Постмодернизм в контексте новых вызовов
науки и образования1
© А. П. Огурцов
Задача данной статьи заключается в том, чтобы рассмотреть постмодернистскую философию образования как поиск ответов на те вызовы, которые произошли во второй половине ХХ в. как со стороны науки, так и со стороны системы образования. Постмодернизм, обратив внимание на новые тенденции в европейской культуре, поставил в центр своей философии нелинейность мышления, представив его как совокупность коммуникативных актов, как дискурс и выделив наряду с поверхностными структурами глубинные способы мысли. Постмодернистский способ мысли оказался созвучным глобальным информационным технологиям, которые приучили пользователей компьютеров и Интернета не только к электронным формам коммуникации, но и к новым формам работы с текстами в электронном виде, в частности, к интертекстуальности, к дискурсу в рамках глобальной информационной сети. Виртуальное пространство становится пространством не только науки, но и системы образования. Виртуальные университеты, дистанционное образование, общение по электронной почте и т. д. — все это становится обыденным делом и влечет за собой целый ряд последствий, которые еще не осмыслены в полном объеме.
Ключевые слова: классическая, неклассическая, постнеклассическая рациональность, постмодернизм, образование, информационные технологии, дискурс.
Наука, стили мышления и постмодернизм
Любая мысль, любой проект всегда представляет собой (если сказать словами Н. Лумана) «стратегию тотализации», претендующую на всеохватность и общеобязательность, на универсальность и глобальность, на облигативность и императивность. Притязания на то, что мыслитель говорит от имени Истины, в нем говорит сама Истина, присущи не только раннегреческим философам, христианству и исламу, которые возвели универсализм в принцип этики, но и создателям новоевропейской науки, распространившим принцип классической рациональности на весь мир — от Вселенной до общества.
Парадоксы глобализации коренятся в формировании универсалистского способа мысли, тяготеющего к построению одномерных моделей многомерного мира, к описанию гомогенного мира с гомогенным пространством и с однородным физическим временем. Как сказал Г. Вагнер, «дьявол плюрализма теорий изгоняется Вельзевулом империализма теорий»2. И эту оценку с полным правом можно отнести к «империализму» всякой теории в рамках классической науки.
Обычно выделяют несколько стилей мышления в истории науки — детерминистский и вероятностный, механистический и организмический, редукционистский и системно-организационный, классический, неклассический и постнеклассический. Как видим, основания для выделения различных стилей мышления достаточно разнородны.
Столь же различны стили мышления и в педагогике. Наряду с классическим способом мысли в теоретической педагогике можно найти концепции, создававшие неклассические модели человеческого общения, отношений «учитель — ученик», личности, малой группы, в которой происходит процесс образования. Неклассический способ мысли в педагогике обращает внимание на коммуникативную сторону образования, анализирует процесс образования или как педагогическое отношение, или как диалог между учителем и учениками, или как коммуникацию между всеми участниками педагогического процесса. При таком понимании образования учащиеся уже не предстают просто как пластичные восприемники педагогического воздействия, а как активные участники коммуникации со своими установками, стремлениями, желаниями, ориентациями. Конечно, педагогическая коммуникация не симметрична, но сам поворот теоретиков и философов образования к коммуникативным актам как учителя, так
и учеников привел к существенной трансформации и образовательного процесса, и содержания образования.
Постмодернистская трактовка образования будет проанализирована в контексте тех изменений, которые произошли в науке, и в образовании. Одно из таких весьма радикальных изменений — иная трактовка мышления, которое понимается отныне как нелинейный процесс, включающий в себя не только разрывы, но и неожиданные «прорывы» к пониманию. В противовес прежнему классическому пониманию мышления как линейной цепочки рассуждений (наиболее очевидно представленному в дедуктивно-аксиоматическом методе изложения, прежде всего, евклидовой геометрии, которое является господствующим в современной школе) мышление начинает трактоваться как нелинейная организация актов рассуждения, которая воплощается в дискурсе — новой единице анализа актов смыслополагания и смыслопостижения.
Формы науки и способы универсализации
Обычно выделяют три формы рациональности — классическую, неклассическую и постнеклассическую науки. Их нередко трактуют как три периода в развитии научного знания или как три парадигмы научной рациональности, последовательно сменяющие друг друга. Им соответствуют три рефлексивных образа науки. Возникновение и развертывание нового отношения знания к действительности отнюдь не связано с элиминацией предшествующих форм освоения действительности вместе с возникновением новой формы.
В составе научного знания того или иного периода всегда существовали и существуют разрывы рациональности и «эпистемологические разрывы». Они выражаются в том, что между различными теориями, претендующими на универсальный статус, нет никакого соответствия. Само собой разумеется, что в ходе развития научного знания области и методы исследования, вчера еще представлявшиеся экзотическими и даже мистическими, становятся приоритетными, смещаясь из периферии в центр науки, и наоборот, те, что вчера были приоритетными, оказываются на обочинах науки.
При всех своих когнитивных и эпистемологических разрывах классическая наука была одним из факторов глобализации механического способа объяснения, линейного способа мысли и формирования механистического мировоззрения. Оно экстраполировало на весь мир — и природный, и социальный — принципы механики. Так возникла не только космология, но и биомеханика, и социальная физика, расчлененная на социальную статику и динамику3.
Научные коммуникации мыслились как коммуникации внутри «невидимой коллегии», не замыкающейся в национальных границах, международной по своей сути и существующей в личной переписке и межличностных контактах. Ученые разных стран принимали участие в географических экспедициях, в колонизаторских военных походах в другие страны в качестве экспертов (например, в походах армии Наполеона в Египет), участвовали в различных международных проектах (например, в международном проекте К. Гаусса по измерению геофизического магнитного поля), в подготовке иностранных аспирантов и ученых в национальных школах, в частности, в первой европейской научной школе по агрохимии Ю. Либиха учились и работали студенты и ученые из разных стран. Трансфер ученых при создании новых национальных Академий принимал внушительные размеры. Известно, что Петр I пригласил в Петербургскую Академию ученых разных специальностей из разных европейских стран (Германии, Франции, Нидерландов). Для классической науки был характерен интенсивный обмен научными публикациями.
Особенностями классической науки являются:
— понимание предмета исследования как изучение вещей и процессов самих по себе;
— реальность подчинена универсальным законам, которые характеризуют закономерности природных вещей, их отношений и естественных процессов;
— цель науки — формулировка этих законов, в том числе цель социальных наук — открыть социальные законы, управляющие поведением человека;
— линейная экстраполяция этих законов на иные области;
— дистанция между теоретическим и эмпирическим уровнями знания и языка;
— эмпирические исследования должны быть свободны от ценностных суждений и основываться на опытном наблюдении и эксперименте, которые предполагают количественное измерение, осуществляемое с помощью приборов и инструментов;
— дуализм res cogitans и res extensa, самосознающего мышления и протяженной материи;
— акцент делается на поиске инвариантной, устойчивой, идентичной субстанции, выражающейся в изменчивых атрибутах и свойствах;
— время трактуется как обратимое, поскольку временной параметр не существенен для понимания естественных вещей и процессов;
— повторяемость, стабильность и равновесие трактуются как фундаментальные характеристики природных и социальных процессов;
— процессы понимаются как линейные и подчиненные механизму равновесия, причем разбалансированная система стремится возвратиться к состоянию равновесия;
— идея баланса сил является центральной и в социальной мысли;
— если известны законы и начальные условия, то можно определить то, какими уже были или еще будут пространственно-временные и количественные характеристики любого процесса, в том числе и социального.
Классическая наука предполагает, с одной стороны, ориентацию на постижение природных вещей и процессов самих по себе, а с другой, элиминацию из познавательных актов всего, что имеет какое-либо отношение к субъекту познания (его ангажированности, интенций, воли, эмоций, решимости и т. д.). Стремление нейтрализовать акты познания, «очистить» их от всех внекогнитивных факторов (будь то социальных, социально-психологических, антропологических) принимало различную форму (от выявления Ф. Бэконом различных «идолов» до анализа И. Кантом структур теоретического знания как «чистого разума»).
Классический образ науки превратил методы анализа в аналитическую исследовательскую программу и затем в методологию науки, с позиций которой уже оценивается любое достижение научного знания, а специфическая методология становится самим критерием научности. Мышление по схеме «иного не дано» догматизирует любые научные средства и методы, превращая их в существо научного знания как такового. Классический образ науки сделал установку классической науки на постижение инвариантных, устойчивых и универсальных законов природы и общества доминантой любого научного знания.
Поэтому и цель философии науки классического периода усматривалась в том, чтобы выявить инвариантную структуру научного знания. Постижение законов и знание начальных условий того или иного природного процесса позволяет осуществить и предсказание параметров еще не наступивших процессов, и ретросказание уже прошедших процессов.
Неклассическая наука представлена прежде всего в квантово-механическом способе описания реальности. Ее особенностями являются:
— принципиальный отказ от любых поисков определения того, чем является микрообъект вне наблюдения с помощью экспериментальных установок;
— экспериментальное наблюдение позволяет выявлять либо корпускулярные, либо волновые свойства микрообъекта;
— процедура наблюдения, сознание наблюдателя вместе с измерительной процедурой создает «физическую реальность» микрообъектов;
— фундаментальное значение взаимодействия между экспериментальным прибором, микрообъектом, наблюдателем и интерпретатором, которые включены во взаимодействие, дешифруя «следы» микрообъектов и конструируя их интерпретативное понимание;
— признание важности процедуры понимания и языка интерпретации (прежде всего естественного языка)4 во всех познавательных актах, что предполагает как отказ отаристотелевской двузначной логики во имя трехзначной логики для разрешения парадоксов квантовой механики и создание особой «квантовой логики», так и «конфликт интерпретаций», который связан с отказом от противопоставления процедур объяснения и понимания, существованием и с принципиальным настаиванием на множественности интерпретаций квантовой механики — от копенгагенской интерпретации (Н. Бор и др.) до теории параллельных миров Эверетта, от холистской интерпретации Д. Бома до трактовки квантовых феноменов как актуализаций потенций бытия-в-возможности (В. Гейзенберг), предрасположенностей (propensity) природы (К. Поппер);
— введение «стрелы времени» (А. Эддингтон) в понимание природы, акцент на необратимости природных процессов, и в том числе и актов измерения как актов взаимодействия макро- и микросистем.
Неклассический образ науки представлен в различных философских концепциях научного знания, в которых подчеркивается зависимость познавательных актов от практически-жизненных контекстов — наблюдения, интерпретации, экспериментальных установок и т. д., фундаментальная значимость наблюдателя, включенного вместе со своими средствами и приборами, языком и процедурами понимания в познавательное взаимодействие, эвристическая роль математики и различных видов моделирования
не только для осуществления экспериментов, но и для истолкования их результатов.
Надо сказать, что социальные и гуманитарные науки уже давно имели дело с теми методологическими вопросами, с которыми столкнулась в первой половине ХХ века квантовая механика: в них большое место занимали методы включенного наблюдения, они обратили внимание на значение «конфликта интерпретаций» при определении содержания научных дисциплин и их статуса, они уже давно отметили значимость языка как для наблюдения, так и интерпретации данных социальных и гуманитарных наук, подчеркнув «дополнительность» языка описания и описываемого языка. Идея дополнительности, противостоявшая альтернативности способов описания и анализа, нашла свою реализацию в критике антитетического мышления, исходившего из оппозиции «истинность» и «ложность» в соотношении двух социологических теорий. Так, Э. Дюркгейм писал, имея в виду генезис органической солидарности из разделения труда: «Лишь различия определенного рода чувствуют взаимное притяжение, а именно различия, которые дополняют друг друга, а не противоречат одно другому и не исключают друг друга»5. Эта позиция нашла свое методологическое развитие в т. н. гетеротетическом принципе Г. Риккерта, который исходил в своей последней работе из того, что «единое» и «иное» «позитивно дополняют друг друга»6. Но все же в социальных науках утвердилась методология, исходящая из оппозиций при изучении инвариантной структуры человеческого сознания на разных этапах его истории, из фундаментальности идеи о дуальных формах (К. Леви-Стросс, Э. Гидденс, Ю. М. Лотман). Даже в структурализме утвердился антитетический способ мысли. Да и в постструктурализме принцип дополнительности (complementaire) замещается Ж. Деррида идеей «восполнения» («supplement»), совмещающей в себе два смысла — «замены» («substitut»), т. е. вытеснения одного элемента другим, и «добавления» («addition») до полной связи всех элементов. Такая трактовка работы мышления опять-таки сводится к утверждению стратегии «тотализации», которая представлена в «цепочке восполнений», в смене «переживаний целостности», в желаемой целостности, но не в достижении некоей целостности. Поэтому постструктуралистская методология «деконструкции» не имеет ничего общего с методологией дополнительности, хотя вряд ли справедливы не только отождествления «дополнительности» Н. Бора с «восполнительностью» Ж. Деррида, но и оценки этих форм методологии как разновидностей антиэпистемологии7.
Однако способ мысли, развитый в квантовой физике, впервые остро поставившей вопрос о смене категориального и методологического аппарата науки, не был осознан в своей универсальности. Но квантовая механика дала мощный импульс для поиска новых размерностей научного знания и складывания нового — неклассического образа науки.
Трансформация научной рациональности в современную эпоху
В наши дни доминирующим все более и более становится новый тип рациональности, новое отношение знания к действительности — постнеклассическая наука и постнеклассический образ науки. Но это отнюдь не означает, что классическая наука исчерпала свой эвристический потенциал и свою силу. В пределах своих прерогатив и в границах своей методологии классическая наука вполне эффективна — важно лишь осознавать ее пределы и возможные (в том числе и негативные) последствия превышения полномочий классической рациональности и влияния предрассудков линейного мышления8.
Особенности постнеклассической науки:
— наука основывается на принципах новой рациональности — принципах неравновесности, неустойчивости, становления;
— нестабильность, эволюция и флуктуации как фундаментальные характеристики природных и социальных процессов;
— превращение необратимости времени в доминанту научных исследований, что предполагает ее понимание как источника порядка, системной сложности и самоорганизации, нелинейности динамики сложных саморазвивающихся систем;
— переход к исследованию открытых, неравновесных, сложных систем, обладающих способностью самоорганизации и эволюции;
— фиксация в синергетике различных сценариев эволюции от квазипериодических режимов до перемежаемости в случайной среде, где возникают феномены беспорядка и скачкообразного самопроизвольного перехода к упорядоченному движению, сопровождающегося кооперативным эффектом;
— возникновение в сложных системах когерентного движения, приводящего к движению от хаоса к порядку и к образованию структур;
— наличие бифуркаций, т. е. точек перестройки системы, где какой-то параметр системы превышает критическое значение, где фиксируется множественность возможных путей эволюции и осуществляется выбор траекторий эволюции системы, который опосредствуется флуктуационными изменениями, что обуславливает отказ от предопределенности будущих состояний природных и социальных процессов.
Формирование синергетики и теории диссипативных (когерентных) структур позволило построить модели самоорганизации, в которых учитывались бы не только нарушения принципа суперпозиции, но и выявлялись бы те сильные эффекты, которые несоизмеримы с внешним воздействием и которые обусловлены направленной флуктуацией одного из факторов. Именно благодаря синергетике в центр науки было поставлено исследование необратимых процессов, характеризующих и природу, и общество, и человеческую культуру.
«Парменидовский» образ мира и науки, делавший акцент на инвариантных, устойчивых структурах и усматривавший в процессах нечто производное и вторичное, сменился иным способом мышления — «гераклитовским» образом мира и науки, который исходит из моделей неустойчивости и изменения.
Стратегия «тотализации», которая лежит в основании научного поиска, кардинальным образом изменилась. Научное знание предстает как непрерывный поток инноваций. Поэтому ядром современной философии науки является анализ процесса научного исследования. Вместо ориентации классического способа мысли на построение единой, обобщенной системной теории постнеклассическая наука выдвигает на первый план проблемно-ориентированные исследования. Они направлены на решение или социально значимых целей, или задач, важных с позиций внутренней логики науки. Но в любом случае научные исследования сконцентрированы вокруг той или иной проблемы, предполагают координацию деятельности ученых разных специальностей в соответствии с разбиением общей проблемы на подпроблемы разного ранга, акцент на процедурах и методах их решения, на эвристическом статусе знания, открывающего новые горизонты нерешенных и требующих своего решения вопросов.
Процедура объяснения того или иного события или процесса связана с несколькими формами символических концептуализаций — даже физическое объяснение предполагает механическую и энергетическую, статическую и динамическую концептуализации. Любой акт объяснения и понимания связан с множественностью концептуализаций. Научное знание предстает как многоуровневая сеть взаимосвязанных символических концептуализаций, а ее узлы как смысловые концепты, существующие в актах научной коммуникации, в том числе, и в актах речевой коммуникации.
Эти новые инновационные модели и стратегии находят свое выражение в смене приоритетов философии науки. На первый план выдвигаются новые установки — такие, как постижение роста научного знания, построение концепций и моделей развития научного знания как совокупности инноваций, стягивающихся в научные исследовательские программы. Если положить в основание философии науки проблему роста науки и построение моделей развития научного знания, то теоретическое знание предстанет как момент дискурсивной практики, а базисные допущения и модели как определенные диспозиции и составляющие актов мышления — наблюдения, измерения, поиска правил соответствия между эмпирическим и теоретическим языками, моделирования, концептуализации, построения теоретических, идеальных объектов и т. д. В таком случае познание окажется взаимодействием различных факторов — членов научного сообщества, сопряженного с другими сообществами — инженеров, техников, экспериментаторов и др., а объект исследования артефактом, их взаимодействие – дискурсом, т. е. надфразовой целостностью, которая представлена прежде всего в речи, в обмене информацией, в совместных усилиях в поиске новой информации.
Кроме того, современная философия науки исходит из мультипарадигмальности наук, множественности способов объяснения изучаемых процессов и явлений, мультивариативности научно-рационального дискурса. Постнеклассическая наука отстаивает идею принципиальной множественности описаний и объяснений, настаивая лишь на ясности и методологической прозрачности исходных принципов и посылок, на последовательности и аргументированности научного дискурса, осуществляющегося в диалоге и критике иных принципов и способов рассуждения. Научное знание трактуется как построение вероятных гипотез, вытекающих из множества статистических решений динамических уравнений и проходящих точки бифуркаций — выбора траекторий дальнейшей эволюции знания. Это означает, что утверждается вероятностная трактовка научного знания и пробабилизм в качестве фундаментальной концепции, в которой дается оценка и интерпретация знания и вероятностных методов его достижения. Изменились критерии научности: идея истины как регулятива научных поисков замещается идеей правдоподобности гипотез и теоретических конструкций. На первый план выдвигаются новые критерии оценки когнитивных построений — по внутренним достоинствам, согласованности, убедительности, продуктивности и эвристичности гипотез, по степени вероятности предложенных и аргументированных гипотез.
Философия науки, становясь динамической теорией научной рациональности, исходит из иного понимания статуса знания: знание изначально подвержено ошибкам, в нем немалая толика заблуждения, поскольку оно является лишь приближением к истине. И эмпирическое, и теоретическое знание обладают определенной степенью правдоподобности: оценка его надежности всегда дискуссионна, относительна, в ней сохраняется возможность ошибки. Фаллибилистская трактовка знания, впервые представленная в логико-философской концепции науки К. Поппера, до сих пор не осмыслена во всех ее логико-методологических следствиях: выдвижение новых критериев его апробации — не верификации, а опровержения, осуществляемого в постоянной критике научных достижений, в избыточном предложении критических интерпретаций и др.
В постнеклассической науке все больший вес приобретает сценарное мышление, предполагающее фиксацию многовариантных путей эволюции и нелинейной динамики сложных систем при определенном значении индикаторов и их сочетаний, прохождение точки бифуркации и необходимости выбора оптимального и наиболее приемлемого для тех или иных целей пути эволюции. Прогноз будущего состояния системы оказывается вероятностным. Кроме того, сценарное мышление включает в себя ряд модальных и экзистенциальных моментов: исчисление возможных последствий в соответствии с модальной логикой («если…то»), выбор, решение об этом выборе, ответственность за принятый выбор, роль случайности и непредсказуемых событий в эволюции открытых систем, эффект воздействия прогноза на осуществление тех или иных возможностей системы и др. Построение исследовательских сценариев, фиксируя возможные краткосрочные и долгосрочные изменения, предполагает широкое использование статистических методов оценки и рандомизации данных, непрерывный анализ ситуации и динамичность оценки, которая позволяет принимать и изменять решение, обеспечивать максимальную избирательность решений.
Ныне возникают новые формы пересечения областей исследования, новые зоны обмена между различными сегментами научного знания, новые формы единой стратегии научно-технического комплекса, где фундаментальное знание вырастает из прикладного, а прикладное знание дает мощный импульс и техническим разработкам, и новым способам теоретической мысли. Прежние варианты анализа науки, когда расчленялись и принципиально размежевывались эмпирический и теоретический уровни (знания, языка, исследований и др.), фундаментальное и прикладное знание, научные исследования и технические разработки, оказались нерелевантными условиям функционирования и развития научно-технического комплекса. Это уже начинает осознаваться в наши дни: конструируются новые модели развития науки и предлагаются новые инновационные стратегии, ориентированные на взаимное пересечение областей исследования, на принципиальную междисциплинарность исследований, на вовлеченность в них и технических, и экспериментальных, и технологических разработок. Так, М. К. Петров обратил внимание на значение неформального общения ученых, использующих различные тезаурусы. Он назвал этот тип общения «коридорной ситуацией». П. Галисон, анализируя формы организации пространства в лаборатории Ферми, отметил, что наряду со встречами экспериментаторов и теоретиков на семинаре лаборатории, «встречи умов» происходили в кафетерии, комнате отдыха и в аэропортах. Это означает, что уже существующие в науке «зоны обмена» далеко не институциализированы, что в них велика роль неформальных, межличностных контактов. Существенен и тот язык, на котором происходит эта неформальная коммуникация — вырабатывается особый тезаурус общения между участниками научного проекта, каждый из которых использует высоко специализированный тезаурус своей дисциплины. Этот тезаурус общения М. К. Петров связывает с тезаурусом, полученным благодаря общеобразовательной школе, а П. Галисон с упрощенным жаргоном, аналогичным «пиджину» в антропологической лингвистике9. Наука сама является динамичным коммуникативным полем, в котором достигается консенсус между высокоспециализированными тезаурусами.
Современная философия науки, анализируя когнитивные структуры, их смену и взаимоотношения, не может не включать в анализ знания социологические компоненты — такие, как научное сообщество в его различных формах от «невидимых колледжей» до организационных форм международного сотрудничества, от научной школы до дисциплинарного сообщества. Формы знания, его организации и систематизации неразрывным образом связаны с формами сотрудничества и кооперации усилий внутри научного сообщества. Изучение когнитивных аспектов науки теснейшим образом связано с исследованием ее социально-организационных форм: когнитивной формой науки все более становятся научные исследовательские проекты, выдвигающие и обосновывающие определенную исследовательскую программу. Это означает, что философия науки имеет дело с серией исследовательских проектов, объединенных программой и методами исследований.
В научных исследованиях возрастает «вес» проективной составляющей. Научно-исследовательские проекты предполагают планирование проекта по годам, включая такие действия, как определение приоритетных проблем исследования, выявление соответствующих научных дисциплин, специалисты которых должны будут принять участие в проекте, обобщение имеющейся информации, разработка программы исследования, создание и укрепление инфраструктуры, сбор данных, подготовка кадров на местах, обмен информацией и распределение обязанностей в рамках проекта, экстраполяция данных в целях регионального управления и планирования и др. Национальные проекты, кооперируя усилия ученых разных специальностей внутри страны, сталкиваются с интересами отдельных групп, с рядом лимитирующих факторов — от людских ресурсов до отношения местной администрации. В финансировании национальных исследовательских проектов принимают участие зарубежные компании и фонды. В этом также не трудно увидеть проявление глобализации исследований. Однако направленность финансирования зарубежных организаций весьма специфична. Так, по данным отечественных социологов, 42% средств из американских фондов было отпущено на экологические исследования, 32% на социологические и гуманитарные исследования, 13% на политологические и естественнонаучные исследования10. По данным А. Г. Ваганова, российское научное сообщество получило от Запада в 1993 г. 500 млн. долларов, что составляет 30% инвестиций в науку11. Это существенно меняет структуру научных исследований в России: во главу угла научное сообщество вынуждено ставить интересы зарубежных инвесторов, исследовать те проблемы, которые приоритетны не для российского общества, а для зарубежных компаний.
Международные научно-исследовательские проекты связаны с кооперацией усилий национальных научных сообществ, нередко их осуществление сталкивается с традициями и предпочтениями национальных культур, со специфическими социальными нормами, со стилем руководства местной или региональной администраций. Уже в конце минувшего века в Сибирском отделении Российской Академии наук на базе ведущих институтов созданы международные научные центры (по изучению уникальных природных объектов — Байкала и др., экологических исследований бореальных лесов, биосферных исследований, по изучению активной тектоники и природных катастроф, исследований угля и метана и др.)12. Столкнувшись с транснациональностью загрязнения окружающей среды, международные организации выдвинули ряд экологических проектов по программе «Человек и биосфера». В 80-х гг. по этой программе было осуществлено 944 полевых проекта в 74 странах. Целый ряд международных проектов были осуществлен по мониторингу изменений климата, окружающей среды, Мирового океана и др. Были созданы новые международные организации — Международная справочная система источников информации по окружающей среде (ИНФОТЕРРА), глобальная система мониторинга окружающей среды (ТСМОС), Всемирная метеорологическая организация (ВМО), Всемирная служба погоды (ВСП) и др. Исследования приобрели глобальный масштаб и характер вместе с получением информации от искусственных спутников Земли и использованием методов дистанционного зондирования. Исследования глобальных химических циклов, изменений Мирового океана, глобального потенциала нашей планеты потребовали не только координации усилий сообществ ученых, инженеров, конструкторов различных стран, но и внесения изменений в международное право (например, в водное право), преобразований в системах административного управления, в управлении природоохранными мероприятиями.
Существенно изменяется предмет различных научно-исследовательских проектов. Их предметом становятся сложные, динамические системы, включающие в себя природные, технические, управленческие, социальные подсистемы или уровни. Эти подсистемы сплавлены воедино. Дефекты или нарушения внутри одной какой-то подсистемы (например, технической подсистемы под воздействием «человеческого фактора») нередко требуют изменения параметров ее взаимодействия с другой подсистемой (переобучения специалистов, техников и инженеров, усиления техники безопасности и контроля и др.). Уже в конце минувшего века природа превратилась в фактор, интегрированный в социально-технические системы. Природа оказалась социализированной и вовлеченной в орбиту человеческой деятельности. Она стала, как говорил К. Маркс, неорганическим телом общественного производства. Но столь же социализированным стало и разрушение природы. Разрушение природных экосистем существенно расширило область угроз перед мировым сообществом. Глобальность заражения вредными и ядовитыми веществами окружающей человека среды (воды, воздуха, почвы, продуктов питания и др.), уничтожение многих видов растительного и животного миров, необратимость невидимого и неощущаемого, но крайне опасного для многих поколений радиоактивного загрязнения показывает, что нагрузки на природу возросли во много раз. В не меньшей степени возросло и воздействие этой разрушенной «среды» на здоровье и жизнь людей в современных обществах, которые уже не могут отделить себя от других обществ какими-либо барьерами. Так, человечество создало более 4 миллионов химических соединений, причем возможное воздействие их применения в сельском хозяйстве, в быту на человеческое здоровье до сих пор не изучено наукой.
Повышение рисков и увеличение опасностей является одним из побочных результатов процессов модернизации. Обнаружение и фиксация их «приемлемого», безопасного для человека уровня предполагает осуществление научных исследований, экспериментов, интерпретации данных экспериментов и, наконец, использование научного инструментария. Ведь радиацию нельзя обнаружить без счетчиков Гейгера.
Наука, порождая новые угрозы и новые риски, вместе с тем является тем колоколом, который звонит об угрозах, которые уже существуют и которые можно ожидать в будущем. Выдвигая новые исследовательские проекты, она обсуждает реальные угрозы и возможные для того, чтобы не просто их предусмотреть, а для того, чтобы направить усилия людей на предотвращение сегодняшних и завтрашних катастроф и кризисов. Социальные и научно-технические риски глобализируются. Их предотвращение также требует глобальных усилий — усилий со стороны ряда национальных государств, регионов и международных организаций. Ведь все национально-государственные границы и классово обусловленные барьеры при такого рода катастрофах рушатся. Возникает не только ситуация риска существования под угрозой, но осознание общности и единства судьбы всех людей, разделенных национально-государственными границами и таможенными барьерами. Исток этого осознания — объективно существующие опасности и вызовы. Примером такого рода наднациональных рисков и наднациональных усилий со стороны России и Китая может послужить экологическая катастрофа — взрыв на химическом комбинате на притоке р. Амур, вышедшая за границы Китая и ставшая угрозой для всех жителей Приамурья.
Ведущим регулятивом цивилизации становится безопасность, а мотивом новой наднациональной солидарности — общность страха13. Слепота относительно повышенных рисков присуща не только социальным администраторам, но и ученым. Но вряд ли кто будет отрицать то, что помочь человечеству перед лицом глобальных угроз может только наука. Отказ от нее, отказ от принципов рациональности чреват слепотой перед старыми и новыми угрозами.
Иными словами, наука ответственна за возникновение ряда новых угроз и вместе с тем она позволяет найти средства и для их фиксации, и для избавления от них.
Итак, наука имеет дело с новыми системами, которые объединяют в себе социальные, природные, технические, управленческие характеристики — социоприродные объекты. В естествознании возникли такие исследовательские области, как социальная экология, социальная география, социобиология, биоэтика, экологическая этика и др. В социальных науках возникла область гендерных исследований, что связано с объединением биологических и социокультурных переменных и с постановкой ряда новых тем, ранее не обсуждавшихся в социологии (проявление полового диморфизма в познавательных способностях людей, связь половой и статусной дифференциаций и др.).
Казалось бы, и в экологии, имеющей дело с социоприродными объектами, включающими в экологические системы — биогеоценозы антропогенный фактор, доминантой должно было бы стать неклассическое мышление. Однако в силу ряда факторов, прежде всего потому, что экология развивалась в домене естественных наук, она ограничилась анализом саморегуляции экосистем, и если и включала «человеческий фактор», то лишь как нарушающий равновесие экосистем, выведенных из равновесного состояния неразумным вмешательством человека.
Лишь возникновение глобальной экологии и целого ряда наук биосферного цикла — биогеохимии, биогеоценологии, эволюционной генетики — привело не только к осознанию планетарной роли живого вещества, человеческой деятельности и разума, но и к выдвижению в качестве новых объектов исследования сложных систем, объединяющих в себе социальные и природные процессы и потребовавших кардинальной модификации принципов и способов исследования — отказа от идеи саморегуляции естественных экосистем и обращения к идеям самоорганизации и кооперативных эффектов внутри эволюционирующих открытых систем. Ведь экосистемы — открытые системы, которые не подчиняются моделям равновесия, а нагрузка антропогенных факторов на них может привести к превышению порога их устойчивости и к возникновению в них таких динамических состояний, как диссипативные структуры и неравновесный хаос.
|
