Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2
Скачать 3.79 Mb.
|
23. "...Мы тебя предупреждали" или как мне Александр Борисыч не заплатил. Поступил я в оркестр Утесова в начале 70-х. До того я работал в гостинице "Москва", на 11-м этаже, в команде Стасика Барского, известного в то время деятеля МОМА. Находился в "глубокой завязке", - да к тому же только-только вернулся после двухлетних скитаний в семью, к жене, сыну и теще. Как-то приходят ко мне ходоки, вернее, один ходок, известный мне со времен работы в оркестре "слепых, хромых и горбатых". И говорит, что работает он теперь у Утесова, и требуется им срочно пианист. Не соглашусь ли я? Я встрепенулся. Там же гигант Чижик работал! Как же я, бывший басист, смогу после него? Хотя, у Горбатых случился похожий расклад: Чижик работал пианистом, я - басистом; Чижик ушел, я занял его место у фортепиано, а басиста взяли нового. Оказалось, Утесов сделал Чижику московскую прописку, затем - квартиру, а тот, неблагодарный, вскорости ушел. После этого случая "Иванов" (так звали Утесова между собой музыканты) больше в жилищных вопросах никогда никому не помогал. Оценив предложение как лестное, я согласился. Оркестром Утесова руководил в то время Константин Певзнер, композитор, автор некогда популярной "Оранжевой песенки", бодро спетой грузинской девочкой Ирмой Сохадзе. До того Певзнер возглавлял эстрадный оркестр Грузии "Реро". Имел квартиры в Тбилиси и Москве (в столице - квартиру похуже, в Марьиной Роще). Все вокруг называли его ласково "Котиком", а костюмерша, женщина из простых, - Пензером. Приняли меня на работу. База (репетиционная, а не военная) находилась в помещении клуба фабрики по пошиву одежды "Вымпел", где-то в районе улиц Юннатов и 8-го Марта, сравнительно недалеко от моего дома. Естественно, я был использован не только как пианист, но и как аранжировщик, тут же получив несколько заказов. Программа готовилась новая, в честь 80-летия Леонида Осиповича. Отметим попутно, я всегда попадал в коллектив, готовящий новую программу, и все тяготы подготовки обычно ложилось на мои плечи. Поручили написать вступительную пьесу, что я сделал. Работу признали удачной, всем понравилось. Помимо меня, в оркестре имелось еще два пишущих музыканта: Миша Бойко, игравший на тенор-саксофоне и, также играющий на теноре, Боря Ривчун, сын Александра Борисовича Ривчуна, героя нашего рассказа и автора первой отечественной "Школы игры на саксофоне". Однако написание вступительной пьесы Певзнер поручил почему-то именно мне. И еще несколько номеров, написанных мной, также признали удачными. Как-то подходит ко мне на репетиции Ривчун-отец и начинает рассыпаться в комплиментах: и пишу-то я ох как хорошо, и играю-то как замечательно... Я насторожился: "Куда старик клонит? Ведь хвалит-то явно неспроста, что-то, видать, ему от меня нужно". Слово за слово, картина проясняется. Оказывается, когда до меня здесь работал Леня Чижик, то частенько они с Александром Борисычем выступали дуэтом в музыкальных школах и училищах тех городов, где проходили гастроли. Я поежился, не любя играть без поддержки ритм-секции. "Не такой я виртуоз, как Леня", - говорю Александру Борисовичу. Он успокаивает: " Вы Лене ни в чем не уступаете!" Начинаю краснеть, но не могу придумать, как убедительнее отказаться от этой затеи. Ощущая мое упорство, А.Б. применяет тактику "не мытьем, так катаньем" в сочетании - "с паршивой овцы, хоть шерсти клок". "Знаете, Юра, у меня есть пьеса для саксофона. Не смогли бы Вы аранжировать ее для оркестра?" "Час от часу не легче", - думаю, - "Представляю себе, что это за музыка!" "А почему бы Вам не предложить сыну?", - применяю контрудар. Но А.Б., отменный фехтовальщик, ловко парирует мой выпад: "Его не допросишься!" Все, мне крыть нечем, не могу же я отказать второй раз. Покорно беру ноты и на прощанье слышу: "Не волнуйтесь, я заплачу". "Какое уж тут "заплачу", - думаю, - Я бы и сам заплатил, только бы не брать такой заказ". На следующее утро спрашиваю музыкантов, заплатит ли А.Б. "Жди! Он известный шаровик! - смеются в ответ. - Удушится, а не заплатит!" Подхожу к сыну: "Боря, почему не хочешь отцу пьесу соркестрировать? Он даже ко мне обратился". "Не вздумай! Не соглашайся и вообще, гони его на х..!"- отвечает сын. Я удивился такой реакции чада: "Что это, Эдипов комплекс?" Но меня успокоили - между ними давняя вражда, сын отца ни во что не ставит. Даже рассказали забавный случай: как-то, во время концерта, А.Б. сделал Боре замечание и услышал в ответ: "Молчи, солдафон!" Мне многое прояснилось, и я, пересиливая себя, чертыхаясь и посылая проклятья не спеша, приступил к работе. Наконец, с грехом пополам, закончив партитуру (давно не было более мерзкой работы: музыка - неинтересная и пошлая), несу ее на репетицию. Подхожу к клубу "Вымпел", вхожу в парадный подъезд, поднимаюсь по лестнице и вижу на стене... Что бы Вы думали? Портрет А.Б. в траурной рамке. История, конечно, очень печальная. Но, тем не менее, вот таким оригинальным способом - не сочтите за кощунство - А.Б. уклонился от уплаты. За неимением автора и исполнителя (в одном лице) написанная мной отнюдь не маленькая партитура осталась никому не нужной. На поминках коллеги напомнили: "Мы тебя предупреждали..." 24. ЛЕНИНГРАДСКОЕ ДЕЛО. Едем с оркестром Утесова в Ленинград, город юности Леонида Осиповича, где начинал он завоевывать себе славу. Гастроли ответственные. Заранее предупредили, чтобы отнеслись к этому серьезно, чтобы никаких там пьянок и прочего непотребства. Все всё поняли, и я в том числе, да я и так, сам по себе, давно в завязке: ничего ни грамма, ни-ни! Люто прохладный май. "Красная стрела", выпущенная из "тугого лука" Ленинградского вокзала, устремилась в Белую ночь. Сижу на откидном стуле в проходе (когда в завязке - всегда бессонница) купейного вагона, а напротив на таком же откидном - наш первый альт-саксофон Карасев - Александра Борисовича Ривчуна к тому времени не стало. Карасев или просто Карась, как называли в обиходе, - пьян в дрибадан или в усмерть, как кому больше нравится. Дышит на меня перегаром, лыка не вяжет, но мучительно упорно что-то рассказывает. Когда трезв, он слегка заикается, так что представляете какая дикция у пьяного. Терпеливо слушаю эту "Шехерезаду" всю ночь до самого прибытия. Наконец, Московский вокзал - прибыли без опоздания "Шехерезада" устала и умолкла, я счастлив. Добираемся до Октябрьской гостиницы и расселяемся в номера. Карася, почему-то, никто не засек - решили, что двое, страдающих от бессонницы, трезвенника коротали путь. До начала гастролей несколько свободных дней. Прибыли заблаговременно, прорепетировать. Коль свободное время, можно ознакомиться с достопримечательностями города-героя, повидать друзей и знакомых. Уменя в Питере дружок по имени Костя, земляк, женатый на широко известной в узких кругах композиторше, ученице Шостаковича. Я у них ранее бывал, и снова набираю знакомый номер. Трубка ответила. Костя на месте. Договариваемся о встрече. Погода, надо выдалась в то утро "водочная". Серые клочковатые облака, гонимые сильным ветром с Финского залива, казалось, так и призывали: "Купи, откупорь, налей!" И некоторые слабаки поддались атмосферным призывам. Купили, откупорили, а налить, точнее разлить на троих, попросили меня, находившегося в то время в завязке, как я уже говорил. Давняя традиция - быть виночерпием временно непьющему. Потому, как и ему приятно, и всем остальным спокойней - дозировка будет беспристрастно точной - трезвая рука не дрогнет и ни одной капли не прольет. "Развязывали" в то утро трубачи во главе с их лидером, носившим странное прозвище "Чипа". Он внешне колоритен: лицо - блин, голова круглая как глобус с редкими перышками русых волос, роста небольшого, с животиком. Персонаж, сошедший со страниц известной сказки Джанни Родари "Чипполино". Сокращенно - "Чипа". Благополучно, не пролив ни капли, я отправился по своим делам с чувством выполненного долга. Встретились с Костей, и пошли гулять по городу. Посетили Александро-Невскую лавру, были на могилах великих композиторов. На постаменте над могилой Мусоргского заметили изображение магендоида, звезды Давида. Этому сильно удивились: неужели и Мусоргский был евреем? А впрочем, почему бы и нет?! Потом бродили по местам Достоевского. Костя оказался настоящим знатоком города и превосходным гидом, хотя родился и вырос вдали от этих прекрасных мест. Насладившись вдоволь памятными местами, добрели, наконец, до рюмочной. Она тоже могла претендовать на достопримечательность, поскольку в белокаменной таких заведений открывать, еще не отваживались. Как тут устоишь? Да и тучи стали еще более лохматыми, а и их призывы - еще настойчивее: выпей рюмку, выпей рюмку, выпей рю... Не устоял гость, потому что и хозяин стал на сторону атмосферных искусителей. Решительно заходим внутрь! Система оказывается очень милой: заказываешь рюмку водки, а к ней прилагается кусочек черного хлеба с ломтиком масла и селедки. Культура - просто Запад! Примерно после десятой рюмки уговорили бармена отпустить нам целую бутылку без закуски. Все-таки не на Западе! И началось: после первой бутылки - вторая, потом - третья. Одним словом "завелись", да и мокрый снег, переходящий в дождь пошел. Погода подтверждала свою "водочность" на все сто. Нечаянно глянув на часы, Костя понял, опаздывает на работу в кабак - пришлось прервать виноизлияние и срочно ловить такси. Тачку достаточно быстро поймали и успели к началу почти тютелька в тютельку. На ходу переодеваясь, мой друг схватил бас-гитару и прыгнул с завидным проворством (столько выпито!) на сцену. Гость прислонился к стене напротив - свободных мест не оказалось. Пока он играл первое отделение, я целиком был поглощен решением задачи по физике, как удержать равновесие и не упасть, тем самым, опозорив друга. Меня явно разобрало сильнее, чем его! В школе по физике учился хорошо, и с задачей справился. Отделение закончилось. Устоял. Костя подвел ко мне одного из коллег. Тот ранее слышал обо мне, как об известном джазмене. Теперь изъявил желание лично познакомиться. Познакомились. При этом я чуть не упал, неудачно оторвав руку для рукопожатия от стены. Почитатель о чем-то спрашивал, а я, помня, что главное сейчас - равновесие, что-то отвечал невпопад. Так до конца костиной работы и демонстрировал "застенчивость", боясь оторваться от стены. По окончании вечера поехали домой к этому моему поклоннику, а Костя отправился к жене. С новым другом пили коньяк по 6 рублей за сто грамм, что по тем благостным временам считалось невообразимо дорого. Цена бутылки 60 руб. По нынешним ценам где-то около 600 тысяч или, примерно, около 100 баксов. Не дешево и весьма сердито! На следующее утро - тяжелейшее похмелье. Что пили, помимо коньяка, трудно вспомнить, но вспомнил число и то, что сегодня Утесов дает вечером первый концерт в Манеже. Я и мой новый знакомый не транспортабельны. Звоним Косте: спасай! Спаситель соглашается отвезти меня в манеж, и прибываем почти к началу. Все в панике! Обыскались! Я не ночевал в гостинице. Как же без пианиста? И вот явился... Но в каком виде? Под белы рученьки ведут в душ, прямо в одежде ставят под струю, советуют - два пальца в рот - может, полегчает. В ответ на безумное предложение произнесена историческая фраза: - Вы что, мудаки? Я пил "Наполеон", а вы - два пальца... Нашли дурака! Короче: первое отделение отыграли без меня, Певзнер неистовствовал, а Иванову давали валидол. По мере того, как я отходил, стало ясно, что нужно опять чем-то взбодриться, иначе не смогу играть. И в тайне от всех, прямо из душа послан мною "гонец" в магазин (рабочие сцены всегда в таких случаях выручали). Наконец, закончив водную процедуру и слегка отрезвев, нарядился в концертный костюм и приблизился самостоятельно к сцене, случился антракт. Тут и гонец подоспел и, улучив момент, незаметно вручил мне 0,7 портвейна, так называемый "огнетушитель" (воскресенье и напитки крепостью 40 градусов тогда не продавались). "Избавление" за пазухой! Где глотнуть? Всюду глаза да глаза. "Безвыходных положений не бывает", - говаривал фельдмаршал, товарищ Суворов. И в данном случае он оказался неопровержимо прав! Сцена в Манеже временная (лишь для концертов изготовлялась), представляла наскоро сколоченный деревянный остов, покрытый коврами. Под ковры я и шмыгнул, улучив момент. Там, сидя на четвереньках, достал бутыль и как-то боком, скрючившись, стал поглощать спасительную влагу, слыша вокруг возгласы: "где он, где он?" Так же незаметно выполз из укрытия и к началу второго отделения был на месте как бы трезвым. Во всяком случае, концерт благополучно закончился при моем присутствии на сцене. Потом тягостное собрание, где подверглись суровой товарищеской критике не только я, но Карась и Чипа с трубачами. После долгих раскаяний, извинений и заверений, дело спустили на тормозах, признав главными виновниками дурную погоду и ветер с Балтики. "Ленинградское дело" закончилось так, что и волки целы, и овцы сыты! Снова летит сквозь Белую ночь "Красная стрела", выпущенная из тугого лука Октябрьского вокзала, в сторону Белокаменной, и снова сижу на откидном стуле в коридоре купейного вагона (опять в завязке и опять бессонница), а напротив - на таком же стуле... 25. ВОЗДУШНЫЙ БОЙ. В марте 197... года находились с оркестром Утесова в Алма-Ате на гастролях. Казахи - народ гостеприимный, на сей раз превзошли себя. Нечасто в их края приезжает такой заслуженный коллектив: - Государственный Эстрадный Оркестр РСФСР, художественный руководитель народный артист СССР Л.О.Утесов. Солидняк! Это вам не какой-нибудь вокально-инструментальный ансамбль... Гостеприимные казахи поселили нас не в городскую гостиницу, а в шикарный пансионат их ЦК в горах, по дороге к озеру Медео, где находится знаменитый каток, и проводятся международные соревнования. Места исключительной красоты - местная Швейцария! Погода отличная - легкий морозец, солнце, ослепительный снег, чудесный воздух. Жаль только, об этих красотах мало кто знает, и ни о каком туризме речи нет. Но вернемся в пансионат. Расселили музыкантов в двухместные номера. "Начальство" (дирижер и вокалисты), как обычно, - в одноместные. Я оказался с Васильковым. У нас период дружбы. Он выбрал кровать у окна, бросил вещи и взобрался на подоконник, открыть фрамугу - в номере душновато. Не успел прикоснуться, как та с грохотом обрушилась, чуть не придавив ему ноги. Вот вам и пансионат ЦК! Здесь, также как и везде, в период знойного застоя процветала халтура. Настроение испорчено и никакие альпийские прелести за окном не могли его улучшить. Пришлось прибегать к старому как мир способу - срочно бежать в ресторан (там и свой ресторан имелся) за бутылкой. Сбегал я - не бежать же пострадавшему. Одной, конечно, дело не ограничилось. Щадя пострадавшего, я сгонял еще пару раз. Напрочь забылась упавшая фрамуга. Звучал из кассетника оркестр Квинси Джонса, и горячо обсуждалось услышанное. Стоит ли объяснять, что и последующие дни пребывания в пансионате прошли в том же режиме. Вечером концерт, с утра и весь день сплошной К.Джонс! На концерт возили, конечно, специальным автобусом. По горным дорогам, над пропастями и ущельями трезвому ездить жутковато и мы трезвости успешно избегали. Гастроли длились несколько дней, и в один из них, послушав совета знатока местных достопримечательностей, решили с Володей посетить ресторан национальной кухни. Заведение располагалось высоко на горе, и попадали туда лишь с помощью подвесной, канатной дороги. Экзотика! Как не побывать? Знаток объяснил, в ресторане блюда только из конины. Этим он окончательно заинтриговал нас, и мы поехали. Хлюпкий вагончик плавно поплыл в сторону указанной горной вершины. Это, конечно, не Эверест, но все-таки гора как гора. Это к тому, что дверцы вагончика складные как жалюзи большой надежности не внушали. Надо стоять не шелохнувшись. Чувства комфорта, а тем более безопасности, не ощущалось. До земли не менее метров ста, а то и больше. Если оборвется - пожалуй, похлещи фрамуги станет! Но пронесло. Гондола припарковалась на вершине горы, и мы, счастливые, входим в экзотический ресторан. Удивляемся, несмотря на сложность доступа, зал почти полон. Оказывается, сколь много их, любителей конской колбасы и кумыса. Кумыс мы точно пить не будем! Углубляемся во внушительного вида и объема (золотое тиснение, народный орнамент) меню. Действительно, что ни блюдо, то конь или кобыла, а то и жеребенок "табака" промелькнет. Жаль, что ни всмятку и ни вкрутую конских яиц так и не обнаружили. Не меню, а пастбище! Ишь они какие, эти скотоводы, гурманы. Из всего " табуна" выбрали мы себе скромненькое конское ассорти как холодную закуску, а на горячее - жаренного в собственном соку "Конька-Горбунка". Стоил недешево... Конечно, никакого кумыса, а море водки! Сознаемся (пусть казахи не обижаются): блюда эти в горло не лезли и пили мы, практически, не закусывая. Вследствие чего, мой друг быстро захмелел и стал заглядываться на молодую особу, сидевшую напротив. Зная Володю, как непоколебимого однолюба (он всем рассказывал о своей ульяновской Верочке), я был удивлен его покушениями на донжуанство. Вроде бы и кумыс мы не пили. Неужели так конина действует? Между тем, новоиспеченный "Дон Жуан" более активно стал подавать даме знаки. Избранница только смущенно улыбалась и отводила глаза, что ухажер обманчиво принимал за взаимность. Последние надежды на взаимность рухнули, когда возле дамы означился верзила-кавалер. Пока тот справлял нужду, Володя успел влюбиться в его подругу... Ко всему прочему, кавалер оказался офицером, а с военными шутки плохи. Я провел краткую разъяснительную беседу о вредности амурных похождений в условиях горного рельефа местности. Казалось, друг внял разумным доводам и, успокоившись, целиком погрузился в процесс тщательного пережевывания успевшего остыть "Конька-Горбунка". Я занялся тем же, и мы молча, сосредоточено жевали, казалось, окончательно забыв об "этих глазах напротив". Вскоре водку допили и, несмотря на невкусность, закуску доели. "Пора, чуваки! У вас вечером концерт", - призывали стрелки часов. Расплачиваемся, щедро награждая чаевыми вежливого официанта (он не виноват, что кухня нам не понравилась), и неуверенными шагами удаляемся. Снова фуникулер. Перспектива болтаться высоко над землей в зыбком вагончике сейчас не пугает - выпито литра два, не меньше. Какой тут страх!? Плавно движемся вниз. В салоне немноголюдно. Оглядываемся по сторонам и - О счастье! Напротив - тот самый офицер со своей дамой. Не успеваю ничего предпринять, как неудачливый ухажер, побагровев и испустив воинственный клич, бросается в атаку. - Мой отец на фронте погиб, а такие, как ты, по тылам отсиживались! - обрушивается он на соперника. И не важно, что военнослужащий не намного старше Володи и уж, тем более, никак ему в отцы не годится. Надо найти зацепку, а дальше больше: "мстя" за отца, Володя кинулся с кулаками на предполагаемого тыловика. Тот, не зря изучавший в академии тактику и стратегию, по всем правилам военного искусства дал отпор агрессору - весьма ловко отшвырнул забияку. Вагончик заходил ходуном, дверцы заколыхались, дамы взвизгнули. Так и вывалиться недолго... Если бы, хоть выдавали парашюты, а то камнем на землю. Наш Дон Жуан, теперь, больше походивший на Дон Кихота, не унимался и продолжал наскоки. Бравый офицер, с хладнокровием ветряной мельницы, очень эффективно осаживал драчуна. Наскок, отпор, содрогание вагончика, колыхание дверок, визг дам. Так продолжалось до окончания поездки. К счастью, офицер оказался менее пьян и более добродушен, чем его супостат. Приземлившись, не стал продолжать конфронтацию, а благородно ретировался с дамой под ручку. "Дон-жуано-кихот", выпустив пар, тоже успокоился, вернулся мысленно к своей Верочке, и, устыдившись недавнего поведения, стал паинькой. На вечерний концерт поспели и, несмотря на трудный "лошадиный" день, отработали нормально. Никто ничего не заметил. Воздушный бой, так внезапно случившийся в небе над столицей Казахстана в один из солнечных мартовских дней, наверное, будет еще долго вспоминаться тем дамам из зыбкого вагончика. |
