(С. 80) Н.А. Рыбакова Социально-духовный тип старости в марксистской антропологии //
Труды Псковского политехнического института. – № 7.1. –
Естествознание и математика. Гуманитарные науки. –
Санкт-Петербург /Псков: Издательство СПбГПУ, 2003. –
С. 80-84.
В статье обосновывается идея о том, что в марксизме впервые в истории философии был раскрыт социально-исторический тип старости и старения, который проявляется как патологический процесс старения человека. Этот процесс прослеживается на примере деформации и отчуждения сущности человека, делающих невозможным в буржуазном обществе универсальное восстановление целостной природы человека. В противоположность этому марксизм говорит о новом типе старости, который может быть назван социально-духовным, несущим человеку долголетие.
Решение проблемы самосохранения человека в Новое время завершается трудами Маркса и Энгельса. В них рассматриваются те же два вопроса, которые, в той или иной степени, возникали в предыдущие периоды: существует ли объективная угроза для жизни человечества и в чем она состоит? – вопрос первый. Имеются ли собственно антропологические факторы, способные привести человечество к гибели? – вопрос второй.
В этой связи сразу обращает на себя внимание одно, казалось бы, весьма несущественное замечание, брошенное Энгельсом в работе «Развитие социализма от утопии к науке». Отмечая заслуги Фурье в понимании истории общества, он пишет: «Подобно тому, как Кант ввел в естествознание идею о будущей гибели Земли, так Фурье ввел в понимание истории идею о будущей гибели человечества». (1, 197). Марксистское учение согласуется как с первой, так и со второй идеей, однако, вносит в них существенные коррективы.
В марксизме нет упоминания о старении Земли, поскольку решающую роль здесь играет общая философская предпосылка: все, что возникает, когда-либо должно погибнуть. Гибель вещей и систем возможна как от внешних воздействий, так и от внутренних изменений, происходящих внутри самой системы.
Энгельс в «Диалектике природы» вслед за античными мыслителями признает не только гибель мира, но и необходимость возникновения множества миров. В основе его философии природы лежит идея циклизма. Вечным бытием обладает лишь круговорот материи со всеми ее атрибутами. А раз материя и движение неуничтожимы, то вследствие дифференциации последнего вновь возникнут различные формы материи, вместе с нею – жизнь. Энгельс освобождает натурфилософию древних от телеологии и объясняет цикличность возникновения миров через материальную субстанцию. Однако, в отличие от древних и особенно от Лукреция Кара, в марксизме нет ни тени пессимизма. Действительно, уничтожение данного мира – столь отдаленная перспектива, что в чувственно-практическом плане ею не только можно, но и нужно пренебречь.
Указание Фурье о гибели цивилизации, которая, как отмечает Энгельс, совпадает у того с так называемым ныне «буржуазным обществом», составило саму суть марксистского учения. Классики марксизма неизменно называют буржуазное общество старым миром. Однако старость его заключается не столько в нравственной деградации, сколько в самом извращении содержания
(С. 81) человеческой сущности, порождающем острейшие социальные противоречия, а потому ведущем к гибели.
Анализируя положение рабочего класса в Англии, Энгельс отмечал высочайшую смертность рабочих от постоянного недоедания, голода, условий непосильного труда и ужасов быта. Так, в Ливерпуле в 1840 г. средняя продолжительность жизни людей наемного труда составляла всего пятнадцать лет. (2, 341). Это значит, что огромное число людей не доживало до своей физиологической старости. Но это не значит, что люди не старились. Напротив, здесь наглядно проступала их старость, особенно старость женщин, «молодых летами, но старых пороками и страданиями, отверженных обществом, сгнивающих заживо вследствие голода, грязи и болезней». (См.: (2, 271)).
В марксизме впервые в истории философии был представлен и практически показан социально-патологический тип старости. Рабочие, как отмечает Энгельс, называли совокупность факторов, приводящих к преждевременной старости и смерти, «социальным убийством» (2, 265, 330), с чем нельзя не согласиться. Буржуазное общество сильной рукой закона ставит и удерживает огромное количество людей в таких условиях, в которых они жить не могут, что равносильно убийству, причем скрытому, коварному, «которое не похоже на убийство, потому что никто не видит убийцу, потому что убийца – это все и никто, потому что смерть жертвы носит характер естественной смерти...». (2, 330). Тем не менее, следует указать, что в марксизме отсутствует не только учение о старости, но и возрастах человеческой жизни, поскольку в буржуазном обществе для массы людей возраст не является естественной или нормальной мерой жизни. Последовательность возрастных мер не делает здесь человека более свободным от внешних для него обстоятельств, она лишь делает его грубее умственно и нравственно. Таким образом, нормальный и патологический возраст представляют собой конкретное выражение содержания сущности человека.
Превращенные формы сущностных сил человека – факт эмпирический. Сложнее обстоит дело с определением и узнаванием превращенных форм социальной реальности в силу ее многослойности, с которой человек имеет дело, на которую ориентируется и не подозревает, что перед ним фантом, то есть сложное, недействительное образование, которое и деформирует его от детства до старости. Особенностью превращенной формы «является действительно (а не в сознании наблюдателя) существующее извращение содержания или такая его переработка, что оно становится неузнаваемым прямо. Но сама эта косвенная фигурация... выступает... как вполне самостоятельный... предмет...». (3, 317). Потому следует отличать действительную, истинную человеческую сущность как таковую, какова она сама по себе, от ее превращенных форм и осуществлений в социуме. Причем, согласно Марксу, человеческая сущность не есть нечто случайное, она «выступает как продукт нужды и эгоизма индивидов, то есть как непосредственный продукт деятельного осуществления индивидами своего собственного бытия. От человека не зависит быть или не быть этой общественной связи...» (4, 23-24). Это значит, что общественная связь возникает необходимо, носит объективный, но вместе с тем и парадоксальный характер. В самом деле, Маркс пишет о существовании индивидов только самих по себе, что у них есть нужда, нужда собственного существования, а значит и потребность прожить полную меру своей жизни, ибо едва ли можно допустить, чтобы нормальный человек желал бы себе смерти, уничтожения, а потому забота в первую очередь о себе, своем
(С. 82) здоровье и жизни – такова основа эгоизма. Парадоксально, однако, то, что изолированный индивид, преследующий эту цель, заботящийся исключительно о самосохранении, вынужден по самой же этой причине вступать в деятельную связь с другими индивидами. Деятельность же в условиях разделения общественного труда предстает как обмен, а значит, такова и форма общественной связи, стало быть, и человеческой сущности.
Само содержание обмена может быть чрезвычайно разнообразным. В конспекте книги Дж. Милля «Основы политической экономии» Маркс подчеркивает главное: «Очень удачно выражая суть дела в виде одного понятия, Милль характеризует деньги как посредника обмена». (4, 181). Производя свой продукт, человек получает за него деньги в виде заработной платы, то есть свой товар он обменивает на деньги. Таким образом, в процессе обмена люди фактически вступают в отношения с другими индивидами, которые произвели другие продукты и которых они лично даже и не знают. Но возникновение чуждого посредника, то есть денег, приводит к тому, что человек теряет свою волю, свою самостоятельность и попадает в рабство к этому посреднику. «Так как посредник есть действительная власть над тем, с чем он меня опосредует, то ясно, что этот посредник становится действительным богом. Его культ становится самоцелью». (4, 18). Этот посредник, развивает далее свою мысль Маркс, есть отчужденная сущность частной собственности, ставшая для самой себя внешней, отчужденное опосредование человеческого производства. Все свойства родовой деятельности человека переносятся на посредника, деньги становятся мерилом всех достоинств человека. И если человек оторван от денег, то в любом возрасте он превращается в ничто.
Именно об этот факт разбивается все учение Фейербаха об индивидуальности, у которой отнимается всякая возможность ее проявления и осознания. При наличии частной собственности и обмена личное наслаждение, личное отношение к производству теряет свой смысл. Маркс пишет, что чем разнообразнее становится производство, чем больше разделение труда и, стало быть, чем одностороннее выполняемые производителем работы, тем в большей степени его труд становится трудом для заработка, наконец, весь труд его оказывается и совершенно случайным и несущественным для удовлетворения потребностей самой личности.
Предметное отношение человека к действительности есть одновременно и страдание. Почему? Маркс отвечает на этот вопрос следующим образом: «... потому что страдание, понимаемое в человеческом смысле, есть самопотребление человека». (5, 120). Не надо долго раздумывать, чтобы понять, что самопотребление приводит к старости и смерти. А значит, чтобы не состариться преждевременно и не умереть, требуется самовосполнение. В условиях частной собственности те, кого классики марксизма называют пролетариями, одностороннее самопотребление восполняют таким же самым односторонним образом: они удовлетворяют преимущественно свои витальные потребности, на что-либо другое у них уже просто нет средств.
Но ведь человек-то является существом универсальным, предназначенным самой природой задействовать в процессе жизни все свои физические, интеллектуальные и духовные силы, – в этом, кстати, и заключается его самопотребление, а значит, по закону его сущностного самосохранения ему необходимо восполнять себя таким же универсальным образом, причем, не извращая человеческую форму самовосполнения. А это станет возможным лишь
(С. 83) в том случае, если каждый член общества будет самоценен не только для себя, но и для другого.
Каково положение дел в этом смысле при капитализме? «Наша взаимная ценность, – пишет Маркс, – есть для нас стоимость имеющихся у каждого из нас предметов. Следовательно, сам человек у нас представляет для другого человека нечто лишенное ценности». (4, 35). И то, что часть членов общества способна наслаждаться, а значит и восполнять себя предметами, произведенными другими индивидами ради скудного заработка, означает, что они живут за счет их здоровья и жизни, они укорачивают жизнь других ради продления собственной. Это наглядно свидетельствует о всеобщем лицемерии, деградации и мерзости, процветающих в таком «благополучном обществе». Это и есть антигуманное, античеловеческое общество, какими бы лозунгами его действительное бытие ни прикрывалось.
Резюмируя вклад Маркса в историю, К.Н. Любутин совершенно справедливо пишет: «Философско-антропологические идеи К. Маркса, видимо, можно отнести к числу наиболее продуктивных, прежде всего отстаивание в русле немецкой классической философии принципа самоценности личности и вытекающих отсюда требований к обществу, которое одно только и может обеспечить самореализацию человека». (6, 107). Но, добавим мы, полная самореализация человека осуществляется в старости, следовательно, на обществе лежит ответственность и за личность в этом ее последнем возрасте жизни. Здесь, далее, следует сделать оговорку. Ведь сам Маркс не предъявляет к обществу, как к любому данному обществу, требований морального характера. Мораль, как следствие, вытекает из самой природы общества.
Сам смысл отношения индивидов вне частной собственности Маркс представляет так: «Я был бы для тебя посредником между тобою и родом и сознавался и воспринимался бы тобою как дополнение твоей собственной сущности, как неотъемлемая часть тебя самого...». (4, 36). Когда человек опредмечивает свою индивидуальность в процессе деятельности и представляет другому произведенный им продукт для удовлетворения его потребностей, то между ними встает не предмет как частная собственность производителя, а его определенная индивидуальность, так что он становится посредником между другим человеком и всем человечеством. В такой ситуации люди непосредственно сопоставляются как индивидуальности помимо предмета, а это есть отношения: а) взаимного дополнения, б) обогащения способностями, в) продолжения одного другим как восполнение индивидуального человека родовым бытием и родового бытия индивидуальным своеобразием каждого. Вот почему Маркс не соглашается с тезисом Гегеля, утверждающим, что смерть есть победа рода над индивидом, то есть его отрицание. По Марксу же, «определенный индивид есть лишь некое определенное родовое существо и как таковое смертен», что не противоречит единству индивида и рода, а если учесть, что в процессе труда, понимаемом как единство опредмечивания и распредмечивания природы, человек удваивает себя интеллектуально и реально, о чем писал Маркс в «Экономическо-философских рукописях 1844 года», то вряд ли можно говорить о смерти индивидуального человека как о его небытии, полном уничтожении, а старости как преддверии полного исчезновения личности. Скорее всего, такую смерть можно назвать опосредованной формой бессмертия. Рождение и смерть индивидуального человека опосредованы родом, он есть один из модусов его потенций, которые аккумулируются родом и
(С. 84) которые его обогащают, тем самым увеличивая общеродовые потенции и богатство человеческого рода.
В контексте сказанного общественный человек предстает как макрокосм (осуществленный натурализм человека), а природа как макроантропос (осуществленный гуманизм природы). Диалектически соединяя оба данных уровня (социальный и природный), антропологию Маркса можно обозначить термином «натургуманизм», причем такой, в котором протагоров тезис «человек есть мера всех вещей» находит максимальное практическое выражение. Быть мерой всех вещей, в том числе и самого себя, не означает думать что-либо о мире и о себе, но воплощать меру человечности. Гуманизм теории Маркса как раз и заключается в самоценности человечности. Там, где натурализм тождественен гуманизму, а гуманизм, в свою очередь, натурализму как выражение единой человеческой сущности, нет и не может быть превосходства одного возраста над другим, последующего поколения над предыдущим и наоборот, поскольку в данном случае каждая часть воплощает в себе смысл целого.
В марксизме старость и смерть признаются как естественный факт, но он не нагнетается, не экзальтируется, напротив, служит импульсом полноты земной человеческой жизни, где человек мыслит, любит и действует вопреки своей конечности, где он имеет перспективу дожить до такого типа старости, который можно отнести к социально-духовному. Этот тип старости предполагает нормальную физиологическую старость, несущую человеку долголетие. Такой тип старости, далее, предполагает использование всех индивидуальных способностей личности, ее готовность оставить мир потомкам для дальнейшего созидания и творчества, которое если и не будет длиться вечно, о чем уже говорилось, то, по крайней мере, для человеческого разума будет длиться бессрочно.
Литература
Энгельс Ф. Развитие социализма от утопии к науке //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 19. – М., 1961.
Энгельс Ф. Положение рабочего класса в Англии. По собственным наблюдениям и достоверным источникам //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 2. – М., 1955.
Мамардашвили М. Как я понимаю философию. – М., 1990.
Маркс К. Конспект книги Джемса Милля «Основы политической экономии» //Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. – М., 1961.
Маркс К. Тезисы о Фейербахе (Текст 1845 года) // Маркс К., Энгельс Ф. Соч. Т. 42. – М., 1961.
Любутин К.Н. Человек в философском измерении: от Фейербаха к Фромму. – Псков, 1994.
|
