрой Олега Константиновича. Но, все оборачивалось – хуже не придумаешь. Не устрой он скандала, не вспыли, а стерпи, выкинь в конце концов злополучный документ в унитаз, все могло бы сложиться иным образом. А теперь?.. Идиотство! Истину стал искать! Докапываться! Проглотил бы: и теперь не ныли бы ни голова, ни щека, ни нога... Серафим Антонович смачивал примочку в ванной, когда раздался настырный звонок в дверь. Прижав тряпку к скуле, прохромал к двери. – Мам! Свет не включай! Из-за спины матери глянул в глазок. Под лестничной лампой увидел грудастого капитана милиции и худющего, словно высушенного, усатика в синем прокурорском кителе. – Что надо? – спросила мать. – Марфа Андреевна! Скажи-ка, сын не у тебя? – спросил грудастый. – У меня, – мать подняла руку к замку. – Тогда открывай! – А вы кто? – Зарубин прижал к доске материнское запястье. – Я – участковый. – А по какому делу? – Самому что ни на есть важному. – Важные вопросы будут завтра, – отрезал Зарубин. – Серафим Антонович! Так вы, лапушка, тама! Отмыкайтесь! – заверещал усатый. – Я вас узнал. Это Фальчук Егор. Ваш бывший студент! – Егорка, что ли? – Ну, да. – А, припоминаю, припоминаю лоботряса такого. Сколько крови ты моей попил, сколько раз хвосты пересдавал... – Было такое... Серафим Антонович, каюсь. А теперь вот помощь ваша нужна. – Договаривай! – Отдайте документ. – Ты о чем? – Который не ваш. – Э, не... Это теперь бесценная вещица... Фальчук с участковым переглянулись. – Будем ломать? – спросил капитан. – Ты что! – охладил его помощник прокурора. – Егор! Ты объясни этому болдуину, что если... – заговорил Зарубин. – Кому-кому? – Фальчук прилип ухом к двери. – Сам догадываешься кому... Что я не хухты-мурыхты какой, а доцент юридического факультета, – продолжал Зарубин. – И со мной шутки плохи! – Серафим Антонович! Ну, отдайте документ! И я уйду. Вот крест. – Ты и так уйдешь! – как отрекошетило. – Что, здесь спать собираешься? – спросил участковый Фальчука. – А что я Папе скажу?.. – пробубнил помощник. – Какому еще Папе? – Ну, Шашурину... Ладно! Пока по-тихому линяем. Я к своей бабе, а ты – к своей. Но чтобы в шесть нуль-нуль здесь, как штык! Он куда соберется, мы его и цап-царап. Ударили по рукам. Две тени качнулись от подъезда в разные стороны. Тень Фальчука – к телефону-автомату на углу: – Диспетчерская? Алеся! Это я... Соскучился. Промерз. Д-д-д. У нас тута облава. Ты сама-то скоро кончаешь? Сейчас, малость еще покручусь и к тебе... Ха-ха-ха! Чмокнул крышку микрофона. В кромешную, клейменную луной, темень нырнула гибкая фигура с портфельчиком под мышкой и засеменила к высветившемуся в глубине улицы проспекту. Мрачный таксист затормозил перед Зарубиным машину: – Куда едем? – На вокзал, – сказал Серафим Антонович. На площади с памятником генерала, наступившего сапогом на люк танка, Зарубин огляделся и только тогда вылез. Ступая на приступки вагона ночного поезда, он умильно, словно держа во рту ложку с вареньем, пожевал. – Чао, Варяжск! Стук колес, как припляс, как прискок шаманьего танца, пронизал громыхающий экспресс, и, нанизывая на нить косоплечего ветра окаймляющие обочь просторы, погнал прочь пернатую и иную дичь. Лиса нырнула в овраг, волк вильнул со взгорка, заяц припустил по полям, сова спрыгнула с нижней ветки... Огромное рассвеченное чудище катилось по рельсам, как на коньках! По мостам, с одних бетонных быков на другие. Когда несется оно, ему все равно – куда и зачем? И как там тому, кто в его металлическом чреве? Кому этот бег в такт судьбы, на пользу, в усладу, а кому и поперек, во вред, в горечь, кому – ступенька наверх, а кому вниз – только на рельсы и осталось... Серафим Антонович спал коротким сторожким сном, и ему привидилось, что он на красном документе, как на плоту, переплывает с одного берега на другой и не знает, что с другого конца – твердая земля или болото, и течение несет так, что нет никакой возможности вернуться назад. Чем более удалялся изначальный берег, тем глуше стучало в груди. Скоро Москва. Столица всегда неизъяснимым образом действовала на Серафима Антоновича. И не только потому, что она – на пересечении всех путей российских, не только потому, что в ней живут правители, но и потому, что в теле каждого русского человека всегда есть уголок, местечко, где она кровеносно и щедро растворена. 5 Столица встретила Серафима Антоновича приветливо. Бархатистое солнце снисходительно огладило ноющую щеку. Бравурная музыка утолкала в таксомотор. Симпатяга в фуражке с шашечками на ободе лихо вырулил на игравшее мерцающими рекламными огнями Садовое кольцо. Зарубин мягко покачивался на сиденье. Вот где надо было ему жить! И жениться не на Изольде, а на какой-нибудь москвичке. Хотя, раз не уберег себя от своенравной Изольды, сумел бы разве избежать и возможных напастей столичной жены? Ведь здесь – только глянь вокруг – все так и дышит эротикой со всех витрин и вывесок. А, может, тут все и понимается иначе? Как на пляже нудистов. В Серебряном бору. И то, что развратом считается в провинции, это всего лишь как насморк для москвича. Ладно, что бы там ни было, а он, как-никак, доцент! И уже в этом его непреложная ценность. Но не стал нежить себя этой приятной мыслью, а представил себе, как его, особо важного посетителя принимает сам Генеральный прокурор. Вот Генеральный, отложив все дела, подробно расспрашивает Зарубина о случившемся, потом крепко-крепко жмет руку, благодарит за оказанное ему доверие и намекает на то, что в случае замены обидчика он непременно назначит варяжским прокурором Серафима Антоновича... – Приехали! – толкнул пассажира таксист. В генеральной прокуратуре Зарубина встретили значительно прохладнее. Долго крутил в волосатых руках паспорт Серафима Антоновича вихрастый милиционер, а потом заставил дважды проходить в деревянные, с хохотом попискивающие двери. Вихрастый негодовал: – Вы все металлическое вытащили? Откройте портфель! Что это? – Жалоба... – Наганов нету? Оказавшись в широченном зале со множеством дверей вдоль голубой стены, долго и нудно рассказывал ковыряющему в носу прапорщику о цели своего визита, и тот, выцарапав, наконец, что-то из носа, крутил пальцами и недоумевал: – Зачем сор из избы выносить? Из-за такой галиматьи в столицу ехать? А нельзя было просто взять да и по-человечески вернуть документ хозяину. – По-человечески?! – аж побелел Зарубин. Прапорщик провел его в комнату – аппартаменты совсем не генерального прокурора, и даже не его заместителя, и не начальника какого-нибудь отдела, а так, в лучшем случае, какой-то сотой прокурорской сошки. За столиком в кресле цвета луковой шелухи сидел подслеповатый мужчина в синем кителе с белыми погонами и с марочкой на кармашке: "Суханов Ефим... " – Садитесь, уважаемый, – тот показал на стул. "Как в следственном изоляторе", – подумал Зарубин, дернув на себя прихваченный, как оказалось, к полу табурет. Надежды о встрече с самим Генеральным быстро улетучились. Глаза подслеповатого были какие-то недвижимые. О том, что он живой человек, а не манекен, говорили редкие вздохи, вылетавшие через стручки брюзжащих губ. – Др-р-р... Рассказав о документе, Зарубин достал его. Подслеповатый раскрыл: – Неужели?.. А не расскажете все еще раз, по порядку... Зарубин все повторил, стараясь заострить изложение именно на нравственной стороне дела. Подслеповатый икнул и с горечью произнес: – Мужики горят либо от водки, либо от бабы! – Разрешите дополнить вас – от чужой жены! – Это и есть – баба. – Позвольте не согласиться с вами... – Ну, это сути не меняет... Но вот почему-то муж Анны Карениной не стал связываться с Вронским. – Он не стал, а я стану! – Да вы не горячитесь... – А если вы завтра найдете у своей кровати удостоверение генерального? – Не найду, – тягостно произнес Суханов. – у меня жена больная... Ладно. Мы во всем разберемся. Все поставим на свои места! И вернем вам жену. – Я не из-за жены к вам приехал! – А чего же тогда надо? – Чтобы каждый, не взирая на лица... Подслеповатый угукнул и подпер свой квадратный подбородок ладонью: – Скажите, а чего новенького в Варяжске? Понравился мне он когда-то... – А чем, если не секрет? – Как у вас принимают... – У нас – народ хлебосольный... Глазки Суханова зарозовели. Когда Серафим Антонович устал нахваливать свой город, который так ненавидел, Суханов нажал под крышкой стола кнопку. Бросил тут же заглянувшему прапорщику: – Проводите гражданина. И ко мне больше никого. Прапорщик потер себе мочку носа и крикнул в коридор: – Прием на сегодня окончен. Пройдемте, – дернул за рукав Серафима Антоновича. – Поосторожней можно? – Привет Варяжску! – бросил Суханов вслед. Зарубин вышел из кабинета с ощущением неудовлетворенности. Почему-то казалось, что не все он донес до Суханова, раз не услышал резкого осуждения шашуринского поступка. Чувствовалось, что ему как бы запудрили мозги. И продолжало расти сомнение, что его приезд возымеет должное действие. – А где у вас Генеральный? – Выход там! – словно не слыша вопроса, сказал прапорщик. Серафим Антонович пошел по длинному ковровому коридору и бубнил себе под нос: – Небось, приняли за обычного жалобщика. А я не жалобщик! Я – боец! – Эй, боец! Ваш паспорт! – при выходе одернул его милиционер. – Я вам уже показывал! – Неважно. Серафим Антонович достал рифленую обложку. – Проходите! Зарубин ударился лбом о стеклянную дверь. С улицы обдало влагой. Асфальт впереди пенился от дождя. – А, может, я обожду?.. – Не положено! Накрыл портфелем голову и, перепрыгивая на носочках через лужи, побежал к метро. Зачерпнул носком ботинка воду: – Черт меня понес в эту Москву! За посетителем плотно закрылась дверь. Суханов проверил ящики стола, постучал по карманам. Взяв бумаги, вышел из комнаты и по длинным полосатым дорожкам направился в свой рабочий кабинет, который был втрое больше приемной каморки и веселее: вместо стульев, прихваченных к полу, стояли кресла и диван. Вот только решетки, как и там – такие же толстые. Откинувшись на поролоновую спинку крутящегося кресла, зажал плечом трубку телефона, потянулся к пачке сигарет на шкафчике и закурил. Перевертывая мелко исписанный лист, с кругами дыма изо рта выдохнул: – Мне... Если можно... По срочному... Через минуту он уже хохотал по телефону: – Шашурин, слышь! На тебя тут телега. Про что? Что теток без разбору трахаешь. Никак не угомонишься… Не веришь? Завязал? Кто накапал? Да, какой-то Зарукин, Задукин. Э, нет, – поднес к глазам лист. – Зарубин... Какой же ты еще прокурор, я не говорю уже мужик, если тебе вслед пиджаки в окно выкидывают?! Снимут тебя, вот увидишь, снимут!.. Враки все? Эх, горе ты наше чесночное, а не прокурор!.. Что делать? Даже сам не знаю... Ну, для начала накатай опровержение. Тебе не впервой отписываться. Но только чтобы алиби было железное. Сам знаешь, какой у нас нынче Генеральный! Как он на лямуры смотрит… Постой, трубку не клади! Не забудь рябинки на коньяке подослать. Сам понимаешь, колосники смазывать регулярно надо... А если сам приедешь... И еще, ну обрисуй-ка ее малость... Кого? Ну, эту, бабцуху… Да ты что!.. Даже не знаю, завидовать тебе или нет... Ну, бывай! За решетчатым окном шаркали шинами машины, переговаривались люди. Суханов затянулся: – Эх, вот везет кому! А я все тяну свою лямку и тяну... Сначала вроде и нельзя было бросить жену больную, а теперь и не возраст уже... За прутьями проплыла женская голова в салатном платочке. Подскочил к окну и постучал. Женщина прошла мимо. 6 Серебристый свет весело и беззаботно поливал округлое пространство шашуринского кабинета. Шашурин, сотрясая голосом скомканный воздух, ходил вдоль круглого стола и с силой драл ногтями прозрачную плешь на холке своей головы: – Дерьмовый доцентишко! Ну, я тебе! Убил бы, не будь я прокурор!... Ну! Что, ну? Сначала надо самому обелиться... С его жинкой... Захотела, ну и я захотел... Идиотство! На такой мелочи вляпаться... На юбке... В приоткрывшуюся дверь из мореного дуба заглянула виноватая физиономия Фальчука. – А ну заходи! Шашурин размял задергавшуюся бороздку шрама на лбу. Фальчук вошел и, стараясь держаться поближе к выходу, вытянулся. Ему было чего бояться. Ведь поручение вернуть документ он не выполнил. А если бы прокурор узнал еще, с кем провел эту ночь его подчиненный... – Упустил, падла! Тебе только поручи! Размажу по стене! – Я на минутку отлучился и... – Отлучился – забурился! – Я, я... – У, чудило! – распалялся Шашурин. – Говорил же мне один умный человек, не бери Фальчука к себе в помощники, добра от него не дождешься... – Добра? Я счас... Я... – Что, я?! – Шашурин мамонтом ринулся на Фальчука. Тот выскочил. Шашурин сделал круг и осел в кресло. – Чер-те что!.. В груди безудержно трепыхалось сердце и колко отдавалось в ушах. Поднял и бросил пачку бумаг. Отдышавшись, потянул узластую кисть к аппарату: – Клюшный? Петр! Зайди. – С сухарями али пока так? – сухо спросили на том конце провода. – Да брось нудить! Потолковать надо... Шашурин оглядел одну стену из оконных рам полуцилиндром, другую из шкафов полуцилиндром. "Как камбала в консервной банке!" Распахнул окно – повеяло свежим воздухом. Внизу, нацелив пики в небо, искрил дугами по электрическим проводам троллейбус. – Что там у тебя? – с чуть приопущенной челюстью вошел угловатый, прямоугольной комплекции мужчина с как бы отесанной квадратной головой. – Садись... – Снова на моих судей всякие пакости накрапал? – Если бы... На меня накрапали... – На то ты и есть прокурор, чтобы на тебя писали. – Если бы по работе... А то... И знаешь кто? Доцентик один, по фамилии Зарубин. – Постой, есть такая адвокат Зарубина. – Во, во... – Во – тетка! – выставил большой палец. Заметив, как выпрямился шрам на лице Шашурина, прикусил язык. – А это ее муж... – процедил Шашурин. – И так что? – Мне нужна твоя помощь. Шашурин рассказал Клюшному про жалобу. Тот ободряюще хлопнул по прокурорскому плечу: – Так это же пустяшное дело! Напиши, что ты со мной к ней заходил. Ну, посидели, поговорили и уехали. А что документ, ну обронил нечаянно. С кем не бывает... – Нечаянно? Под ее диван? – А что, на диване только любовью занимаются?.. Так что строчи. А я подмахну. – Не обманываешь? – Спрашиваешь... Ты же мне тоже всегда подсобишь, я думаю... – Какие могут быть слова.... Ты прав. Если мне не поверят, то уж главному судье области должны. – Слышишь, до меня слухи дошли, что твои шавки на моих снова что-то затевают... – Вот, – достал из ящика пачку бумаг. – Что там? – Да у тебя судья чудику одному пять лет влепил, а документы не проверил. И оказалось не того. А тот с горя-то возьми, да и коньки отбрось... – Слушай! Порви эти бумажонки. Я сам с судьей управлюсь. Чтобы все – без лишней вони. – Лады... Только после того, как ты мое алиби подпишешь! – спрятал пачку бумаг. – Лучше сейчас отдай! А то, сам знаешь, забудешь... – Я никогда ничего не забываю, – проговорил Шашурин. – Слушай! Ты мне скажи: что с милицией делается? – А что? – Будто не знаешь: весь следственный изолятор милиционерами забит. – Хочешь сказать, что я много ментов сажаю? – Вот уж не знаю... – Болван! Я только за счет этого и держусь. Прокурор тогда на своем месте, когда его побаиваются. А чего у нас боятся? Только тюрьмы... – Как сказать, как сказать... – судья вздохнул и встал. – Ну, я жду. По стенам плавали и пузырились мутные солнечные зайчики. Рама поскрипывала на шалом майском ветру, нагоняя в комнату медового озона. 7 Зарубин в приподнятом настроении шел по улице, мысленно смакуя возможные неприятности для Шашурина. Снимут или не снимут? Понизят или не понизят? Уволят или не уволят? А, может, случится чудо и посадят! Ведь за такое и за решетку неплохо было бы!.. С низкого постамента на Серафима Антоновича безучастно посмотрела короткостриженая голова литого памятника (мужчина в строгом пиджаке и с бабочкой на шее, и ушастая собака у ног). "Одет, как при параде, и с собакой, как на охоте. Винегрет!" С растрепанными мыслями Серафим Антонович вышел на перекресток прямо под красный свет. Спохватившись, побежал на островок безопасности. Не успел. Носатый гаишник, замерев, прижал свисток к губам – Зарубина под визг тормозов швырнуло на асфальт. Водитель джипа, высунув голову в окно, рявкнул: – Без башки остаться захотел?! В двойные университетские двери Серафим Антонович вошел внешне спокойно. В голых коридорах было пусто. Лишь кое-где по углам тенями маячили студенты. Поднявшись на третий этаж, свернул на кафедру. Глянул на табличку – "Кафедра имени профессора Ш а ш у р и н а..." Оглянулся. Плюнул на лаковую панельку – струйки слюней потянулись вниз. Сунул бородку ключа в качающийся замок (заведующий прятал ключ от своих сотрудников, препятствуя застольям). Ключ не повернулся. Там кто-то есть. Толкнул дверь. – Вы что, Серафим Антонович, – опершись одной рукой о стол, а другой о палку, обратился к нему заведующий кафедрой с сократовским лбом, – забыли, что у вас вчера должна была быть лекция? "Если бы он знал, где я вчера был, такие бы вопросы не задавал", – подумал Зарубин и сказал: – Да нет, Олег Константинович... Но я отработаю. За мной не залежится. Глянул на лаборантку Светлану с надеждой, что она – его постоянная собутыльница на кафедре – чего-нибудь скажет в его оправдание, но не дождался ничего. Светлана своими паучьими пальцами продолжала тыкать в клавиатуру печатной машинки. "Ну, загрузил ее шеф." – Отработаю... Дисциплина у нас на кафедре никудышная! – забрюзжал заведующий. – Хочу, приду на лекцию, хочу нет... Какое же вы имеете моральное право студентов учить... – Да хватит вам, Олег Константинович! Наверстаю же! – Наверстаю, наверстаю... Зарубин сел за стол и открыл конспект лекции. Спугнул звонок. – Если хотите, я сегодня вместо одной пары две проведу. – Хотите, не хотите... "Вот, старый пердун...", – подумал Серафим Антонович и вышел. В коридоре во все стороны шныряли студенты. Двое с сигаретами дымили прямо под вывеской: "НЕ КУРИТЬ" – Я что-то не понимаю юмора, – зыркнул на студентов Зарубин. – А мы – чукчи, по-русски не понимам-с, – дыхнул на доцента один из студентов. – Бардак! – бросил лишь Серафим Антонович. На приступках лестницы его ухватила за руку аппетитная шатенка с персиковыми глазами. – Серафим Антонович! У меня задолженность. Когда к вам на яхту можно прийти? – пропела. – Отцепитесь! – отдернул руку. – Яхта сгорела! – Да вы что! Надо новую купить! – Слушайте, вам что, невмоготу? Та часто-часто заморгала глазами: – Весна ведь... Завыл звонок. Зарубин заспешил в аудиторию. Там, за распахнутыми окнами во всю чирикала и пыльно дымилась улица. – Закройте створки!.. Сегодня мы продолжаем разговор о российском правосудии в середине девятнадцатого века. Я вам уже рассказывал, что оно было в удручающем состоянии. Уголовные и гражданские дела в судах, как впрочем и сейчас, не рассматривались годами. И вот для борьбы с такой волокитой властями предпринимались решительные меры. Отряжали грозные ревизии с самыми большими полномочиями. Дело иной раз доходило до абсурда. Так для разрешения заволокиченных дел в нашу Варяжскую губернию, тогда это была губерния, а не область, я думаю, вы хоть это-то знаете, были откомандированы два жандармских офицера со строжайшим предписанием, чтобы с волокитой покончить! Один из жандармов явился в судебную палату и потребовал принести ему все заволокиченные дела. Взял из огромной стопы верхнюю папку, полистал, почитал и объявил решение. Взял другое и снова объявил решение. И таким образом, сообразуясь только со своим жандармским разумением, за день перелопатил все дела! И за это получил орден. Лихо, не правда ли! – Класс! – кто-то брякнул из зала. – А что же второй жандарм? – Второй? Он по дороге застрял в трактире. А приехал уже к шапочному разбору. – Так ему ордена не досталось? – спросил студент. – Почему же! Жандармы доложили, что все решали вдвоем... – ответил Зарубин. – Вот, дружба была... Всем поделятся, не то что сейчас... Рама от порыва ветра распахнулась, и в окно влетел воробей. Чуть не задев плешку на голове Зарубина, он пронесся из края в край аудитории и слету ударился в оконное стекло. Кувыркнулся. Поднялся на свои щуплые лапки. Помахал головой. И замахал крылышками. Студенты защелкали задвижками оконных рам. – Туда лети! Туда! На волю!.. 8 В соседнее судейское крыло Шашурин ходил редко. Чаще ходили к нему. Теперь, подчеркнуто не спеша, по лестничному пролету из прокурорской половины с бумагами в руке он направился в длинный коридор с маленькими лестничками, ведущими в многочисленные двери залов заседаний по бокам. Не доходя до ближайшего лестничного марша, потянул массивную ручку. Отметил для себя неприятное: "У меня дверь из шпона, а у Клюшного – из дуба". В приемной секретарша с заколкой в зубах закручивала волосы в тугой пучок на затылке. Увидев Шашурина, вздернулась из-за стола и в нерешительности замерла. Ей всегда приходилось самой бегать в прокуратуру по поводам и без повода, а тут пожаловал сам прокурорский шеф! – У себя? – бросил, по-бычьи клоня голову вперед, Шашурин. Секретарша резинно улыбнулась: – Да, да. Сейчас доложу... Волосы у нее ссыпались. – Не надо. – Шашурин буркнул и дернул ветвистую ручку очередной дубовой двери с планшеткой: "К Л Ю Ш Н Ы Й" Клюшный надсадно курил в своем равностороннем кабинете. "Все квадратное, как сам хозяин", – подумал Шашурин и положил на куб стола перед судьей угловатый листок: – Прочитай и подпиши! – Ну, прямо как под следствием, – раздавил сигарету в заваленной пеплом черепашьей поделке судья. Зацепил за уши дужки округлых металлических очков и почти заскользил стеклами по тексту. Шашурина покоробило: он впервые видел председателя суда за чтением и не знал, что тот при этом водит чуть ли ни носом по бумаге. "Ослеп, бедняга." Покряхтев, Клюшный блеснул очками на прокурора, вынул из письменного прибора перьевую ручку, макнул в чернила и вывел свою фамилию с пятнадцатью завитками. – Надо печатью заверить... Римма Аркадьевна! – подался к аппарату. – Мне печать принесите! Распрямился: – Я уже от судьи этого, который паспорт не проверил, избавился, – протянул указательный палец к листу бумаги на углу стола со словами – "... прошу уволить по собственному..." – а ты хотел на меня кляузу послать. Где она, кстати? – Вот печать поставишь и отдам. – Ну раз так, то так. – Лихо ты с ним! И куда же ты его? – Будет адвокатом. – Да, непотопляемая профессия у юристов. Выгонят из судей, пойдет в адвокаты. Из адвокатов попрут, в юрисконсульты.... Секретарша, уже с пучком на голове, внесла печать и подушечку. – Я сам, – Клюшный надавил печатью на подушечку, и с силой, что скрипнула под листком доска, приложил к своему росчерку. – Заметано! Секретарша неслышно исчезла. – На! Одновременно передали друг другу бумаги: Клюшный Шашурину – подписанный и заверенный листок, Шашурин Клюшному – материалы на судью. Клюшный из глубины стола достал подносик со стаканчиками и бутылку шампанского "Брют": – С Кавказа привезли. Чистый виноградный сок! Без хлопка откупорил и наполнил стаканы. – За судей! А то когда ты еще выпьешь за нас. – Не за судей, а за Петра Клюшного – судью! – Ну, давай так. Выпили. – Слушай, – Клюшный снял очки. – А Зарубина на чьей стороне? А то мы ее... – Не волнуйся, она наша. Клюшный смял переданные ему бумажки и поднес к ним зажигалку. – Смотри, как полыхает! Шашурин поморщился и прокряхтел: – Огонь – великая сила! Клюшный засмеялся лающим смехом и сдунул пепел на пол. В оконное стекло била тополевая ветвь. Скрипела входная дверь, и под потолком кисло светились люстры. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Белая ворона Автор: Вертипрахов Илья, учащийся 11а класса, моу лицей №1, г. Кунгур, Пермский край |  | Тема: Лыжная подготовка Лыжная подготовка: одновременный бесшажный ход; торможение «плугом» и «упором»; повороты переступанием в движении и поворот «упором»;поворот... |
| «нормативный поворот» в экономическом анализе. Методология, теория, политика Рубинштейн (2009, 2011)). Следует отметить, что понятие «нормативный поворот» (Hands (2010), Хендс (2012)), вошедшее в название данного... | | Тема работы Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... |
| Астраханской области А. А. Жилкин Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... | | Конспект урока особенности жанра басни (на примере басни И. А. Крылова... Цель урока: продолжить знакомство жанровыми признаками басни на примере басни «Ворона и Лисица» |
| Публичный отчёт моу сош №18 Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... | | Отчет о проведении недели естественных наук Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... |
| О 29 февраля 2012 года Областной (?) проект «День Радости» Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... | | Конкурс научно-исследовательских работ учащихся школ, лицеев, гимназий, училищ и колледжей Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... |
| Итоги участия обучающихся мбоу «Ертская сош им. С. И. Тарасова» на... Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... | | Протокол проведения школьной научно-практической конференции Секция... Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... |
| Исследовательская работа по теме: Загадка мыльных пузырей Автор:... Каждый из нас пускал мыльные пузыри. Эта забава известна с давних времён и привлекает как детей, так и взрослых. Например, при раскопках... | | «Вода вокруг нас. Значение вод. Береги воду!» Задача: Уточнить и расширить представления детей о воде; довести до детей мысль о бережном отношении к воде |
| По химии «токсичностью» средств гигиены. Но у мыла есть более серьезный недостаток: оно плохо мылится в жесткой воде, а при стирке в такой... | | Конспект физкультурного досуга на воде с участием родителей и детей... Доставить детям удовольствие от совместной двигательной деятельности в играх, эстафетах на воде |
