Предварительные замечания
Скачать 1.31 Mb.
|
| А.В. Ахутин. ПОВОРОТНЫЕ ВРЕМЕНА. Статьи и наброски. 1975-2003. I. Диалог мифа и логоса __________________________ ЧТЕНИЕ “ТЕЭТЕТА” Предварительные замечания1. Что значит чтение? Во-первых, просто: жанр семинарских занятий, проводившихся автором (чтения) на философском факультете РГГУ. На мой взгляд, нет лучшего способа освободиться от доксографических штампов или доктринальных дефиниций (“измов”) в изучении философии, чем самостоятельное, сколь возможно замедленное, сосредоточенное на том, как мысль приходит к тому, что она формулирует, — чтение оригинального философского произведения. При этом предполагается, что автор, где бы и когда бы он ни жил, пользуется презумпцией логической невиновности и, со своей стороны, допускает — даже предполагает — нас в качестве возможных читателей. На протяжении двух семестров мы со студентами второго курса занимались такого рода чтением диалога Платона “Теэтет”. Опыт этих занятий стал источником и стимулом к записи моих собственных попыток вчитаться в текст Платона. Во-вторых, чтение означает: речь не идет об объективном воспроизведении доктрины, новом истолковании текста, платоноведческом исследовании, научном, текстологическом, историко-культурном комментировании... Речь идет о чтении человеком, в голове которого все эти подходы к тексту, к книге, к древней и инокультурной мысли каким-то образом присутствуют, в какой-то мере работают, но так, как они работают при чтении (а не в специальном, положим. платоноведческом исследовании). Равным образом в этой голове присутствует все, что осталось в ней от чтения других произведений того же Платона, Аристотеля, Декарта, Хайдеггера и прочих философов, которых читателю доводилось читать и удалось прочитать. В чтении философского произведения (или произведения, читаемого как философское) все это сосредоточено на одном: на соразмышлении. В этом смысле пишущее чтение похоже на комментарий в старинном смысле слова (сочиняющее припоминание). Подобно тому, как комментирующее чтение, например, богословских тестов, было формой богословствования, чтение философского произведения само есть философское чтение, когда оно отвечает основному запросу философского произведения: включиться, втянуться в со-размышление. Читать философское произведение, сколь бы герметичным оно ни выглядело, значит включаться в симпозиум (“пир”) мысли, где явно или неявно сведены друг с другом, столкнуты, стянуты разные мнения (понимания, образы мыслей, логики разумения, — словом, цельные мыслящие персонажи), — втягиваемые в воронку одного вопроса. Размах этой разности и сила этой тяги определяют размах и силу философствующего мышления. В-третьих, чтение — это соучастие в мысли, соавторство. Диалоги Платона самим своим строением как бы воплощают этот запрос философии. Сколь бы условна порою ни была в них диалогическая форма, сущностный диалогизм платоновской мысли олицетворен протагонистом его философской драмы — Сократом. Его мудрое незнание, роль сводника мудрецов-знатоков на собеседование, роль повитухи (маевтический метод), неплодной, но опытной помощницы в родах и в распознавании жизнеспособных “плодов”, его ирония, умеющая обнаружить комизм всякого орто-доксального само-мнения, его внимательность к тому, чего мы можем коснуться вопросом и что плотно закрывается от нас ответом, — вот сократовское (философское) лицо платоновской философии (и , может быть, философии как таковой вообще), которым Платон обращен прямо к нам, людям XX века, предлагая принять участие в давно уже текущей беседе и, быть может, продолжить ее... Такие диалоги, как “Теэтет”, “Софист”, “Парменид”, вовсе не случайно являют собой одновременно и предельное напряжение философской мысли Платона и предельно откровенный ее диалогизм (Платон открыто входит в спор с самим собой). Поэтому “Теэтет” и выбран для первого опыта нашего чтения. Такому чтению более всего противостоит то, что именуется платонизмом. Имею в виду не только традицию, но и тот расхожий “платонизм”, который мы всегда уже знаем, даже если не читали ни строки самого Платона. Он как бы разумеется сам собой. Между тем чтение Платона, в которое мы тут хотим погрузиться, приводит к странным выводам относительно этого платонизма. Стоит ведь обратить внимание на характерные особенности обыденного, публицистического или более профессионально ориентированного и доктринально разработанного “платонического дискурса” (как положено нынче говорить), как закрадывается странное подозрение. Риторичность, патетичность, суггестивность этого “дискурса”, обращение с мыслью и словом — с самим “дискурсом” — как с инструментом воздействия на другого, как средством к исправлению человека, общества и мира... , — разве все это и многое другое не характеристики вечных оппонентов Платона — софистов. И в так называемом платонизме не торжествует ли уж софист победу над Платоном, может быть, даже Платон-софист-ритор над Платоном-философом-собеседником?.. В-четвертых, чтение как соучастие есть одновременно и предоставление себя автору для прочтения. Читаем Платона мы, люди XX века, и все наши знания и предрассудки, опыты и разочарования, философии и безумия, — все это читает Платона вместе с нами. Если мы можем принять участие в этом веками длящемся диалоге, то только тем, что сами имеем за душой. Наука, научная объективность внушила нам сознание своего рода божественной возвышенности над историей (как известно с XVIII века, разумность (= научность) это свобода от исторических предрассудков). Только-де научная критика может проникнуть в скрытые механизмы, порождающие исторические тексты, и выяснить, что они значат, независимо от того, что думал по их поводу автор. Относительно философских текстов такой подход был всегда сомнителен, а нынче, в XX веке и подавно. Наивно, на мой взгляд, думать, что Платон мыслил в предрассудке (идеалистическом, например, или рационалистическом, или метафизическом, или лого-фалло-центрическом), а мы — наконец-то — научились эти предрассудки замечать, изучили скрытые механизмы их производящие и... мыслим, стало быть, без предрассудков ( “а мы — наконец-то...”, — вот на первый раз один из самых закоренелых наших предрассудков). Чтение предполагает, что я не располагаю позицией божественного знания по отношению к читаемому: для читателя все филологические, исторические, культурологические и т.д. исследования текста — без которых, разумеется, не о чем и говорить — становятся только подсобными инструментами читательского внимания и понимания, а вовсе не позициями понимания как такового (научно-объективного). Ведь может случиться, как это и случится с читателем “Теэтета”, что его пригласят к обсуждению как раз самого смысла знания, так что он не сможет опираться в понимании разговора на свой научный смысл, а должен будет и его поставить на кон без какой бы то ни было гарантии выиграть. Но вовсе не только научность читает в нас Платона и, если мы всерьез втягиваемся в разговор, сама должна быть предоставлена Платону (Сократу) для прочтения (обсуждения как одно из мнений). Читая философское произведение, пытаясь читать его философски, мы то и дело ловим вычитываемую мысль на сходствах с другими, когда-то и где-то вычитанными, а то и с собственными выдумками. Отметить сходство или провести параллель дело столь же занимательное, сколь и, как правило, пустое. Дело не в сходствах, а в сократовском сводничестве. В-пятых, наконец, пишущее чтение подвержено своим опасностям и неудачам. Две ближайшие из них таковы: болтовня и излагательство. Допуская свободу соучаствующего комментирования, читатель может заболтаться, поддаться соблазну эссеистской трепливости или кустарного глубокомыслия. С другой стороны, граница между комментированием и изложением в чтении настолько размыта, что неприметно начинаешь ехать за чужой счет. Кто его знает, говоришь ты уже от себя или еще излагаешь Платона. Автор этого Чтения старался, как мог, не поддаваться этим соблазнам, но долго ли до греха. 2. Перевод. 2.1. И со студентами, и сам с собой автор читал “Теэтета” прежде всего и более всего в русском переводе Т.В.Васильевой1. Вторым по значимости был перевод В.Сережникова2, во многих местах более ясный, но вместе с тем порою и упрощенный. Перевод В.Карпова (1879г.) не привлекался. Разумеется, автор (читатель) опирался на подробно комментированный пер. диалога на английский Ф.Корнфорда3. Использовался также пер. на английский Х.Фаулера4 и недавний подробно комментированный пер. на французский М.Нарси5. 2.2. Греческим языком автор владеет лишь в той степени, чтобы быть в состоянии разобраться в греческом тексте, отталкиваясь от перевода, и кое-где осмелиться на собственный перевод или на изменение имеющегося. Если цитируется перевод, указывается переводчик. К изменению имевшегося перевода или к собственному переводу автор прибегал только для того, чтобы передать возможно более аутентично (может быть, даже буквалистски) строение и лексику греческого оригинала. 2.3. Излишне напоминать, что всякий перевод возможен только потому, что между словами языков устанавливается эквивалентность. Уже это несет в себе толкование, не просто перевод с языка на язык, но и обратный перенос понятий. Если греческая physis переводится на латынь словом natura и далее на соответствующие эквиваленты европейских языков, то в древней Греции тем самым появляются натуралисты и натурфилософы, относительно которых можно писать — в зависимости от расположения духа — либо историю первых (еще наивных, еще...) физических концепций, либо историю рождения натурфилософии из духа мистики6. Стоит греческую episteme перевести на латынь словом scientia, а затем соответствующими словами на европейские языки (science, Wissenschaft, наука), и в древней Греции появляется наука, ученые, научные исследования, научный метод...7 Схожая омонимия , которая, как видим, опасна не тем, что порождает непонимание, а как раз наоборот, скрывает непонимание, предполагая само собой понятность (речь ведь идет просто о переводе, а не об интерпретации), — схожая омонимия свойственна переводам и таких ключевых слов, как эстесис (“ощущение”), докса (“мнение”), логос... Только необычайно богатая многозначность последнего слова в греческом языке и не менее богатая история переводов заставляет переводчиков в этом случае заняться специальной исследовательской работой, результаты которой бывают весьма неожиданными8. Чтение философского текста, в особенности, текста, как бы впервые становящегося философским, не располагающего специальной терминологией, глубоко погруженного в язык культуры, в котором однако он проводит глубокие смысловые изыскания, совершает перевороты, изобретает неологизмы, придает неслыханные смыслы словам, которые у всех на слуху, — чтение такого философского текста требует пристальнейшего внимания к этой, языковой стороне дела. Тем более если речь в тексте и идет о смысле слова. Слова в философском произведении приводятся, можно сказать, в возмущенное состояние (не менее, чем в поэзии); одновременно вызываются, слышатся, разбираются всевозможные смыслы слова; испытываются и вживляются в слово всего лишь возможные смыслы; само слово оказывается не столько что-то значащим, сколько местом, источником возможного осмысления, стало быть, возможного понимания, инопонимания, перепонимания и т.д. Чтобы таким образом отстранить слово от его автоматических толкований-переводов, чтобы освободить его как место , где совершается работа мысли, я и оставлял важнейшие греческие слова нашего текста в их греческой форме. Введение в чтение. Основная апория вопроса о знании. Не будет, пожалуй, слишком смелым сказать, что для философии в собственном смысле слова “Теэтет” (наряду с “Софистом” и “Парменидом”) — ключевое произведение Платона. Не только потому, что это произведение зрелого периода, не только потому, что Платон начинает здесь великий смотр (и пересмотр) собственных философских оснований, но и по особому логическому устройству ведущей проблемы. Вопрос, который ставится в “Теэтете”, — что такое знание? — в отличие от вопросов, которые обсуждаются в других диалогах — о бессмертии души, о природе любви и пр. — отличается собственно философской структурой, а именно скрытой до поры самообращенностью. Мы спрашиваем, что такое знание, хотим узнать, что такое знание, и, стало быть, некоторым образом знаем, чего хотим, знаем, чего именно не знаем. Мы попадаем сразу же в логический круг. Спрашивая, что такое знание, я полагаю, что не знаю, что такое знание, и тем самым утверждаю, что знаю и не знаю одновременно. Парадокс вроде утверждения критянина: “все критяне лжецы” или изречения поэта: “мысль изреченная есть ложь”. Парадокс этот присутствует с самого начала, но обращает на него внимание Платон почти в конце диалога. Задавшись нашим вопросом, тем более, пытаясь отвечать на него, мы, замечает вдруг Сократ, с самого начала допустили своего рода интеллектуальную бессовестность. В самом деле, разве «это не бесстыдство, не зная знания, объяснять, что значит “знать”? Дело в том, Теэтет, что мы давно уже нарушаем чистоту рассуждения. Уже тысячу раз мы повторили: “познаем” и “не познаем”, “знаем” или “не знаем( “” “”, ” “”), как будто бы понимая друг друга, а меж тем, что такое знание, мы так еще и не узнали. Если хочешь, то и теперь, в этот самый миг, мы опять употребляем слова “не узнать” ) и “понимать” (), как будто бы уместно ими пользоваться, когда именно знания-то мы и лишены» (196e, пер. Т.В.Васильевой). Весь вопрос, стало быть, в самом вопросе, — как он возможен, что это такое? Ни “чистое” знание, ни “чистое” незнание не заключают в себе вопроса. Вопрос о знании (стало быть, и обо всем, что с ним связано у Платона, а у Платона с ним связано все) встает постольку, поскольку само знание есть нечто такое, что предполагает узнавание, распознавание, разыскания, движение в мысли, то есть, вопрошание: своего рода тождество знания и незнания. А ведь в подоплеке этого “тождества” со времен элеатов подразумевается и Платоном немедленно открывается (и становится главной проблемой “Софиста”) его предельно апорийный смысл: какое-то бытие небытия и небытие бытия. Трудность усугубляется тем, что в отличие от других вопросов, где мы не спрашиваем, что значит ответить на вопрос вообще, здесь, в вопросе о знании это как раз и не может быть заранее известно. Эта трудность выясняется лишь по ходу дела, поскольку собеседники замечают, что с каждым ответом на вопрос, что такое знание, тем самым одновременно дается ответ и на то, что значит вообще дать ответ. Далее. Решается вопрос вовсе не о том, как мы познаем, и далеко не только о том, что такое знание в теоретическом (или в каком-либо другом) смысле слова: под вопросом сам смысл знания. Разговор о смысле знания, о смысловой многомерности знания (знание-формула, знание-состояние, знание-событие, знание-смысл...), тем более о смысле незнания как оборотной стороны знания, — этот разговор, непрерывно ведущийся в глубине текущей беседы (мы постараемся местами расслышать его), касается самых разных оттенков этого смыслового спектра, — от чисто логического до экзистенциально трагического (значимость “обрамляющей новеллы” диалога, ведущегося на пороге смерти — тогда Сократа, теперь Теэтета9). Все это важно иметь в виду с самого начала, чтобы и самим всерьез озадачиться подобными вопросами, подвесить в воздухе незнания и знакомый нам смысл знания-познания, чтобы не поддаться, например, соблазну понять исходный вопрос и далее читать весь диалог Платона в смысле гносеологии. Следует с самого начала допустить, что сам смысл знания — во всем диапазоне: от повседневной семантики слов (, , — узнавать, распознавать, уяснять, смекать, понимать...) до логически всеобщего смысла соответствующих философских понятий — в греческой культуре и в греческой мысли может радикально отличаться от смысла знания как результата научного познания, с которым мы свыклись уже не только в науке, но и в быту. Стоит нам заранее понять “Теэтета” как пропедевтику в научное, теоретическое знание, пусть и “платонически” возвышенное до метафизики, как это повлечет за собой и соответствующее истолкование всех опорных понятий Платона: “эстесис” в смысле сенсуализма, тезис Протагора в смысле “субъективизма”, “доксу” в смысле теории “представлений, “доксу с логосом” в смысле, скажем, теории вывода etc. Между тем, такое понимание настолько напрашивается, что А.Ф.Лосев, к примеру, находит в “Теэтете” только «беспощадную критику сенсуализма»10, а Ф.Корнфорд называет свой обширно комментированный перевод “Теэтета” и “Софиста” «Платоновская теория знания»11. |
Добавить документ в свой блог или на сайт
Похожие:
 | Предварительные замечания Внедрение в учебный процесс современных педагогических технологий и средств обучения | | Предварительные замечания Заместитель директора по воспитательной работе Захарова Т. А.; классные руководители 1-11 классов |
| Предварительные замечания издателя Мы признаем критически важную роль, которую играют малые фермерские хозяйства, особенно под руководством женщин, в трансформации... | | Рекомендации по их выявлению, оценке и продвижению на рынок Вводные замечания |
 | Предварительные выводы. Сравнение выводов группы с индивидуально выполнявшими Объяснительно- иллюстративные (Рассказ, показ, объяснение, доклад, инструктаж, беседа) | | Тестовые материалы Замечания Разработчики программы: ст преподаватель балакирева с. М., к пс н., доцент савёлов в. П |
| Тематика курсовых работ по уголовно-процессуальному праву (уголовному процессу) Предварительные слушания как форма подготовки уголовного дела к судебному разбирательству | | Программа по формированию навыков безопасного поведения на дорогах... Предварительные отчёты, поданные государствами-участниками согласно статье 35 Конвенции |
| Искуссионный документ ... | | Канск 2011 количество цор Подвести предварительные итоги изучения информатики за год, обобщить полученные знания, совершенствовать навыки работы на пк, стимулировать... |
| Предварительные выводы. Сравнение выводов группы с индивидуально выполнявшими Представьте, что вы пишите письмо коллеге, напишите в нескольких словах, в чём заключается суть теоретического исследования | | День Защитника Отечества. Задачи Подвести предварительные итоги изучения информатики за год, обобщить полученные знания, совершенствовать навыки работы на пк, стимулировать... |
| Замечания Листы Рекомендовано Министерством образования Российской Федерации в качестве учебника для студентов высших учебных заведений | | Девиз: «Люби, твори, доверяй, прощай…» Подвести предварительные итоги изучения информатики за год, обобщить полученные знания, совершенствовать навыки работы на пк, стимулировать... |
| Программа проводится на кануне праздника 23 февраля Подвести предварительные итоги изучения информатики за год, обобщить полученные знания, совершенствовать навыки работы на пк, стимулировать... | | Конспект физкультурного занятия «Бравые солдаты» Подвести предварительные итоги изучения информатики за год, обобщить полученные знания, совершенствовать навыки работы на пк, стимулировать... |
