Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах и улицах «Добрая дорога детства» 2

I




Степан Лобозеров


«…его алмазы и изумруды»
МЕЛОДРАМА В ДВУХ ДЕЙСТВИЯХ


ДЕЙСТВУЮЩИЕ ЛИЦА:

ОТЕЦ.

МАТЬ.

ВАСИЛИЙ

- их сыновья

МИХАИЛ

АННА – сестра матери.

ОЛЬГА – невестка Анны.

Действие первое

Картина первая
Кухня деревенского дома. Отец и Василий за столом играют в карты. Мать, убираясь, чем-то гремит за печкой.
ОТЕЦ (вскрывая карту). Двадцать. Ваши не пляшут.

ВАСИЛИЙ. Хитер ты, батя.

ОТЕЦ. Такие уж мы уродились, колхознички, в жизни дураки, зато в карты везучие.

ВАСИЛИЙ. Тут не везение, здесь практика сказывается. Хоть одним-то секретом поделись, передай по наследству.

ОТЕЦ (раздает карты). Секрет самый простой: чувствуй за собой правду, и банк всегда твой будет.

ВАСИЛИЙ. И как же она выглядит, эта правда?

ОТЕЦ. А как двадцать одно, против нас не попрешь.

ВАСИЛИЙ. Ладно, тогда давай на банк.

ОТЕЦ. Рисковый. Гляди, как ни тусуй, а туза-то всего четыре в колоде.

ВАСИЛИЙ. Ничего, при нужде и даму используем. Карту давай! Али я не сын отца своего, боевого обозника!

МАТЬ (входит). Ишь, как им весело, гляди что плясать кинутся.

ВАСИЛИЙ. Сидим, никому не мешаем, деньги делаем. Еще давай!

МАТЬ. Не мешает он! А я вот помешаю. За карты думает спрятаться.

ВАСИЛИЙ. Мать, на банк иду. Тут надо всей деревне замолкнуть в почтительном ужасе, а ты под руку… А, давай еще!

МАТЬ. Знаю я, где ты отыграться хочешь. Во сколько вчера пришел?

ВАСИЛИЙ (вскрывает карты). Ушел. Перебор. Да, мам, это уже действительно перебор: мужику сорок, а он отчитываться должен, когда спать лег.

МАТЬ. Не виляй, знаешь, о чем говорю…

ОТЕЦ. Все, банк закрывается.

ВАСИЛИЙ. Но ты же не стучал еще?

ОТЕЦ. Все. А то обоим сейчас настучат по голове. (Отдает матери деньги.) Опять ничего не вышло: сколько брали, столь и отдаем, ни рубля не прибавилось.

МАТЬ. Ведь она же брата твоего жена…

ВАСИЛИЙ. Двоюродного.

МАТЬ. А двоюродный не брат тебе?

ВАСИЛИЙ. И что теперь, поговорить не имею права?

МАТЬ. Говори. Только при свидетелях. И не в кусточках под месячком. Ты думаешь, что до людей не дойдет, не увидит никто?

ВАСИЛИЙ. Что видеть-то?

МАТЬ. Хоть бы и нечего, а разговоры пойдут.

ВАСИЛИЙ. Ладно, сейчас выдеру кол из забора и по всей улице ее этим колом гонять буду. Тогда, наверно, все соседи успокоятся, довольными будут.

Входит Анна.

МАТЬ. Здравствуй, Анна! Проходи, садись.

ОТЕЦ. Как только Анну увижу, так самому куда-то бежать охота. Пройдусь, что ж поделаешь… (Выходит.)

МАТЬ. Ну и как она там?

АННА. Мне что – женщина, да женщина.

МАТЬ. Да какая женщина, невестка это твоя, жена Колькина, тебе сколько раз говорить-то?

АННА. А она говорит, что жена. Только так-то бывает разве? Жена-то бывает, чтоб с мужиком, да с ребятишками, чтоб закричали тут, да забегали. А это какая ж жена?

МАТЬ. Какая ни на есть, а жена. А ребятишек раз нет пока, где ж она их возьмет? Как хоть с тобой-то, не фыркает, не начала еще?

АННА. Колбасы привезла и всякой всячины. Ешь, дескать. А мне зачем, у меня свое имеется.

МАТЬ. Ну так гостинцы. Колька же и послал, наверно. Что ж тут такого-то? Каждый день тебе говорю, а ты свое…

АННА. В избе прибралась, полы помыла. А мне что – живи, раз приехала, хоть любая.

МАТЬ. Да невестка это твоя, как тебе еще-то втолковать. У Кольки, видно, работа не отпускает, вот он и отправил ее. Да и познакомились чтоб хоть.

АННА. Пусть живет, мне что. Марька, что-то у меня с головой совсем неладно становится. Ударит вот так, стану на одном месте и никак сообразить не могу: то ли я на том свете, то ли на этом все еще. Какие-то по улице бегают черные, кожаные, то ли черти, то ли уж просто люди такие пошли. И в избе ночью только свет выключу, а они начинают разговаривать.

МАТЬ. Кто?

АННА. Так видно, кто раньше в доме жили. Вроде б откуда-то сверху говорят, слышу, а ничего понять не могу. Говорят-то уж совсем как-то по-старинному.

МАТЬ. Так об чем говорят-то?

АННА. Сказываю же – понять не могу.

МАТЬ. Никто не говорит, выбрось из головы. Ветер, может, в трубе, или просто так чудится, поживи-ка столько одна.

АННА. Не говорят, что ли? Тогда, ладно, тогда пойду.

МАТЬ. Да куда тебе бежать-то?

АННА. Сама не знаю. А вот пошто-то идти все охота куда-то.

МАТЬ. Ладно, иди. Да колбасу-то ее ешь, не бойся. Это Колька тебе прислал.

АННА. Чего нам делить: у нее свои продукты, у меня свои, пусть живет. (Уходит.)

МАТЬ. Совсем стала какая-то. Так станешь! Сначала без мужика вырастила, а потом уж сколько годов совсем одна. Говорю ей: давай, переходи к нам, да и живи, все ж не одной, сестра все ж таки. Не идет. Колька, дескать, приедет с ребятишками, а дом заколоченный. А у того этих ребятишек и в заводе не было.

ВАСИЛИЙ. Врачу не показывали?

МАТЬ. Какой тут врач… Колька приезжал, до тебя еще. Пил тут, ходил, хоть и на машине ненашей какой-то. Зашел раз пьяный ко мне и плакался. Пью я, говорит, тетка Марья, только потому, что жена на меня глядеть не хочет и детей от меня не желает из-за того, что у меня образования нет, только одна тюрьма. А я, говорит, от этого еще больше пью. Дела, говорит, у меня швах, а у нее свой капитал, и она, говорит, теперь богаче всех нас стала. Но, если только она от меня уйдет, говорит, то все равно жить не буду: застрелюсь или повешусь. Все равно мне потом не жить, говорит. Так вот теперь и подумай: тебе тут шуры-муры, а разговоры пойдут, и брат за тебя в петлю полезет.

ВАСИЛИЙ. Да какие, к черту, шуры-муры!

МАТЬ. А меня, сынок, не обманешь. И как глазки заблестели вижу, и все остальное.

ВАСИЛИЙ. И что мне теперь на улицу не выходить?

МАТЬ. Выходи. А только я тебе все сказала, знай. Ладно, поговорили, и хватит об этом. Ты б вот лучше о своей семье подумал.

ВАСИЛИЙ. Здесь уже все передумано и сделано. Мало, что ли, разводятся?

МАТЬ. Так не просто же так разводятся, из-за чего-то. А у вас-то что вышло?

ВАСИЛИЙ. Ма, ну зачем каждый день одно и то же? Сами же говорили: жениться надо раз и на всю жизнь.

МАТЬ. И правильно говорили.

ВАСИЛИЙ. Ну и разводиться надо так же – раз и на всю жизнь.

МАТЬ. Так разводиться… Она-то хоть с квартирой осталась, а ты-то что получил, ты-то теперь кто такой?

ВАСИЛИЙ. Я больше получил – свободу.

МАТЬ. Так что ж ты из-за этого столько учился, чтоб здесь теперь на всю жизнь остаться.

ВАСИЛИЙ. Там видно будет. Осмотрюсь, очухаюсь, грибы пособираю. А там… Ладно, пойду.

МАТЬ. К ней?

ВАСИЛИЙ. Ты же мне все сказала. Ну не прятаться же мне?

МАТЬ. А если б не сказала?

ВАСИЛИЙ. Если бы, кабы! Ничего у нас не было, можешь спать спокойно.

МАТЬ. Так теперь-то, если знаешь, наверно, успокоишься. Да хоть бы и не знал, хоть бы и у Кольки все хорошо было. А как же это можно-то: с братовой женой, с невесткой, выходит, собственной и… Это же в ум не лезет.

ВАСИЛИЙ. Все, ушел.

Картина вторая

Справа чуть виднеется угол старой избы, полуразвалившаяся изгородь. Скамейка, около нее несколько запущенных кустов черемухи. На скамейке Ольга с книгой. В ограду входит Отец и молча останавливается.

ОЛЬГА. Здравствуйте!

ОТЕЦ. И ты здравствуй! Хорошая, видать книга?

ОЛЬГА. Читаю только в свободное время, на работе ни-ни, даже не пью.

ОТЕЦ. Вишь оно как! То-то я гляжу, женщина из себя видная, без вина веселая, да еще с книжкой. Дай, думаю, подойду, вдруг да родней приходится. Николая, значит, жена будешь?

ОЛЬГА. Это как посмотреть. Может, я его жена, а может, и он мой муж.

ОТЕЦ. Не даешь, значит, спуску мужикам?

ОЛЬГА. Вообще никому.

ОТЕЦ. Боевая. А свекровке тоже?

ОЛЬГА. Какой?

ОТЕЦ. Да Анна-то, Колькина мать, как ни крути, свекровкой тебе приходится.

ОЛЬГА. Нет, с бабулей мы душа в душу, с первого взгляда.

ОТЕЦ. Тоже ладно. А зовешь ее как, так же?

ОЛЬГА. Как?

ОТЕЦ. Да Анну-то, бабкой зовешь?

ОЛЬГА. А как надо? Сколько ей лет? Что – тетей нужно?

ОТЕЦ. Не знаю. Раньше свекровку матушкой называли.

ОЛЬГА. Да? Это интересно. А вы ее родственник?

ОТЕЦ. Через два дома живем. Старуха моя сестрой ей приходится. Кольке твоему, значит, теткой будет. Ну, а я, как ни крути, дядя, выходит. Ждали, ждали, не заходишь, не хочешь, видать, родниться, пришлось самому прийти.

ОЛЬГА. Я просто не знала, что так положено.

ОТЕЦ. Зайдешь, думали, с сыном познакомишься. Он у нас тоже, считай, городской, все ж веселей вдвоем-то.

ОЛЬГА. У вас есть сын? И какой он?

ОТЕЦ. Для нас пока худого не делал, а как уж со стороны – у людей надо спрашивать.

ОЛЬГА. А как его зовут?

ОТЕЦ. Мы-то его Васькой называли. А уж он потом сам в Василия вырос.

ОЛЬГА. Странно. Я с одним уже познакомилась, и тоже Василием зовут. Подождите, и он тоже говорил, что через два дома живет. Может быть, он и есть?

ОТЕЦ. А какой он из себя-то?

ОЛЬГА. Вежливый такой, обходительный, родителей все хвалил.

ОТЕЦ. А, ну если хвалил – значит он. Он у нас такой: сидит, сидит, да похвалит возьмет. Встанет, походит, опять похвалит. Смотри какой скрытный: нам ни слова. Ну и как он, со стороны? О чем говорил-то, кроме того, что нас хвалил?

ОЛЬГА. Рассказывал. Какая здесь раньше вода была, чистая да светлая, какая музыка играла. И еще лягушки квакали.

ОТЕЦ. Ну, про лягуш-то само собой, это святое дело. А про Николая не спрашивал, он ведь ему братом приходится, двоюродным?

ОЛЬГА. Теперь, по-моему, и о родных не очень вспоминают.

ОТЕЦ. Это верно.

ОЛЬГА. А что у вас… по вашим законам нельзя с женой брата разговаривать… вечером?

ОТЕЦ. А какие у нас законы? Как везде, особых не придумали. Гляди ты, скрытный какой! Которую уж ночь под утро приходит, и все молчком. А нам, и не спросишь, как раньше, - сам большой, свои дети имеются. Да мы-то ладно, а вот как до жены дойдет, боялись – она у него строгая. Зато теперь успокоимся: не где-то, а с женой брата был. Ну, а раз с родней, тут и разговора нету.

ОЛЬГА. Интересно, как у вас все по полочкам: свекровки, невестки, сваты, зятья.

ОТЕЦ. А как же! Тут полная ясность требуется. А то запутаешься, никакой суд не разберет.

ОЛЬГА. Да, до суда лучше вообще ничего не доводить, я тоже так думаю. А Николай, когда в последний раз приезжал, вы его видели?

ОТЕЦ. Довелось.

ОЛЬГА. И как он здесь смотрелся… со стороны?

ОТЕЦ. Стекла в его машине какие-то темные, со стороны и не разберешь.

ОЛЬГА. А я потом вблизи на него долго смотрела. Опухший – глаз не видно, руки ложку держать не могут. И если бы только здесь. Видите, с ходу жалуюсь, чем не родня?

ОТЕЦ. Поздно, выходит?

ОЛЬГА. Что?

ОТЕЦ. Да я и говорю. Анну-то поздно уже, выходит, матерью привыкать звать?

ОЛЬГА. Как это? А! А что делать, посоветуйте?

ОТЕЦ. Причина, может, какая имеется?

ОЛЬГА. Ее всегда найти можно.

ОТЕЦ. Это верно. Ладно. Спасибо. Успокоила. А то не знали, с кем он, мать и переживала. А раз с родней, может, и польза получится, может, он с ним поговорит потом, образумит маленько. Да, а Николай один-то не начнет опять? А то ведь, если у него такое дело, никак его нельзя сейчас надолго одного оставлять нельзя.

ОЛЬГА. Некогда ему сейчас, работы много. Поэтому и меня сюда отправил, чтоб не мешала.

ОТЕЦ. Ну, если работа, тогда другой разговор. А то наши-то бабы ох как боятся таких оставлять. Вовремя не посмотри, не поддержи, и загудел мужик. Ну, а если работы много…

В ограду входит Василий.

ВАСИЛИЙ (Отцу). А ты как здесь?

ОТЕЦ. В ворота зашел.

ВАСИЛИЙ. Зачем?

ОЛЬГА. Книга моя понравилась.

ОТЕЦ. Не так книжка, как сама женщина. Таких у нас еще не бывало.

ВАСИЛИЙ. И что теперь?

ОТЕЦ. Так все равно домой идти надо, у меня-то жена не в городе. Ладно, читайте. (Ольге.) А то заходи, старуха обрадуется.

ОЛЬГА. Если еще и сын ваш пригласит – обязательно.

Отец уходит.

ВАСИЛИЙ. Откуда он здесь?

ОЛЬГА. Интересные у вас старички водятся. Я его сразу узнала, ты его копия. И какой умный, ты таким станешь к старости?

ВАСИЛИЙ. Что он тебе говорил?

ОЛЬГА. А что тебе мать сказала?

ВАСИЛИЙ. Ничего. Про Кольку рассказывала. Он что, сильно пить начал?

ОЛЬГА. Все мы не без греха. Уезжаю я завтра, золотко.

ВАСИЛИЙ. Как завтра? Зачем? Да что он тебе сказал?

ОЛЬГА. Комплименты. Знаешь, а у меня первый раз так было: кустики какие-то, скамейка, луна, от речки сыростью, и я на этой скамейке – как в старых романах. Видишь, книжку даже захватила сегодня. Чтоб уж совсем походить на девушку оттуда.

Платье вот, белое, жалко, не привезла. Скучать-то будешь? А я вот – нет. Уж этим не страдаю. Знаешь, как я постановила раз и навсегда? Все самое значительное в мире происходит там, где нахожусь я. Вот здесь, сейчас, вообще не представляю, как это сидеть и ныть: ох, Москва, ах, Париж, там все настоящее, а я бедная здесь чахну. Нет, уж, фигушки! Что для меня самое ценное и интересное? Я сама. Значит там, где я появляюсь – там и центр мироздания. Слишком много я в себя вложила, золотко, чтоб относиться к себе по-другому. Заметил, что как только я сюда выхожу, небеса сразу приподнимаются. Заметил?

ВАСИЛИЙ. Заметил. Только сейчас дошло. Что за все это время, пока я здесь распинался, - ты о себе ни слова. Даже про Кольку от матери узнал. Умудриться надо.

ОЛЬГА. А это тоже мой принцип. Пусть сначала перед тобой товар разложат. А ты посмотри, оцени, прикинь: надо тебе это или нет. И только если увидишь, что товар стоящий… Так что тебе мать сказала?

ВАСИЛИЙ. А с чего ты взяла, что она мне что-то говорить должна?

ОЛЬГА. Потому что я женщина. И вижу, какой ты пришел.

ВАСИЛИЙ. А каким я должен быть с женой брата?

ОЛЬГА. Обаятельным, несмотря ни на что. Говорить только правду и не отводить глаз. Взгляд всегда должен быть ясным, чистым и открытым. Как у меня. Я вообще никогда никому не вру. Невыгодно: запоминать потом надо, кому что сказал, голову забивать. Поэтому я всегда все говорю прямо, честно и смело. От этого и взгляд ясный, чистый и открытый.