Клайв с. Льюис вступительная статья к романам

Скачать 431.37 Kb.

Название	Клайв с. Льюис вступительная статья к романам
страница	1/3
Дата публикации	12.08.2015
Размер	431.37 Kb.
Тип	Статья

100-bal.ru > Литература > Статья

1 2 3

Яков Кротов. Клайв С.Льюис

---------------------------------------------------------------

© Copyright Яков Кротов

Email: ykrotov@yahoo.com

WWW: http://www.krotov.org

Date: 05 Mar 2002

---------------------------------------------------------------

КЛАЙВ С. ЛЬЮИС

Вступительная статья к романам

"За пределы безмолвной планеты"

"Переландра"

Английский писатель Клайв Стейплз Льюис не был

англичанином. Он был ирландцем -- как и его старший современник

Бернард Шоу. В современной России, с нашим пристальным

вниманием к составу крови, Льюиса назвали бы полукровкой:

предки его матери Флоренс Гамильтон жили на этой земле века

два, а вот дед Льюиса по отцовской линии -- Ричард Льюис -- был

сыном фермера в Уэльсе, переехал в Ирландию и тут выбился в

инженеры. В современной Эстонии -- а может быть, и в

современной Северной Ирландии -- в эти тонкости вникать бы не

стали и сочли бы всех предков Льюиса (и его самого) чужаками и

оккупантами. Оккупация Ирландии англичанами совершилась в

семнадцатом веке, но прошедшие столетия "этнических" ирландцев

с нею не примирили. И если с точки зрения англичан Льюис был

достаточно ирландцем, чтобы подшучивать над его пристрастием к

спиртному и поэзии как над особенностью национальной, то с

точки зрения ирландцев Льюис и ему подобные были достаточно

англичанами, чтобы их ненавидеть.

Льюис, таким образом, родился в той части мира, где

реальность была как бы удвоена, где были сдвинуты все

"нормальные" представления о национальности, культуре, религии

как о началах прежде всего объединяющих людей. Здесь религия

прежде всего разделяла, обозначая существование двух Ирландии:

"коренной", католической, ирландской Ирландии и "оккупантской",

протестантской, английской Ирландии.

В одной из своих книг Льюис назвал "свою" Ирландию --

Пуританией. Пуританами -- "чистюлями" -- вызывающе называли

себя борцы с католическими монархами Англии XVII века. Пуритане

разом очистили христианство от "католических суеверий", очищали

Англию от деспотизма и порабощали Ирландию. Теплая детская,

семейная вера ушла от Льюиса вместе с детством; осталась же

неприятная память о религии жарко националистической, ханжеской

и агрессивной. Льюис старался вычеркнуть из памяти и вычеркнул

из своей духовной автобиографии -- и пращура матери епископа

Хуго, и ее отца, священника Томаса Гамильтона. Католиков пастор

Томас считал "детьми сатаны". Его мнение о православных

неизвестно. Впрочем, он был капелланом на английском флоте во

время Крымской войны и именно на севере России, так что,

вероятно, духовно ободрял артиллеристов, обстреливавших

Соловецкий монастырь. Христианство как национальное, народное

явление ассоциировалось, таким образом, в детские годы Льюиса с

чем-то весьма малоприятным, авторитарным, мертвящим. Так было

не только в Ирландии, но и в остальных частях европейского

мира, когда-то числившегося сплошь христианизированным.

Любопытно заметить, что Томас Гамильтон считал, что даже "дети

сатаны" не будут мучиться вечно, но просто исчезнут в небытии.

На личном уровне малоприятные ассоциации, связанные с

национальной верой в Небесного Отца и Его Сына, подкреплялись

сложными отношениями с отцом. Льюис-сын считал себя

противоположностью Льюису-отцу, видел себя жертвой отцовского

самодурства, эгоизма и алкоголизма. Льюис родился 28 ноября

1898 года (брат Уорни был старше его на три года), а 23 августа

1908 года -- в день рождения отца -- умерла их мать. Две недели

спустя ребята были отправлены в английскую частную школу,

ставшую для них опытом реального коммунизма: здесь ничего не

значили деньги и тем страшнее былопереживание зла

бескорыстного. Издевательство здесь было ради издевательства,

зло здесь было извращенно-бескорыстным, педагогический садизм

-- вдвойне гнусным, ибо прикрывался заботой о воспитуемык.

Не все английские частные школы были настолько плохи --

здесь Льюису действительно не повезло. Но более всего "не

повезло" ему с эпохой, которая вся одновременно и была

деспотичной, и мучилась от собственной деспотичности. Это эпоха

Фрейда, склонная все сводить к эдипову комплексу, видеть

глубинную причину всех неприятностей в любви, которая "со

властью соединена". Символом такой любви -- противоречивой,

стесняющейся себя и от стеснительности грубой, а то и лживой --

стала именно фшура отца. Ныне, из прекрасного далека видно,

насколько отец и сыновья были похожи друг на друга.

Алкоголиком, как Альберт Льюис, стал и старший сын Уорни -- но

это не помешало ему стать историком семьи, автором прекрасных

историко-популярных книг. Главное же -- Льюис преданно и нежно

любил брата во всех его состояниях, прощая ему то, чего не смог

простить отцу.

Сходство же между Альбертом и Клайвом Льюисами

существенно. Альберт мечтал стать политиком, а стал солиситором

-- "казенным адвокатом". Помешал карьере длинный язык в

сочетании с чувством юмора. Та же страсть говорить и острить,

чего бы это ни стоило карьере, приводила в постоянную

конфронтацию с окружающими Льюиса-сына. Оба обожали литературу,

оба были мастерами громогласного словесного боя, не брезгуя при

обсуждении вечных вопросов приемами сиюминутного красноречия.

Оба умели любить свою лучшую половину. Оба не умели любить

детей. Оба, наконец, умерли в христианской вере. До конца своих

дней Льюис так и не смог ни простить отца, ни простить себе

неприязнь к отцу. Между тем, отец сделал для сына все, что мог,

все, что не требовало эмоционального усилия, преодоления

чопорности. Прежде всего, это означает, что отец оплатил учебу

Льюису в Оксфордском Университете -- трата не маленькая.

Едва поступив в Университет, Льюис покинул его ради службы

в армии. Военная подготовка ограничилась несколькими неделями.

Он провел их в одной комнате со своим ровесником и

соотечественником -- ирландцем Пэдди Муром (их фамилии стояли

рядом по алфавиту). Отец Льюиса не нашел в себе сил приехать к

отправляющемуся в окопы сыну; опорой и утешением обоим ребятам

стала мать Мура Джейн -- блондинка сорока пяти лет. Расставаясь

при отправлении на фронт, Пэдди и Джек (Льюиса практически

никто и никогда не звал Клайвом, все звали его детским

прозвищем Джек) дали друг другу трогательное обещание: если

одного из них убьют, выживший позаботится о семье убитого.

Убили Пэдди. Льюиса только ранило шрапнелью, достаточно легко,

чтобы эта рана никогда его не беспокоила, и достаточно тяжело,

чтобы раз и навсегда освободить его от армии.

Вернувшись в Оксфорд в январе 1919 года, Льюис поселился

вместе с миссис Мур. В конце концов -- в 1930 году -- они на

паях купили дом с неплохим садом, где Льюис и жил. От

соучеников, а впоследствии от коллег это трогательное единение

тщательно скрывалось: в Оксфорде еще были сильны средневековые

традиции, по которым безбрачие прямо предписывалось ученым

мужам. Ситуация, во всяком случае, была необычная. От Джейн Мур

Льюис получал и материнскую ласку и теплоту семейного очага --

так что его жизнь с нею была отнюдь не только героическим

самопожертвованием. Дочь миссис Мур не была в восторге от

"названого брата", но он платил за ее образование. Брат Льюиса,

выйдя в отставку майором, поселился с ним и тоже не был в

восторге от миссис Мур. Обстановка в доме была поистине

семейная и живая, наподобие куста роз: лепестки облетают, шипы

тупеют. Любовь здесь смешивалась с дружбой, дружба -- с

неприязнью. Чем старше становились все участники этой небольшой

трагикомедии, тем больше миссис Мур превращалась в почтенную

пожилую леди, а Льюис -- в почтительного сына. Кто знакомился с

Льюисом после войны, с трудом мог заподозрить ее в чем-либо

фривольном и, напротив, легко мог счесть ее тяжелым крестом для

Льюиса. Истина лежала где-то посередине, будучи милее и добрее

людской молвы.

Льюис оставался в Оксфорде до 1954 года. Довольно скоро

выяснилось, что он не поэт, и скоро же обнаружилось, что

главный его талант, позволяющий заработать, -- читательский.

Льюис стал "доном" (слово, происходящее от латинского "доминус"

-- "господин", но по значению ближе к отечественному "доцент")

по кафедре английской литературы. В число малоприятных

обязанностей "дона" входит каждую неделю выслушивать реферат на

одну и ту же тему от десятка студентов -- причем порознь от

каждого.

Оксфордский университет возник на два века раньше

английской литературы, и этот предмет казался подозрительным

нововведением. В моде был Север и германская мифология, в

почете -- античная литература. А Мильтона читали все, что

делало его "несерьезным" научным объектом. Соответствующие

"доны" обязаны были читать еще и какой-нибудь "серьезный"

предмет, вроде истории или латинской классики. Подозрительно

относились и к литературной критике -- и небезосновательно. Но

Льюис оказался блистательным литературоведом: ему всегда было

важнее не то, к каким обстоятельствам сводится написание книги

и психология ее автора, а то, как надо читать текст, чтобы

получить максимальное удовольствие. Поэтому его научные труды

("Аллегория любви" -- 1936 г., "Введение к Мильтону" -- 1942

г., "Английская литература шестнадцатого столетия" -- 1954 г.)

были не только на порядок научнее среднего академического

уровня, по и сами доставляли удовольствие читателю.

Можно было предположить, что талант не облегчит Льюису

карьеру. Для большинства коллег он бьи слишком груб в манерах,

слишком агрессивен в интеллектуальных баталиях. Он был чужак, и

среда отторгла его. Впрочем, можно было предположить и то, что

при самой благоприятной карьере вряд ли круг читателей его

трудов будет шире нескольких тысяч человек. Проверить такое

предположение невозможно. В жизнь Льюиса вмешался могучий

фактор неопределенности: вера.

С подросткового возраста Льюис был аморфным и заурядным --

для того времени -- скептиком в религиозным вопросах. Надо

признать, что скептицизм действительно связан с религией -- по

крайней мере, стоит скептически относиться к любым попыткам

объяснить религиозный путь человека. Потерю Льюисом детской

веры некоторые биографы связывают со смертью матери, но

совершенно несомненно, что можно найти биографию человека, в

которой его религиозность именно потерей близкого человека и

объяснят. Сам Льюис попытался "разъяснить" свое обращение в

мемуаре, озаглавленном "Восхищен Радостью". Но объяснения о

себе не удались, хотя удалось нечто большее: свидетельство о

Боге. Однако из того, что сказано в книге (и что в ней

замолчано), можно запомнить несколько важных для жизни Льюиса

черт. Он связывал обращение с интенсивными и острыми

размышлениями, с переживанием самой мысли как

сверхъестественного действия Обращение ассоциировалось для пего

с чтением (в частности, эврипидовского "Ипполита") -- книга

поколебала его наивную решимость жить без чувств Обращение

сделало его ближе к знакомым христианам, в том числе к

вернейшему другу детских лет Артуру Гривсу, Барфилду, лингвисту

и тоже близкому другу, а еще к коллеге по Оксфорду Джону

Толкину, и к любимейшему из современных английских писателей

Гилберту Честертону. Сама встреча с Богом произошла в

обстановке обыденнейшей и мирной -- в автобусе. Льюис

почувствовал себя комом снега, который сейчас начнет таять,

почувствовал невидимый корсет, который задушит его, если от

этой дряни не избавиться. Эти образы еще можно как-то

истолковать: оковы рационализма, снег эгоизма. Но главное в

образы не умещалось и осталось невысказанным. Летней ночью 1929

года в своем кабинете в колледже он встал на колени и неохотно

сказал Богу, что Бог есть Бог (лишь это: об Иисусе как Боге

Льюис тогда не помышлял). 25 сентября 1929 года умер отец

Льюиса -- к счастью для его духовной биографии. Случись эта

смерть накануне обращения, веру в Небесного Отца объяснили бы

разлукой с отцом земным. Впрочем, некоторые биографы все равно

так и поступали, не смущаясь расхождением в датах.

Сразу после обращения Льюис особенно подружился с

Толкином, хотя с богословской точки зрения был ему не ближе,

чем мусульманин. Толкин был потомственный католик, внешне --

полная противоположность Льюису. Дружба была особая -- Льюис

оставался крайне замкнутым человеком, не допускал посторонних в

свой "семейный круг" и сам не интересовался, скажем, семейными

проблемами Толкина, вопившими о дружеской поддержке. Именно

осенью 1929 года Толкин написал первое сочинение из тех,

которые завершились знаменитой трилогией "Повелитель колец".

Льюис стал первым читателем: он восхитился Толкином, воочию

увидел перед собой Настоящего Писателя и понял, что таким не

будет никогда. Льюис стал первым критиком Толкина, первым

поклонником и двигателем его дальнейшего труда. Толкин писал

медленно, а Льюис его подгонял: как гениальному читателю, ему

очень хотелось узнать, "что будет дальше".

Бывают односторонне направленные дружеские отношения;

дружба Толкина и Льюиса насыщала обе стороны. Вспоминая о своем

обращении ко Христу, Льюис упомянул и Толкина. Само обращение

опять произошло незаметно: 28 сентября 1931 года Льюис поехал с

миссис Мур и ее дочкой в зоопарк. "Когда мы выехали, я не верил

в Иисуса как Христа, Сына Божия -- когда мы приехали в зоопарк,

я веровал", -- так он описал обращение в духовной

автобиографии. В письме к другу он добрым словом помянул

разговор с Толкином, шедший до утра, когда создатель самого

знаменитого мифа-вымысла XX столетия убеждал Льюиса, что

Евангелие -- не вымысел, а нечто, что могло быть сказано лишь

языком мифа.

В двадцатом столетии миллионы людей прошли путь от неверия

ко Христу. Многие из них даже не заметили, что вера в Бога и

вера в Христа -- не одно и то же. Льюису было дано пережить

приход христианской веры как нечто очень и очень постепенное,

пережить различные оттенки веры. Была ему дана и

наблюдательность, и хорошая память, и -- вспомним отца -- дар и

охота убеждать красноречием. Его коллег не-христиан поражало,